она

Она уходила.

Уходила в свой жестокий и бесприютный

мир. В этом ее мире не было

радости, не было тепла, не было любви.

Но это был ее единственный

мир, другого она не знала. В ее мире не

было счастливых лиц, она

видела их иногда на улицах города, но

разум ее не мог постичь

причины. И она решила для себя, что

просто так распорядилась природа,

что одни люди счастливы, а другие нет,

так же как одни маленькие,

другие большие, у одних глаза голубые -

у других карие.



Сейчас она просто уходила и не думала о

том, почему она уходит.

Она вообще ни о чем не думала. Она уже

привыкла ни о чем не думать.



Мысли, когда им удавалась проникнуть в

ее хорошенькую головку,

вели себя, как садисты: они жгли

раскаленным железом ее сознание,

вонзались тысячами ядовитых жал в мозг,

рвали и терзали ее душу
зубами, заставляя корчиться от боли.



Она хотела только одного-водки. Она

знала, что водка не даст этим

злобным созданиям мучать ее.



Еще тогда, в детдоме, когда ее первый

раз повезли в богатый дом,

ей было так страшно, что она потеряла

сознание, ее привели в чувство

и дали водки. Все, что происходило

потом, происходило как будто

не с ней.


Водка спасала и тогда, когда ей

исполнилось 18 лет, череда богатых

домов закончилась и она оказалась на

улице, наедине с этим враждебным

миром. Она не знала, как в нем выжить,

она знала только одно единственное

свое предназначение, только то, чему ее

научили многочисленные

похотливые дядьки. Это она умела делать

хорошо. И это давало ей

кров, еду и одежду.



А сегодня она уходила по промозглой

осенней аллее, ноги скользили

по мокрым листьям. Ветер как будто

обезумел,он то больно хлестал
ее холодными и мощными порывами, с

остервенением швырял пригоршни

дождя в лицо, рвал полы плаща,то мягким

и теплым дуновением обдавал

волосы материнской нежностью, вселяя

тоску, по чему-то неизведанному,

то детским криком врывался в уши. Но она

упорно шла вперед, упрямо

сжав губы, не обращая внимания на

происки ветра. Глаза ее были

сухими, и только в глубине зрачков

притаились два маленьких, едва

заметных больных зверька.



Она уходила так же, как когда-то уходила

ее мать,которую она никогда

не знала, не оглядываясь и не замедляя

шаг, оставляя за спиной

маленькую обшарпанную казенную кроватку

в детской палате роддома,

где завернутая в застиранные пеленки

громко и безутешно плакала

ее вчера рожденная дочь.