Месть еврея. Часть первая. Глава 9. ч. 1

Трудно выразить в каком ужасном настроении вернулся домой Самуил. Бешенство, отчаяние, оскорбленное самолюбие и жажда мщения бушевали в нем. Он всю ночь проворочался в постели и лишь к утру тяжелый, лихорадочный сон успокоил его возбужденные нервы.
Через несколько дней Самуил, видимо, оправился, но в сердце его вспыхнула такая дикая ненависть к Раулю, что порой она захватывала даже Валерию. Он готов был пожертвовать жизнью, чтобы отомстить своему заклятому врагу, который отнял у него любимую женщину, назвал его ростовщиком, презрительно отнесся к нему и отказался дать удовлетворение за все оскорбления. Эта мысль о мести не покидала его ни на минуту, тем более, что привести в исполнение его желание было очень труд¬но. Целыми часами ходил он взад и вперед по кабинету, ломая себе голову, чтобы найти средство поразить в самое сердце человека, который казался неуязвимым под тройной броней, созданной ему его высоким положением, солидным состоянием и замкнутой жизнью.
Самуил худел и бледнел под гнетом навязчивой мысли, порой он терял надежду удовлетворить свое затаенное желание, а затем с новым упорством искал средство достигнуть цели.
Понятно, что в таком состоянии он холодно принял известие о том, что Руфь готовится стать матерью. Тем не менее это обстоятельство послужило поводом к некоторому сближению между супругами. Самуил счел своей обязанностью обласкать жену и сказать ей несколько слов утешения, вследствие чего бедная Руфь, наболевшее сердце которой жаждало примирения, нарушила свой обет молчания, и отношения между супругами стали менее натянутыми.
Однажды отец фон Роте, согласно данному обещанию посетивший своего друга, спросил его, уходя:
— Вы нездоровы, барон? Я сейчас встретился с доктором, выходившим от вас.
- Нет, жена моя нездорова, у нее очень тяжелая беременность.
- А, вы будете скоро отцом? Поздравляю вас, друг мой, и надеюсь, что это счастливое событие сгладит последний след печального прошлого. Княгиня Валерия тоже ожидает рождения ребенка.
- К какому времени? — спросил банкир, стараясь этим простым вопросом скрыть охватившее его волнение.
- К концу июня.
Самуил вздрогнул, и адская мысль мелькнула в его уме.
Он с нетерпением ждал ухода священника и, проводив его, заперся в кабинете, чтобы на свободе обдумать свой новый план. Руфь ждала родов тоже в конце июня; если бы ему удалось обменять детей, особенно если это будут мальчики, то он приобрел бы оружие, способное со временем смертельно поразить человека, которого он ненавидел всеми силами своей души.
Действительно, этот гордый аристократ, который не допускает иных сношений, как только с равными себе, будет воспитывать, ласкать как своего наследника ребенка презираемой нации, между тем как настоящий князь сделается евреем. Он с детства внушит ему ненависть к христианам, сделает из него скаредного фанатика, настоящего кровопийцу, а в благоприятный момент откроет всю истину и насмеется над стыдом и, главное, бессильным бешенством князя, потому что к этому времени пуля пистолета избавит его, Самуила, от суда человеческого. В этот раз он не промахнется и умрет с радостью, зная, что его смерть будет двойной местью его врагу. Самуил положительно упивался этим намерением и при одной мысли, что случай может разрушить его план, послать этим двум матерям детей различного пола, или с большим промежутком времени между рождением того и другого, им овладевало безумное бешенство. Время ожидания проходило у него во взвешивании всех шансов и подробностей задуманного. Ослепленный ненавистью, он не думал ни о гнусности своего поступка, ни о самовольном распоряжении судьбой собственного ребенка. Неожиданный случай еще более усилил его ненависть и укрепил его решение.
Старший агент его, Леви, пришел однажды весь в слезах просить у него отпуска на несколько дней, чтобы похоронить своего второго сына, десятилетнего ребенка.
- Отчего же он умер? — спросил с участием Самуил.
- Он утонул самым ужасным образом. О! Гои, будьте вы прокляты! — простонал Леви, воздев руки к небу.
- Какое имеют отношение гои к смерти вашего сына?
- Один из них мог его спасти и не сделал этого только потому, что ребенок был еврей. Да поразят, да уничтожит Иегова этого бесчувственного зверя, князя Орохая.
Банкир слушал его с удивлением.
- Сядьте, Леви,— сказал он,— и расскажите толком все, что случилось.
- Вчера мальчик пошел со старой Ноэми к одной нашей родственнице, которая живет по ту сторону реки близ острова Маргарит,— начал Леви, утирая слезы.— Около семи часов вечера Ноэми с ребенком возвращалась в лодке. Подойдя к берегу, они увидели несколько дам и двух офицеров, ожидавших лодку, чтобы переехать реку. Один из них был князь Орохай, а другой старый полковник, нам не знакомый. Когда лодка почти причалила, Борух, ребенок живой, хотел выскочить на пристань, но промахнулся и упал в воду. При виде тонувшего ребенка князь стал проворно раздеваться, а Ноэми не перестававшая кричать, несколько ободрилась, как вдруг князь, прислушавшись к ее воплям, сказал:
- А ведь это, кажется, еврейка!
- Ха! Ха! Ха! Конечно! И я удивляюсь, что вы из-за этого решились на холодную ванну,— заметил полковник.
Князь побледнел, с ненавистью взглянул на наших, а потом застегнул мундир и ушел. Несколько позже лодочник вытащил ребенка, но он уже был мертв.
Утешив, как мог, несчастного отца, Самуил отпустил его. Все в нем кипело и возмущалось.
- Негодяй! — шептал он стиснув зубы.— Ты позволяешь утонуть человеку потому только, что он принадлежит народу, который ты преследуешь слепой ненавистью. Но подожди! Немезида близится к тебе, может быть.
Вечером того же дня он сказал раздевавшему его камердинеру:
- Тебе известно, Стефан, какое расположение чувствовал я в былое время к княгине Орохай? Я и теперь питаю большое участие ко всему, что ее касается, и желал бы знать, когда она родит и каково будет состояние ее здоровья. Ты, кажется, имеешь отношение к дому княгини. Я щедро награжу тебя, если ты будешь сообщать мне о том, что там делается, и известишь о родах.
- Нет ничего легче: Марта, старшая камеристка княгини, моя невеста, и можете быть уверены, господин барон, в моей готовности вам услужить,— ответил радостно слуга и на его бритом лице расцвело жадное выражение.
Июнь месяц был на исходе. Самуил сидел на террасе, выходящей в сад. Был чудный вечер. Полулежа в соломенном кресле, молодой человек рассеянно глядел на струи фонтана, рассыпавшиеся на солнце тысячами бриллиантов. Но в эту минуту красота окружавшей его природы, по-видимому, на него не действовала. Его выразительное лицо было сильно чем-то озабочено, и он волновался. Вот уже два дня, как Руфь родила сына, а о Валерии ничего не было слышно. Опасение, что у нее родится дочь и что тогда рушится весь план его мщения, не давало ему покоя.
Вошедший в это время Стефан прервал его мысли.
- Что тебе надо?
- Я сейчас узнал, г-н барон,— с таинственностью сказал камердинер,— что княгиня Орохай произвела на свет сына. Марта не могла известить об этом раньше, так как ее госпожа была очень больна, и весь дом в тревоге.
Самуил вскочил, его бледное лицо вспыхнуло, и глаза сверкали дикой радостью.
- Иди за мной, мне нужно нечто сказать тебе.
Войдя в кабинет и заперев кругом двери, он вдруг
спросил его:
- Хочешь ты сделаться богатым, независимым и тотчас жениться на своей невесте? Словом, хочешь ты получить целое состояние взамен услуги, которую вы с Мартой можете мне оказать?
Хитрое лицо слуги осветилось радостью.
- Разумеется, г-н барон! Вы всегда ко мне были столь милостивы, что мы с Мартой готовы для вас на все, что угодно, кроме убийства,— прибавил он, впрочем тихо и неуверенно.
Дурак! Выдумал же, что я потребую от него убийства... Все дело в обмене. Я хочу получить ребенка княгини Валерии, а мой сын должен быть положен в колы¬бель маленького князя.
Глупое удивление отразилось на лице лакея.
- Я не понимаю, зачем вы хотите расстаться с вашим сыном,— прошептал он.
- Это тебя не касается. Достаточно, если ты понял, что я хочу обменять детей, чтобы уговорить Марту оказать мне эту услугу. Я обогащу вас обоих.
- Простите мне мое глупое восклицание,— сказал Стефан уже с обычным хладнокровием.— Я надеюсь, что Марта будет столь благоразумна, что не захочет жертвовать своим счастьем. Я сейчас же пойду к ней и сговорюсь, как устроить это дело.
- Ступай и возвращайся скорее: обмен должен быть сделан сегодня же.
Оставшись один, Самуил с нетерпением стал ходить взад и вперед по своему кабинету: каждая минута казалась ему вечностью. Прошло около полутора часов, на-конец, явился Стефан; на его лице было заметно сильное волнение и хитрые глаза его радостно блестели.
- Дело сделано, господин барон, но не без труда,— сказал он, утирая лоб.— Сперва эта глупая Марта и слышать не хотела, а потом уж мне удалось уговорить ее, и она на все согласилась. Теперь самая удачная минута, князь и граф провели всю прошлую ночь и весь день возле больной, очень утомились и, желая уснуть оставили ее теперь на несколько часов. Ребенок в смежной комнате с кормилицей; она нам помехой не будет, но Марта решительно не знает как удалить акушерку, которая, наблюдая за княгиней, часто входит в комнату ребенка.
Самуил молча подошел к шкафчику, приделанному к стене, открыл его и вынул из него пузырек с бесцветной жидкостью.
- Дай этот пузырек Марте. Пусть она вольет пять, шесть капель в питье акушерки и кормилицы, и они уснут по крайней мере часа на три. Ступай же скорей: подожди там, и когда это будет сделано, сейчас же приходи мне сказать. Конечно, поезжай на извозчике, но устрой так, чтобы он не мог подозревать, куда и откуда ты едешь.
- Я уже так и сделал. Вы можете быть спокойны, г-н барон, на счет моей осторожности.
Стефан был уже у дверей, когда Самуил вернул его.
- Постой, ты мне не сказал, где и каким образом произойдет обмен.
- Это очень просто. Комната княгини в первом этаже, окна спальни и смежного с ней будуара выходят в сад. Из будуара винтовая лестница спускается на маленькую террасу, окруженную кустами. Марта уже открыла эту калитку в ограде, через которую входят садовники. Я войду в эту калитку и направлюсь к террасе, а Марта будет сторожить меня на верху лестницы и по условленному знаку принесет мне князька.
- Хорошо, иди и возвращайся скорей.
По уходе Стефана Самуил вынул из шкафчика другой пузырек, подобный первому, положил его в карман жилета и направился на половину Руфи. В комнате рядом со спальней, за столом перед кофеваркой и корзиной с печеньем сидела акушерка, толстая женщина с добродушным лицом. Она только что налила себе чашку кофе. При виде хозяина дома она встала и как бы оправдываясь проговорила:
- Баронесса и ребенок спят, чтобы их не тревожить и слышать, если меня позовут, я пришла сюда пить кофе.
- Пейте, пейте, добрая фрау Зауер, вам нужны силы,— приветливо сказал Самуил.— Я пришел за портфелем, который оставил здесь утром на туалете, но жена спит, и я не войду, будьте так добры сходить за ним. Вы сейчас же его увидите: красный сафьяновый портфель с серебряными углами.
Акушерка поспешно вышла. Как только она скрылась за портьерой, банкир наскоро влил ей в чашку с кофе несколько капель наркотика.
- Извините, барон, я никак не могла найти портфель,— сказала смущенная акушерка.
- Ну, видно, надо мне пойти самому, там у меня деловые бумаги,— ответил Самуил, тихонько направился к спальне, слабо освещенной ночником, и осторожно подошел к кровати, возле которой стояла колыбель под кружевной занавесью.
Бледная и изнуренная Руфь спала, на ночном столике стояла чашка с питьем. Самуил взял ее и тоже влил в нее несколько капель из пузырька. Едва лишь успел поставить чашку на место, как Руфь проснулась и с удивлением взглянула на мужа. Чтобы не возбудить подозрений, он наклонился к ней и спросил:
- Как ты себя чувствуешь, Руфь? Ты была так слаба сегодня, что это меня встревожило.
Лицо больной осветилось радостной улыбкой.
- Ах, Самуил! Если бы то, что ты говоришь, было правдой, этого было бы достаточно, чтобы возвратить мне здоровье.— Она взяла руку мужа и прижала ее к своим губам.— Если бы ты меня полюбил,— добавила она,— я посвятила бы всю мою жизнь, чтобы составить тебе счастье!
Царивший в комнате полумрак не дал заметить Руфи принужденной улыбки, блуждающей на губах банкира. Тем не менее, он наклонился, поцеловал жену, а затем сел к ней на постель и ласково сказал:
- Успокойся, Руфь, ты очень взволнована, хочешь я дам тебе пить?
Он приподнял жену, поднес к ее губам приготовленную чашку и дал ей отпить несколько глотков.
- Теперь спи,— присовокупил он, ласково проводя рукой по ее голове.
- Благодарю! Теперь я чувствую себя совсем хорошо,— с улыбкой признательности прошептала Руфь, закрывая глаза.
- Ну, на несколько часов я свободен от их надзора,— самодовольно подумал Самуил, возвращаясь к себе в кабинет.
Раз двадцать с лихорадочным нетерпением взглянул он на часы, пока, наконец, не явился Стефан.
- Скорей, г-н барон, давайте ребенка. Все готово и мешкать нельзя.
При этих словах, он вынул из-под плаща сверток и положил его на бюро.