Охота на лису

Иванов не спеша шёл по свежевыпавшему снегу, радуясь представившейся возможности, поохотится.  В голове проносились рои мыслей о последних событиях в семейной жизни.  Что-то было не так.  Это даже было невозможно описать, но что-то происходило.  Отчуждение, возникшее между ним и женой, внешне ни в чём не проявлялось, но оно физически ощущалось, как затишье перед бурей, как возросшее напряжение в природе перед грозой.  Он и на охоту на этот раз пошёл, только затем, чтобы на охоте всё самым серьёзным образом проанализировать в их семейной жизни.  Вышел из дома он ещё затемно и когда приблизился к полям, на которых собирался охотиться, уже рассвело.
Иванов, отойдя от деревни на несколько километров, по укоренившейся традиции, выбрал наивысшую точку на местности, присмотрел приглянувшийся ему стог соломы и залез на него.  Осмотрел всё вокруг.  Нигде ничего подозрительного.  Обычно одну, а то и несколько лис он замечал в полях.  В это время они обычно мышкуют и рыскают по полям в поисках пропитания.  А сегодня не было видно ни одной.  Он достал из рюкзака термос с кофе и бутерброды.  Мороз был под двадцать градусов и горячее кофе, было очень кстати.  Подкрепившись, он вновь осмотрелся и вновь ничего не увидел.  Но его это не расстроило, а даже наоборот обрадовало.  Можно закопавшись в солому передохнуть и полюбоваться природой.  От укутанных мощным инеем деревьев, которые были видны вдали, исходило такое очарование, что захватывало дух.  Сказочность пейзажа была просто обворожительна.  Белые кроны деревьев, были даже гуще летней листвы.  В лучах восходящего солнца они сверкали алмазным блеском.  Иногда порыв ветра сдувал часть сказочного наряда, и тогда образовывалось целое облачко серебристых блёсток, которые, медленно кружась, опускались на землю.
Боковым зрением он заметил какое-то движение с левой от себя стороны.  Бросив туда взгляд, он заметил медленно бегущую по полю лису, которая была прекрасно видна на белом поле.  Рыская из стороны в сторону, лиса мышковала, делая иногда красивые кульбиты во время прыжков за мышами.   В этих движениях было столько грации, что он залюбовался.  До увиденной лисы было не более ста метров.   Она выскочила из ближайшей к нему лощины и постепенно удалялась.   Продолжая наблюдать за мышкующей лисой, Иванов не спеша продолжал пить горячий кофе, отметив в уме, что ветерок дует в сторону от лисы, и что она не учует запах человека и не насторожится.  Через полчаса мышкования, лиса стала подыскивать себе место для лёжки, пристраиваясь то на одном, то на другом месте.  Наконец, ею был сделан окончательный выбор места лёжки.  Она пристроилась в борозде, на самом пупке поля, на котором мышковала.  Видно это была разделительная полоса поля, так как на ней остались реденькие метёлки полевой растительности, не тронутые плугом при вспашке.
Он посидел на стогу ещё не мене часа, и дождался, пока лиса будет более спокойна, разомлеет от дрёмы.  Первое время лиса вела себя настороженно, она время, от времени поднимала голову и озиралась по сторонам. Однажды она даже вскочила на ноги, когда со стороны ближайшей деревни, послышался лай собак.  Но, не обнаружив ничего подозрительного, лиса улеглась клубком, прикрыв свой нос пышным хвостом.  Послюнявив палец, Иванов поднял руку вверх и определил точное направление ветра, а затем, вспомнив все складки местности и овраги, он наметил маршрут подхода к лежащей лисе так, чтобы она не заметила и не учуяла его.  Надев белый маскхалат, он ринулся к намеченной цели.  Сделав крюк, не менее двух километров, он подошёл к полю, где лежала лиса.
Осторожно выглянув из оврага, он внимательно в бинокль осмотрел поле, на котором лежала лиса.  Её с этой точки было нигде не видно.  Найдя по веточкам полыни борозду, в которой сделала лёжку лиса, он осторожно выбрался из оврага и, согнувшись, пошёл по полю, всё время, наблюдая за нужной бороздой.  Наконец он увидел чёрную точку в борозде и внимательно в бинокль изучил, как лежит лиса и куда смотрит её голова.  Ибо лиса имеет привычку, не поднимая головы, иногда открывать глаза и внимательно смотреть перед собой.  До лисы с этой точки поля было не менее четырёхсот метров.  Ещё раз, проверив направление ветра, учитывая, как лежит лиса, он опустился в снег.  Удобно взяв ружьё за ремень левой рукой, он осторожно пополз, к спящему зверю.  Причём полз не напрямую, а чуточку в сторону, как бы огибая спящую лису и стараясь подползти к ней с подветренной стороны.  Полз он осторожно, всё время, держа ружьё перед собой и опустив взгляд в землю, лишь изредка потихоньку поднимая голову и проверяя, где находится лиса. Полз он больше часа, очень осторожно и не спеша.  Один раз под ним тяжело опустился пласт снега, издав при этом глухой ухающий звук, от которого лиса не преминула поднять голову и осмотреться. Не заметив ничего подозрительного, она вновь положила голову на снег, но ещё долго держала уши настороже.  Они как локаторы шевелились и даже иногда, как бы поворачивались.  Последние метров тридцать он полз буквально по сантиметру, даже иногда создавая перед собой бруствер из снега, за которым прятал своё лицо.  До лисы оставалось метров тридцать, когда он прекратил ползти и отлёживался, отдыхая и приводя в норму своё учащённое дыхание.  Лёжа, стрелять было опасно, дробь могла срикошетить от снега и не задеть лису, поэтому он медленно стал вставать, сначала на колени, а потом и во весь рост.  Ему повезло, снег ни разу даже не скрипнул, лиса спокойно лежала, головой в противоположную сторону.  Крепко встав на ноги, он потихоньку поднял ружьё и прицелился, а затем тихо кашлянул.  Лиса мгновенно вскочила, вертя головой, но он не дал ей возможность сделать прыжок, и как только она встала во весь рост, выстрелил.  Лиса упала, как подкошенная косой и, дёрнувшись несколько раз, затихла.  Иванов подошел к убитой лисе и поднял её за заднюю ногу.  Это был крупный лисовин, с пышным хвостом и белым галстуком на груди.  Попробовав выдернуть мех, он мысленно отметил, что лисовин успел вылинять, и целиком сменил свой летний наряд, на зимнюю шубу.  Из двух таких шкур может получиться хорошая шапка, подумал он, и понёс лисовина к леску, который был на краю поля.  Там он повесил лисовина за задние ноги на толстой ветви дерева, предварительно стряхнув с неё иней и начал сдирать шкуру с ещё тёплой тушки.  Содрав шкуру чулком, он вывернул её мехом наружу, встряхнул, любуясь рыжим переливающимся на солнце мехом, и убрал в рюкзак, обшитый белой материей, как и маскхалат, тоже из белого материала.  Дойдя до ближайшего стога, он вновь достал термос.  Попив ещё горячего кофе, и пожевав бутерброд, он направился к дому.  Ветер усиливался и сбивал с деревьев иней, который, медленно оседая, блестел и переливался золотыми искорками на полуденном солнце.
-Благодать-то, какая! - отметил он и прибавил шагу, торопясь, домой.  По известным ему приметами, скоро должна начаться позёмка, которая наверняка перейдёт в метель, ибо солнце становилось мутным и отливало необычно красным светом. Надо было  успеть домой до метели.  Надо будет выделать шкурку и подарить жене, на воротник, думал он, совершенно не вспоминая свои утренние опасения на счёт семейной жизни.