Поцелуй мамы

Можно верить, а можно
просто читать и чувствовать,
но такое было и есть
в моей жизни.


   В детстве меня часто били родители ремнем. Били за двойки и тройки в школе. Уже на уроки, на котором писали контрольную, или самостоятельную, и я понимал, что напишу на оценку, которая не удовлетворит родителей, уже в тот день я боялся дня, когда будут говорить результаты работ. Потому что с этой оценкой я приду домой, и меня либо оттаскают за волосы, либо будут бить ремнем. За оценки била ремнем, и щипала за волосы в основном мама. Папа же в это время сидел за закрытой дверью у себя в кабинете, за столом, и не предпринимал ничего. Он работал, и слушал по радио 91.1 ФМ. Как сейчас помню, «Канал Мелодия». Я помню, мама с порога спрашивала, что у меня за контрольную по математике. Я раздевался, и долго молчал. Она повторяла свой вопрос. Не ответить было невозможно.
   - Два… - Выдавливал я.
   - Как два?! – сурово, как будто бы удивлялась мама. Хотя, удивляться было нечему, и она это знала. Даже когда я старался, некоторые предметы совсем не получались. – Ну, я тебя предупреждала, скотина!
   - Мамочка, прости, я больше не буду!! – отчаянно умолял я маму, и бежал в комнату. Мама шла к моему шкафу, и доставала мой же ремень. Я приседал на попу, кричал, плакал. Мама рывком поднимала меня за руку, била…
   В памяти всплывают мои крики: «Мамочка, любимая, не надо, я исправлю!». Потом мама кидала ремень на пол, уходила на кухню. Я сидел на полу и плакал.
   Иногда я даже, когда получал тройку, или двойку, заранее, в брюки, или джинсы под зад подкладывал тетрадь, так было менее больно. До сих пор, об этом знаю только я. В джинсах любил, да и до сих пор люблю больше ходить, чем в брюках. Ремень чуточку меньше в них ощущался.
   Однажды я пришел с двойкой по математике, и с тройкой по русскому. Опять услышал вопрос мамы: «Какие оценки в школе?». Я подумал и сказал: «Четыре по математике, и по русскому». Я соврал в страхе перед тем, что разворачивалось бы в моей комнате, если бы я огласил правду.
   Так, я стал приходить домой и врать оценки, когда получал неподобающие. Врать не для того, чтобы соврать, а для того, чтоб избежать страшной кары.
   А потом мама сходила на собрание. Там наши родители обычно оценки переписывали. Я помню, как мама в те дни возвращалась. Часов в 9 вечера. Я боялся ее встречать, когда она приходила с собраний домой… Но нужно было открывать ей дверь, и я открывал. Когда она заходила, то поджимала губы, и уголки их опускались чуть-чуть вниз, так, когда человек расстроен. Но поджатые губы придавали лицу невероятную суровость и каменность. Начиналось наказание.
   Еще в детстве я очень хотел, чтоб мне давали хоть немного денег, чтоб перекусить в школе, а после школы, зайти с одноклассником магазин и накупить какой-нибудь съедобной ерунды. Да! Именно ерунды типа «Чупа-чупса», или жвачки. Но у всех деньги были, а у меня нет. Редко очень давали мне деньги. Папа считал, что я ими не умею распоряжаться, и буду тратить на всякую ерунду. Он мыслил логически, как любой взрослый человек. Конечно, любому ребенку проявить самостоятельность, и пойти после школы, купить пачку сухариков, и съесть ее. Ведь чувствуешь себя взрослым, и потом, разве ерунда для ребенка, например, «чупа-чупс», или мороженное?! Это для взрослых ерунда, а для ребенка совсем не так.
   И однажды, я стянул у папы из кошелька сто рублей. Говорю честно. Очень хотелось того, что взрослые называют ерундой. Папа заметил пропажу. Я помню взмах папиного широкого кожаного ремня. Он бил изо всех сил. А в том, что сил в папе немеренно, можете не сомневаться. Но было удивительно совсем не больно. Потому что ремень был широкий. Узким больнее гораздо получается. Еще один взмах… Удар… И ремень неожиданно рвется о мою задницу…
   А с папой спорить нельзя. Точнее – бесполезно. Это приведет лишь к его агрессии, а соответственно удару. Кстати, сейчас, когда я уже вырос, папа может закрутить кулаком по морде (правда, такое было всего два раза, но жизнь то еще не кончилась), или взять за шкирятник, так, что останется след на шее от удушья. Всякое бывало. И при этом папа всегда прав. Даже когда не прав. Ему невозможно ничего доказать, ни объяснить. Это свидетельствует о замкнутости человека.
   Но зато, по тем временам я очень любил утра. Как меня мама по утрам будила в школу. Она открывала дверь в мою комнату, включала свет и садилась на краешек кровати… Мамочка брала меня за руки, и аккуратно приводила меня в вертикальное положение. Это называлось «Потягушки». Я их очень любил. Мама меня целовала, и мы шли завтракать. Вечером же, мама меня укладывала спать, накрывала одеялом, и целовала на ночь. И целовала тоже, когда я выходил в школу.
   Сейчас мне очень всего этого отчаянно нехватает… Сегодня, например, мама легла спать, и не сказала даже «Спокойной ночи». Да и я не заметил этого, уже привык к этому, что ли… С папой я вообще живу последнее время, как в коммунальной квартире. Последний раз я с ним общался, когда просил клей – 6 дней назад. Две недели назад он ударил меня по шее, за то, что я снова принес шоколадку от любимой девушки. Он их подачками считает. И мама не заступилась за меня, а ведь это против материнского инстинкта. Сначала мать заступается за ребенка, а потом уже выясняет, в чем дело.
   Мамочка, вспомни меня, ведь я твой сынок, Лешенька – ты так меня называла, когда будила в школу, помнишь?... Так как же так получилось, что теперь, когда мне 18 лет, я хочу утром скорее уйти из дома, а вечером всячески пытаюсь оттянуть время возвращения?...
   Но сейчас, папа прочитает, но не задумается над тем, что не так, и я опять лишь услышу лекцию в свой адрес от папы. Потому что часто он не думает над тем, хорошо или плохо он говорит или делает. Главное – правильно. И иногда эта правота слишком больно во мне отзывается, как в те времена, удары ремнем, но только удары эти ничему ни учат, ни воспитывают, а оставляют только боль, и воспоминания, которые так не хочется вспоминать…

P.S.  И никто никогда не узнает, сколько соли из меня вышло в подушку, когда я писал это.

1.12..12. Ночь.