Чертовы деньги

ЧЕРТОВЫ  ДЕНЬГИ



                1.

Когда мама Максима решила отстоять сына от службы в армии, то он ничего против этого не имел. Он только что окончил ветеринарный факультет сельхозинститута, но совхозы ликвидировались, как говорил дед Антон, «теперешними врагами народа». Дед Антон, сосед по лестничной клетке, больше всех «пользовался гласностью» и с удовольствием ругал всех подряд, видимо в молодости мечтал говорить и не бояться стать самому «врагом народа». Теперь он говорил всё, что ему вздумается, но ругал в основном тех же демократов, которые «устроили дурацкую говорильну и теперь ждут, когда от этой болтовни хлеб расти начнет». Однако же он, так или иначе, доживает свой век и имеет за спиной пенсию, а вот Максиму будет тяжело устроить свою жизнь. Надо было срочно начинать искать работу, ибо так быстро вокруг всё менялось, как кажется, к худшему. Пускай даже после института служить нужно всего годик, но после службы уже вернешься точно к разбитому корыту.  Кроме того, сестра Максима переехала жить отдельно, а мать и вправду стала бояться за сына. По телику в это время шли передачи о дедовщине одна другой страшнее, со смертельными исходами и о нелегкой работе общества солдатских матерей. Её можно понять.
Максим уже не очень помнил, как все происходило. Вроде и не было такого, чтобы он особо задумывался о дедовщине, боялся чего-то.  Просто многие его друзья не хотели служить, и тогда считалось, что такие вопросы актуальны, но  легко решаемы.  «Если родителям друзей Максима удается разрулить такой вопрос,- думала его мама, - то  и я сумею с помощью Анатолия».  Дядя Толя - мамин младший брат, служит в милиции, ему более тридцати лет и ,конечно же, он не из тех, кто бы ходил и занимался разрешением таких вопросов. Просто его друг и одноклассник Виктор Горохов оставался после службы в армии, окончил училище, а когда начались сокращения, умудрился вернуться в свой поселок  и устроиться начальником второго отделения  военкомата.
Дядя Толя с Гороховым должны подъехать к ним домой после шести вечера, а потому мама Максима приготовила хорошей закуски, купила спиртное, а его отправила на улицу. Сама она, так же едва поздоровавшись с прибывшим братом и Виктором Гороховым, тоже уехала к бабушке. «Пусть друзья посидят немного у неё, вспомнят свою молодость и решат кое-какие вопросы». Что уж там происходило, но друзья толи перепились, толи сами испытывали к армейской службе особую нежность, но взяли и решили, что «парню надо отслужить». Каким образом дяде Толе потом удалось убедить в этом маму, для Максима так же осталось секретом. На неё не похоже, чтобы кто у неё же дома выпил и закусил за её же счет, а вопрос разрешил таким вот способом. Потом и дядя Толя признался сам, что тоже рисковал в этом случае.
- А вдруг бы с тобой действительно что-нибудь случилось в армии. Даже если и по твоей личной вине. Я бы себе никогда этого не простил. Да и сестре в глаза не посмел бы смотреть. А все же в интересное время мы живем - никому ничего не надо. В стране недобор в службу, и все болтают про свою молодежь, что она никудышная, все колются и все дистрофики. Никто проверять и не будет, почему такое положение. Это же шевелиться надо. Ведь очень легко заметить и без проверок, что все дистрофики – это сыновья обеспеченных людей. Каково? Им бедным жрать нечё!
И Горохов, со слов дяди Толи, тоже не стал бы решать такие «проблемы»  и, скорее всего, призывников освобождали председатель медкомиссии с кем-нибудь из медиков. За хорошие деньги (все же их несколько человек) призывник нести срочную службу по состоянию здоровья оказывался не пригодным. Максим интересовался у дяди, какие меры к взяточникам принял Горохов, но услышал ответ, который и вовсе его озадачил.
- Думаю, что никаких мер он не предпринял. Он сам и не имеет таких полномочий, только военкому доложить может.  А вдруг военком тоже в доли? Что тогда Горохову делать? Увольняться?  Так-то, брат.
- Но, дядя Толя, ты же милиционер.  Вы что, взрослые, такие практичные, что такое понятие, как долг, уже по боку?
- Ну, что ты скёшь раньше времени? Попридержи коней, сразу нельзя бросаться на людей с обвинениями. Я ведь и обидеться могу, -  глаза у него смеялись, и обижаться он бы не стал, - Не так все это делается, и не всё так просто, Максим. Чтобы оспорить решение медика нужно заключение другого медика, но уже независимого с лицензией на такой вид деятельности. Да и это ничего не даст. Сошлются на врачебную ошибку, а кто докажет, что взятка была? Ты не поймешь. Так, что давай-ка ты, отслужи и иди ко мне работать. Долг свой исполнять будем.



Отслужил Максим на Дальнем Востоке. Погранзастава расположена далеко от населенных пунктов, а потому в свободное время занимался тем, к чему его призывал дядя Толя – «Читай литературу и качай мускулы, эти вещи мужикам никогда не мешали. Только читай классику и только серьезных авторов. Детективы и любовные романы с элементами секса лучше и не начинай. Ничего жизненного там нет». 
Для Максима он считался непререкаемым авторитетом. Отца он помнил плохо, разошлись, когда был маленьким. Потому мама всегда ставила дядю Толю в пример и старалась, чтобы они встречались как можно чаще.
В милицию, правда, Максим не пошел. Он устроился в частное охранное предприятие в областном центре. Там было множество знакомых из числа тех, кто отслужили. Тех, кто «закосил» от армии - не брали. Уже за это можно было поблагодарить дядю. Работа, конечно, если подумать,  не для молодых. Могли там сидеть или ходить по периметру и бывшие офицеры, которые так рано уходят на пенсию и вполне могут выполнить всё, что требуется. Молодежи нужно реализовать себя, стремиться найти именно то, к чему тянет и постараться не только соответствовать этому, а стремиться сделать карьеру в хорошем смысле этого слова.  Конечно, работа по специальности ветеринара в сельском хозяйстве его бы со временем увлекло. Все же направление давали в родном совхозе, где он был бы в своем коллективе и, естественно старался бы соответствовать. В одно время, он ещё в школе учился, совхоз разрастался, строили двухквартирные коттеджи для молодых специалистов, и в Доме культуры по вечерам было весело.  И вот надо же было так придумать, обмануть, что капитализм лучше, что там все хозяева, раздать ваучеры и хапнуть все народное небольшим количеством банды дельцов от политики. Кто-кто, а дед Антон говорил об этом часто. Могут спорить или не спорить на эту тему всякого рода демократы, но Максим знал, что теперь он должен будет работать только из-за денег без какого-либо налёта романтики и стремлений, да и то могут «попросить» когда хозяину вздумается. Полюбить такую работу могла бы какая-нибудь тетя Глаша, которая любит вязать. Она бы так же сидела на посту возле телефона, занималась любимым делом, а если ещё приплачивать начнут, надо полагать, не стала бы артачиться. Иметь любимую работу для некоторых считалось извращением – надо просто иметь работу. Максим понимал , что времена нынче такие, что без денег – некуда. Однако же полная зависимость от них угнетало. Он, как и все вокруг, вдруг стал иметь свою цену. Хотел он этого, или не хотел, но его теперь все оценивали. Обидно быть человеком и иметь свой денежный эквивалент. Максим почувствовал себя мелким и ничтожным не из-за того, что денег мало, а потому что его самого оценивают. Он сам и подумать не мог, что такой мизерный в денежном отношении.  Вспомнились слова песни «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой». Вот о чем песня-то была. А он всё думал, что речь идет о росте ввысь в физиологическом смысле. Как бы не так. Кричать: «У меня бесценная Душа и сам бесценен!», бесполезно. Скажут, что и другие не хуже тебя. И всё. Так что ходи с ценников во лбу и помалкивай! Такие понятия, как Душа, Совесть и Сострадание и вовсе обесценились.
Можно было бы и успокоиться. Тем более, что тебе ничего не изменить. Иди куда-нибудь в другое место и делай сказку былью, но не ной. Без того тошно. «И вправду, становлюсь хуже деда Антона, все ною и ною».  Надо бы поговорить с дядей Толей. Он вроде не ноет никогда, а может и вправду  всем на свете доволен. Счастливчик!


- Это, конечно же, хорошо, что такие думы у тебя в башке крутятся. Уже можно сказать, что  не зря портишь воздух. Кому-то все по фигу, ему бы родиться, много заработать, вкусно жрать,  одеваться во все дорогое и лечь в красиво инкрустированный гроб.  Я, брат, тоже так не хочу.  Только ты должен разобраться до конца и не ожесточаться. Не так все просто. Судишь ты черно-бело, хотя прав в одном: лозунг «Деньги – это Бог»,  ничем не лучше лозунга «Бога – нет!».  Первые даже хуже вторых. Они не только  безбожники, а  вовсе – от лукавого. Скажу тебе по секрету, - дядя Толя тут заулыбался, -  Бог – есть.   Если я скажу, что живем  в  государстве  безбожников, наверное, будет не совсем верно. Верующих много и раньше было немало. Бог и вправду знает и помнит каждого, кто с ним. Вот это и называют верующие – жить в согласии с самим собой. А ждать у государства, что она задумается  о каждом гражданине и что-то для тебя сделает,  смысла нет. Да и само государство ни что иное, как наша же организация, где, увы, не совсем компетентные  (или совсем не компетентные) люди пытаются   внушить нам, что они управляют нашими делами с учетом наших же общих интересов и преуспевают в этом. Им выгодно так говорить.  А когда коррумпированные государственные мужи пытаются убедить нас, что борются с коррупцией, то в это и вовсе не хочется  верить.  Да и не верит никто. Конечно, я не могу уподобляться твоему соседу деду Антону, и думаю, что правители, в большинстве своем приходят во власть, действительно имея виды сделать для Родины только хорошее. Наверное, хотят, что бы о них остались одни лишь благодарные воспоминания.  Но сам знаешь: хотеть – не вредно. Однако ж получается так, что он становится не слугой народа, а орудием тех, у кого денег всегда в десятки раз больше, чем даже в казне. Получается, что не он указывает, а ему указывают.  Вот и ждем мы, когда помрет тот или иной правитель, чтобы снова начинать хаять его, смешивать грязью. Даже жить, как они не захочешь, подумав – как потом вертеться в гробу надо будет.
- А как всё же быть хотя бы с понятиями «справедливость», «гуманизм» и другие?
- Ладно, племянник, особо не расстраивайся. Эти понятия никто не отменял. Они были, есть и будут. Только говорю тебе еще раз – не ожесточайся. Такой справедливости, которую имеешь в виду ты, никогда  не было и не будет. Ты её понимаешь как идиллию в отношениях между людьми.  Конечно же, это было бы здорово. Но так не бывает и не надо тебе даже надеяться на это. Иначе всегда будет на душе муторно.
- Я не о том, дядя. А как же все-таки с другими, кто живет рядом и обделен всем в этой жизни? Где же тогда мой гуманизм по отношению к ним?
- Однако, молодой человек, я должен был так рассуждать, а не ты. Я рос и воспитывался в коммунистическом прошлом, а не ты. Тебя то кто успел так испортить? - казалось, что дядя Толя и вправду был обескуражен, но улыбался - ты случаем не из Северной Кореи? Нет?
- Ладно тебе, дядя Толя. Я ведь вполне серьезно. Я, если хочешь, успокоения от тебя ждал, а ты накручиваешь, что ещё хуже становится.
-  Ну, тогда другое дело. Только полного покоя у тебя и не должно никогда быть. Сам знаешь, кому покойно бывает. Потому то их и называют покойниками. А вопрос твой… Как бы это тебе объяснить, дорогой мой человек. Давай возьмем, к примеру, вегетарианцев. Эти люди не едят мяса не только потому, что стареть не хотят, а в большинстве своем, потому что не желают питаться братьями меньшими. Однако они знают, что из-за их желания больше не есть мяса  никто в мире не стали колоть и резать живность в меньших количествах. Наоборот открывают новые откормочные цеха и мясокомбинаты с их бойнями. Однако же вегетарианцы не побежали крушить мясокомбинаты или выпускать быков и свиней на вольные хлеба. Они знают себя, и хотят жить в мире хотя бы  с самим собой. Если бы они мыслили и мучили себя как ты, то подумали бы, примерно так:  « а почему я должен отказываться от бифштекса с кровью, если скотину будут резать в том же количестве  и ни одной скотины все равно не спасу». Пример, конечно, грубый и не совсем, может, удачный, но все-таки я лично думаю, что у них в башке поддерживается порядок. Они живут по совести независимо, поддержат ли их остальные.  У тебя этого порядка ещё нет. Именно вот из-за таких как у тебя умозаключений, кое-кто прочитал «Капитал» и кинулся крошить и убивать людей во имя людей. Вот что бывает, когда в башке порядка нет. У меня тоже внутри закипает, когда кто-то из-за нехватки денег не может съездить даже на похороны единственного родственника, проживающего, скажем, во Владивостоке. Да и жизнь это, разве.  Но если ты хочешь быть справедливым и гуманным – пожалуйста, никто не запрещал. Ты люби людей, не обижай никого. Коль ты уже рожден, то найди силы жить и умереть человеком, даже среди волков. Приведи свои мысли в порядок, следуй этому, не навязывая другим. А если кто не следует твоим мыслям, то пожалей его, но не вздумай только по головке гладить. Этого они действительно не заслуживают. Я думаю, что жалость по отношению к таким лишь должен  выражать, что они жалкие. И ничего более.
- Ну не знаю… Смогу ли я когда-либо вообще принять такую философию?
- Придет со временем, но чем раньше, тем лучше.  Вот сегодня, например. Ты сегодня впервые, да с бутылочкой хорошей водовки зашел к дяде своему родному. А это уже признак того, что ты растешь! - улыбался снова дядя, -  Водка, конечно, не показатель внимания, но поверь - мне и вправду приятно.  Следующий раз можно без бутылочки. Кстати, жениться ещё не собираешься? Нет ещё такой задумки? Ладно, ладно, знаю – сам разберешься, но если что обращайся. А насчет денег, ты братец, прав! Если, кто обогащается, как в Газпроме или нефтяных компаниях за счет недр, принадлежащих всем, или  если твой работодатель получает в двадцать и более раз больше твоего – это уже ни в какие ворота! Я не предлагаю как Полиграф Полиграфович  «отобрать и поделить», должны же быть какие-то разумные пределы и в капитализме дранном. В первую очередь Российский капитализм, ещё даже не успев им стать, объявил, что зарплата будущих буржуев должна составлять коммерческую тайну. Потом это же государство по их указке ужесточает законодательство по митингам, чтобы меньше вякали принародно, а теперь вопрос решается об уголовной ответственности за клевету в СМИ и Интернете. А что же делать? Этот неугомонный народ – он ведь ещё и грамотный. Запретишь ему вякать, он писать начнёт.   Я, знаешь ли, и сам иногда не выдерживаю, хотя среди недовольных, дерьма тоже хватает. Такую ахинею несут, а другим из-за них нормально права свои не отстоять. Сами хотели капитализма, а теперь выступать надумали. «Правыми» в одно время себя называли, теперь торчат на митингах, орут всякую ахинею, хотя к народу тоже никакого отношения не имеют. Ладно, черт с ними и их деньгами. Давай, не опускаться до их уровня, давай - не паршиветь.




                2.

В охранном предприятии Максим проработал два с лишним года, и появилась возможность вернуться. Отец одного из его друзей Валеры, ранее работавший в их совхозе главным механиком решил спасти это, некогда крупное хозяйство.  Николай Николаевич, как звали отца Валеры, человек дальновидный уже в самом начале банкротства не ждал наравне с другими появления возможной денежной наличности и не отказывался брать зарплату техникой. Кое-что даже прикупил через, появившегося потом конкурсного управляющего через суд и заделался фермером. Хотя многие, кто разбазаривал остатки хозяйства на металлолом, звали его за глаза хапугой, он разворачивался ни на шутку.   Хватка его многим понравилась, и Сбербанк открыл кредитную линию. Казалось, что его первые два года прибыль никакой не интересовал, он работал на расширение. Все, кто говорили, что скоро бросит свое хозяйство и запьет, остались на бобах. Он действительно бросил, но выпивать, хотя раньше такая слабость за ним водилась. Уже на третий год он засеял кормовые,  и взял в аренду молодняк крупно-рогатого скота из соседнего совхоза. Совхоз тот завалил план по севу, кормить скот было нечем, а сдавать молодняк в мясокомбинат  было себе в убыток. Это означало для них  обрубить свое будущее, да  и не разрешало сельхозуправление.  О какой выручке может идти речь, когда этой осенью мяса сдавали очень многие.  Почин Николая Николаевича поддержали, хотя многие смеялись что в его коровниках живут скелеты чужих бычков, а сам Ник-Ник , так звали его  сельчане, ходит вокруг этих коровников и ждёт, когда эти чужие кости  начнут зарастать его мясом. 
Привес оказался таким, что никто и не ожидал. Вопрос о нем был поднят на уровне вновь образованного областного Министерства сельского хозяйства и мясомолочной  промышленности. Министр, бывший ранее заместителем Управления, дело знал, а потому захотел выслушать Николая Николаевича лично и остался доволен. Ему были переданы активы соседнего совхоза и выделен льготный кредит.
Таким вот образом, на месте вывшего совхоза появился новый, как его назвали, Производственный сельхозкооператив – ПСХК Коломенский с гендиректором Николаем Николаевичем Грязновым. Снова нашлись люди, кто никак не мог спокойно смотреть на этот свершившейся факт, кто, сидя возле телевизора подсчитывали, что мог иметь Ник-Ник, получая оклад гендиректора и сдавая в аренду своему предприятию свою же технику, собственником которой был на самом деле. Однако в селе стало веселей, потянулся народ, завели дойных коров, построили теплицы, а сам Николай Николаевич уже носился с задумкой открыть на дальних деревнях два отделения в виде откормочных ферм.  Скотники – были.



Максим возвращался туда «совсем немолодым не совсем специалистом».  Однако бывший зоотехник  Усманов, хоть и на пенсии, дай Бог ему здоровья, хорошо его натаскивавший вовремя практики и не отказывался помогать и сейчас. Мама, видать, хорошо похлопотала. А может дядя Толя. Что ж, надо отрабатывать свою учебу. Пусть нет совхоза, который платил ему «стипуху», но  есть то, для чего его готовили.


Однако же уйти со старой работы нормально, как это положено, не получилось. Дело касалось, конечно же, денег. Снова эти чертовы деньги. Толи действительно мы создали такое общество, где нельзя прожить никого не обманывая, толи мы рождены вечно обманывать себя и других, а потому и общество у нас такое корявое? Кто бы знал. Сами запутались и осложняем себе жизнь. Деньги, вправду, будто и не причем, но ведь из-за них столько страстей, будь они неладны.
Максим, как и все охранники, получал двенадцать тысяч рублей официальных, переводимых бухгалтерией в банковскую карту и восемь тысяч – в конвертах. Но в последнее время их охранное предприятие стало расширяться. Хозяину с его «штабом» (окружение состояло из офицеров армии и милиции) это было событием весьма радостным. Долго они строили планы, как прибрать к рукам огромные площади, сдаваемые в аренду множеству различных фирм. Это пятиэтажное здание  бывшего НИИ, купленное для сдачи под аренду  множеством мелких офисов.  Хозяину здания незачем работать, имея такое количество арендной платы, а теперь всю охрану, множества постов, установку и содержание сигнализационного оборудования этих фирм приобрело  их охранное предприятие. Кроме того, удалось оформить договоры на охране  ещё двух объектов. Все это потребовало дополнительные финансовые расходы, а потому всем было объявлено, что бы в течении трех месяцев заработной платы в конвертах не ждали, но эта сумма   будет возмещена начиная с четвертого месяца в увеличенном размере.   
И надо же было так случиться, что Максиму нужно было увольняться именно в начале четвертого месяца.  Мать его торопила, что в  ПСХК  его, как специалиста, долго ждать не будут.  За это время Николай Николаевич может найти себе ветеринара более опытного со стажем. Упустить такое никак нельзя. «Ну что за невезуха такая!».
Начальник караула, уже после  оперативки, особо разговаривать с ним  не стал
- Нет, Максим. Ничего не выходит. Если проработаешь ещё полгода, то за это время будешь получать «конвертированную сумму»  и то - по частям. Прямо сейчас эти двадцать четыре тысячи рублей никто тебе не выложит. Ты знал об этих изменениях? Знал. Такое даже невозможно по бухгалтерским документам оформить. Даже слышать не хотят. А данные о том, что ты получал  зарплату за это время, имеются, так что не ходи, не надоедай.

«Да, пропади они пропадом, эти чертовы деньги!». Максим уволился и приехал домой, где сразу подключился  к делам фермы. «Работал на фирму, - пошутил он, - а теперь на ферме». Особой разницы нет, но здесь первоначальный оклад семь тысяч и придется поясок затянуть потуже.
- Дык, надо выцарапать твои денежки, - дядя Толя был вполне серьезен, - ты их заработал, в конце-концов! По бухгалтерии, видите ли, нельзя провести такую операцию. Вранье - это всё! Можно подумать, что их «конвертируемая валюта» по бухгалтерии проходила.  Отстегивали работникам чуть-чуть из сокрытой прибыли. И то не потому, что гуманисты какие, а так – чтобы вы в другие ЧОПы не убежали.
Если бы все это проходило по бухгалтерским документам, приходилось бы и подоходный налог платить из этой же суммы. Как бы не так! Жалко, что документально недоказуемо. Может у тебя, хоть где-то отражалось это, Максим? Нет? Это плохо, брат.  Никто в твою пользу тоже не выступит. Круговая порука таких же полностью зависимых от денег людей.  У многих, наверное, семьи, родители престарелые. Хуже нет, когда ты зависим и вынужден помалкивать.  Да, жаль. Жаль. Очень жаль. Хоть бы купил что-нибудь, скоро, может, женишься. Мог холодильник там, стиральную машину… Тут на них копить и копить.  Нет, брат, тебя,  такого в мужья не возьмут.
Максиму тоже было жаль такую сумму. Когда еще ПСХК разбогатеет. Ник-Ник обещает, но сроки такие расплывчатые и далеки, как горизонт: ты ближе, а они от тебя.
- Да, дядя Толя, была у меня мысля - в кредит купить всю бытовую технику и привезти к маме, да испугался когда объявили о приостановке «конвертируемых». Вдруг бы совсем перестали в конвертах давать – сидел бы тогда в должниках.
- Вот она – ещё одна прелесть капитализма. Раньше, работая на  госпредприятии и на государство, о таком и подумать никто не мог. Государство дает тебе заказ, а после купит у тебя твой товар  и  вычтет подоходный налог. Всё! Никаких непоняток. А теперь, что?  Буржуй – он сам хозяин и каждую копейку у него приходится взять чуть ли не с боем. Он сам себе Президент и не во что государство не ставит. Если бы не нефть и газ – нам бы крышка! Поскольку налогоплательщик у нас воспитания никакого не имеет. Тоже, кстати, вина государства. Думают, Земля вечно нас кормить будет. Казна пополняется только за счет природного богатства, а потому работа налоговой службы пущена на самотек.  Когда мы всё за бесценок, в ущерб своему народу, раздадим богатства недр в зарубежье, то и вправду будем самыми последними нищими. Нам в лицо будет плевать любой из стран третьего мира. Да, какое там  третьего мира, тридцать третьего…
- Хватит, может, -  Людмила, жена дяди Толи  не выдержала, - людей с пути сбиваешь. Как чуть выпьешь, начинаешь. Ты случаем не сын деду Антону. Почти одинаково мыслить начинаешь?
Смех у неё открытый, звонкий, как у ребенка.  Жаль редко смеется.
- А что? Я могу поговорить с племянником? Могу.  Вот знакомый у меня – Вова Бражников. Он работает начальником отделения  налоговой службы и ты думаешь,  доволен с таким положением? Как бы не так! Их сократили и соединили три района в одну межрайонную службу. Как ты думаешь, будут тут в нашем поселке сидеть и решать вопрос о взыскиваемости  местных налогов в соседнем районе? Нет, конечно. У себя-то не могут. Здесь налоговые инспекторы заняты тем, что составляют общий отчет для трех районов и отправляют его в область.  А ты пойди, проверь, как они обучены работать? Даже наши участковые инспекторы из дальних деревень возмущаются, что их заставляют раздавать налоговые уведомления о необходимости уплаты налога за землю и имущество за текущий год жителям, которые выехали или даже умерли лет пять назад, а то и больше.  А в нашем поселке даже среди моих знакомых найдутся три-четыре человека, которые меняют вторую машину, а налог ни разу не платили. Вот, вы мне теперь и скажите – можно ли приучить к налоговой дисциплине людей с такой вот базой данных в компьютере налоговиков? К тому же раньше было заведено, когда налоговики бесспорно снимали долги предприятий с их счетов. Ясное дело. Сбербанк государственный и почему бы ему не направлять деньги клиентов в казну государства? Но теперь-то банки разные и кругом конкуренция. Им никак нельзя терять денежного клиента, а потому они и не заинтересованы обижать их и снимать деньги без спроса. Они же обидятся, эти предприятия,  и уйдут в другой банк. Так-то вот. Это в Ватикане неуплату налогов приравняли к большому греху и записали в катехизис, а у нас никто этих налоговиков теперь и не боится. Все государства содержатся за счет налогов, а мы, как только кончится запас нефти, будем детей своих стыдиться. Они будут жить в стране, которую мы профукаем. Налоговые инспекции даже не могут и внебюджетные деньги собрать, то есть в тот же пенсионный фонд, а государство не к порядку их учит, а намерено пенсионный возраст поднять. Так о своем народе правители не думают! Эти будут в гробу вертеться, как пропеллеры. Они сюсюкаются перед Западом, и почему-то уверены, что те помогут, когда очень скоро будем стоять перед ними с протянутой рукой. Как бы не так! А ты говоришь – дед Антон. Он, если бы только ругал нынешнюю молодежь, то было бы понято – проблема отцов и детей. Но они старые, все в один голос ругают государство. Им повышают пенсии, а они ругают снова. Неужто, все наши старики такие все дебилы? А может, есть какая-нибудь доля правды.  Я согласен, они прошли уже то время, когда деревья большими были  и  чушь прекрасную несли, может и зависть какая-то возрасту нашему, но не верю, что только в этом дело. Не верю.
- Да ладно тебе, заладил «не верю», тоже мне, Станиславский, - Людмила обратилась к Максиму, - а ты ешь, и не слушай его. 
- Ну, почему же? Мне интересно, как дядя Толя мысли свои излагает. Я вот немного если что и понимаю, то никак объяснить  не могу. В институте ужасно страдал от этого, прямо, как заика какой. А потом мне интересно, какую систему мой дядя больше любит: капиталистическую или социалистическую.
- Ну, ты и сказанул, Максим, –  выпившему Анатолию понравилось, как оценили его изложения,  он даже прибавил звуку – И главное  «который строй больше нравится». Ха! Ни одному из этих двух систем я предпочтения не давал, поскольку не нравятся оба. Капитализм вообще людей не признает, кроме богатых. Кому-то «Беверли Хилз», а кому-то гетто. Можно конечно посадить и в клетку в зоопарке, но остальной мир против будет, хотя и на них наплевать. Обожествлять деньги – я никогда не стану! У меня есть Бог! К тому же я сам пару раз был унижен одним богатым и ужасно тупым «товарищем», а стоящие рядом люди кивали, соглашаясь с его издевательствами, только потому, что у него кормились. Я видел, что они в этот момент выглядели  жалкими  людишками, а обсмеянным уходил – я. Тьфу!  Даже говорить и вспоминать об этом не хочется. Расскажу я тебе, племянник, одну историю. Ты ещё даже представить не можешь, что приходится испытывать людям из-за этой зависимости от денег. Как-то мне пришлось ехать на зону допрашивать осужденного ЗК. Это было лечебно-исправительное учреждение. Так и называется ЛИУ. Там отбывают наказание сплошь одни туберкулезники. Вот и представь себе, как следователь с повязкой на морде,  допрашивает человека с такой же повязкой, которого доставил контролер с повязкой. Ну, дело не в этом. Уже потом, на выходе из  корпуса колонии снял повязку, меня узнали и окликнули.  Оказалось, что заместителем хозяина по режиму там служит мой однокурсник Саня Блохин. В юридическом вместе учились. Ну, мы, естественно, выпили потом у него дома, вспоминали годы учебы, и все хорошо было…
- Ну, а как же, конечно, хорошо тебе было. Выпить- разве может плохо быть? –
Людмила успевала вставить слово, нарезая помидоры.
- Да-да-да! Было хорошо, - подыграл ей Анатолий, будто облизывает пальцы.- Вот Саня-то мне и рассказал про одного из осужденных. Словом, жили, как их назовем, Алексей  и  Наталья со своей малолетней больной дочерью. Дочери их нужно было срочно делать очень дорогую операцию в зарубежной клинике. Они обращались ко всем родным, богатым знакомым, писали в СМИ, Интернет, но никак не получалось.  Конечно, бедные готовы были отдать свое последнее, но эта была совсем не та сумма. Те, у кого эти деньги есть, у них и менталитет другой. Тьфу, блин, слово то какое.  Одним словом, они тоже правы, поскольку добивались своего положения годами упорной работы, а не просто так, деньги - к деньгам.  Им действительно есть, что терять, а с протянутыми руками много кто ходит: фонды всякие, общественные организации и даже госучреждения, которых мы создали множество, а содержать нормально не можем.  Нет. Конечно, со временем деньги, может, и нашлись бы, но девочка умирала, и ждать было нельзя. Алексей от бессилия напился и пошел крошить здание Минздрава и попал в милицию. Там с сокамерниками разговаривал долго, ругал государство, бил себя кулаками в грудь, что готов продать свой  скелет завтра же в мединститут в качестве учебного пособия. Когда наутро его выпустили, объявив сумму штрафа, то подошли два незнакомца   из авторитетного преступного сообщества,  и  вопрос с деньгами тут же был решен. Одного из их боевиков задержали за убийство, и если он разговорится, то мог начаться цепная реакция. Договор заключили такой: Алексея везут с подельником задержанного к месту совершения убийства, где  рассказывают в подробностях, как произошло убийство и тут же перечисляют  деньги посредникам, отвечающим за отправку девочки за рубеж в клинику. Алексей прямиком оттуда отправляется домой, но едва предупредив жену, идет в милицию и пишет явку с повинной, что убийство – его рук дело.  Подумать времени никакой не было : с одной стороны  задержанный за это время может «колонуться», а с другой – девочка может помереть.  Если же Алексей, когда-нибудь пока не отсидел весь срок, даст показания, что себя оговорил, то  потеряет ещё и жену. Вроде, предусмотрено все. Он согласился, но парню снова не повезло.  В лагере, уже через полтора года заразился туберкулезом, а отбывать ему еще восемь лет осталось. Каким-то образом получилось, что в лагерной администрации об этом знают, но молчат все. Алексей так же не намерен терять жену. Сам он намерен, если доживет, снимать отдельное жилье недалеко от своих и любоваться дочерью на расстоянии. Если будет жив, то наверняка будет иметь открытую форму, а рисковать семьей не хотел. Такая вот, племянник, история.
- Значит, есть к социализму какое-то пристрастие?-  Максим уже торопился домой, - Ведь так, дядя Толя?
- Упаси Боже, племянник. Единственно за что меня обзывают коммунякой и сталинистом - это то, что я не плюю на свою историю и храню память о тех жертвах, что пали в борьбе за это. И жалко мне как тех, так и других.  Коммунистом я тоже никогда не был, но заслугой это не считаю, Мой папа им был, а таких как он мало осталось. Людей там, кстати,  пытались хоть как-то переделать. Придумали, представь или прикинь, как вы говорите, такую вещь.  Взяли из Евангелия, что человек человеку – брат, друг и товарищ и внесли такое положение в Моральный кодекс строителя коммунизма. Был, знаешь ли раньше такой кодекс. И в программе у них, вместе с электрофикацией всей страны,  был пункт о воспитании строителя коммунизма. Потом, правда, позабыли, поскольку Маркс сказал, что это всего лишь настройка, а надо в первую очередь Базис создавать. Одним словом и буржуи и коммунисты  важнейшим органом человека почитали – желудок. О Душе забыли и вообще объявили, что её нет. Вот теперь мы с тобой и страдаем. И понимаешь, и раньше и теперь я частенько встречаю тех, кто и вправду её не имеет и думает только о желудке. Одним словом, братец,  мой Бог – не деньги, а потому помогает жить в ладу с самим собой.  А у тех, у кого денег много, они по своему несчастны. В следующий раз, когда так же забежишь с бутылочкой, я их тебе разложу по полочкам.
- Я тебе разложу!  Ишь, понравилось ему выпивать, - негодовала Людмила. -  Максу   домой пора, а ты тут со своей философией.  Готовишь на своё место, а сам метишь на место их соседа - деда Антона?  О-о-о-о, ты будешь ещё больше брюзжать, чем он.  Тебе с ним надо выпивать, с дедушкой Антоном.  Два сапога – пара.


- Вот-вот. Все вы жёны такие. Не торопись, Максим, жениться. Присмотрись сначала. Вишь, какие они, эти женщины!
 

О том, что невеста уже есть и они намерены пожениться, Максим так же в первую очередь решил сообщить дяде Анатолию. Подкопить денег за полгода получилось бы разве что на скромную вечеринку в полюбившемся молодежи кафе «У Игоря» с небольшим количеством близких знакомых и родных. Однако же они, а особенно Светлана, надеялись на родственников, которые уже не первый год подгоняют их к семейной жизни, обещая всяческую помощь.  Правда, по отдельности. Кто невеста и кто жених действительно мало кто догадывался. Максим, постоянно переживавший за свою материальную неустроенность, испытывал особый дискомфорт, поскольку Светлана была младшей дочерью Николая Николаевича.  Например,  Стас, водитель Грязнова, уже успел узнать и не преминул намекнуть, что  дескать Максим, как оказалось, разбирается не только в крупно-рогатой скотине, но и девчатах, имеющих хорошее приданое. Выяснилось
после, что он сам имел виды и был когда-то влюблен в Светлану.  Но она все же выбрала Максима.
Светлана училась в той же школе, что и Максим, но  классом ниже, а потому он ранее  её как-то не замечал. Встретились они в Доме культуры, когда Максим после окончания учебы «решал вопрос» со службой в армии, а она проходила практику в той же школе, где они учились, перед окончанием педагогического колледжа. Светлана за эти годы стала настоящей красавицей.  Её большущие голубые глаза отражали особый виноватый блеск, словно она продолжала «выпендриться» перед первоклашками, стараясь показаться настоящей учительницей, а те её никак воспринимать, как учителку не хотели. А когда она вдруг приходила в себя и понимала, что находится не в классе во время стажировки, а с парнем, который ей очень нравится, то эти глаза излучали такой  свет, что Максиму все время хотелось их целовать и говорить ласковые слова. В армию она писала часто, и среди воспоминаний о минувших радостных днях проскакивало едва понимаемое лишь ими обоими слово «Дождусь». Первая встреча после армии происходило вечером возле детского сада,  откуда Светлана забирала свою племянницу, дочку сестры. Она встала как вкопанная, хотя сама писала, что целый месяц будет туда ходить забирать ребенка, пока однажды туда не заявится молодой демобилизованный солдатик. Максим был в форме, подтянутый, родной до ужаса и до ужаса желанный. Однако язык у неё присох к нёбу и единственно что она смогла, то это схватиться за штакетину и прислониться к ограде детсада, держа за ручку маленькую племянницу. Они молча смотрели друг на друга минуты три, а после обнялись несмело, словно впервые это делали, что задравшая свои веснушки малышка не сразу смогла понять – радуются они или нет.  Не поймешь этих взрослых – вроде рады, а не закричали даже.
Так они продолжали встречаться по выходным, когда Максим приезжал со своей работы в охране, а после чуть ли не каждый день, хотя ни перед кем особо не открывались. В этой игре был особый смак иметь свой секрет, целоваться в засос и почти доходить до последнего таинства, но при других делать вид, что взрослые отношения им совершенно незнакомы и они  не представляют – что это такое.  Но жизнь – есть жизнь: объятия становились более крепкими , с менее осторожными соприкосновениями, с испытанием чего-то нежного, желанного  и загадочного.  Эти желания испытать, принадлежать полностью дошли однажды до неистовства и – свершилось. Вопрос стоял о женитьбе.


- Ну, Максим, молодца! Мила, слышь, иди суда! – дядя Толя достал из холодильника сало и стал резать на дощечке, - Иди, говорят тебе!.
- Да, слышу я. Слышу.  Очень рада за тебя, Максим , - она была одета под плащом в яркий народный костюм,-  Так, Анатолий, я на репетицию, но прошу, хоть повод особый, но за второй не бегать.
Она пела соло и в ансамбле «Зарянка» и имела голос, как и смех, звонкий и в то же время замечательным тембром. Селянам нравилось, и в соседние районы ансамбль выезжал часто.
- А знаешь, Максим. Ничего такого нет, что она дочь Николая Николаевича. И этого не стесняться надо, а гордиться. Породниться с таким человеком – одно удовольствие. Есть , конечно, люди, кто сидят на чертовых деньгах, словно фараоны, которых после похоронят с этим богатством. Ник-Ник район поднимает и людям работу дает. Побольше бы таких. У него чертовых денег нет. Они у него знают, кому служить. Вот тебя, например, пропьем на эти деньги, ха-ха. Это брат, считай, именно тот случай, когда деньги идут в дело. Ох, и пропьем тебя, ха-ха. Погуляем.