Операция по спасению

Село, о котором пойдет речь, расположено по обеим сторонам лога, на его склонах, и имеет значительную протяженность. Низина лога поросла мелким кустарником.  Если смотреть с крутояра, примечаешь, что лозняк произрастает не сплошь, а многими колониями, между которыми, петляя,  некогда пролегали тропинки, и красовались разноформенные лужайки. Нынче это место заболотилось и одичало.  Говорят, виной тому стали пруды, когда была увеличена их водная площадь, чтобы приспособить под оросительные системы.  Возможно, это и верно, ведь водоемы находятся на местности намного выше основания лога, и грунтовые воды, видимо, дали о себе знать.
   
Росли здесь и крупные деревья – в основном тополя и вербы. Тополя, объединяясь в своеобразные кланы, размещались небольшими рощицами, были стройные и величавые, никогда и никем не превзойденные по высоте. Они и теперь растут, тянутся еще выше.  Только сегодня у них появилась соперница – вышка, базовая станция сотовой связи.
А вот вербы всегда держались особняком.  Раскидистые и могучие, они выглядели родовитыми, словно старые добрые княгини.  Местные старожилы не помнили их молодости.  На вопрос о возрасте обычно отвечали: «А кто их знает: растут и растут».
Дома, стоявшие на более пологом склоне балки, огородами упирались в её низину. Здесь же протекала речка Матюшинка, которую и речкой-то назвать можно было разве что условно, заглядывая в какую-нибудь  географическую карту местного значения. Иногда ее называли Сухоречкой, и это имя было более подходящим, потому что после половодья она вдруг переставала двигаться.  Оставшиеся большие и поменьше лужи в летний овощной сезон питали огороды.

 Не обещала речка большого половодья и на этот раз – зима была малоснежной. А вот таянье снега началось внезапно и произошло в короткий срок.  Лавина тепла, сойдя с небес, ни полуденным солнцем, ни ночным туманом не успела разрушить ледяной панцирь земли, и та не принимала влагу. Устремившиеся под горку бурлящие ручьи даже не успевали замутиться.  Создавалась весьма тревожная картина: пруды в верховьях лога наполнились до краёв, но из оврагов, где еще оставался лежать снег, в них продолжала поступать вода. В то же время, размещаясь ниже по логу, под вешним солнцем, еще не отряхнувшее с лица зимний сон, беспечно млело село. На полянках, меж лозняков, корка земли подтаяла, и туда устремилась вездесущая домашняя птица.
В полдень всё и началось.  И хорошо, что Федор в это время находился дома.  Его « ЗИЛ», которого он, со слов колхозного завгара, «довел до ручки», стоял на ремонте и ждал недостающих запчастей. Да и не только Федьку с его домочадцами, но и всех других, «прилепившихся» огородами к низу, стихия тогда застала врасплох.  А лично для Федора вся «операция» началась с вопроса-задания поступившего от его жены Клавдии:
  – Федь, а Федь, ты бы на низок-то выглянул –  как там наши куры.  А то псина какая-неть забежит – не досчитаемся.

И как только Федя «выглянул», тут же и обомлел – по низине полным ходом шла вода.  Вот откуда, оказывается, доносился странный шум.  Он так и стоял, остолбеневший, и спонтанно повторял последнюю фразу своей супруги «…как там наши куры». Наконец, не то сожалея о случившемся несчастье, не то восхищаясь красотой движения воды, растерянно вымолвил: «Как корова языком слизала».  Но курочек- то он просто-напросто не заметил.  Они вовремя заподозрили неладное, успели взлететь на стоявшую поблизости вербу, да так и сидели на её голых ветках, как на плодовом дереве порою висят оставшиеся в зиму яблоки:  некоторые повернуты белым бочком, но в большинстве – краснобокие.  А если все-таки внимательней присмотреться, конечно, это были жалкие живые существа.  Ветерок, возникший вместе с половодьем, раздувал их хвосты и холки, взъерошивал бока.  Несушки только теперь, отойдя от первой волны стресса, подняли переполох, начали  беспокойно кудахтать. Гомон отражался от поверхности воды и уносился куда-то на окраины села. Хриплым, прерывистым баритоном их поддерживал перепуганный петух. И только когда он заострял мужское внимание на представительницах своего гарема, вдруг опять начинал хорохориться (поразительная петушиная натура!).  Когда Клавдия охватила взглядом всю картину происходящего и «не поверила своим глазам», то виноватым оказался, конечно же, Федор.
– Ить я ж тебя просила!  И куда же ты глядел, окаянный?! Што делать-то, што делать?!
– Куда глядел, куда глядел, – огрызался Федор. – Куда петух твой безмозглый глядел? Токо и знает, что рвет горло попусту!  Мог бы и заране тревогу поднять – вона с каким шумом вода шла…

Стихия все шире расправляла крылья.  Плоское дно балки было уже полностью скрыто под водой.  Даже стали появляться льдинки.  Они цеплялись за ветки кустов, кружились. Федором овладевало беспокойство.  Он знал, что специального водосброса не было даже на оросительных водоемах, а что тогда говорить о других прудах.  На них взамен нужного устройства, чтобы не размывало основную плотину, проделывали, так называемые, «спуски» для  сброса излишков воды.  Они были вырыты в виде неглубокого канала-отвода в стороне от основной земляной плотины, имели свою малую плотинку и являлись слабым местом в случае переполнения водоема и угрозы прорыва. По замыслу авторов сего примитивного проекта, эта плотинка-запруда  в критический момент будет прорвана первой и часть воды, таким образом, будет сброшена.  Ну а там, как говорится, что Бог  даст.  Вода может и главную преграду разнести и тогда мутным потоком, сметая все на пути, вырваться на открытое пространство.

Такого  наводнения здесь не видели давно, и ребятня первой появилась на берегу теперь величественной и по настоящему сильной речки Матюшинки. Один  из них уже успел испытать на дальность выстрела свою рогатку, заряженную камешком, выбрав мишенью несчастных пленниц. Федор Николаевич стоял на берегу, глубоко задумавшись, и даже не заметил этой хулиганской выходки.  Он мысленно перебирал варианты спасения своих подопечных.  Попробовал войти в воду в сапогах-броднях – едва не зачерпнул. «Оно-то можно, конечно, и переждать большую воду, – размышлял он, – так опять же, Клавдия своей глупой неуступчивостью с ума сведёт. Для неё нету прочих вариантов и методов – вынь-положь, и всё тут.   А если все-таки птичий инстинкт в курах проснется?  Не долетят ведь».  И оставался самый верный способ – плыть. На чем – не проблема.  Кто поплывет – вот вопрос.  Но мысль осенила его тут же и с такой неожиданностью, что Федор себя  ладонью по лбу хлопнул: да Толик же, зять, он, к тому же, еще и служил на флоте!  Такое вот удачное вышло слияние обстоятельств нынешних и прошлых.

 Пока разыскивали по колхозу низкорослого, малоприметного Толика, Федор Николаевич под заунывные причитания своей супруги готовил плавсредство.  Несмотря на то, что его ноги уже прошагали первую половину века, они легко носили худощавое тело: так легко, что иногда голова не успевала подумать, а ноги уже суетились. И, возможно,  поэтому результат его труда частенько даже по сельским меркам вполне подходил под формулировку: сделано курам на смех.  Но его курам сегодня было не до смеха.  Да и лодка в этот раз получилась вовсе неплохая: он накачал две «ЗИЛовских»  камеры, скрепил их веревкой, а чтобы придать устойчивость, к днищу вязал деревянную лестницу.
– Ты чё удумал? –  вмешивалась Клавдия. – Ты Толика не трожь!  Не хватало, штоб в воду ледяную окунул. Сам плыви, коли так!
Но даже сбежавшимся на представление соседям было ясно, что плыть все равно придется Толику.
– Сынок, возьми-ка лучше взамен шеста вилы. Вон те, с длинной ручкой – скирдовальные.  Они по мерзлому дну скользить не будут, –  говорил тесть, воспрянувший духом.

Толик, осознавая всю важность дела, снаряженный большим крапивным мешком, во второй половине дня оттолкнулся от берега. Течение не было особенно сильным, но лодку все же сносило в сторону.  Иногда течение меняло направление – это вода обходила пни и кустарники и тогда, ускоряясь мутным потоком, превращалась в стремнину и грозилась заплеснуться в лодку. Но в целом пространство под открытым небом было преодолено успешно. Сложности начались, когда Толик заплыл под раскидистую вербу, на ветвях которой и расположилось пернатое семейство.  Толпа с берега поучала, что и как ему надо делать, а отряд пернатых дружно гадил сверху на голову.  Матрос запаса никак не мог заякориться.  Вцепившись руками в длинный черенок вил, он боялся их обронить и остаться без руля.  Ему попросту не хватало рук.
– Швартовь за ветки, – раздавался командный голос тестя. – Шест поставь в крону.
– Лодку не упусти – останешься с курами сидеть, – встревал кто-то другой, и ему что-то неразборчивое вторил разволнованный петух.
– Мешок готовь. Снимай птицу, – доносилось издали.
– Ну, слава тебе, Господи, – обнадежился женский голос на берегу, когда последняя спасенная пленница была отправлена в мешок.

И Толик начал готовиться в обратный путь. Он взял стоявший меж ветвей шест, приподнял его, чтобы оттолкнуться, но сверху в кроне случился зацеп.  Тогда Толик поднял голову. Освобождая шест от ветвей, он подал его еще выше – над резиновым бортом лодки хищно блеснули зубья вил – и…оттолкнулся. На берегу обмерли.  Тоненько запищала резина.  Лодка стала кособочиться.  Мешок, лежавший внутри камеры, шебуршал и метался по сторонам, как живой. Медленно  соображая, что же произошло, Толик неуверенно стоял на перекладинах лестницы и, растопырив руки, смотрел на пузыри, обильно исходящие из борта лодки.
– Теперича вилы не вздумай дёргать, – поучал с берега тесть, который, видимо, так же растерялся, не знал, что посоветовать, и предался  фантазии. –  Корой греби, коро-о-ой: оторви от дерева и греби-и, – надрывался он, сложив ладони рупором возле рта.
Но Толик уже никого не желал слушать. Оказавшись по пояс в воде, он перекинул мешок через плечо, другой рукой выдернул вилы, и лодка закружилась, сплавляясь вниз по течению. «Операция» близилась к концу – Толик шел домой.  На берегу молчали.  Только слышно было, как сдержанно всхлипывает Клавдия.  Вдруг кто-то из детворы восторженно воскликнул:
– Наш дядя Толик на дедушку Мазая похож!
Толпа на «материке» зашевелилась, в знак согласия закачала головами.  А Федор Николаевич неуместно добавил:
– Лестницу жалко. –  Но тут же спохватился: - да черт с ней!
На берегу Толик раскрыл мешок – куры опрометью, толкая друг дружку, кинулись бежать ко двору. 
Вот так-то.  А еще уверяют, что курица – это птица.