Праздник, который может быть с тобой

Сон все никак не шел. Я лежал в темной комнате, смотрел в потолок, по которому изредка пробегали полосы света от проезжающих машин. В окно задувал легкий ветерок, шторы еле слышно шуршали, то и дело, вздуваясь и вновь опадая. Ночь наполнялась свежестью и прохладой.
Сегодня она сказала, что хочет в Париж. Мы сидели, как обычно, в полной тишине и вдруг она это сказала. Я не вполне понимал к кому она обращается, даже несмотря на то, что в офисе кроме нас никого не было. Может она верит, что нужно говорить свои желания вслух, чтобы они исполнялись? Я посмотрел на нее, и мне очень захотелось отвести ее в Париж. Но я сразу же вспомнил, что у меня нет ни денег, ни загранпаспорта.
Вот если бы…
– Вселенная, прошу тебя, дай мне способность телепортации! Я бы подарил ей Париж, может быть тогда, она обратила бы на меня внимание…
В пятницу, ближе к концу рабочего дня, я спросил ее:
– Хочешь со мной в Париж на выходные?
– Да, – ответила она, без лишних вопросов.
– Хорошо, тогда в девять часов я зайду за тобой, будь готова.
В назначенный час я переместился к двери ее квартиры, нажал на звонок, на душе было тревожно, поскольку я боялся, что она не восприняла мои слова всерьез. Может быть, она уже ушла гулять с подругами или еще куда. В коридоре было тихо, я все еще слышал слабую трель звонка. Я прислонил ухо к двери, но тут она открылась. Я поднял глаза, она смотрела на меня с улыбкой, я глупо улыбнулся в ответ.
На ней было короткое темно синее платье с поясом, украшенное красными полосками. Она завязала пояс в бантик, надела черные балетки, с большими пуговицами на носках, взяла большую черную сумку и закрыла дверь.   
Мы спускаемся по лестнице, я взял ее за руку и переместил нас на Елисейские поля. Она огляделась по сторонам, не понимая где она, пока не увидела Эйфелеву башню. В изумлении она смотрела на шпиль, возвышавшийся над городом. Я стоял рядом и также завороженно глядел вперед. Я сам был тут в первый раз, наверно глупо, но мне хотелось разделить этот опыт с ней.
Весь парк утопал в зелени, которая казалась такой яркой и насыщенной, будто она была нарисована акварелью, слышен запах роз, ирисов, лилий, с едва заметным оттенком, приближающегося дождя, а над всем этим, как дым, плывет звук шарманки. Я украдкой глянул на нее, она улыбалась, у меня на душе потеплело.
Прямая как стрела улица вела к Триумфальной арке. Не спеша мы двинулись к ней, сначала вниз, потом вверх. Вокруг было много людей, все довольные жизнью с улыбками на лицах. По обе стороны от тротуара возвышались деревья, те, что возле дороги были пострижены до состояния прямоугольников. Легкий ветерок игрался с листвой, из-за этого казалось, что тебе машут сотни маленьких зеленых ладошек. По дороге проносился поток машин и скутеров, белые фары оттуда, красные фары туда. Начало темнеть, небо заволокли тучи, нехотя загорелись фонари, недовольные тем, что люди потревожили их покой. Когда мы дошли до Триумфальной арки, было уже совсем темно.
Вблизи арка производила колоссальное впечатление. От нее веяло жаром, за день она нагрелась, вбирая в себя солнечное тепло, а с наступлением вечера она отдавала его назад. Мы смотрели на нее, задрав головы, в свете прожекторов она казалась желтой. В арочном проеме я с трудом разглядывал барельефы с крылатыми девами, трубящими в фанфары. Мы обошли монумент по кругу, чтобы рассмотреть все скульптуры. Под аркой слабо горел вечный огонь, порой казалось, что в порывах ветра он погас, но тут же вспыхивал вновь.
Все это время она не расставалась с фотоаппаратом.
– Сфоткай меня, – сказала она.
Я сделал несколько снимков, первые два она забраковала, дальше у меня стало получаться лучше. Только сейчас я заметил, что арку окружают гранитные тумбы, соединенные чугунными цепями. Я пытался их сосчитать, но быстро сбился со счета и бросил это дело. От площади де Голля во все стороны разбегался свет, освещая улицы, полные жизни. По одной из них мы и пошли в ночной Париж.
– Что-то я проголодалась, – сказала она.
– Я тоже.
Мы набрели на одно из многочисленных кафе, заняли столик, заказали багеты, мягкий сыр и красное вино. Через десять минут наш заказ принесли. Довольно быстро мы расправились с едой, видимо прогулка или новые впечатления пробудили аппетит. За соседним столиком сидела пожилая пара, чуть подальше молодая семья с ребенком, а позади – заливалась смехом компания из двух парней и двух девчонок. Постепенно я проникся атмосферой всеобщей расслабленности, которая витала в воздухе, чувствовал, как все заботы покидали меня.
Она смотрела на меня, откинувшись на спинку стула и улыбалась.
– А ты изменился, – сказала она. – Все время такой серьезный, а сейчас ты даже улыбаешься.
– Серьезный? – в недоумении спросил я.
– Да, еще почти все время молчишь, даже не смотришь на меня.
– А тебя это задевает?
– Да!
– Хм, мне казалось тебе все равно.
– А вот не все равно.
– Справедливости ради, я смотрю на тебя.
Мы допили вино, и пошли дальше. Долго бродили по старинным улочкам, пока совершенно не выбились из сил. Я перенес нас к отелю, где забронировал самый простой номер. Переступив порог, она сразу рухнула на кровать и вскоре заснула. Сначала я думал, что лучше перенести нас обратно, чтобы мы переночевали у себя дома. Но потом я решил, что будет здорово проснуться в Париже. С этими мыслями я заснул в кресле, под убаюкивающий перестук дождя по крыше.
Солнце медленно заползало в комнату через открытую балконную дверь. День обещал быть хорошим. Она спала, свернувшись калачиком. Я вышел на балкон, сел на стул, вытянув ноги. До меня доносились запахи свежей выпечки и только что сваренного кофе, которые затмевали все прочие. Я посмотрел вниз, пытаясь определить источник столь чарующих ароматов, но безуспешно, пришлось спуститься вниз. Минут через пять я нашел это место – маленькое старое кафе с плетеной мебелью и потрепанным музыкальным ящиком. Я взял круассанов, клубничного джема, сливочного масла и два больших кофе.
Она сидела на постели, глядя перед собой, когда я появился в комнате.
– Ой, – воскликнула она.
– Доброе утро, – сказал я. – Вот и завтрак.
– Доброе. Завтрак – это хорошо.
Она взяла один стакан и сделала большой глоток, заявив, что это самый вкусный кофе, который она когда-либо пила. Я оторвал кусок круассана, он был еще теплым, намазал маслом, которое тут же начало таять, а затем уже намазал джем, вобравший в себя ароматы и вкус всех клубничных полей мира.
– Давай сегодня на Эйфелеву башню поднимемся, – сказала она.
– Давай, – ответил я.
После завтрака она отправилась в душ, а я улегся на кровать. Подушка, одеяло и простыни хранили ее запах, как стражи свое сокровище, меня окутывало сладким облаком, наверно так пахнет счастье, подумал я.
Она вышла из душа, уже переодевшись в синие джинсы, бежевую футболочку и клементиновые балетки.
– Идем?
– Идем.
Сказать, что очередь на Эйфелеву башню была длинная – не сказать ничего. В литературном эквиваленте это была бы «Война и Мир». Оказалось, что работает только один из трех лифтов, поэтому люди стоят уже по несколько часов. Она сказала, что не хочет тратить весь день на стояние в толпе людей, и мы пошли на Марсово поле. Хоть она и не подала виду, я заметил, что она расстроилась.
Она расстелила покрывало, позаимствованное в отеле, и мы улеглись на траве. Башня сверкала в лучах солнца, как новенькая монета, она была словно маяк с миллионами прожекторов, которые освещают путь влюбленным. Может один из них приведет меня к ней? Или ее ко мне? Надеюсь, мы найдем путь в этих потемках.
Я безуспешно пытаюсь читать книгу, поскольку ее голова покоится на моих коленях, и я все время отвлекаюсь на нее. Она слушает музыку с закрытыми глазами и мечтательной улыбкой на лице, закинув ногу на ногу. Я перечитываю абзац в десятый раз, буквы складываются в слова, слова в предложения, но смысл его так и ускользает от меня.
– Что читаешь? – спросила она.
Я пришел в замешательство, поскольку она никогда не спрашивала, что я читаю. Ни разу за все время. Было в этом что-то нереальное.
– Чайка Джонатан Ливингстон, – ответил я.
– Интересная?
– Да. Пару лет назад читал ее, вот решил перечитать.
– О чем она?
– О поиске себя.
Мы прогулялись по улице Фобур Сент-Оноре, где располагается куча бутиков, естественно пройти мимо них не представлялось возможным, поскольку витрины призывно манили к себе. Она перемерила кучу платьев, каждый раз устраивая импровизированный показ мод, строила рожицы, смеялась. После долгих раздумий она остановила свой выбор на светлом муслиновом платье с цветами, словно сотканном из воздуха и облаков, в котором она выглядела как богиня. После мы заглянули в ресторанчик, где перекусили салатом с копченой уткой, выпили вина, а затем вернулись в отель. Было восемь часов вечера, она устала, поэтому прилегла отдохнуть. Она тихонько сопела, меня охватило чувство умиления.
Без пяти десять я разбудил ее, после того как она освежилась, я перенес нас на смотровую площадку дворца Шайо. Эйфелева башня светилась иллюминацией, вскоре она начала переливаться огнями, как новогодняя елка, лампы вспыхивали, словно звезды и тут же исчезали. Она пришла в восторг от увиденного, в ее глазах отражались отсветы башни, освещавшие изящный профиль с аккуратным носиком.
– Через неделю тут будет фейерверк, – сказал я.
– В честь чего? – спросила она.
– В честь Дня взятия Бастилии.
– А точно, 14 июля же.
– Думаешь сколько людей сидело в заточении, когда взяли Бастилию?
– Не знаю.
– Ну, примерно.
– Человек сто.
– Ты будешь смеяться, но их было всего семь.
– Семь?
– Ага.
Световое представление закончилось, мы сидим на ступеньках. Внизу плещется вода в фонтане, вокруг полно разноцветных огней, ходят люди, задувает легкий ветерок, из-за туч лениво выплывает луна.
– Можно тебя спросить? – сказала она.
– Да, – ответил я.
– Почему ты именно меня взял с собой?
– А ты не догадываешься?
– Догадываться и знать – это разные вещи.
– То есть мне это нужно сказать?
– Да! Есть вещи, которые нужно говорить.
Мы встретились глазами, я сделал глубокий вдох.
– Ты мне нравишься. Порой мне даже становится страшно от того насколько сильно ты мне нравишься. Ты красивая, добрая, умная, веселая, стильная, удивительная, волшебная. Мне нравится, как ты порой хмуришься, тяжко вздыхаешь, потягиваешься… Я думаю о тебе, когда засыпаю, думаю о тебе, когда просыпаюсь, если ты не приходишь, я гадаю, чем ты занимаешься. Я уже давно никого кроме тебя не вижу…
В волнении я замолчал, сердце металось по грудной клетке, как воздушный шарик на ветру. Я смотрел на нее в ожидании ее реакции. Казалось, прошла целая вечность.
– Ты ничего не скажешь? – спросил я.
– Нет, – с улыбкой ответила она. – Я лучше сделаю! – Она придвинулась ко мне и поцеловала!

Я поднялся с кресла, даже не заметил, как задремал, дожидаясь пока она уснет. Я переместился к Эйфелевой башне, в этот раз ее контуры казались зловещими, меня пробила мелкая дрожь. В нерешительности я смотрел на верхушку, которая словно вонзалась в ночное небо. В отдалении слышались голоса людей, меня это немного успокоило.
Неужели я, в самом деле, сделаю это? Это же безумие! Но ведь она хотела… Перед глазами всплывает ее расстроенное лицо. Наверно лучше перемещаться постепенно, а не сразу на верхушку. Я сконцентрировался на точке, куда хотел перенестись и спустя мгновение я оказался на втором ярусе. На просторной площадке никого не было. Я смотрел на ночной город, внизу темнела Сена, мосты и дороги были залиты светом, из-за этого все здания казались фиолетовыми,  в домах горели редкие огни, за ними виднелось футбольное поле, величественно дугой раскинулся дворец Шайо, вдаль тянется Марсово поле.
Я решил подняться выше, на самую верхушку. То ли от усталости, то ли из-за плохой видимости или невнимательности, но я оказался не там где нужно. Я стою на самом краю площадки, не с той стороны перил. Все произошло очень быстро. С порывом ветра моя нога соскользнула вниз, затем вторая, я ударился головой о железный поручень и полетел к земле, которая ринулась мне на встречу. Ветер свистел в ушах, страх парализовал меня, я чувствовал как теряю сознание, в глазах все потемнело…
Что случилось? Где я? Я умер? Что это за звук? Я вижу белый свет, он слепит прямо в  глаза, я слышу чей-то голос, кажется, он зовет меня. Я что, в самом деле, умер? Голос все звал меня, но я не мог разобрать, что именно он говорил, к нему присоединились еще пара голосов. Я не хочу умирать, нет, только не это, мне еще рано!
Я представил, что она просыпается утром, а меня нет. Она ждет час, другой, начинает волноваться, звонит мне на мобильный, но ответа нет. Тем временем полиция находит мой труп, один из полицейских обнаруживает в кармане ключ от номера, приезжает в отель и сообщает ей о моей смерти… Что с ней будет? Будет ли она плакать по мне?
Свет по-прежнему слепит глаза, я закрываюсь рукой и тут я чувствую дикую боль по всему телу, но сильнее всего болит голова. Боль! Если я чувствую боль, значит, я не умер! Свет исчез, снова раздались голоса, теперь я понял, что говорят по-французски. Я открыл глаза, передо мной стоит седовласый старичок в футболке ПСЖ, с фонариком в руке, рядом стоят парень с девушкой и с тревогой смотрят на меня. Они что-то спрашивают, я отвечаю «je ne parle pas fran;ais». Тогда парень заговорил на английском.
– Ты в порядке? Что случилось.
Я собрался с мыслями.
– Я в порядке. Я в Париже в первый раз, видимо перебрал с впечатлениями и великолепным французским вином, а также, по всей видимости, поскользнулся и ударился головой.
Он перевел мои слова, они добродушно улыбнулись и помогли мне подняться. Я встал на ноги, меня слегка шатало, я огляделся и понял, что стою на Марсовом поле. «Как я здесь оказался?» Они помогли дойти до дороги, где поймали мне такси, не смотря на все мои уверения, что у меня есть деньги, они настояли на том, чтобы оплатить поездку. Я поблагодарил их, они стояли и смотрели, как я садился в такси, так будто провожали родного человека.
За окном проносился ночной Париж. Я все думал, почему меня нашли не под башней. И вообще, что произошло? Я точно должен был разбиться. Наверно это сработал инстинкт самосохранения, иначе это никак не объяснить. Перемещение максимально смягчило приземление.
Я осторожно зашел в номер, стараясь не шуметь. Было темно, я постоял немного, чтобы глаза привыкли, затем наощупь двинулся в ванну. Я снял рубашку и заметил на локте ссадину, которая начала покрываться коркой, мелкие царапины, справой стороны возле ребер красовался синяк размером с ладонь, к тому же заболела нога. Я стал умываться холодной водой.
– Что с тобой случилось? – раздался голос за спиной.
Я поднял глаза и посмотрел в зеркало.
– Уже все в порядке, – я попытался улыбнуться.
– Ты что подрался?
– Нет, просто неудачно переместился.
– И куда же ты переместился?
Я пытался придумать, что ей сказать, но голова плохо соображала. Блин, надо было соглашаться на «подрался». Вот я тормоз!
– Это, что у тебя кровь на голове? – встревоженно сказала она.
Я потрогал затылок, на пальцах осталась кровь.
– Присядь, – она полезла в аптечку за зеркалом. – Так, где ты был?
– На Эйфелевой башне, – сил у меня уже и так было мало, поэтому я решил не тратить их на выдумывание вранья.
– А как ты поранился?
– Я не туда переместился, промахнулся самую малость, поскользнулся и вот результат, – я поморщился, когда она промывала рану на голове.
– И часто так бывает?
– Сегодня в первый раз.

Уже пару часов мы бродим по Люксембургскому саду, среди буйства красок цветущих цветов, раскинувшихся, как причудливые одеяла, идеальных газонов, всевозможных деревьев, скульптур, которые встречаются то тут, то там. Мы вышли к большому пруду, где детишки запускают кораблики, постояв немного, мы пошли вперед, через сквер и оказались возле фонтана, именуемого «Четыре части света». На постаменте стоят четыре девушки и держат земную сферу, внизу поднялись на дыбы кони, а еще ниже – черепахи поливают их струями воды. Она сказала, что этот фонтан ей понравился больше, чем фонтан Медичи, который «несколько мрачноват».
Она заметила, что я немного прихрамываю, последствия ночного полета все же сказались на мне, поэтому мы решили передохнуть. Мы сидим на траве в тени, вокруг много людей, которые, кажется, вообще никого вокруг не видят, ни на кого не обращают внимание, а просто расслабляются. Кто-то загорает, кто-то слушает музыку, кто-то читает книгу, кто-то разговаривает, а кто-то безмятежно спит. По краям тянутся вдаль высокие деревья, ровно постриженные, над головой раскинулось голубое небо, усеянное белыми облаками – исполинская комната со стенами, но без крыши.
Вечером мы отправились кататься по Сене на речном трамвайчике, успели сесть на остановке в Лувре, предварительно наделав фоток возле пирамиды. Небо было розово-фиолетовым, горизонт словно терялся в дымке, ветер приносил свежесть и прохладу, всюду загорались огни, которые заливали светом дороги и мосты, водная гладь отражала все великолепие картины, нарисованной природой и человеком.
– Как нога? – спросила она.
– Нормально, – ответил я.
– Точно?
– Да.
– По-моему ночью ты мне не все рассказал, – она испытующе посмотрела на меня. – Если бы ты просто поскользнулся, как ты выразился, ты бы так сильно не поранился. Что ты…
Я перебил ее:
– Я кое-что готовил для тебя, сама увидишь.
Вдали виднелась Эйфелева башня, но теперь мне было спокойно, поскольку она была рядом и держала меня за руку. Мы уже миновали Елисейские поля и плыли к башне. Где-то запела Эдит Пиаф со своей вечной Non! Rien de rien... Небо стало совсем темным, ветер теперь холодил, я достал из рюкзака толстовку и протянул ей. Она довольно укуталась в нее.
– А почему мы так мало разговариваем? – спросила она.
– Слово только мешают понимать друг друга.
– Маленький принц! – радостно сказала она.
– Да, – я улыбнулся.
– Я видела, что ты ее читал, потом сама прочитала – жутко понравилась.
– А разве шляпа страшная?
Она засмеялась и я вместе с ней.
Мы дождались часа ночи, когда башню уже должны были закрыть пятнадцать минут назад. Я взял ее за руку и переместил нас на второй ярус. Мы поднялись чуть выше, туда, где вид не портит железная сетка, так чтобы смотреть на дворец Шайо, утопавший в огнях. Город можно было рассмотреть, насколько хватало глаз, так было светло. Зеркало Сены по-прежнему отражало все, что попадало в поле зрения. И только где-то далеко было видно, как темное, как смоль, небо пытается поглотить излучение фонарей.
Я смотрел на нее, она – на Париж. Она улыбалась. Я достал из рюкзака вино, которое ей понравилось, и разлил по стаканчикам.
– Как же не хочется домой, – сказала она.
– Боюсь нам пора, в Москве уже три ночи.
– Давай посидим тут еще немного.
– Хорошо.
Я переместил нас к ее двери, мы поцеловались.
– Пока.
– Пока.
Я открыл глаза, не понимая, где я. Что-то шумело, я не сразу сообразил, что это будильник на телефоне. Это был сон! Вселенная опять ничего не услышала…
В подземном переходе я купил бутылку воды и плитку молочного шоколада. Потом поплелся на работу, напевая песню Creep. У меня было полное ощущение, что я в ней живу.
Мы сидим в полной тишине. Уже прошло полдня. Она спокойно сидит и работает.
– Хочу шоколадку, – вдруг сказала она.
Я улыбнулся и протянул ей плитку молочного шоколада…