Идём в снега

        Идём. В снега - куда ещё в Сибири в это время года? Давно уже взглядывая друг на друга только по необходимости. Куда бы ни шёл мир, мы идём в снега.


        Я бы хотела - только ты знаешь, как я хотела бы, идти по кромке моря, чтобы над головой летела чайка, но я иду по колено в снеге и над головой летит снег. Он почти сносит голову ( на эти дела его подначивает ветер ), и снова - только ты знаешь, как я его ненавижу. Ты знаешь, что я давно готова растопить эти снежные края ядерным ударом - даже так, и погибнуть самой, но не идти больше по колено в снеге. Мне ни до чего: ни до еды, ни до питья, тем более не до сна - и спать нельзя, иначе ты не проснёшься без всякого ядерного удара. Мои собственные виски давно говорят мне на повышенных тонах, что чужие. Слишком молчащие, слишком на стены похожие...
Но я ещё помню влажный воздух - я помню это так, будто оно было с кем-то другим, а я смотрела со стороны, но всё же помню. Мне бы того блаженства перед концом... Но отменяется, постоянен только снег. Он липнет к губам, даже не тая на них, а я помню, как играла с волной - "дразнила" её и отскакивала от неё, чтоб не задело обувь... тогда я ещё скакала...
       Ты знаешь, зачем так долга жизнь? Зачем ты дожила до своих лет, чтобы идти по колено в снеге? Зачем доживаю я? Мне тридцать один год, мне ведь уже тридцать один год! Вчера мне было двадцать, завтра, за снежной пургой, исполнится сорок. А я иду в снегу - куда? В смерть: это знаю я, это знаешь ты. Я ворую чаек, чтобы их слышать. И больше ничего не хочу украсть. Н-и-ч-е-г-о. Даже жизни для себя, или тебя.
И даже слова Шаламова о том, что "Из идущих по следу каждый, даже самый маленький, самый слабый, должен ступить на кусочек снежной целины, а не в чужой след" не вдохновляют. Ведь ведёт не Шаламов, нас ведёт холод - конвоирует холод.
       Порой мне стало казаться, что я иду по грани сумасшествия. Без чаек, без тебя ( уже давно ), без самой себя - только памятью прохожу километры-дни, без тела, которые сваливаются в клубок, чтоб скоро развернуться и пойти на меня же лавиной. Без всякой подходящей горы для схода, просто чувствуя мою ненависть и предпринимая ответные, адекватные моим чувствам действия. Я успею проклясть её, но не успею выжить под ней.

       А мне бы идти по кромке моря, я ведь ещё молода, только ты знаешь, насколько... Пусть без чайки, хоть под конвоем, но по кромке моря, а не по колено в снеге, выворачивая собственные суставы.
Но мы идём в снега. Вся Сибирь идёт, молча.