Никодимыч

Он не знает с чего всё началось. Это вышло как-то само собой – и поначалу было не по себе, приходилось быть осмотрительным. Но постепенно свыкся с этим условием и, выходя во двор, даже перестал брать свой верный на бой "Барс".
С первым проблеском восходящего солнышка двор деда Никодимыча заполнялся диким зверьём. Он никого не прикармивал. Они сами приходили, уходили, а некоторые и вовсе оставались на ночь. Зверь разный, но между ними ни одного раздора. Всяк выбирал своё место и, приходя ещё раз, возвращался на то место, которое облюбовал прежде. С росомахой, конечно, приходилось быть бдительным, так и норовила проскочить в избу и там навести свой суматошный порядок.
Дед Никодимыч уж деревенских мужиков и баб поспрашивал про своё чудо, но те ни разу не слыхивали, чтобы лесной зверь сам вот так приходил к человеческому жилью. Сельскую учителку приглашал глянуть на диковинку, та не сразу, но зашла на кордон. И тоже была не мало поражена, как она выразилась, собранием всех представилей животного мира.
Так и стал жить Никодимыч в окружении зверья всякого. Только одно неудобство было связано с этим. Почтальонша  наотрез отказалась к нему ходить, и деду поневоле пришлось самому хаживать в посёлок за пенсией. И всякий раз слышал, как ему в спину с улыбкой говаривал и мал и стар: - "Вон голова зверей пошёл".
А Дед Никодимыч махал на них рукой, мол, отстаньте, а для пущей убедительности поднимал резной посох – вот я вас. А сам смеялся в свою укладистую бороду.
Так незаметно и закончилось короткое, но жаркое лето. То тут, то там лес покрывался жёлтыми, красными, бурыми пятнами. Яркими цветными кляксами выделялись средь елей и сосен берёзы, осины, клёны. Насыщенные по цвету, листья падали на пожухлую траву и быстро блекли под осенней моросью, обращаясь в сырой ворошок. 
Зверья во дворе Никодимыча поубавилась. Зима скоро – у всех прибавились хлопоты, кто съестные припасы усердно собирал, кто нагуливал жирок, кто решил уйти поюжнее.
Как-то рано по утру, во двор заполз бурундук, оставляя на стылой земле узкую пунцовую полоску. Лисица у поленицы вяло взглянула на вновь прибывшего и, свернувшись клубком, словно малый котёнок, опять започивала.
Дед сошёл с крыльца и резким окриком остановил пса, который уже уткнулся носом в лежащую зверушку. Осторожно поднял бурундука, а тот даже глаз не приоткрыл. Словно панцирь на нём – грязь вперемежку с ржавыми сосновыми иглами и стебельками травы. Лишь по пяти продольным полоскам плохо различимым на спине можно было уразуметь, что это всё жё землянная белка. А некогда пушистый хвост жалким шматком висел меж лап.
Перевернув полуживого бурундука, дед невольно поморщился. Рваная по краям дырка, зияла на животе, из которой сочилась кровь. Видать в дупле упавшего дерева устраивался на зиму да на острую ветку напоролся.
"Не жилец", - вздохнул дед, но всё же решил попробовать, хуже уже не будет.
Первым делом вырезал бритвой шерсть до розовой кожицы и заткнул чистой тряпицей рану. После чего достал из шкафа жестяную портняжную коробку из-под леденцов. Иглу воткнул в горячий пепел своей курительной трубки, суровую нитку чуть смочил водкой и, пристроившись у окна, принялся аккуратно по-солдатски зашивать, иногда поправляя очки на носу. Со стороны это смотрелось довольно буднично, словно пришивали воротничок к гимнастёрке.
"Вот и ладно", - и Никодимыч из тысячелистника приготовил кашицу и наложил повязку бурундуку.
В лукошко набросал немного мха и положил зверька, который повизгивал по-детски и вздрагивал лапками.
"Теперь уж сам", - и дед снова привычно принялся за домашние хлопоты.
Со временем двор и вовсе опустел, и было непривычно пусто после летнего зверинного вавилона. Теперь дед радовался любой зверушке, что забегала либо случайно, либо так попроведать.
Он всё также исправно менял бурундуку повязку, но тот по-прежнему не шевелился в лукошке, только тоскливо постанывал.
"Не получилось", - вздохнул дед и потрепал игриво за уши подошедшего пса.
А к вечеру подметил, что его Клык подошёл к бурундуку и лизнул несколько раз того. Хотел отогнать, но передумал – будь что будет.
И теперь пёс ежедневно старательно вылизывал земляную белку. Клык превратился в сиделку у больной зверушки, которая всё так же лежала недвижно.
В один из дней, возвратясь из леса, Никодимыч по привычке заглянул в лукошко и усмехнулся. Бурундук смотрел на него своими глазками и пытался встать, но слабые лапки не держали его, и он всякий раз заваливался на бочок. Смоченный палец в козьем молоке был быстро облизан.
"Вот и хорошо" – улыбнулся дед и погладил бурундука.
Теперь землянная белка быстро пошла на поправку. Зверёк радостным свистом приветствовал деда, а вот пса на первых порах сторонился – старательно каждый раз зарывался в мох, но и к нему привык и давал свободно себя обнюхивать.
Вскоре бурундук настолько окреп, что уже вылезал из лукошка и обследовал избу. Больше всего ему нравилось сидеть под лавкой, что стояла у жарко натопленной печи.
Дед отыскал старый заштопанный валенок, немного его обрезал и положил на любимое место звурушки.
Бурундук, с недоверием отнёся к тому, что под лавкой поселилось нечто чёрное. Но, обследовав, принялся в старый валенок таскать хлебные крошки со стола, горох из сеней, где нашёл мешок этого добра. Вообщем взялся усердно накапливать съестные припасы.
Никодимыч на все его старания только радовался. Поправилась зверушка и вот теперь навёрстывает упущенное.
Тёплые денёчки многоцветной осени быстро хладеют и по утрам в кадушке у крыльца уже тонкий ледок. Иней повсюду и на пожухлой траве, и на заборе, и на ветках деревьев. Зима вот-вот бросит первую пригоршню снега, дохнёт первым трескучим морозом и завьюжит первой метелью.
У толстопузого начищенного самовара дед, разламывая на кусочки сахар, вприкуску попивал чай. У стола дремал пёс, а на подоконнике у россыпи кедровых орешков сидел бурундук и хрустно щёлкал их.
"Зимовать втроём будем, вот и ладно", – заметил Никодимыч и посмотрел в окно.
     Первые белые мухи густо притрушивались во дворе. Снежинки копотливо укутывали всё вокруг в пушистую кипенную шаль. Вот и зима поспела.
                01.12.12