Терпеливая лавка 3 Сб. Руны судьбы, 2007 г

3.
Теплый ветерок играл пионами, которые уже отцветали. Он ласково шевелил нежные розовые лепестки, плотным слоем покрывающие землю под раскидистыми кустами и жесткую, давно не стриженую шевелюру деда Федора. Старик, не изменяя давней традиции, закончив свои утренние дела, удобно устроился на любимой лавке, надел очки и развернул газету, которую только что вынул из почтового ящика.
- Так-так, - пробормотал он себе под нос, - посмотрим, о чем сегодня пишут. Но не успел погрузиться в чтение, как подошел дед Степан, который уже с полчаса, нетерпеливо топчась и переминаясь с ноги на ногу, ждал друга, время от времени выглядывая из-за угла собственного дома. Он никогда не приходил первым, считая это ниже своего достоинства, хотя каждый раз не мог дождаться, пока сосед не появится на улице.
- И что нового в мире? - спросил он делано равнодушным тоном, помня недавний спор, который оказался громче предыдущих и в конце даже перешел в неприятные выпады друг против друга.
Это было нетипичным для старых друзей, таких разных по жизненному опыту и восприятию мира и таких похожих по привычкам, вкусам и непростым дорогам, пройденным вместе. Эти дороги измерялись минутами, месяцами, годами, наматывая на «спидометры» ног сотни и тысячи «километров».
- Щас посмотрим, - будто ничего не случилось, но тайком облегченно вздохнув, потому что и сам корил себя за вчерашнюю несдержанность, сказал дед Федор.
- Ну вот, я так и знал, опять повышают цены. И когда это кончится?
- Они давно уже обещали, - понуро напомнил дед Степан.
- Разве от этого кому-то легче?
- Конечно, нет.
- Вот ты раньше каждый месяц, сколько платил за услуги?
- Все вместе?
- Да.
- Ну, где-то от 30 до 40 гривен, а зимой добавь еще 60-70 за газ. А дочь, за свою трехкомнатную, примерно 180. Это в среднем, в течение года.
- А теперь увеличь вдвое.
- Нам с женой еще ничего: две пенсии, что-то в саду и огороде возьмем… Если затянуть пояса - протянем, а вот дочери будет плохо: муж, хоть и начальник цеха, зарплату получает с задержками, дети еще не работают, она тоже зарабатывает немного...
- Ох-хо-хо, - протянул дед Федор, - я и говорю: детей покорми, одень, обуй, в школу собери...
- Может, как-то устаканится, - помня вчерашний спор, неуверенно возразил дед Степан.
- А как оно может устаканиться? На десять гривен повысят пенсии и ставки? - начал «заводиться» дед Федор. - Смотри, разбогатеешь! Вон мои только и могут позволить себе, что в секенде одеваться, чужие обноски подбирать!
- А может, мы не так своих детей воспитывали? - словно размышляя вслух, произнес дед Степан.
- Как это? - встрепенулся дед Федор.
- А вон смотри, как другие. Соседский Сашка, хоть ему еще и тридцати нет, уже на мерсе гоняет, миллионами ворочает, три квартиры купил, ремонт сделал, в одну соединил, говорят, там теперь хоть на лошади скачи. Пять магазинов открыл, базу у моря приобрел...
- И ты считаешь, что все это на честные деньги?
- А какая ему разница - честные они или нет? Он живет и на нашу голытьбу даже не смотрит.
- Пренебрегает. Они для него не люди, - согласился дед Федор. - Но, знаешь, я не жалею, что не научил своих детей врать и воровать. Все можно купить-продать, кроме здоровья и совести. А чистая совесть - залог крепкого здоровья. Все болячки от нервов...
- Не скажи, - возразил дед Степан, - бывает и иначе. К тому же… а уверен ли ты, что твои дети думают так же?
Федор недовольно хмыкнул. Нет, он не был уверен в этом. Недавно к нему приходил старший внук. Смущаясь, он попросил одолжить триста гривен, чтобы  прилично сдать два экзамена, за которые преподаватели назначили такую цену. Без денег у этих «педагогов» можно было получить только тройку. Они ответы не слушают: заплатил - пять, а будь ты хоть гением - без денег - три! Очень не хотелось внучку испортить себе результаты сессии - в зачетке уже красовались три честно заработанные «отлично» на предыдущих экзаменах. Что ни говори, а совесть еще не все потеряли. Конечно, дед выручил, но какой же неприятный осадок остался после этого разговора.
Нет, Федор не был уверен, что дети благодарны ему за такое «ущербное» воспитание. Но вслух пробурчал:
- Придут - спрошу.
Подошла белая пушистая кошка Снежка. Она доверчиво потерлась о ноги деда Федора, затем легко и грациозно запрыгнула на скамейку, нагнулась, просунула головку под руку деда и легкими толчками начала поднимать ее. Лицо деда подобрело и расплылось в довольной улыбке. Он намеренно слегка напрягся, мешая Снежке осуществить задуманное, а через некоторое время приподнял руку. Кошка мгновенно «просочилась» в образовавшуюся щелочку, улеглась на коленях и громко замурлыкала. Дед почесал ее за ухом и, оба довольные, на мгновение притихли.

Из-за раскидистой абрикосины, росшей на улице, появилась баба Стеша - жена Федора, которая возвращалась с рынка, куда ходила, чтобы продать несколько килограммов клубники, собранной в палисаднике. Старая прихрамывала на одну ногу, и, заподозрив что-то неладное, дед Федор, пересадив Снежку на лавку, направился навстречу.
- Что стряслось? - спросил он, забирая из рук сумку с хлебом и колбасой и помогая подойти к скамейке.
- Ногу подвернула. Будь они неладны, - выдохнула баба Стеша, пытаясь поудобнее умоститься. - Ты разве не видел, что те падлюки наделали? Там же пройти невозможно: везде - то бугры, то выбоины. А помнишь, какой раньше был ровненький асфальт по всему рынку? - Стеша вздохнула, тяжело поднялась, - пойду «Спасителем» помажу или йодовую сетку сделаю, болит очень.
Дед Федор проводил жену до дома.
- Нога отекла, но перелома, кажется, нет. Смыкнул разок, что-то хрустнуло. Пожалуй, вывих был, - констатировал он, снова садясь на лавку и принимая на колени Снежку, которая, едва увидев старого, встала и подготовилась снова «отвоевывать» свое любимое место.
- Ни в чем нет порядка! У них теперь своя, какая-то деформированная логика, - продолжал Федор.
- Да, - согласился дед Степан.
- И почему все так случилось? - завел знакомую пластинку дед Федор. - Что за люди? Все хорошее им срочно необходимо перегадить! Жили в порядке и согласии. И республик много, и всем хорошо.
- А ты уверен, что хорошо? Разве от хорошего бегут? Разве можно делать добро принудительно? - спокойно, но уверенно возразил дед Степан.
- По крайней мере, тогда каждый месяц мы четко получали и аванс, и зарплату. И цены не повышались, а снижались, разве забыл? Против правды не попрешь... Хотя какой правды? - сам себе возразил дед Федор. - Разве нам позволяют знать правду? У них сегодня - одна правда, а завтра - другая.
- Как мы, «маленькие», можем судить о чем-то, когда видим события только с той стороны, с которой нам позволяют их увидеть? - выразил «смелую» мысль дед Степан. Это дорогого стоило, потому что с такими радикальными суждениями своего товарища он соглашался очень редко, стараясь всех понять, примирить и оправдать.
- А думать ты разучился? - наседал дед Федор, почувствовав слабинку в защите оппонента, - сопоставь, проанализируй, может, и придешь к каким-то выводам.
- А ты уверен, - в тон соседу повысил голос Степан, - что твои выводы будут правильными и тебе хватит фактов, чтобы их сделать? Сам же утверждаешь, что нам всего не говорят.
- Так что, сидеть, как ты, и молчать в тряпочку, пытаясь ко всему приспособиться?
- Ну и что? - пробормотал дед Степан.
Это самое «ну и что?», звучащее с деланным равнодушием, было явным признаком того, что покой в его душе был нарушен.  Для Федора же эта фраза была, как для собаки команда: «Фас!». Он тут же напрягся, напыжился и пошел в атаку:
- Так тебе тогда плохо жилось? А разве дома мы построили не в то время? А разве за обучение детей мы платили хоть копеечку? А разве...
- Началось, - заскрипела терпеливая лавка, готовясь к очередной ссоре, но дед Степан медленно поднялся.
- Пойду, посмотрю, как там мой Сирко. Его вчера за нос пчела укусила, - сказал он, оправдывая свое «отступление». Дед Федор осекся, замолчал и, понимая, что дело вовсе не в собаке, принял предложенную игру - ему тоже не хотелось обидеть соседа снова.
- На место укуса хорошо приложить сырую луковицу или мокрую глину.
- Так и сделаю. Пока.
- Пока, - пробормотал дед Федор, - а я схожу, посмотрю, как там моя старушка.
Лавка довольно вздохнула: «Ну, хоть сегодня все закончилось более-менее спокойно».