Поэт Глава первая

ПОЭТ

Глава первая
«Дорога. Первое знакомство»

Моя безмолвная дорога
Мой путь к мечте
Путь роковой,
Невыразимая тревога
Что вьюгой говорит со мной,
Мой ангел
Обреченный плакать
Иль в изумленьи замирать,
Витать от счастья в день ненастный
Иль от печали умирать,
Ты обожди меня немного
Ты обожди меня чуть-чуть,
И пусть сомнений будет много
Смогу ко встрече перегнуть,
Я через время расставанья
Что мне до боли тяжело,
Мысль облегчает мне страданье
Ты ждешь, но жаль, что далеко...

- Что же дальше? – задумался автор недописанного стихотворения.
Машину тряхнуло.
- Ужасные здесь дороги, - подумал сидящий на заднем сидении молодой человек.
- Фу! – фыркнула пожилая дама, раскинувшаяся рядом с ним, - и духота! И тряска! И теснота! Да уберите вы свой блокнот, молодой человек! Говорила же, он вам не понадобится в этой трясине! Как осядете у Петра Ивановича, так и достанете свои записи. А пока, нечего писать, сами видите, дорога какая!
- Да, Софья Семеновна, - заулыбался молодой человек, - я и сам уже сожалею, что не послушался вас. Как тряхануло, так весь стих исчеркал.
- Вот-вот! – насупилась Софья Семеновна, - все бы вам, молодым да гордым, не слушаться!
- Простите, - извинился молодой человек.
- Как выйдем, Алексей Алексеич, так вы держитесь послушней, - предупредительно забормотала Софья Семеновна, - он страсть какой придирчивый. Терпеть не может, когда ему перечат! И не отказывайте ему ни в чем, коли, попросит вас. Отказа не сносит никому! Это я заранее говорю. Коли что, пеняйте на себя! Да и вежливым будьте. Он право человек странный. Старых, изжитых принципов человек. Ну и непонятный порой обычному-то человеку.
Молодой человек смотрел на нее смиренно и после каждого предложения кивал соглашаясь.
- Да и стишки свои ему не сперва наперво преподносите! Обождите, пока он вас сам о том спросит. И вообще будьте с ним крайне предупредительны. Он любит. И еще Петр Иванович глуховат стал на старости лет-то! Так что имейте в виду! Не унижайте его повторениями, а сразу говорите громко, но не криком. Он не любит.
- Да мне бы только к его таланту прикоснуться, только бы его музу почуять, только бы образом жизни пожить. Может и я, когда-нибудь смогу так же, - робко проговорил Алексей Алексеич.
- На то большой надежды нет, Алексей Алексеич! Сами знаете, сами увидите! Он – сущий гений! Во плоти и при сюртуке, так сказать! – с восхищением произнесла Софья Семеновна.
Однако Алексей Алексеич усмотрел в ее словах несколько иной смысл и еле заметно улыбнулся. Софья Семеновна заметила его усмешку, покраснела и поморщилась.
- Да, именно таков он - Петр Иванович! – гневно проговорила она, - Сама одаренность, сам талант, сам гений!
- Да-да, Софья Семеновна! – воскликнул раздосадованный ее недовольством Алексей Алексеич, - и нет в том никакого сомнения, что гений! Дивно лишь, что во плоти! Непривычно, боязно! Все тело сотрясается от волнения! Бывало, слышишь об ином гении, но не воочию же право?! То словно прикоснуться к идолу, к мечте, к поистине и, несомненно, великому человеку! Счастье, да и только! Хм!
Софья Семеновна восторженно кивала. Ее взгляд казалось, вернул ее лет на тридцать назад, к некоему блаженному воспоминанию, которым она, казалось, только и делала, что жила все эти годы, не позволяя ничему новому произойти или каким-либо образом занять место того, безо всякого сомнения самого значимого воспоминания ее жизни. И словно в подтверждение этого, Софья Семеновна облегченно и одновременно, как будто бы немного печально, вздохнула.
- Гений он, гений, - проговорила она, словно очнувшись ото сна.
- Их, очевидно, ранее что-то связывало, - подумал Алексей Алексеич, - скорее всего это была страсть или быть может даже любовь! Вернее всего, она была без ума от него. А он? А он наверняка относился к ней более прохладно. Быть может даже совсем холодно. Хотя нет! Ведь что-то же произошло между ними! Любопытно, что именно?!
- А за окном-то, мороз! – воскликнула Софья Семеновна, - хм, у нас тут душно, а там, за окном лютый холод! Максим, открой окна маленько!
Водитель повиновался.
- Сейчас бы покурить, - улыбнулась она, немного подавшись вперед и по-детски захихикав, - приличные девушки, конечно же, не курят! Хотя вздор все это! Все знаменитости покуривают и ничего! А чем они-то лучше, эти знаменитости?! Хм, такие же, как все! Так что вполне было бы можно! У вас, Алексей Алексеич, имеется?
- Я не курю, - солгал Алексей Алексеич.
- Ух, жалость, какая! – насупилась Софья Семеновна, - Максим, ты случайно не куришь?
- Нет, Софья Семеновна, - ответил Максим.
- Вот и верно, вот и славно! – насупилась она пуще прежнего, - и не вздумай приняться за это дело! Попадешь в увольнение! И вообще, приличные девушки не курят!
- А знаменитости? – иронично спросил Алексей Алексеич.
- А? – переспросила она рассеяно, - Знаменитости?! Почем я знаю?! Знаменитостей этих! Мало ли, что делают знаменитости! Приличные девушки, ну, просто никогда не курят! Это, просто пагубно влияет на здоровье и на цвет, знаете ли, зубов, с вашего позволения!
Она вдруг звонко чихнула.
- Простите, ради Бога! – произнесла она слегка виноватым тоном.
- Будьте здоровы! – хором проговорили Алексей Алексеич и Максим.
- Спасибо, мои славные! А я вовсе и не хотела курить! – зачем-то добавила Софья Семеновна, покраснела, состроила глупое выражение лица, пробормотала что-то непонятное, и вызывающе отвернулась к окну.
Алексей Алексеич с трудом сдерживал смех.
- Далеко еще? - поинтересовался он у Максима.
- Почти приехали, - ответил тот, указывая на внушительных размеров усадьбу, одиноко раскинувшуюся по правую сторону от дороги, - усадьба Петра Ивановича.
И Алексей Алексеич, казалось, воочию увидел, как учащенно забилось сердце Софьи Семеновны.
- Дома ли он, голубчик?! – прошептала она, и глаза ее при этих словах пылали страстным огнем, - а то ведь, всегда любил отчебучить.
- Дома. Дожидается, - ответил Максим.
- Дожидается?! – переспросила Софья Семеновна, - как право же приятно! И, однако, на него совсем не похоже. Постарел что ли?! Исправился?!
- А вы давно знакомы, Софья Семеновна? – поинтересовался Алексей Алексеич.
- С кем?! – почти возмущенно фыркнула та, - С Петром Ивановичем?! Давно?! Да я знаю его почти с детства! – с этими словами она поправила меховой воротник шубы, - ну, быть может не с самого детства. Ну уж с отрочества-то, пожалуй что, и знаю.
Алексей Алексеич иронично поглядел на нее.
- Хотя нет, - снова оговорилась та, - со скольких же лет мы знакомы? Лет с двадцати-двадцатипяти. Определенно! Определенно не могу сказать. Определенно не могу припомнить! Не важно!
Алексей Алексеич догадался, что Софья Семеновна, конечно же, помнит и год и месяц и день и, скорее всего, даже час ее с Петром Ивановичем знакомства, но отчего-то не желает это показать. Хотя и так ясно. Алексей Алексеич снова про себя улыбнулся.
А Софья Семеновна тем временем продолжала:
- Главное, что давно и самое главное, что отлично знакомы, хотя человек он довольно странный! Но и странности его мне сполна знакомы! Тоже доказательство. Курит ли он теперь, Максим?
- Курит, Софья Семеновна, - ответил тот.
- Хм, значит, все курит, - продолжала Софья Семеновна, как бы не обратив на него внимания, - а выпивает ли?
- Точно не знаю, но думаю, что иной раз… - начал было водитель, но Софья Семеновна перебила его.
- Ой, ну не говорите вы глупостей, молодой человек! Никогда он особо не пил! Пил в меру, как все мужики. Разве что иногда. Сразу говорю, что редко, но и такое бывало. Мог и побуянить и выкинуть чего! Ничего страшного! А кто же не так?! Все так! Тут недавно наш посол во Франции что-то такое в нетрезвом виде выкинул. В газетах писали даже. А Петр Иванович никогда особо…
- Полностью с вами согласен, - утвердительно закивал Алексей Алексеич, видя всю нелепость положения, в которое попала Софья Семеновна и, желая помочь ей из него выбраться.
Она с надеждой посмотрела на него, потупила взгляд и замолчала.
Алексей Алексеич поглядел в окно. За ним уже был виден дом с большим заваленным снегом двором и садом, сплошь усаженным деревьями и кустарниками с большой беседкой и фонтаном посередине.
- Вот здесь он и живет, этот гений, - подумал Алексей Алексеич, когда машина подъезжала к парадной лестнице.
На лестнице встречали. Огромный лакей открыл дверь и, подав руку Софье Семеновне, укрыл ее под огромным черным зонтом от снегопада. Алексей Алексеич вышел сам, и тяжело вздохнув, огляделся. Дом был поистине шикарен. Огромные колонны, словно статуи Богов-хранителей, величественно выступали вперед, по обе стороны от пятиметровых деревянных дверей. Высокие, зашторенные окна с усыпанными снегом подоконниками, отдавали зимним уютом. В доме горел свет.
- Величественно, - подумал Алексей Алексеич и направился к лестнице.
- Вот и приехали, Алексей Алексеич, - воскликнула Софья Семеновна, - Герасим, займись вещами.
Герасим ничего не ответил и, открыв багажник, извлек из него два громоздких чемодана.
- А где хозяин? – поинтересовалась взволнованная Софья Семеновна.
- Болеют, - оперным басом ответил Герасим, - просят проводить вас в гостиную. Будет подан ужин.
- Изнемогают, говоришь? – еще больше взволновалась Софья Семеновна, - не иначе простуда?!
- Так и есть, Софья Семеновна! Простудились, захворали, - ответил Герасим, - ажно целую неделю в лежку!
- Ай-ай-ай-ай-ай, - забеспокоилась Софья Семеновна, - горе-то какое!
Тем временем Алексей Алексеич догнал их. И все втроем вошли в парадную.
Парадная оказалась не менее помпезной, чем фасад дома. Паркетный пол был застелен большим персидским ковром; по углам стояли огромные, серые статуи ангелов с блюдами фруктов в руках; стены были окрашены темно-желтыми красками, на них висели картины; а алый потолок сходился в центр парадной, откуда, словно гигантская, золотая капля свисала сказочной красоты люстра. Алексей Алексеич на мгновенье залюбовался представшей пред его глазами картиной.
- Позвольте пальто, - попросил лакей.
Алексей Алексеич отдал пальто, после чего лакей предложил ему последовать за ним в гостиную. Когда он вошел туда, то увидел Софью Семеновну, которая уже восседала в кресле подле камина, наблюдая за мерцающим огнем. Над камином висела голова оленя, а под головой большая фотография в рамке. Стены гостиной были кроваво-красными и сплошь в картинах. Потолок был темно-зеленым с двумя симпатичными люстрами, наподобие той, что была в гостиной, только поменьше. Слева, почти у самых окон, стоял большой стол на десять человек, он был накрыт. Справа, у камина, стояли несколько мягких кресел и небольшой журнальный столик с газетами.
- Извольте сюда, - обратился лакей к Алексею Алексеичу, указывая на одно из кресел, - хозяин будут с минуты на минуту.
Алексей Алексеич одобрительно кивнул и уселся в кресло подле камина. Волнение за все время пути не покидавшее его, теперь усилилось. Софья Семеновна, словно почувствовав это, поспешила успокоить его:
- Да, вы не волнуйтесь, Алексей Алексеич, он человек рассудительный, благородный. Не станет же он нападать на вас. К тому же зачем напрасно волноваться, ведь он же еще ничего вам не сказал. И потом, пусть он и гений, но все же такой же, как и вы человек! Помните это!
Алексею Алексеичу оставалось только кивать. Ему вспомнилась вдруг Наталья Николаевна, женщина старше его, которую он некогда любил и память, о которой была все еще жива в его душе и наисвятейшим образов лелеялась. Ему показалось, будто бы он отчетливо видит кокетливый разрез ее прелестных карих глаз в огне камина. Словно ее бархатные губы улыбаются ему, говорят с ним, хотя он и не слышит их слов. При этом представлении Алексей Алексеич почувствовал себя свободней и легче и даже позволил себе улыбнуться.
Вдруг дверь в гостиную отворилась. Софья Семеновна и Алексей Алексеич разом обернулись. Прямо к ним направлялся мужчина среднего роста, лет пятидесяти пяти. Лицо его добродушно улыбалось и, когда, завидев его приближение, Софья Семеновна и Алексей Алексеич поднялись с кресел, он протянул к ним руки, и проговорил:
- Не надо, не надо, господа! Не поднимайтесь! Вы должно быть замерзли в дороге. Сперва обогрейтесь!
- О, дорогая моя, Софья Семеновна! – воскликнул он и кинулся целовать покрасневшую от стеснения даму, - сколько лет, сколько зим! И не одна?! С Алексеем Алексеичем?! Что ж. Милости просим! Добро пожаловать! Обогреетесь и будем ужинать!
- Ужин подан? – обратился он к вошедшей вслед за ним женщине.
- Подают, Петр Иванович, - ответила та, указывая на суетящихся у стола слуг.
- Замечательно! – воскликнул Петр Иванович, - Софья Семеновна! Вы ли?! Рад, рад, рад! А как доволен?! Воистину имеется повод отпраздновать!
- Ой, что вы, Петр Иванович?! Какие уж там поводы?! – замахала Софья Семеновна, смущенно отводя глаза.
Один Алексей Алексеич стоял молча, улыбаясь, не зная как себя вести в сложившейся ситуации всеобщей любви и лобызания.
- Как вы? – заинтересованно сдвинув брови, поинтересовался Петр Иванович, - Здоровы ли? Выглядите изумительно! Как всегда, как всегда! Как я и пророчествовал, красота – это ваш крест! Правда, правда!
- Ой, что вы, Петр Иванович! – смущалась Софья Семеновна и чуть не падала в обморок от обилия внимания.
- А вы, молодой человек? Писатель? Поэт? Драматург? Прозаик? – обратился он к Алексею Алексеичу, - публикуемся? Известны? Привезли что-нибудь ознакомиться?
- Я… - промямлил Алексей Алексеич слегка растерявшись, - пожалуй, что поэт.
- Позвольте, что за странные обороты?! – наигранно возмущенно протянул Петр Иванович, - Так поэт или нет? Или то или другое, иначе просто не бывает! Так что же?
- Тогда, с вашего позволения, покамест еще не поэт, но стремлюсь, всячески, самоотверженно, так сказать, устремляюсь, - ответил Алексей Алексеич.
- Хм, ответ хорош, ничто не скажешь! И слов иных не подобрать, - воскликнул Петр Иванович, - скромность, коли не напускная – дело хорошее!
- Позвольте мне, Петр Иванович, воспользоваться случаем и выразить вам свое…- начал Алексей Алексеич, но Петр Иванович перебил его.
- Постойте, братец! Не люблю выражений! Не сношу восхищений! И уж наверняка ничего не позволю! Давайте к столу, а остальное потом, потом, потом! Вы что ж не человек?! Иль я иного роду?! Так в чем причина восхищения?! Ответьте сходу!
Алексей Алексеич пристыжено поглядел на Софью Семеновну, которая продолжала поедать Петра Ивановича глазами полными восхищения.
- Молчите?! Так и быть. К столу! Сегодня пир горой будет! Вина гостям! – воскликнул Петр Иванович и взяв Софью Семеновну под руку увлек ее к столу.
Алексей Алексеич последовал за ними. Уселись. Слуга зажег свечи и погасил люстры.
- Так вы говорите, что желаете быть поэтом, молодой человек? – спросил Петр Иванович, когда было подано первое блюдо.
- Хотелось бы, - ответил Алексей Алексеич.
- Чрезвычайно талантливый молодой человек! – воскликнула Софья Семеновна.
- Погодите, барышня! – насупился Петр Иванович и обратил свой взор на Алексея Алексеича, - не нравятся мне ваши ответы, молодой человек! Вы как-то уж совсем не определились со своими пристрастиями! Странно все это, губительно, подозрительно! Сколько вам лет?
- Двадцать два, - ответил Алексей Алексеич.
- Двадцать два?! Боже мой! – завопил Петр Иванович, - я в ваши годы, батенька, уже написал свою первую большую поэму и имел успех! А вы?
- У меня есть несколько публикаций в поэтических изданиях. Есть положительные отзывы, - промямлил Алексей Алексеич.
- Положительные отзывы?! Что ж! А с музой дружите, молодой человек? – спросил Петр Иванович.
- Простите, не совсем понял вас? – переспросил молодой человек.
- Что ж тут непонятного?! Какие у вас отношения с вашей музой?
Алексей Алексеич побоялся переспросить снова и вопросительно посмотрел на Софью Семеновну. Та молча потупила взгляд.
- Извольте смотреть на меня, когда я говорю с вами, молодой человек! – прикрикнул на него Петр Иванович.
Алексей Алексеич почувствовал, как чувство смятения сдавливает его виски.
- Извольте смотреть на меня, молодой человек! – грозно повторил Петр Иванович.
Слезы навернулись на глаза Алексея Алексеича.
- Я все еще не вижу ваших глаз, молодой человек! – в третий раз повторил Петр Иванович и поднялся со стула.
В его глазах били молнии гнева. Алексей Алексеич понял, что одно неосторожное слово, один неосторожный жест способен теперь лишить его всякой надежды на обучение у его кумира. Его виски  покрылись капельками пота, ладони взмокли. В висках бил учащенный пульс. Сердце рвалось вон из груди. Он понимал, что близок от обморока. В его ушах эхом разнесся последний вопрос Петра Ивановича, а в глазах расплывался образ Софьи Семеновны. Не выдержав напряжения, Алексей Алексеич вскочил на ноги и, пробормотав тихое «Прошу меня извинить», покинул зал. Ему в след кричала Софья Семеновна, призывавшая его вернуться. Алексей Алексеич прошел через парадную, выхватил у лакея пальто, наспех накинул его на себя, и выбежал на улицу. Слезы катились по его щекам. Он бежал уже минут десять, когда заметил, что идет снег, а он впопыхах забыл застегнуть пальто. Его тело не чувствовало теперь ни тепла ни холода, потому как мысли его были заняты произошедшим. Он то злился на Петра Ивановича, мысленно называя его последними словами, то гневался на Софью Семеновну, которая якобы не пришла ему на выручку в трудную минуту, хотя всячески уверяла его, что непременно сделает это. И, наконец, его злоба повернулась против него самого, обвиняя в слабости и трусости.
Алексей Алексеич прошел примерно два километра, прежде чем его догнала машина, из которой с огромным трудом выкоробкалась грузная Софья Семеновна. Алексей Алексеич продолжал идти.
- Алексей Алексеич, миленький! – зычно выкрикивала та, - ну что же вы так, ушли?! Я же говорила, я же предупреждала, что он такой! Неужто, и потерпеть невмоготу?! Ну, ответил бы, хоть что! Или переспросил! Я уж и не знаю как! Сама теряюсь при нем. Уж больно он грозен!
Алексей Алексеич не обращал на ее слова никакого внимания.
- Ну, что же вы?! Подождите! – продолжала Софья Семеновна, - ну, ладно вам! Когда еще будет шанс? Когда еще будет возможность? Когда еще, один Господь ведает? А тут ведь вон как! Привалило, так сказать! Одумайтесь! Уж он-то странен, так вы-то хоть держитесь! Одумайтесь! Авось примет!
В тот момент, когда машина с Софьей Семеновной нагнала Алексея Алексеича, он почувствовал облегчение и теперь ощущал себя хозяином положения и злоба на Петра Ивановича и Софью Семеновну, с новой силой заклокотала в его жилах. А та продолжала уговаривать его.
- Вы на меня зла не держите, Алексей Алексеич. Я ведь тоже жертва обстоятельств. Он ведь сам решения-то принимает. Коли б я могла, так разве вышло бы так?! Никогда в жизни б не вышло. Но вы-то, Алексей Алексеич, дурочку-то не валяйте! Вам ведь все это необходимо. Он вам во многом помочь может. И ведь я и прощение уже за вас попросила! Так, что он готов уж и простить вас! Одумайтесь, вернитесь!
По тону ее голоса, Алексей Алексеич догадался, что эти уговоры могут стать последними, что после них она непременно сядет в машину и уедет, оставив его одного ни с чем. Поэтому он нарочито лениво и не заинтересованно, но все же остановился и сделав свое лицо обиженным, как у надувшегося ребенка, нехотя поплелся к Софье Семеновне.
- Вот и молодец, Алексей Алексеич! Вот и правильно! Вот и справедливо рассудил! – восторгалась та, - а-то ведь и не поймешь вас-то, мужиков! Все вы с норовом! Все вы с характером, с закидонами!
Алексей Алексеич молча сел в машину, закутался в пальто и обиженно сложил руки на груди. Лицо его изображало крайнее равнодушие. Он как будто бы желал показать всем своим видом, что именно он, Алексей Алексеич оказывает огромную честь Петру Ивановичу, посещая его, всеми заброшенного, всеми покинутого и ни на что уже не способного старика.
Софья Семеновна открыла было рот, желая сказать что-то, показавшееся ей важным, но передумала и поворотилась к окну. Пока она уговаривала Алексея Алексеича одуматься, ее одеяния сильно завалило снегом, поэтому теперь и без того грузная мадам, вполне могла сойти за снежную бабу в самом расцвете сил.
- Тьфу ты! Упарилась! – морщилась она, с трудом снимая нечто похожее на убитую лисицу со своей шеи, - Ну и характеры, ну и нравы! И ведь все так повернуть сумели, что уже и я ни в чем не повинная, себя виноватой почувствовала! Перед всеми извинилась, за всеми побегала! Как девчонка, ей Богу!
Алексей Алексеич понял, что наступил момент что-то сказать. Но все это нужно было сказать правильно, в нужном тоне, с нужным выражением.
- Ни в чем вы не виноваты, Софья Семеновна, - обратился он к ней, нахмурив брови и глядя себе на колени, - Это я во всем виноват!
- Почему это? – оживилась Софья Семеновна.
- Не стоило мне ездить к Петру Ивановичу! – еще более нахмурившись, ответил Алексей Алексеич, - не готов я был! Не знал про него ничего. Надо было, сперва, у вас все нюансы разузнать, а уж потом ехать. А-то ведь вон оно, как вышло!
- Да, пожалуй, что и стоило! – соглашалась Софья Семеновна, - и я-то ведь тоже куда глядела?! Непонятно! Тоже еще старая кляча!
- Хотя ежели, уж честно говорить, то и не ваша вина здесь и не моя! – продолжал Алексей Алексеич.
- Верно! – погрустневшим голосом проговорила Софья Семеновна, тяжело вздыхая, - что уж верно, то уж верно.
Алексей Алексеич посмотрел на нее.
- Не надо грустить и расстраиваться, дорогая Софья Семеновна, - подбодрил он ее, - авось и сложится!
- Да, уж на это-то и вся наша надежда, Алексей Алексеич! Уж коли, не сложится, так и скверно ведь совсем выйдет!
- Правильно, вы все говорите, Софья Семеновна, - кивал Алексей Алексеич, - вот коли вы б меня поддержали! Все проще бы вышло!
- И поддержу, и поддержу, Алексей Алексеич! – вновь оживилась та, - хотя и боязно, но хоть какой-никакой, а удар на себя возьму!
- Да не надобно удар! Так, может, темку разок-другой смените! Что Петру Ивановичу приятно вспомнить упомяните! Может комплимент-другой! Хотя, нет!
- Что нет?! – обеспокоилась Софья Семеновна.
- Нет, дорогая моя Софья Семеновна, не стоит ничего делать! Мне право и просить-то вас об этом стыдно! – говорил Алексей Алексеич.
- А вы попросите! А вы попросите! Я теперь на все готова! Сама ведь, можно сказать, вас-то и завлекла и вот какая штука! Непременно все исправить надобно! И уж раз мною каша заварена, так мне-то и исправлять!
Алексей Алексеич несогласно замотал головой.
- И нечего тут спорить! – твердо сказала Софья Семеновна, - все беру на себя!
Алексей Алексеич отвернулся к окну и еле заметно улыбнулся.
Однако, чем ближе становился дом Петра Ивановича, чем ближе становилась встреча с ним, тем сильнее волновалась душа Алексея Алексеича. И нечто большее, чем волнение, заставляло его с опаской поглядывать в окно автомобиля – это был страх. Страх, который снова растрепал его мысли. Он снова вспомнил Наталью Николаевну. В его памяти возникли ее последние слова «У вас Алексей Алексеич все сложится замечательно. Даже лучше, чем вы сами предполагаете. И даже, когда вы потеряете все, что станет для вас важным, вы поймете, что счастливы! Запомните это!». После этих слов, она в последний раз поглядела на него, в последний раз улыбнулась и, не прощаясь, медленно пошла к машине, дожидающейся ее неподалеку. Алексей Алексеич вспомнил, как уплывал от него ее изящный, точно рисованный, силуэт. Как ему хотелось, что-либо сказать ей на прощание, но слова застывали на губах, то ли оттого, что казались ему теперь неуместными, то ли, потому что уже не было смысла произносить их, то ли, потому что их просто не было, а вместо них мерцали обрывки чувств, горькие и болезненные. Мысли его также перемешались любованием ею, восхищением и каким-то завораживающим непониманием, которое все никак не могло перерасти в протест. Он не мог понять ее слов, не мог до конца проникнуться их пророческим смыслом, не зная причины того. Однако, причина стала ему понятной, лишь тогда, когда он, возможно впервые здраво задумался о ней. И она оказалась больнее, чем он предполагал: он очень любил Наталью Николаевну, любил мучительно, любил разрушительно, любил смертельно.
Воспомнив теперь свое тогдашнее ощущение, Алексей Алексеич тяжело вздохнул и с грустью отметил, что он все еще не пережил ту боль, которую принесло ему расставание с Натальей Николаевной, что она все еще была жива и чувственна в его сердце и памяти, и что самое ужасное, она все еще преследуют его.
Алексей Алексеич поворотился в сторону. Душа его терзалась теперь сомнением, и мучительное нежелание  видеть теперь кого-либо с новой силой возрождалось в нем. Со внешним спокойствием и даже благоговением глядел он теперь в окно, словно на его глазах, только что произошла немыслимая трагедия, которую, как он считал, ему следовало пережить и перенести непременно с достоинством и даже некоторой радостью, благодаря Всевышнего за посланное ему испытание.
- Да, все же ведь будет хорошо, - подумал он, словно убеждая в этом самого себя, наполненного сомнениями и страхами, - все же ведь и так хорошо! Все ведь удачно! Все ведь замечательно, изумительно, восхитительно!
Он улыбнулся так, словно припомнил нечто забавное и повеселел. Софья Семеновна сосредоточенно бормотала что-то себе под нос, очевидно настраивая себя на нужный лад, перед предстоящим столкновением.
- А она мужественная женщина, - подумал Алексей Алексеич, усмехаясь, - неужто и вправду станет перечить ему?! Неужто и вправду поможет?! Стало быть, она – мой ангел хранитель?! Восхищаюсь я ею! Искренне восхищаюсь!
Софья Семеновна, возможно, почуяв на себе пристальный взгляд Алексея Алексеича, посмотрела на него и смутившись своего угрюмого выражения лица, заулыбалась и раздалась румянцем.
- Не стоит волноваться, - неуверенно пробормотала она, - авось все и сложится, авось все и станется к лучшему. А коли, нет, так и будет ответ на терзания наши, Алексей Алексеич. Правда что, будет ответ!
Алексей Алексеич по-доброму поглядел на нее.
- Благодарю вас за помощь, милая Софья Семеновна, - сказал он, - уж кто-кто, но не вы заслуживаете теперь так терзаться, такие муки сносить!
- Да, что уж вы тоже, - заулыбалась та, пытаясь укрыть свое волнение, - и нет вовсе никаких терзаний и мук. Еще и поглядите, как все ладно выйдет! Примет, обучит, непременно, непременно!
- Я потому-то и благодарю вас заранее, Софья Семеновна, - ответил Алексей Алексеич, - что еще никаких результатов нет, а вы, я вижу, уже полны решимости и мужества, помочь мне в решении возможной судьбы моей. Так как же мне не благодарить вас искренне и от самого сердца?!
Софья Семеновна промолчала.
Машина миновала ворота и подъезжала к парадному входу. На пороге уже стоял Герасим, хмурый, насупившийся.
- Вот и снова мы, - промямлила Софья Семеновна, выгружаясь из автомобиля.
Алексей Алексеич следовал за ней. Его взгляд был полон решимости и вся прежде казавшаяся ему величественной и давящей атмосфера дома, пришлась ему теперь по размеру. Он чувствовал себя свободным и независимым, и лишь крупица опасения, билась в его душе, терзаемая замкнутостью.
И вот они снова в гостиной, где за столом с самодовольной миной восседал Петр Иванович. Его взгляд встретился со взглядом Алексея Алексеича. В глазах Петра Ивановича читался насмешливый упрек, капля негодования и скала самоуверенности. Лицо Алексея Алексеича сказало ему, что он был теперь готов ко всему. Оно выражало огромное испытанное им унижение и нервное потрясение, которое тот старательно маскировал под волчьим, ненавидящим взглядом.
- Таким вы мне нравитесь больше, молодой человек, - улыбнулся ему Петр Иванович, - ну, а теперь если все, наконец, прибыли, извольте к столу!
Софья Семеновна, с опаской глядевшая на хозяина дома, многозначительно указала Алексею Алексеичу, что ему следует немедля принять приглашение, и повиноваться. Но в свою очередь молодой человек не слишком спешил исполнить сказанное Петром Ивановичем. Он медленно прошелся по гостиной, надменно оглядывая ее броское убранство, после чего ненадолго остановился подле камина, поглядел на огонь и лишь тогда присоединился к хозяину дома и едва не падавшей от волнения и непонимания в обморок гостье.
Все это время Петр Иванович с интересом наблюдал за его поведением, изредка умильно ухмыляясь и даже бормоча что-то невнятное себе под нос. Софья Семеновна хотела, было вмешаться, но вдруг одумалась, страшась нарушить некую непонятную ей игру, которую вели теперь Петр Иванович с Алексеем Алексеичем.
- Что-то интересное обнаружили? – поинтересовался хозяин, добродушно улыбаясь.
- Пожалуй, что да, хотя возможно, что и нет, - ответил Алексей Алексеич, - не нравится мне вся эта дороговизна, Петр Иванович! Определенно, здесь вас-то не видно. Вы словно теряетесь где-то между кресел этой помпезной гостиной!
- Ха-ха-ха, - засмеялся тот, - ну уж вы, голубчик, выразились! Посмешили, искренне вам говорю! Люблю, люблю я честные ответы! В них проявляется душа!
Софья Семеновна вдруг с ужасом осознала, что крайнее ее любопытство, слишком явно нарисовалось на ее лице. Поэтому она потупила взгляд, увидела перед собой столовые приборы и поняла, что совершенно потеряла аппетит.
- Определенно, я ничего не понимаю! Я ничего не понимаю определенно! – подумала она, выпучила глаза, смертельно выпугалась, и одним глотком осушила бокал вина.
После чего раскраснелась, и почувствовала себя легче, и более того готовой, к следующей выходке окружающих ее творцов.
Однако за столом, к ее великой радости, все замолкли. Алексей Алексеич поглощал кушанья, А Петр Иванович то и дело курил, загадочно поглядывая на молодого писателя. Софья Семеновна изнывала от непонимания и, наконец, не выдержав, позволила себе такую фразу:
- Так как же оно теперь-то будет?! – обратилась она, то и дело переводя взволнованный взгляд то на одного, то на другого, - совсем меня запутали! Ничего понять не могу!
- Как-как?! – усмехнулся Петр Иванович, - молодой человек останется у меня. Подучится, поумнеет, авось, что и выйдет! Возможен толк, вполне, думается мне, возможен!
Алексей Алексеич молча, продолжал вкушать.
- Вот и славно! – обрадовалась Софья Семеновна, - вот и славно! Вышло ведь, а?! А страху-то было, а мучений, а терзаний-то?! Тьма-тьмущая! Одно слово – болезнь душевная!
- Никак переживали? – изумился Петр Иванович.
- Ой, голубушек! Что вы, что вы! – выпучила глаза Софья Семеновна, - одно-то и дело, что чуть в могилу не слегла!
- Ай-ай-ай-ай-ай! – закудахтал Петр Иванович, искоса поглядывая на Алексея Алексеича, - никак дорог вам? А?! А я ведь и обещание-то вам давал! А ли не помните?
- Помню-помню, - пристыдилась Софья Семеновна, - да кто ж знает, как оно обернется-то! Своенравны, знаете ли! И Алексей Алексеич хорош!
- Полноте, полноте, Софья Семеновна, дорогая моя! – воскликнул Петр Иванович, - все исполню в точности, как обещал! А коли, не станет толку, так уж вы первая о том узнаете!
- Ой, батюшки, да как бы избавить-то?! - всплакнула та, разъехавшись на стуле, - как бы состояться-то ему?! Уж ведь и талантлив!
С этими словами она виновато поглядела на Петра Ивановича, который в свою очередь с интересом наблюдал за Алексеем Алексеичем.
- Все, сударыня! – скомандовал хозяин, - теперь ступайте! Нам с молодым человеком, есть что оговорить. Герасим!
В гостиную вошел Герасим.
- Герасим, проводи Софью Семеновну, - проговорил Петр Иванович, - она уже уходит. Распорядись, чтобы Максим доставил.
Софья Семеновна вскочила, жалеючи провела ладонью по плечу Алексея Алексеича, всплакнула и молча выплыла из гостиной.
- Что-то вы на икру не налетаете?! – спросил Петр Иванович, когда он с Алексеем Алексеичем остались наедине, - аль не жалуете?
Алексей Алексеич исподлобья поглядел на него.
- Не привык, - бросил он, - да и потом, стыдно как-то налетать! Что ж пользоваться, что ли по-вашему, пока возможность имеется?!
- А как, по-вашему? – мягко поинтересовался Петр Иванович.
- По-моему? – несколько удивленно пробормотал молодой писатель, - по-моему, вы любезно пригласили меня, так что ж мне теперь хаметь?!
- Угу, - протянул Петр Иванович, - скромный значит!
- Пожалуй, что нет, - ответил Алексей Алексеич, - однако, считаю, что хамство бывает разного рода. А некоторое совсем уж хамство, недопустимое, так сказать!
Петр Иванович улыбнулся.
- Ладно, кушайте, - сказал он, - я подожду.