Чеширский кот, глава 11 - slash, R

«Чеширский Кот, Вы приговариваетесь к смертной казни». Именно с этих слов завершилось моё беспечное пребывание в чужом мире. Получив такое короткое, незамысловатое сообщение от внезапно появившегося прямо перед моим носом Стража, я нашел-таки в себе силы глупо улыбнуться. Наверное, потому что не поверил. Пока не предъявили заявленный печатью самого короля свиток. И тогда-то улыбаться резко расхотелось. Канула в Лету вся говорливость, привязанность и наивность.

Даниэль как будто бы ничего не замечал: продолжал касаться, спрашивать, выпровождать навязчивых друзей, ходить на работу, заботиться о наших, уже таких больших, детёнышах. А иногда, очень редко, неожиданно находить и гладить, гладить, гладить…

Я же взялся за планирование, распределение и продумывание. Чертились всевозможные планы, рассчитывались затраты магии и по возможности не думалось о будущем. Постоянно крутились рядом Лис и Кот, старательно отвлекая. Бывало, подсаживался поближе Йирой и забрасывал глупыми вопросами; тогда на горизонте тут же появлялся мой человек и старательно разделял нас. Такие порывы не вызывали ничего, кроме глухой тоски. В конце концов, скоро возвращаться, а здесь в меня вцепились всеми конечностями…

- Шир, - увлечённо игравший в приставку Йирой внезапно отвлёкся, поставил паузу и потянулся ко мне, легонько дёрнув за волосы, - кем ты будешь, когда вырастешь?

- Певцом, - пожимаю плечами, не отвлекаясь от вычерчивания плана нашего с Кийлом дома. - И я, вообще-то, и так уже «вырос». Только ваши законы этого не признают.

- Шир, тебе шестнадцать, - выделяет голосом последнее слово, намекая на что-то понятное лишь людям.

- Да что ты, - заправляю прядь волос за ухо, наталкиваясь рукой на его руку и отталкивая её в сторону. В голове назойливо вертелись бессмысленные слова, раздражая.

- Дан знает? - сдаётся детёныш.

- Надо будет – узнает, - фыркаю безразлично.

Конечно же, мне важно его мнение, но, пожалуй, не в этом вопросе, потому что моя будущая профессия это, прежде всего, именно МОЁ будущее, а не Даниэля или ещё кого-то, а значит и за все возможные ошибки отвечать именно что мне. Пожалуй, это в какой-то степени несерьёзное поведение, в конце концов, ещё ни разу действия Ежа не приносили мне лишних забот или неудач, но когда это я поступал в соответствии с общепринятыми нормами? Нет, привычный образ жизни слишком дорог, чтобы менять его на что-то, пусть даже и на понимание и доверие (более глубокое, я имею в виду) со стороны возлюбленного.

- Что, снова рассорились? - мальчишка возвращается к игре. Его вопрос отдаёт праздным интересом. - Я прав?

- Да нет, - задумчиво разглядываю чертёж первого этажа, принимаюсь за второй. - У нас всё как обычно. Не отвлекайся, тебя там убивают.

Йирой с раздосадованным воплем принимается судорожно нажимать на клавиши, но – поздно, по экрану уже расползается красный туман, означающий гибель главного персонажа.

В момент, когда я раздумывал успокаивать ли побеждённого, или он сам справится, в коридоре раздался грохот. «Шкаф», - с мрачным удовлетворением констатировал я. На днях у одного из подчинённых Ёжика случился какой-то праздник, именинник не поделил чего-то с боссом и… у нас появился кованый монстр: низкий, широченный и ужасно неустойчивый. Посейдон его знает почему, но выбрасывать это чудовище Даниэль отказался, установив его в коридоре: то ли потому, что места для него больше нигде не было, то ли из-за излишней массивности «дара».

Вслед за грохотом незамедлительно последовала долгая и смачная ругань, которую в былые времена я так любил послушать. Сейчас же, так внезапно повзрослевший и посерьёзневший, я лишь качнул головой и продолжил заниматься прерванным делом.

- Йирой, - недовольно произнесли откуда-то из-за спины. Парнишка тут же прекратил раздраженное бурчание в адрес приставки, телевизора и, почему-то, меня. - Ты что здесь забыл?

- Парня твоего, - фыркнул нахалёнок, и добавил, кося на меня хитрым глазом. - Ты бы его выгулял что ли, а то он уже проржавел весь! Гляди: ко мне не присоединяется, всё чертит там себе что-то, чертит… и рожа при этом убийственно-серьёзная!

- Парня моего, говоришь…

Знакомые руки скользят по плечам, сползают по грудной клетке на живот, пальцы перебирают декоративную связку ключей на цепочке. Надолго Даниэля не хватает, и он требовательно поворачивает моё лицо к себе. Мне неудобно, но ради одного поцелуя это, пожалуй, можно пережить. Йирой на заднем плане сдавленно посмеивается. Приходится оторваться и взглянуть на него укоризненно. Парнишка корчит в ответ забавную рожицу, вызывая у меня неохотную улыбку. Ёж хмурится недовольно, смотрит на приятеля, долго, со странным выражением. И Йирой тут же всю спесь теряет, плечами передергивает нервно, отворачивается.

На чёрном  экране огромными буквами «Game Over» мерцает с подтёками до жуткого схожими с кровью, только красной, а не голубой как положено. «Мир людей, Шир, - не твой мир», - напоминаю сам себе.

 - Даниэль, ты… - недоговариваю, не желая разругаться с любимым. Неловко касаюсь его руки, отворачиваюсь и тихо-тихо интересуюсь. - У тебя же встреча деловая, разве нет?

- Отменили, - целует за ухом, зарывается носом в волосы, дышит размеренно и горячо. С содроганием вспоминаю, как шарахался от каждого мимолётного прикосновения, и крепче сжимаю пальцы на его запястье. - Чего ты?

- Да так. А что, нельзя уже? - смеюсь, но не отпускаю. Впрочем, он и не вырывается, сам млеет, момент ловит. - Поехали в океанариум?

- Сомневаюсь, что Рия даст своё согласие, - вздыхает и добавляет до странности неуверенно. - Хотя, можно попытаться… наверное.

Оборачиваюсь, а у него выражение растерянное, даже потерянное такое. Неужели, беспокоится о моей возможной реакции? Глупый, нечего бояться – я постараюсь больше не отдаляться. Жалко только, что поплавать в своём истинном обличье не выйдет, а то я так соскучился по родному солоноватому привкусу кислорода и непередаваемым ощущениям от колебаний воды вдоль плавников. Однако мы не всегда получаем то, чего желаем…

- Шир, - проводит самыми кончиками пальцев по моей щеке. Такой нежный… Улыбаюсь и чуть поворачиваю голову, целуя тёплые подушечки. - Хочешь, съездим к морю? Наплаваешься вволю, - качаю головой. Не надо. Я просто должен смериться с фактом собственного <i>человеческого</i> существования в этом мире. - Скажи что-нибудь.

Боится. Выглядит как и обычно, но внутренне подрагивает от страха, что вновь замолчу и стану шарахаться от легчайшего прикосновения. Знаю, это больно. А мне, наверное, раз в десять больнее наблюдать страдания близких людей, вовремя отшатывающихся и аккуратно подбирающих слова, чтобы ненароком не задать вопрос, на который не ответишь красноречивым взглядом. Ты не одинок, Даниэль. Я тоже до ужаса боюсь проснуться однажды и понять, что ситуация повторяется. Потому и выгляжу таким серьёзным и спокойным, это – проявления страха, а не внезапно наступившая «взрослость».

Надо бы отвлечься, а то ситуация больно мрачная выходит.

- Знаешь, Стаб сказал, что в этом мире существуют «двойные» имена, ну, или что-то в этом роде, - хмурюсь, пытаясь вспомнить определение. - То есть, подходящие для обоих полов. И чаще всего, они различаются в произношении, - краем глаза замечаю отвлёкшегося от игры детёныша. - Это я к тому, что ты назвал себя «Даниэль», в ведь это женская версия. У меня вопрос: почему?

- С пробуждением, котёнок, - ухмыляется, скалюсь в ответ. Давно так много не болтал, да… - Чем тебя мой вариант не устраивает? В конце концов, ТАК меня больше никто не называет, мать разве что.

- У тебя… мама есть? - смотрю на него ошарашенно. - Такой взрослый, совершеннолетний, и с мамой? Даниэль, ты уверен, что не путаешь ничего?
Конечно же, надо было изобразить весёлость, яркую отвлеченность и убийственную наивность. Чтобы как раньше. Вот только мышцы сводило и вместо улыбки выходило неприятное искривление губ.

- Только не очередные разногласия, умоляю! - стонет Йирой, так, впрочем, и не повернувшись. Словно отвращение высказывает. И я внезапно вспоминаю, что для нас это нормально – быть с представителем своего же пола, а вот для людей… Даниэль, почему ты со мной? Как тебя угораздило влюбиться в мальчишку? - Шир, не молчи, ты его нервируешь.

Несколько дней назад, я впал в некое депрессивное состояние: не мог ни есть, ни пить, ни разговаривать, ни прикасаться к окружающим. Было больно. Особенно при подслушивании тихих разговоров на кухне и постоянном ощущении непонятного холода: не того, привычно-необходимого, а опасного, заставлявшего то и дело задыхаться. Так же внезапно, как наступило, оно прошло. И первое, что я сделал, - это бросился в нашу с Даниэлем спальню, закапался под одеяло, ввинтился парню под бок, крепко его обнял и заснул. Соскучился потому что.

- Я здесь, - выдыхаю тяжко и вновь возвращаюсь к чертежам. Почти полночь – скоро спать, а у меня ещё второй этаж не закончен.

***

- Ои, а что у нас ужин? Или его, как обычно, не будет? - заглядываю на кухню. Пусто. - Нет, я, конечно, и сам могу… - пропажа обнаруживается в саду, на шезлонге с но-ут-бу-ко-м в обнимку. - Оя, Даниэль, я к тебе обращаюсь!

Подхожу ближе, усаживаюсь на газон, облокачиваясь спиной о лежак и задумчиво изучая ясное голубое небо, спустя столько месяцев уже не кажущееся бумажным. Думать, вспоминать и рассчитывать не хочется, не желается и не можется. Получается только дышать, вслушиваться в спокойное же дыхание человека и пялиться в далёкую высь.

- Не нуди, будет тебе и ужин, и постель, и океанариум, - ровно замечает Ёжик, занят он сейчас, что поделать.

Вытаскиваю из кармана позабытый блокнотик и задумчиво перелистываю его страницы. Усмехаюсь наивным рассуждениям, корявым ещё стихам, частым упоминаниям Лиса в начале и середине, и Даниэля в конце. Сколько всего произошло, а! Столько разных событий… не счесть. На макушку опускается ладонь и ласково треплет. Та самая ладонь, что когда-то протянула мне бутылку минералки. Человек, парень, иномирец, – ничто из этого не является препятствием. Но то для меня, Ежу же намного сложнее. Всегда было. Всегда будет. Пока я рядом, по крайней мере.

- Рассказывай, - вот так просто, без лишних слов и телодвижений. И по щеке гладит, словно вспоминает что-то.

- Я не хочу тебя бросать, - глаза закрываю, трусь о его ладонь.

- Почему именно такая постановка? – она у него шершавая немножко, тепло-горячая, родная.

- Тебе тяжело. Однополые отношения здесь нормальными не считаются, это давит. Ты устаёшь, приходишь домой измотанным, вынужденно улыбаешься моим приставаниям на улице, бывает, что еле сносишь их дома, - истинную причину говорить не получается, язык просто не поворачивается. - Тебе тяжело. А я не могу - не хочу! - расставаться. Не хочу домой возвращаться, не хочу быть там один, не хочу без тебя…

Даниэлю тяжело, а я, глупый Чеширский Кот, не в состоянии оторваться от тепла его ладони.

- А если честно?

Неуверенно открываю один глаз, а за ним и второй. Неужели действительно догадался? Быть того не может. Потому что правда – слишком жестокая, нереальная, неправильная. В конце концов, я для него – представитель сказочного, вымершего народа. Сказочного… а в сказках всё всегда заканчивается распрекрасно, не так ли?

- Ты – мой партнёр, тот, кто любит меня, - полуправды будет достаточно. Её самой доброй части. - Но русалу, достигшему совершеннолетия, необходимо завести детёныша. Проще говоря, найти русалку и… ну, ты понял, - морщусь, на мгновение представив, как какая-нибудь хвостатая фифа будет со мной постель делить. - И вырастить. А вот потом можно делать, что душе угодно.

- Ты всегда можешь уйти, - вздрагиваю, хватаю его за ускользающую ладонь. - В любой момент, - сжимаю запястье, тяну на себя. Ёжик подаётся вперёд и тихо-тихо добавляет. - Только почему-то не уходишь.

- Люблю я тебя, что непонятного? - отвожу глаза, бурча недовольно.

***

- Что важнее дружбы и любви, жизни и смерти? - покачивая ногами в такт раздающейся откуда-то с нижних этажей музыке. - Закон. Его нарушая, низвергнешь себя в пучину отчаяния, пучину глубокую, тёмную и бездонную, - перебирая листки с чертежами. - В месте том не будет ничего, кроме тебя и безысходности. И не спасёт ни время, ни выбраться желание…

- И сидеть тебе там во веки веков. Аминь, - прерывает мои размышления раздражённый Даниэль. - Может, хватит уже?

Он сидит в изголовье, читает книгу со скучным названием и не менее скучным началом. Не знай я точно, что это не по работе, - думал бы молча. А так…

- Ладно тебе, - оборачиваюсь через плечо и щурюсь лениво.

У него сегодня глаза цвета патоки, или молочного шоколада, или застоявшейся пресной воды, или… А может, и нет. Может, это у меня что-то не так с восприятием. Может, это я постепенно схожу с ума, нарушая законы и влюбляясь в иномирца. Да, пожалуй, всё именно так.

Интересно, какие дети будут у Кийла? А у Хото? И сойдутся ли они обратно в привычный тандем? И если нет, то как быть маленькому глупому Ширу? Почти семнадцатилетнему русалу, умудрившемуся втрескаться в человека прямо как принцесса Ариэль? Но Её Величество является особой женского пола, потому ей куда проще – можно не менять партнёра. А что делать несмышлёному Чеширскому Коту, запутавшемуся в собственных недомолвках и загадочных улыбках? Как выбираться из разбросанных вокруг сетей, расставленных ловушек, в которые никогда не думал попадать?

И ведь Атлантика затянет меня обратно, дабы свершилось правосудие…

А у глупого кошачьего русала глаза сверкают золотым и шерсть фиолетовая топорщится на затылке. Несносное создание уже создало свою семью, своё гнездо, свой Дом. И никакие законы собственного племени ему теперь не страшны. Потому что те самые острые когти, что некогда ранили, теперь будут защищать до последнего лазурного брызга.

***

Просыпаться под звук барабанов – то ещё удовольствие. Просыпаться, осознавая, что кроме тебя никто их не слышит – ещё лучше. Просыпаться и неумолимо понимать, что – всё, это последняя капля…

Крайне осторожно и тихо выбрался из-под крепко спящего Даниэля, торопливо нацепил первые попавшиеся бриджи и майку и, подхватив заранее подготовленную связку своих вещей, побрёл в сад. Шумели деревья, пригибалась к земле трава, судорожно вжимался в стену покореженный шезлонг, переливался всеми оттенками радуги слепяще-белый портал. Интересно, Стражи потом всё починят? Подотрут память? Хорошо бы… Не хочу, чтобы Даниэль мучил себя напрасными надеждами.

В конце концов, я - Чеширский Кот, появляющийся из ниоткуда и возвращающийся в никуда.

Шагаю в эту сияющую воронку.

И едва не захлёбываюсь. Уй, забыл, трансформ…

<i>There’ll be no love.</i>

Судорожно хватаюсь за горло, стараясь откинуть панику в сторону и сосредоточиться. Сейчас-сейчас… Нужно дождаться появления Стражей, нельзя подыхать вот так – ужасно глупо и омерзительно.

<i>No pain.</i>

Что может быть хуже смерти в человеческом теле? Русал обязан покинуть сей мир в своём истинном обличье, чтобы с плавниками и хвостом, а не ногами и нежной кожицей. Так что давай, Шир, глубоко выдохни и постарайся не думать о чём-либо. Ведь это так просто.

<i>No hate.</i>

Неохотно покидает тело ужасное ощущение полной беспомощности и пренеприятного холода, заменяясь привычными колебаниями пространства и родным солёным привкусом на задней стенке горла. Плавники на руках мерно шевелятся, не давая ни всплыть, ни утонуть. Лениво покачивается хвост, удерживая в вертикальном положении.

<i>No-one to call my name.</i>

Глаза открывать как-то боязно. А увижу ли я? А не ослепили ли меня странности чужого мира? А не лишили ли в наказанье самого дорогого – сердца? Да нет, оно бьётся довольно уверенно. Значит, всё в порядке, так?

<i>There’ll be no lies.</i>

Мир оказывается именно таким, каким я его и запомнил: [невыносимо] просторным, [однообразно] бирюзовым и [привычно] родным. Колеблются где-то вдалеке густые заросли Леса, стоят вокруг чьи-то дома, гоняется друг за другом детвора, ругаются на пару метров глубже несколько парней примерно моего возраста… и вооон то здание кажется [уже не] Домом. И парень, спешно выплывающий из него и мчащийся мне навстречу, - Кийлом. Как странно.

<i>No beloved ones.</i>

В ушах отбивают жуткий ритм барабаны, привнося в этот тихий, <i>идеальный</i> закуток Атлантики немного землистой сырости. Земля. Так, кажется, ты назвал свой мир, мой дорогой, любимый человек.

<i>No sun to rise.</i>

О, я уже вижу их. Сколько же мгновений мне осталось наслаждаться этой мнимой свободой бездействия? Надо просто закрыть глаза, верно? Чтобы не видеть приближения, скольжения рук, творящих Карающее заклятье, отчаянных, не верящих глаз брата. И представить себе знойный полдень, заполненную ледяной водой ванну, двух котов, дурашливо борющихся друг с другом посреди разорванной в клочья одежды, грохот посуды где-то не слишком далеко…

<i>No smile through eyes…</i>

- My eyes are closed. My sun won’t rise. My song is nothing but a prize, - пускай мои слова, более неудержимые в костяных рамках рёбер, шёпотом, незаметным движением губ, отзовутся в окружающих. Так, чтобы не посмели стереть последние крохи бытия Чеширского Кота из памяти, сердец, умов.

А заклятье уже завершено. И я чувствую, как перехватывает горло серией мучительных спазмов, как выворачивает, выкручивает, хвост и руки, как отвратительно-четко звучат в ушах стихающие барабаны, и натягиваются до еле-ощутимого звона переплетённые нити золотого цвета…

..кажется, именно этого фактора Стражи и не учли.

Потому что меня просто <i>выдергивает</i> из морского пространства, протаскивает по примятой траве и впечатывает во что-то шершавое и удивительно-жёсткое.

Сил хватает только чтобы порадоваться собственной удачливости.

Но и в беспамятстве нормально пробыть не дают - чьи-то негативные эмоции ввинчиваются бессмысленным потоком звуков: страх, отвращение, тревога… Хотя, не уверен, что последняя так уж негативна… А во тьме было так хорошо, мать моя Амфитрита! Ладно, открою-ка я глаза что ли.

Уже не в саду, а в нашей спальне. На кровати под тонкой, вымоченной в холодной воде, простыней. И так много людей вокруг, и все незнакомые, и без человека своего. Отчего-то боязно называть его по имени даже мысленно. Словно Стражи всё ещё где-то рядом, словно грохочут до сих пор барабаны в ушах. Непроизвольно дёргаю рукой, чувствуя с внезапным измождением липкую субстанцию на коже от плеча и до запястья. Даже думать страшно, в каком состоянии хвост.

Закрываются под собственной немыслимой тяжестью глаза. Надеюсь, Даниэль скоро придёт и успокоит эту разъярённую толпу.

Во сне я продолжаю бродить меж отрывочных воспоминаний о Законе, понятиях Дома и улыбчивых лиц давно позабытых мной. Пока навстречу не выплывает Кийл в обнимку с взъерошенным мальчуганом, сплошь покрытом синяками и ссадинами. Мелкий о чём-то взбудоражено трындит: глаза, золотые словно человеческие сокровища, воодушевлённо сверкают, руки с обломанными когтями воодушевлённо жестикулируют, в коротком ёжике фиолетовых волос виднеются бирюзовые проблески крови. С отстранённым изумлением узнаю в пацанёнке самого себя – того, каким был до… всей этой истории. Губы искривляет ужасно горькая улыбка, когда мои человеческие ноги невольно шагают навстречу приближающейся паре.

- Братик… - вырывается задушенным всхлипом. - Братик, я больше не хочу <i>так</i>, забери меня обратно!

Но ни Дикий Лис, ни моя более независимая версия, не замечают этих отчаянных слов, рассеиваясь белесой дымкой среди прочих теней прошлого.

Спины касаются обжигающе-горячие ладони, скользят по плечам, прижимают к чему-то невероятно-живому сзади. Шершавые, обветренные видно, губы осторожно сцеловывают неведомую влагу, вытекающую из моих глаз. И только сморгнув, понимаю, что никуда мой брат не исчез, что вот он – напротив. Стоит, внимательно и как-то сурово вглядываясь в моё лицо. И копия моя жизнерадостная рядом с ним, тоже смотрит, но как-то больше ошеломлённо. А обжигающая горячность прикосновений, тем временем, обращается уютной теплотой и напоминанием о чём-то родном. Мне кажется, я знаю, чьё имя сейчас вышёптывают мои губы.

***

- Какое ещё «исполнение приговора»? – у Рии такой удивлённый голос. Словно и знать не знает о таких обыденных вещах. Будто они не существуют в её мире. Хотя, кто знает, может, и не существуют. - Дан?

У меня что-то со слуховым восприятием: воспроизводимые окружающими звуки то понятны и чётки, то сливаются в невнятный гул. Как сейчас. Вижу, как двигаются губы Даниэля, как хмурятся его брови, как заламывает руки Рия, но никак не могу разобраться в смысле. Кажется, она говорила о Законе…

Кажется, я сейчас расплачусь.

- Шир! - кто-то осторожно утирает сбегающие по моим щекам слёзы. Отчего я всё ещё жив? Ведь был же приговор! Нарушил же! Почему я здесь, у нас дома, в свитом, казалось, сотни лет назад гнезде? Как так вышло? - Шир… - могу разобрать только собственное имя, словно оглушённый. Ещё и ниже таза какая-то фигня с хвостом, ощущается забавно. - Шир, - касаются губами лба и всё повторяют, повторяют…

Я – Чеширский Кот, Даниэль, фактически смертник. Так какого дьявола моя бренная тушка делает в твоём мире, скажи на милость? Ведь приговор был приведён в исполнение, я точно помню!

Мне надо расслабиться, да, успокоиться. И подумать, поразмышлять. Обязательно.

***

Передо мной стоял Дикий Лис. Снова. С моей исцарапанной версией. Снова. И смотрели они на меня. Так же, как и в последний раз. Только теперь я уже не стремился ни голоса подавать, ни приближаться, ни руки протягивать. В этот раз я тоже просто стоял и смотрел, ожидая успокоения и умиротворения.

Первым заговорил Кийл.

- Закон должен быть выполнен. Ты возвращаешься.

И молчание. Младший-я крепче вцепился в руку брата.

Да, Закон нашего народа всегда исполняется – так или иначе. И смертельный приговор – настолько крайняя мера, что чаще всего не используется. В конце концов, ни один из русалов не настолько плох дабы себе погибели желать. Я вспоминаю Песнопения. Они помогают нам взрослеть не физически, но ментально. Они связывают нас и наших избранников. Чтобы всегда можно было <i>вернуться</i>.

Вопрос: что помешало мне последовать не писаному правилу?

Маленький Кот неуверенно подаёт голос, не отпуская при этом братской конечности.

- Ты решил, что твоё Имя выделяет тебя, возвышает над прочими. Ты забыл, что такое быть русалом.

Верно, за всё время пребывания на Земле я так ни разу и не пожелал вернуться Домой. Оказаться в непонятной обстановке, в окружении незнакомых существ, о чём ещё мог мечтать глупый безответственный ребёнок? И в своей истинной ипостаси я был не более пяти раз за такой огромный промежуток времени, что никак не могло положительно сказаться на моём мировоззрении.

Кажется, всё дело в Даниэле…

Брат хмурится и резким голосом прерывает мои размышления. Мы с мелким одинаково вздрагиваем.

- Не вмешивай в это своего человека. Ты нарушил Закон и привёл в действие смертный приговор. Ты должен немедленно вернуться.

Я не могу его не вмешивать! Он – мой! Как ему объяснишь моё длительное отсутствие? Как объяснишь, что я могу и не вернуться больше? Как?!

У меня ноги подгибаются, и со звонким шлепком я плюхаюсь во всё то водное пространство, что до сего момента незамеченным колыхалось вокруг. Даниэль не сможет спокойно к этому отнестись… Нет, не так. <i>Я</i> не смогу ему сообщить, сказать, объяснить. Ведь это же Даниэль, в конце-то концов, мой единственный оплот спокойствия в этом бушующем море Правил и Законов.

Мой.

Никто не произносит ни звука. Наверное, всему виной мои заострившиеся когти и оскаленные клыки, вставшие дыбом волосы и в ярости сощуренные глаза. Мне кажется, я вижу брызги восхищения в расширившихся зрачках моей копии и тихое умиротворение – у брата.

А потом звучит этот невероятный Голос, прошивший всего меня насквозь и наполнивший таким знакомым ощущением уюта.

<i>- Встань, Чеширский Кот, и прими своё будущее. Жизнь налаживается.</i>

А как же… Закон? Разве он неважен более? Разве не обязан  вернуться и подвергнуться наказанию? Разве я не смертник?..

<i>- Встань, глупое создание, ты защитил своё понятие Дома. Встань, теперь всё будет хорошо…</i>

Неуверенно поднимаюсь сначала на четвереньки, а затем и окончательно выпрямляюсь. Меня довольно неслабо шатает. Правую руку от локтя и до запястья беспрерывно покалывает, но мне сейчас просто не до того, у меня сейчас настолько огромно недоумение, что просто…

Собираюсь с мыслями.

Вопрос: тогда зачем нужен Закон?

<i>- Закон – есть окончательная проверка зрелости русала после наступления совершеннолетия.</i>

…

Что, простите?!

***

- Стаб! Держи его! Крепче! Чччёрт…

Чувствую себя прибитой к берегу медузой. Ещё и окольцованной какой-то гадостью. Мерзко.

- Что это был за грохот?! Дан, всё…

Мерзко. Мерзко. Мерзко. И в голове свербит, словно кто-то её назойливо продырявливает и вливает туда что-то… кипящее. Не. Могу. Дышать.

- Рия, выйди! Он не…

Ещё и из хвоста словно кости и мышцы повырывали. Плавник в лохмотья изрезали. И ядом опрыскали. Чтобы уж наверняка.

- Нет уж, Дан, ты…

Руки в какой-то слизи… нет. Не хочу об это думать. Нужно отвлечься, отвлечься…

Закон. Мною был нарушен Закон, оказавшийся обычной ребяческой проверкой на выносливость. Но если так, почему же сейчас испытываю эту боль, этот ужас, этот… Ах да, заклятье Стражей. Точно. То, что для Посейдона и Амфитриты – игрушки да тесты, для моих сородичей – неоспоримая воля богов. Забавно. Ха-ха…

Может, всё же удастся выжить? Было бы неплохо, а то, слышу, Даниэль волнуется, и Рия, и Стаб, и Йирой. Или это они не за меня?

Ну, в любом случае! Улыбайся, Чеширский Кот, широко-широко, пока не разорвутся щёки! Улыбайся, успокаивайся и обращайся, пока не переломал всё вокруг своей взбесившейся физической оболочкой. Давай же…

Тело плохо слушается мысленных указов: чрезвычайно неохотно замедляется дыхание, разжимаются сведённые судорогой кулаки, никак не желает уняться хвост. Ещё и на грудную клетку давит что-то очень тяжёлое, сдавливающее рёбра, сердце… Надо подумать о чём-нибудь хорошем, уютном. Надо-надо-надо.

<i>Даниэль, ты же где-то здесь, верно? Позволь мне прикоснуться к твоему измученному телу своими искривлёнными руками, своими выдранными клыками и пропастью вместо выбитого сердца.

Даниэль, ты же помнишь те времена, правда? Когда нас не волновал окружающий мир, когда и понятия-то такого не существовало «вокруг». Ты помнишь? Мы были словно в одной единой гавани, в одном гнезде на двоих, хотя и не ведали об этом.

Даниэль, я продолжаю повторять твоё выдуманное имя, когда настолько больно, что нет сил терпеть; когда вместо безостановочной болтовни лишь безудержное молчание; когда мы смотрим друг на друга сквозь призму общих воспоминаний, будучи при этом в своих родных мирах.

Я постоянно забываю сказать тебе об этом, знаешь. О том, что по-настоящему важно. А ты, ты скажешь мне о своей истине?

Даниэль-Даниэль-Даниэль…</i>

Когда трансформация подходит к концу, мне не удаётся даже улыбнуться. Столько мучений, столько ответственности. В ушах продолжает гулом отдаваться замедляющийся ритм сердцебиения и мне кажется, будто это волны утихающего тайфуна погребают под своей невыносимой тяжестью моё изнурённое тело.

Только вот сон отчего-то никак не приходит. Странно.

Может, просто не хватает присутствия моего человека? Пожалуй. Где же он?..

- ..Шир… - снова какие-то помехи вместо слов и только имя по-прежнему различимо. - ..Шир?

Даниэль здесь, руки моей касается, по волосам гладит. Он рядом. Всё. Теперь всё определённо будет хорошо…

***

- Глупый мальчишка! Возомнил себя невесть кем!..

Никогда его таким не видел: распалённым собственной яростью, руками размахивающим, угрожающим. Красивый. Даже вот в таком проявлении непривычных для него эмоций. У меня ещё не полностью речь восстановилась, поэтому по большей части стараюсь молчать, правда, то и дело хватая кого-нибудь за запястье, чтобы проверить, увериться, что это всё не очередной выверт воображения и я действительно жив. По пробуждении, помню, сложно было в это поверить - всё казалось проявлениями собственного посмертия: и заботливый Даниэль, и улыбающаяся Рия, и Йирой со Стабом, хвостом за мной следующие, и детёныши наши, радующиеся такому наплыву народа. Всё казалось нереальным, слишком прекрасным, идеальным.

До сегодняшнего дня, когда после выслушивания моей, так сказать, отповеди Даниэль попросту сорвался.

Подрываюсь со своего места, не выдержав очередного чрезвычайно эмоционального оборота, подбегаю к нему и за рукав измочаленной рубашки дёргаю. Замолкает на раз. Взгляд вниз опускает, смотрит несколько недоумённо, словно не ожидал, что я вот так… не знаю, без предупреждения, что ли. На языке столько слов вертится, а выговорить ни одного не могу, какая досада. Поэтому просто продолжаю молча тянуть за ткань, пока он не опустится достаточно низко для поцелуя. Люди часто затыкают друг друга таким странным способом, я своими глазами видел. Только, кажется, он ничего не понял: отстраняет, в глаза всматривается, по волосам моим зачем-то проводит. Глупый такой, несмышлёный, у меня неподчинение Закону жизнь едва не отняло, а он словами и жестами успокоить пытается. Только вот… меня ли?

- Всё в порядке, Шир, - шепчет. - Ты здесь и я тоже, - улыбается мягко. - Всё теперь…

Это я его обрываю – не выдерживаю просто, не могу такие горькие эмоции слушать! Мы рядом теперь, так что нечего нюни разводить! Мы вместе, чувствуешь?! Вот моя ладонь – сожми её крепко; вот моя щека – коснись тихонько подушечками; вот мои губы, сжатые в узкую полосочку за неимением возможности выговорить всё это; вот мои ноги, мои бёдра, живот мой… В глаза мои золотистые взгляни, в конце концов! Здесь я, жив и практически здоров! А всё остальное… приложится, дай только время ранкам затянуться!

Я – Чеширский Кот, Даниэль, не считай меня обычным комком шерсти. Для меня нет ничего привычнее восстановления после очередных неприятностей.

Я – Чеширский Кот и, как оказалось, Закон выживания вида для меня отнюдь не на первом месте…