Миры 3

                3.

   - Что-то меня так швыряет, - пожаловался Ромес Синероку. Они отдыхали в нормальном мирке при нормальном закате.

   - Ты бы уж молчал! Ты, по крайней мере, хоть на человека похож, а я... Только что я был амулетом! - обиженно ответил Синерок. Теперь он был в обличье ярого металлиста. Впрочем, лицо осталось его собственное.

   - Это всё Искажения виноваты, - заключил он. - К тому же мы вляпались в сильные миры, которые подчиняют нас себе. Придётся их обходить. Мы воспринимаем их как должное, но как бы нам в них не завязнуть! Да, а куда мы направляемся?

   - Я ищу мир, который бы идеально мне подошёл.

   - На свете есть всё, только вот нет идеального мира. Хотя не исключено, что ты найдёшь такой мир, который идеально тебя устроит.

   - Да, но сначала я хотел бы отыскать своего друга. Мы с ним вместе ковыряли файролит.

   - А, знаю тот мирок. Он однажды здорово грохнул и ушёл в себя. Больше я о нём не слышал. А если мир уходит в себя, люди там жить не смогут. И вообще, туда нельзя найти дорогу. Ты знаешь, где он сейчас?

   - Нет. Кажется, на одной из станций спасения.

   - Ладно, будем искать. Если мы его найдём, и он тебя не узнает - значит, мы попали не в тот мир. Ты об этом сразу скажи, хорошо?

   Ромес согласился.

Города Ромес не любил, особенно большие. Волею судьбы или из-за промашки Синерока он очутился посреди улицы, стиснутой со всех сторон громаднейшими небоскрёбами. Толпы людей двигались по тротуару, а совсем рядом бесконечным смрадным потоком пёрли автомобили.
 
 - Отвратительное местечко, - сообщил Ромес стоящему рядом Синероку. - Сейчас бы куда-нибудь в пронизанную солнцем рощу на свежую травку.
   
Люди стали подозрительно коситься на Ромеса.
 
 - И чего они так пялятся? Я на них не похож?
   
- Кажется мне, - неуверенно сказал Синерок, - что они меня не видят и не слышат, а вот ты - вещь реальная. Им кажется, что ты разговариваешь сам с собой.
   
- Да неужели? Спасибо за "вещь"! А что им и тебе ещё кажется?
 
 - Потише говори, а то они начинают оглядываться. Нам с тобой пришлось скакнуть - надвигались Искажения. Боюсь, кое-кто из Искажения нас заметил. Что делать, ума не приложу.
   
- Это очень плохо?
   
- Искаженцы - странные существа. Хороших я не встречал. Нам придётся спасаться бегством. Если уж нами заинтересовался Искаженец - наше дело дохлое. Не обращай внимания на миры, беги, как только можешь. Но не беги, пока не встретишь Искаженца, иначе можешь попасть ему прямо в лапы.
 
 - А что мне сейчас делать?
 
 - Нам нужно узнать Искаженца, поэтому будем его искать только в этом мире.
   
- Похабненький мирок.
 
  - Что ж поделаешь - я тут бессилен! И не забывай, что видеть и слышать меня можешь здесь только ты. Но я бесплотен, надейся лишь на себя, понял?
 
  - Понял, понял, не беспокойся.
 
- Тогда просто иди по улице и постарайся поведением не выделяться из общей массы.
 
  И Ромес пошёл по улице, подхватываемый и несомый людским потоком, обозревая витрины многочисленных магазинов, рассматривая спешащих прохожих, гудящие машины, здания... Скорей всего, это был самый расцвет автомобилестроительной эры. Около входя в один из магазинов стоял белый унитаз; вода хищно урчала в сливном бачке. На унитазе сидел бизнесмен и читал газету.
 
  Ромеса "по течению" вынесло на большую площадь. Там собралось великое множество людей с автомобилями и без. Из-за моря голов Ромесу удалось разглядеть эшафот посередине площади. Кого-то собирались казнить, и это было приятное для всех развлечение. Где-то читали приговор, из которого следовало, что подсудимый, Хрущ  Майски, эмигрант из какой-то подозрительной страны, совершил тяжкое преступление, ограбив ларёк "Пиво-воды", а посему приговаривается к комплексному истязанию по системе "Уйдзи-працивный". Приговор обжалованию не подлежит по причине несостоятельности оного. Ромес выразительно посмотрел на Синерока. Синерок с тоской в глазах покрутил пальцем у виска. Ромес с трудом выбрался из спрессовавшейся толпы и пошёл по небольшой улочке. Бесплотный Синерок колыхался рядом.
 
  Улица была грязная, повсюду стояли мусорные баки. Кое-где валялись пьяные. Ветер шевелил разбросанные бумажки. У баков сидели нищие с хитрыми глазами. Застенчиво пряча за спину селёдку в промасленных газетах, они протягивали грязные лапы и гнусаво требовали милостыню. Ромес шёл дальше, не обращая на них никакого внимания. Внезапно откуда-то вывернулась старая ободранная очень грязная цыганка и цепко впилась в руку Ромеса скрюченными тёмными пальцами.
 
 - Погадаю, погадаю тебе, красавец! - скрипела она, раскрывая ладонь Ромеса и ведя по ней сухой веточкой указательного пальца.
 
  - Странная у тебя судьба, красавец. непонятная. Тёмный лес у тебя судьба. Нет у твоей жизни конца. Линия жизни твоя с восемнадцати лет петлёй завивается. Никогда тебе больше двадцати пяти не будет, и будешь ты возвращаться к восемнадцати. Долгая дорога у тебя впереди, ни конца ей нет, ни краю. Будешь вечно блуждать, не найдя покоя.
 
 Тут Ромес заметил, что глаза у старухи подозрительно блестят, на лице проявляется маска смерти, а пальцы, утолщаясь, заостряясь и удлиняясь, превращаются в когти.
 
 - Атас! - в ухо ему заорал Синерок, и они бросились по улице. У всех нищих были лица, как две капли воды похожие на лицо старухи. Все они собрались в одну тёмную волну, которая, глухо рокоча, покатилась за беглецами.
 
 Они прыгнули в другой мир, но Ромес там не задержался, а провалился дальше. В какой-то миг миры сократились до коротких фраз. "Я - есть!" - и это было всё. В этом было единство Вселенной. "Меня нет - ни чего нет..." - пронеслось в голове у Ромеса, пока он летел мимо звёзд, жевательных резинок, пустых кастрюль, далёких туманностей, дырявых носков, дерущихся сиамских близнецов, алмазных россыпей, белых человеческих костей, воя пустоты и тишины грохота, мимо чёрных глаз и старой бронзы, мимо погибших певцов и ржавчины, и ненаписанных книг, и несказанных слов, и горя утраты, и обширных свалок... На смену первой истине пришла вторая, давно знакомая: "Есть всё". Ромес летел, летел и не мог ни за что зацепиться. Всё было привычно. Искаженец потерял его след, Синерок остался где-то там, в туманных далях. Ромес был всем, и всё было им. Мохнатое колесо спиральной галактики катилось в чёрной бездне. Вселенная была лезвием зрачка кошки, сидящей в сумерках на подоконнике. Кто-то бредил в соседнем пространстве, и голос его, искажённый голосами миров и космической пылью, вырывался из вулканов молодых планет и стелился между звёзд. Ромес не знал, кто это бредит: ему вполне хватало того, что он это слышит.

Впрочем, вскоре Ромесу стало не до того: он провалился в новый мир. Он входил в город, построенный на широченной реке, на многих её островах и на обоих её берегах. Отшлифованные гранитные плиты сковывали берега, и над самой водой высились прекрасные здания из белого мрамора. Тяжёлые свинцовые волны лениво хлюпали о ступеньки набережных, спускающиеся к самой воде. Над водой носились белые чайки, давно познавшие истину, что рыбу им не поймать никогда. Они были равнодушны и обречённо крикливы.
 
  По реке плыла гондола, которой правили два мрачных гондольера, имевших такой вид, словно их долго полоскали в такой же мрачной свинцовой реке. И ещё в гондоле находился сравнительно молодой богато одетый человек. При взгляде на его чёрную с золотом одежду у Ромеса почему-то заколыхалось в памяти слово "камзол". По знаку богато одетого гондола причалила к берегу рядом с Ромесом, и владелец гондолы с интересом принялся рассматривать Ромеса.
 
 - Ты издалека? - спросил он.
 
  - Да, - ответил Ромес.
 
 - Не откажи в удовольствии, прокатись со мной во время моей ежедневной прогулки и развлеки меня беседой, - это был приказ в форме просьбы. Ромес посмотрел на гондольеров. Те угрюмо молчали, и по их лицам Ромес понял, что отказываться не следует. Он легко прыгнул в гондолу, и они отчалили.
 
  Гондола медленно плыла, держась середины свинцовой реки. Гондольеры всё так же молчали, богато одетый всё время говорил, а Ромес вынужден был слушать.
 
 Владелец гондолы оказался не более не менее, чем императором. У него была жена Елена и сын Юрий восьми лет. Самого императора звали Петром. Этот город был его любимым детищем, он планировал его, и по его приказу город был построен.
 
 - Посмотри, чужестранец, - говорил он Ромесу, - справа на набережной здание. Это автомобильный двор. А рядом - прекрасное творение с пятью белыми колоннами - шедевр архитектурного зодчества и моё любимое здание. В нём - богатая библиотека, оно хранит множество научных и технических документов. Это также моя резиденция, и тут иногда проводят время мои супруга и сын. А ещё дальше - небольшая башня. Её копировали не то с Пизанской, не то с Вавилонской (я их всё время путаю). Я воздвиг её в честь моей жены, но она на любит там бывать.

   По приказу императора гондола повернула к его любимому зданию (он назвал его своей резиденцией). Сейчас там находились Елена и Юрий.
 
  - Я хочу представить им тебя, - объяснил Пётр, - поскольку они давно уже не видели новых людей... А тебе город понравился?
 
 - Конечно, город прекрасен, - сказал Ромес в ответ, - как прекрасно всё, что стоит на крови и костях.
 
 Это была правда. Огромное количество людей погибло в то время, пока строился город. Пётр ценил искусство и любил всё красивое, поэтому для закладывания красивого города в такие краткие сроки ему не жаль было даже тысяч человеческих жизней. А люди умирали от непосильной работы, от чудовищных условий труда... Да, город строили на крови и костях. Все это знали, но это была запретная тема, и никто никогда про это не говорил, опасаясь гнева императора. А император в гневе был воистину страшен. Нарушителя запрета забирали императорские стражники, и больше его никто никогда не видел. Ромес нарушил запрет, хотя и не знал этого. Знание пришло после того само, уютно расположившись в памяти, как будто уже было там раньше. Потемнело лицо Петра, но он ничего не сказал. Стражники проводили Ромеса на третий этаж "резиденции" и оставили в большой комнате, все стены которой были заняты книжными шкафами, заполненными толстыми книгами в кожаных переплётах с золотым тиснением. Там было высокое узкое окно с видом на реку, стол недалеко от него, большой глобус костяного цвета на тёмном лакированном паркете, а ещё - большой деревянный узкий крест с тончайшими инкрустированными золотыми узорами с маленькими драгоценными камнями.
   
Всё это Ромес заметил мельком, поскольку его внимание привлекли люди, находящиеся в комнате. Это были довольно привлекательная молодая женщина и восьмилетний мальчик, красиво и богато одетые. При появлении Ромеса она встали с больших мягких кресел, где сидели до этого. Женщина заговорила первой:

    - Вы, как я понимаю, гость в нашем городе?
 
 - Совершенно верно, - ответил Ромес.
   
- Это император направил вас сюда?
 
 - Да. Я имею честь разговаривать с императрицей Еленой?
 
  - Вы не ошиблись.
 
 - А это...
 
  - Наш сын. Представьтесь, мой мальчик.
 
  - Юрий, - ответ был сопровождён взрослым вежливым кивком головы.
 
 - А вы кто? - спросила императрица.
 
 - Ромес.
 
 - Мне очень приятно. Ну, расскажите же мне, где вы бывали, что видели? Мы вот с Юрием сидим в этом проклятом городе и ничего, кроме этих надоевших домов, колонн, окон, башен и унылой реки, не видим. Кстати, понравился ли вам город?
 
 - Знаете, ваше величество, здесь красиво, интересно, но... Жить я бы тут ни за что не остался. Здесь хорошо побывать только один раз, да и то недолго, и тогда в памяти останется что-то хорошее... Вы не обижаетесь на мои слова?
   
- Нет. Наше мнение полностью совпадает.
 
 - Так уезжайте.
 
 - Не могу. Мой муж - сущий деспот. Вы знаете, его боятся люди - никто не появляется на набережной, пока там плавает Пётр в своей гондоле. А сколько людей он погубил, вы  даже представить себе не можете! Люди боятся общаться друг с другом: если они случайно скажут что-то не то, и это узнает император, их ждёт немедленная смерть. Я проклинаю тот день, когда вышла за него замуж. У меня не должно быть своих желаний, я должна хотеть и исполнять то, что взбредёт ему в голову. Я сижу в четырёх стенах, шагу не могу ступить без того, чтобы он об этом не узнал. Я так давно не видела нормальных людей, с которыми можно поговорить... Вот и бедный Юрий вынужден вести такую же унылую жизнь, как моя. Ему не разрешают играть с другими детьми, а для ребёнка одиночество... Ну, вы понимаете. Сын - мой единственный друг, и он не похож на отца, за что я благодарю небо. А вы не представляете, какую радость доставили мне своим визитом! За последний год мы с Юрием видели  только тирана Петра и эти тупые рожи стражников. Я подозреваю, что он не совсем нормальный, а может быть, он наконец-то почувствовал свою вину перед нами и разрешил нам с вами увидеться... Иначе как объяснить его поступок? Но я не исключаю, что вы - его шпион. Конечно, он мог рассчитывать на то, что я после долгого затворничества первому встречному чужеземцу раскрою душу, и он узнает все мои сокровенные мысли. Пусть даже вы шпион - пусть Пётр знает всё, что я о нём думаю! Он деспот, убийца и сумасбродный дурак!

   - Я не шпион, честное слово. Хотя мне он показался неплохим человеком.
 
 - О, он совсем другой с чужими людьми, которые приходят и уходят. Ему нужно поддерживать о себе в свете хорошее мнение. А вы случайно ничем не вызвали его недовольство? Если так - вы в опасности!

   - Боюсь, то, что я сказал ему о городе, ему не понравилось.
 
  - Город - его слабое место. Что же вы сказали?
   
- Правду. Я сказал, что город построен на крови и костях.  Разве нет?
 
  - Что?! Вы осмелились сказать ему такое?!
 
 - Да.
 
  - Вам не уйти отсюда живым. Но, может быть... Ещё есть время... Бегите!
 
  - Нет. Везде стража.
 
 И Ромес остался. Елена с отчаянием взглянула на него и поняла, что он не уйдёт. Они встретились взглядами, и в этот момент что-то непонятное соединило их души, обитающие в столь разных мирах и временах, как будто они были давно знакомы и бездну лет не виделись, а теперь вот неожиданно узнали друг друга. И тогда Ромес начал рассказывать про чужие земли и дальние страны. Они говорили, говорили, находя общие темы, и тем этих было великое множество. К разговору подключился и восьмилетний Юрий. и этот день, это время. проведённое в ненавистном городе, показалось ему и его матери лучшим временем во всей жизни. Теперь они согласились бы никогда не выходить из мрачной комнаты, если бы с ними был Ромес.
 
 Императрица Елена постоянно тревожно прислушивалась. В её жизни было слишком много потерь, и она не хотела потерять нового друга в лице чужестранца. Сердце подсказывало ей, что может случиться несчастье, и она готова была защищать Ромеса и даже умереть, если понадобится.