Недописанная повесть Глава 1

                Предисловие

                Сегодня 28 ноября    2012 года

                Я всю жизнь вела дневники, которые потом один за другим летели в печку нашей сельской хаты. Эта  чужая хата, купленная под дачу,  еще будет моим персонажем, если уж я решила поворошить прошлое, выдергивая оттуда отдельные эпизоды. До этого печка  сожрала множество толстенных папок  с недописанными повестями, рассказами и даже романами.  А дневниками она просто закусила. Я кормила ее  своими душевными страданиями, сомнениями, болячками, злорадно наблюдая, как огонь их уничтожает. У меня было чувство очищения огнем…
                В общем, красивая фраза, что рукописи не горят, так и останется броской метафорой, не больше. Горят, еще как! А вот  эта толстая общая тетрадь  спаслась, потому что внешне походила на мои дневники путеществия по Кавказу, Прибалтике, Золотому Кольцу и Западной Украине. Затесалась среди них…
                Открываю, читаю: 1984 год, и тут же – с изумлением, на первой странице  – «28 ноября»! То есть, ровно  28 лет назад я сидела  вот так же за письменным столом, описывала прошедший день, заново его переживая!
                Но нет, мне было мало вот этих куцых записей! Они привязывали меня к событию, не давая развернуться мысли, навести в них порядок и подвести итог. Я любила определенность во всем. А еще… мне не хватало картинок.  Уж так устроены мои мозги, что я перевожу в картинки все свои смутные размышления, ибо  не дано мне абстрактное видение мира. Кто-то склонен философствовать, а кто-то, вроде меня, – малевать образы, чтобы не запутаться в слишком сложных проблемах. Если же ты еще и включаешь в сей процесс малевания цвет и звук, то вполне можешь найти выход из лабиринта, куда ты сам себя загнал.
                Дневник – это наметки, не больше. И едва муж отправлялся на работу, а сын в школу, я ставила на стол пишущую машинку, рядом – будильник, чтобы не забываться. Меня ждала кухня,  пылесос, стиральная машина и прочие радости женской доли. Я должна была до ухода на свои курсы,   в семнадцать часов,  сделать все, что положено хорошей матери и  жене. А еще проверить  с десяток сочинений, которыми завален подоконник в моей комнате.
                Хорошо помню громоздкую пишущую машинку советского производства. Она грохотала, как трактор, но была предметом моей гордости. Ведь купили за гонорары из журнала «Семья и школа», где меня  публиковали почти в каждом номере.
Так что дневник, первоисточник событий, тут же расширялся, превращаясь в нечто, похожее на повесть или большой рассказ. И ни малейшей надежды, что это могут где-то напечатать, у меня не было. Я была реалисткой. Уже обожглась, послав в толстые московские журналы один и тот же рассказ. Ответы литконсультантов меня сразили: они были взаимоислючающими.   Одинаковым был совет: «Продолжайте трудиться. Учтите замечания. Пошлите Ваш рассказ в молодежное издательство».
Короче, меня посылали, а я продолжала трудиться, заполняя все щели книжного шкафа якобы несгорающими рукописями. Но учитывать советы по исправлению недостатков никак не могла, потому что выходила полная путаница: то, что один журнал считал «несомненным достоинством и даже удачей», второй называл недоработкой».
                «Ваша героиня, Вера Львовна – эгоистка, каких еще поискать, – писала одна злобная тетя-консультант. – Не понятно, зачем Вы вообще сделали ее главным персонажем?! Такие люди не должны быть героями нашего времени!»
                А на третий день, оплакав свою  Веру Львовну из рассказа «Звезды отраженный свет», я уже читала другой ответ из другого журнала: « Образ Веры Львовны – несомненная удача! Так проникновенно написать об одинокой женщине мог только чуткий и талантливый человек,  понимающий…» И так далее.
                Чаще всего меня называли «несомненно талантливым автором», которому непременно повезет … в другом издании. Стучитесь, мол, а у нас все «забито рукописями!»
                В общем, дневник за 84 год, богатый на события,  я превращала в художественный текст – без оглядки на литературных консультантов. Дневник стал тезисами повести, которую так и не дописала.  В разгаре  перестройки она полетела в печку.
                Так я думала. Но чудеса с оттенком мистики продолжались…
                Звонок старшей сестры, Наты,  вернул меня в реальность.
                – Люся, Я тут порядок навожу…Вот, нашла папку с твоей повестью.
                Удивляюсь безмерно:
                – Какая папка? С какой повестью? Как она у тебя оказалась?
                – Ты не сердись, ладно? У меня рука не поднималась уичтожить все это. Называется «Осколки». О твоем генерале. – Слышу - сестра вроде бы оправдывается. – Нашла в куче бумаг под столом – для растопки, в селе. Это давно было. Я ночевала, топила на ночь… стала читать… Не могла оторваться. Жалко  стало такое сжигать. Ведь интересно, Люся! Домой привезла. Ты чего молчишь?
                – Мистика какая-то…
                У меня горло перехватило – от благодарности и волнения.
                – Спасибо, Наточка…
                Теперь она перешла к упрекам:
                – Ты столько успела уничтожить! Я все время находила  то начало, то конец, то середину. Обидно.
                – Наточка, Денис приедет к тебе и заберет. А я, представляешь,  только что дневник  нашла, о том же! О генерале! Об этом осколке «раньшего времени»!
                – Правда, и тут  все обрывается, Может, еще закончишь?
                Вот, решила исполнить желание родного человека, и свое – тоже.

                Гл. 1


               Вы пробовали  где-то посредине собственной жизни оценить ее качество объективно? Вот так – взять, разложить, как географическую карту, проехаться по всем пройденным маршрутам своей персональной судьбы и сказать себе честно: было много препятствий,  неудачных остановок, но в целом – путешествие удалось. Или наоборот: было много заманчивых миражей, а оказалось – ты в пустыне. И не важно, кто тебя туда завез или завел. Главное – подсказанный маршрут можно было изменить, а ты, дурак ленивый, проморгал райские места.
                Ну, и чего себе голову морочить умными мыслями? Нет, чтобы встать пораньше, сладко потянуться, поваляться в ленивой позе, ты, увядающая дама  сверхбальзаковского возраста, выстраиваешь в еще не проснувшейся башке картину половины пройденного пути!
                А кто тебе сказал, что это вообще – твоя середина? Может, ты к финишу подобралась? Потому что в этот  момент какая-то совсем старая маразматичка готовит тебе сюрприз  в виде плохо закрепленного на ее балконе цветочного горшка с остатками земли?  Ты, вся такая задумчивая, философствующая, пройдешь сегодня не там, где положено, а ровно под роковым балконом, и через минуту твой супруг получит телефонный звонок:
                – Гражданин Волков? Виктор Тихонович? Мужайтесь! Приезжайте на опознание женского тела в морг больницы номер один! Ждем.
                Голос из гостиной возвращает меня из морга в собственную постель:
                – Ма-ать! Ты еще дрыхнешь? А знаешь, который час? Одиннадцать!
                Слава тебе, Господи, я жива, и чей-то горшок на чужом балконе тоже цел,  а географическая карта моего жизненного маршрута растаяла недорисованной. Сколько там в запаснике моем лет осталось? Если сейчас мне сорок девять, то прибавить сюда... при хорошем отношении в семье и на работе со стороны всяких мужей да начальников – можно смело назначить себе лет... лет...
                – Люся, тебя  ждут!               
                – Кто?
                Я топаю в комнату, где мой супруг уже занял место перед телевизором.
                – Тетради ждут! Ты вчера вроде бы жаловалась, что должна одолеть еще целую кучу сочинений!
                Я проживаю сейчас самый удачный период своей биографии, не подозревая, что он подходит к концу.
                А пока… пока лишь слабые сигналы об опасности полного обрушеия этого покоя не пробиваются через ежедневные заботы. Если ты имеешь семью и любимую работу и стараешься все это совместить, не разрушив, то хватает и мелких тревог. А  большая опасность в это время зреет, как нарыв.  И тот пока в состоянии прыщика, который  свербит, но терпеть можно.
               Конечно,  сравнивать моего начальника с жалким прыщиком – смешно. Это генерал в отставке, крупный такой дядька, с обширной лысиной на круглой  голове, с желтушным цветом лица и холодными карими глазами. Красивыми, признаюсь. Люблю карие глаза за их теплый оттенок, в котором проглядывает солнце. Но у моего генерала взгляд змеи перед завтраком.
              Я работаю на подготовительных курсах в госуниверситете больше пяти лет, а под началом генерала – первый год.
              На начальство мне хронически не везет. Или это им не везет на меня? У меня же имеется на все свое мнение! А это кошмарный вариант для любого начальника. Что тогда говорить о генералах, привыкших к беспрекословному подчинению? Для них команда « равняйсь, смирно!!!» – главное жизненное кредо, девиз!
             Я очень сочувствую генералу в отставке. После артучилища попасть в Особый отдел при госуниверситете, чтобы перебирать бумажки…Из боевого генерала  да  в пенсионеры-чиновники?
             Но каков же шутник  наш ректор! Нашел таки место для удовлетворения генеральских амбиций – поставил командовать подготовительными курсами.
             А что такое курсы? По идее – это коллектив свободно мыслящих преподавателей всех возрастов. Интеллигенция, так сказать, не привыкшая выкрикивать «есть!» после четкой команды.
             Тут я сильно ошиблась. Оказывается, свободные мысли  – субстанция зыбкая, легко подавляемая и  даже  убиваемая. И народная поговорка – «молчать в тряпочку»  становится руководством к действию при первом же начальственном пинке. Что там Владимир Ильич гутарил про  сей пугливый народ – интеллигенцию? Обзывал ее гнилой…
             Правда, исключения всегда находятся. Вот и я опять не вписалась в уже полюбившийся мне  пейзаж.  Теперь там топтался генерал в облике крупного медведя…
             После многих лет работы в школе курсы показались мне раем…Правила ими тогда Зоя Ивановна, особа властная, но очень неглупая. Ее  не любили из-за дурной  привычки  заводить себе фаворитов и всячески их обхаживать, оберегать, приподнимая над прочим коллективом. Любимчики просиживали в ее кабинете до и после занятий, и это загадочное шептание за закрытой дверью – между начальницей и приближенным - всех пугало. Попахивало доносительством.
              Правда, фавориты долго не удерживались в этой роли: как внезапно их на трон возводили, так внезапно оттуда и спихивали, без объяснения. Пока вчерашний объект горячей симпатии чесал в затылке, кумекая, чем же он заслужил немилость, Зоя Ивановна подыскивала  ему замену. Ее сердце  не терпело пустоты. Она должна была кем-то восхищаться, кого-то ставить в пример всем нам.
За эту вот вполне человеческую потребность кем-то восхищаться я и не относила  ее к законченным злодейкам. Но капризная неверность директрисы отталкивала  всех, у кого хватало ума не принимать близко к сердцу ни симпатии, ни начальственный гнев.
               И я побывала в любимчиках. В самом начале. Но эта роль мне противопоказана по жизни, и я страдала, пытаясь выпутаться из цепких начальственных объятий.
              – Людмила Евсеевна, зайдите ко мне, – слышала я каждый раз, едва появившись на пороге нашего «предбанника».
              Зоя Ивановна уже стояла в дверях своего кабинета, словно поджидала меня.–          
              –   Сейчас, я только разденусь, – тянула я время в надежде на звонок. Зоя Ивановна любила дисциплину.
              – Не надо, успеете, я жду.
              Потом начиналось что-то странное. Эта высокая женщина с холодным выражением на простоватом лице, всегда причесанная, слегка подкрашенная, усаживалась за стол и, отводя глаза, задавала мне странные вопросы:
              – Вы довольны группами, которые получили? Вам нравится наш коллектив?
              – Я пока не разобралась, – отвечала я честно. – Группы большие, сидеть тесно…
              – Вам не нравятся ваши аудитории?
              Господи, о чем она? Все аудитории одинаковые, и у всех в начале учебного года полно народу! Но я-то знаю, что это временное явление:  половина слушателей   разбежится еще до Нового года! Останутся самые стойкие или просто те, кого дома никто вечерами не ждет.
              Так мне сказали коллеги, что годами держатся за эту синекуру. Иначе как назовешь работу на курсах – в сравнении со школой? В школе ты проводишь весь день, а здесь  отчитал лекцию – и домой! Никаких тебе  сборов отряда, классных часов, родительских собраний, педсоветов,  поисков металлолома! И еще на курсах за каждую контрольную работу тебе  платят больше, чем в школе – за все тонны проверенных тетрадок!
            – Так вам не нравится у нас?
            –   Что вы, очень нравится!
            – А кто и что конкретно?
            – Я еще не определилась. Но у меня здесь много знакомых, еще по университету.Я не скучаю.
            – Мне говорили: Вы работали на кафедре педагогики. Лаборантом. А почему ушли в школу?
            Эти разговоры прерывал звонок на лекцию, меня отпускали, а на следующий день я уже отчитывалась, почему пошла именно в школу, почему хотела специализироваться по зарубежной литературе, а не русской, и так далее.
Зоя Ивановна навела обо мне справки где только могла и теперь ожидала благодарности: попасть на курсы было невозможно, я уже говорила. И меня устроили по блату. То есть, по рекомендации одной преподавательницы, ушедшей  на другую работу.
            Но благодарность Зоя Ивановна  представляла в виде преданности, а мне пока не хотелось повязывать себя  никакими отношениями. Преданность предполагала ответную любовь, привязанность, уважение. Я не могла дать ничего из этого арсенала: я была к ней равнодушна.
            В общем, односторонняя любовь закончилась через полгода. И я вздохнула с облегчением. Теперь другая бедняжка сидела в кабинете.
            Правда, многие гордились такой ролью и даже задирали нос, пока по этому носу Зоя Ивановна не щелкала с восхитительным пренебрежением.
            Кто написал анонимку на нашу директрису – так и осталось тайной. Как и то, почему так легко расстался ректор с человеком, который  служил ему верно десятки лет? И которому до пенсии оставалось совсем немного?
             Вот когда появился генерал (не буду называть его по имени!), мы пожалели о Зое, вдруг сообразив, что она хоть никого не выгнала с работы, никому не отомстила,  никого не затравила. Просто скучала на своем посту, искала интриг, радовалась, что ее побаиваются, что все знают:  курсы работают как хорошо налаженная машина по подготовке абитуриентов для поступления в крупнейший на Украине госуниверситет.
            А новый начальник, бывший артиллерист, сразу же стал совать свой  генеральский нос в учебный процесс, поучая, как преподавать, словно он был и математиком,  физиком, филологом,  географом,  биологом, историком и знал три иностранных языка! При этом – он не ходил на лекции, а просто вызывал в кабинет всех по очереди и давал ценные указания по методике преподавания.Стопка методичек по всем предметам   все время была у него под рукой.
            Такая самоуверенность действовала подавляюще на психику, но все молчали, уже догадываясь, как опасен этот человек…
            И только я, потеряв всякую осторожность,  доверяя коллегам, с которыми уже успела сработаться за пять лет, высказывала свое мнение об этом персонаже и в кулуарах, и по дороге домой, и на заседаниях секции, которой руководила. 
 продолжение следует  http://www.proza.ru/2012/12/02/871               
               


Рецензии
На это произведение написано 12 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.