Устроительница

- Ты зачем, дурик, усы сбрил?

Настроена она была явно прозаичнее, чем обычно.

- Да затем же, зачем ты косу отстригла.

- Я косу отстригла затем, что на работу устроилась на нормальную, и теперь у меня нет лишнего часа дважды в неделю, чтобы её сушить.

Резонно. Не то чтобы мне было особенно жалко её косы. Никогда я не относил себя к восхищённой толпе поклонников сестриных волос, особенно с тех пор как сам на спор отрастил хвостик. Но чего-то ей теперь не хватало. Домашности что ли. Зато можно вообразить, что теперь я увидел сестрёнку такой, какой её видят остальные.

Зачем она позвала меня сидеть на набережную – загадка. Мы толком не общались, наверное, не меньше полугода, а тут вдруг она позвонила и театральным шёпотом спросила, занят ли я в пятницу после восьми. Театральный шёпот, как потом выяснилось, был вызван только тем, что она звонила с работы.

То, что она назвала набережной, было на самом деле каменным скатом на стрелке Елагина острова, где, как она утверждала, просто необходимо посмотреть на закат. Залив и правда был хорош, да и народу было даже меньше, чем я ожидал.

- Я подумал тут, что твоё имя тебе совершенно не твоё. – Сестра, наклонив голову, с интересом смотрела на меня через левое плечо. Очень характерный такой жест, прямо до мозга костей ЕЁ. И ещё вот так прищурить один глаз. Именно в нём я видел, как мне казалось, остатки той потрясающей и неповторимой женственности, от которой в своё время сносило крышу даже у меня. Я продолжил, глядя на неё. – Все, кого я знаю, с твоим именем, до омерзения уравновешены, спокойны и рассудительны. Да, и ещё отличные хозяйки..

- Да ну? – Она нервно усмехнулась. – А ну-ка дай мне имя. – Так, будто сама только что это придумала.

Тут я надолго задумался. В голове возникали самые разные имена, звуки и отрывки слов. И вдруг очень чётко встала картинка из детской книжки про греческую мифологию. Там Артемида стояла спиной вполоборота, положив одну руку на спину лани, а в другой держала опущенный лук. Уж не помню, как там было в книжке, но в моей голове Артемида была ужасно похожа на сестру, вплоть до веснушек, чёлки и формы скул, за которую её можно либо сразу любить, либо сразу убить.

- Диана. Я бы назвал тебя Дианой. ; Ни разу не изменившись в лице, сестрёнка одним взглядом продемонстрировала мне всё, что думает обо мне и моей фантазии. – Нет, я серьёзно. Буду так тебя называть.

- Да называй хоть Петровичем. – Она перестала улыбаться и, достав сигарету, неспешно закурила. – Меня однажды по ошибке назвали Дианой. С тех пор это имя ненавижу.

Так и знал, что у неё и тут что-то нечисто. Глядя на неё, я регулярно хотел сказать нечто вроде: «Это у неё личное!»

- Это у тебя личное, - зачем-то вздохнул я. Она опять бросила на меня красноречивый взгляд. Хорошо, что у неё нет хотя бы привычки поднимать брови. Убивал бы. Это личное уже у меня.

Вот это было в сестре самое страшное. Когда она злилась, то просто до умопомрачения напоминала мне одного человека, которого вспоминать не хотелось от слова совсем. Когда её руки сжимались на колене, так, что костяшки белели, а лицо становилось каменным, так, что казалось, что оно в самом деле выточено или слеплено из чего-то, что не сдвинешь ни на градус, мне становилось безумно страшно - почти как несколько лет назад. Но с другой стороны это всегда быстро заканчивалось. В течение нескольких секунд всегда казалось, что она вот-вот ударит тебя, а потом все эмоции снова исчезали, и она опять сидела рядом, бесстрастная и умудрённая.

Из открытой машины в десятке метров от нас заиграла песенка с прилипчивым ритмом и с детства знакомым мотивом. Сестра на автомате начала пристукивать ногой. Не прошли даром ни годы в музыкалке, ни время, кода она играла на перкуссии у приятеля в очередной молодой, но перспективной группе.

- Странный ты человек, Лешек. – За много лет я так и не уяснил, почему ей доставляло особое удовольствие называть меня именно так – на польский манер. Вообще из всего множества языков, которым владела, она всегда отдавала необъяснимое предпочтение именно польскому – при том, что польская речь звучала в её исполнении удивительно странно и не органично.

Солнце продолжало как магнитом притягиваться к горизонту. Сестра неспешно курила, судя по сосредоточенности взгляда, пытаясь выпустить струйку дыма прямо в сторону солнечного круга. Наконец докурив и щелчком отправив окурок в плавание, она вдруг резко повернулась ко мне, сложив ноги по-турецки и схатив себя за колени. И сразу вдруг стала какой-то удивительно родной, как будто и ей ещё лет 15, и мне не больше 18, и мы только недавно познакомились и вообще узнали, что у нас есть – у меня сестра, у неё брат. Когда её называли моей двоюродной сестрой, я сразу даже не мог сообразить, о ком идёт речь, настолько родной она мне, оказывается, была.

И вот теперь, перестав щуриться и улыбнувшись мне не краем губ, как обычно, а, хоть и слабой, но всё же настоящей улыбкой, она наконец напомнила мне себя – не ту женщину, которая могла свести кого-то там с ума и даже не школьную учительницу, в которую она виртуозно перевоплощалась, оказываясь на работе, а самую что ни на есть девочку. Именно этим словом и хотелось её назвать.

- Девочка ты моя. – Её лицо почти неуловимо дёрнулось, но улыбка не пропала. Что сказать дальше, я как-то не придумал. – Ты мне напомнила..

- Бежим наперегонки до моста! - перебила она меня.

весна 2012