Встреча на мосту

Тамара стояла, облокотившись на перила деревянного моста, перекинутого через маленькое озерцо на краю рощи, отражавшего в своих дремлющих водах небесную, предзакатную розовость, чем-то неуловимым напоминавшую розоватый окрас листьев, успевших разукрасить водную поверхность, сбившись в кучки и в целые кучи, выстраивая подобия лиственных островков и даже — островов, правда - таких же зыбких, как и этот воздух, и этот осенний горизонт, и этот свет предвечернего солнца.

Каким-то малопонятным — в том числе, и для самой Тамары — образом, занесло её несколько дней назад в этот маленький, тихий городок, пропитанный старым, патриархальным, почти сельским укладом, занесло, подобно тому, как осенний ветер несёт невесть куда опавшие листья, отжившие своё в течение минувшего лета, прошедшего как удивительный сон. Впрочем, Тамара и сейчас пребывала будто бы во сне. Иногда она силилась что-то припомнить - для себя самой припомнить - из своей же собственной жизни, но всякий раз - как и прежде не единожды с ней бывало - убеждалась в том, что из её сорока семи лет и припоминать-то нечего. Учёба, работа - однообразная и скучная, такие же скучные, однообразные люди вокруг, отец, ушедший из семьи, когда ей едва исполнилось три годика, никогда не плативший алиментов, старушка-мать с её ухудшающимся год от года здоровьем, тяжело кряхтящая по ночам за полинявшей занавеской, что разделяет их единственную комнату (если этот угол, конечно, можно вообще назвать комнатой) в коммунальной квартире с частичными удобствами (а фактически - без всяких удобств), где и прошла вся жизнь Тамары, все её сорок семь лет (опять же, если это можно назвать жизнью, хотя бы даже чисто условно) - ни семьи, ни детей, ни любимого человека, зато - несколько прядей седых волос и сердце, в последнее время всё чаще и чаще, всё ощутимее и ощутимее дающее о себе знать, а впереди - ничего хорошего, вернее - вообще ничего.

Неожиданно Тамара почувствовала присутствие на мосту другого человека. Она всё также, безотрывно смотрела на воду, просто не имея желания повернуть голову — сказано же, она находилась словно во сне. Но, присутствие рядом другого человека ощущалось всё более явственно. Тамара заметила круги, расходившиеся по водной поверхности именно в том месте, где и должен был стоять тот, другой человек. Всё же она наконец-то оторвалась от перил и повернулась в ту сторону всем телом, действительно, увидев там его...

Позднее она говорила, что те круги расходились от слёз, что падали в воду. Но, тот человек, на самом деле, не плакал, давно привыкнув носить свою физическую и душевную боль глубоко внутри себя, не давая ей никаких внешних проявлений. Да и не могут человеческие слёзы, падая с моста в озеро, вызвать круги на воде. Скорее всего, здесь было одно из двух: либо Тамаре показалось, и никаких кругов не было; либо они расходились по воде от чего-то другого.

Тем не менее, что бы и как бы там ни было, но именно здесь и именно так произошла их первая встреча.

...Александру было сорок восемь. Его несчастья начались в семь лет, когда ему, перед тем, как пойти в школу, удалили родинку. А, ведь нельзя — категорически нельзя! - было этого делать. Тогда никто ничего не заметил. Но годам к четырнадцати на Сашином лице уже успели образоваться несколько узлов. К двадцати годам удалили и их, совершив, тем самым, вторую ошибку. С двадцати пяти лет всё тело покрылось шишками, которых становилось всё больше и больше. Растут они и сейчас. Такая болезнь в научном мире называется словом «нейрофиброматоз». Как утверждают, происходит она в результате какого-то генетического сбоя в работе семнадцатой хромосомы. На нервных окончаниях, пронизывающих, как известно, всё тело, образуются бесчисленные, растущие опухоли. Александру ещё повезло — у него нейрофиброматоз второго типа, когда эти опухоли доброкачественные, бывает ещё и второй тип, когда те же самые опухоли — злокачественные, тогда уж — верная смерть. Впрочем, может смерть даже лучше, чем такая жизнь, переполненная болью. Узлы постоянно болят, кровоточат. Мать Александра ежедневно помогает ему обрабатывать больные места, коими буквально испещрено всё его многострадальное тело. Опухоли мешают дышать. Одна из тех опухолей, что покрывают лицо, не даёт раскрыться веку на левом глазу, и Александр вынужден поднимать это веко рукой.

Люди, завидев Александра, недоумённо оборачиваются — конечно, не от высокой культуры, мягко говоря... А Александру каково?! Однажды к брату двоюродному съездить собирался — километров за двадцать. Так кондуктор на автостанции отказалась в автобус пускать. Говорит, а вдруг, мол, ты заразный. Пришлось медика звать, что в здешнем здравпункте дежурил и начальника станции. Медик, правда, быстро понял суть дела, и сказал, что ничего тут заразного нет и быть не может, а начальник автостанции вообще сказал, что всё это самодурство кондуктора, и он ему (кондуктору) таких полномочий не давал. Съездил Александр к двоюродному брату, но долго потом себя оплёванным чувствовал.

Впрочем, это ещё — куда ни шло. Можно хоть как-то понять (но, вряд ли при этом – оправдать) страх перед неведомым заболеванием, помноженный на элементарное незнание. Но как понять, как оправдать ту продавщицу из ларька, которая несколько месяцев назад отказалась продать Александру пачку сигарет, да ещё и нахамила. А когда и он, что называется, в долгу не остался (нервы-то и без того всю жизнь «на взводе»), так выбежала из ларька, догнала его и выплеснула ему в лицо чашку кофе. Хорошо ещё, что кофе успел остыть.

Тем не менее, не всё же так беспросветно. И не все люди такие хамы и невежды. Есть и у Александра настоящие друзья. Те, с кем он успел — ни много, ни мало — шестнадцать лет проработать на авторемонтном заводе. Проработал там Александр слесарем. Проработал до фактического закрытия этого завода по причине банкротства. Эх, времена...

И вся его жизнь прошла сегодня мимо его мысленного взора, словно перечитывая заново незримую книгу своей собственной памяти. Прошла его жизнь и перед мысленным взором Тамары, с которой говорили и говорили они уже далеко не первый час, вместе перечитывая эту книгу, то бредя через рощу, то шагая по улицам давно уснувшего городка, навстречу приближающемуся рассвету, навстречу поезду, которого ждала Тамара, и который, наверное, ждал её, чтобы отвезти в её родной город.

Поезд уезжал в утро. Уезжал навстречу солнцу, встававшему из-за холмов. Уезжала с ним и Тамара. Мимо проносились опоры, столбы, посёлки, перелески. Но что-то было не так, как прежде. Ощущалось предчувствие какой-то как бы растворённой в воздухе новизны.

А ещё Тамара знала, что обязательно приедет сюда в ближайшие выходные, и Александр будет — обязательно будет! - её ждать здесь, на перроне этой маленькой, тихой, большую часть времени почти безлюдной железнодорожной станции. Будет ждать, как он ей и обещал, глядя прямо в глаза. А, видя перед собой его глаза, Тамара верила ему всё больше и больше, ни секунды не сомневаясь в его искренности.

И это было только начало. Начало чего-то огромного и очень-очень важного.