Двое - философский рассказ о творчестве

//рисунок автора//

Двое... Сколько они помнили  себя в этом мире, их всегда было двое. Две души, бьющиеся в унисон, два сознания, погруженные в один поток,  две  воли, слитые в  едином  устремлении. Они слышали  мысли друг друга,  вместе пели, вместе  смеялись – и одинаково задорно  пускались в танец, услышав мелодию горного ветра или хрустального  лесного ручья.

Тьма  и свет; пламя и лед; твердость стали  и уступчивость шелковой  травы; задор игривого котенка и сосредоточенность затаившейся пантеры. Две судьбы,  две сущности, два пути.

Одно на двоих дело. Они  сплетали две тугие струи своего чародейства в узел – и  вместе  сотворяли  чудеса, заставляющие  мир  улыбаться и расцветать новыми красками.

Они никогда не видели лиц  друг друга. Нет, не потому  что  те  были  скрыты или слишком  безобразны, чтобы  показать кому-то, кроме матери  да  всепоглощающей бездны  изначального мрака. Это было  бы  слишком просто. Нет. Дело  в том, что Альге и Элхе жили на берегу моря. В точности в том  месте, где край солнечного диска соприкасался с горизонтом. В момент восхода… и на  закате. Их разделяло море.

Альге устремляла руки к небу и вдыхала пропитанный солью и  свежестью воздух, подставляя лицо первым лучами утра. Элхе бежала по песку к воде и  разбрызгивала червонное золото окрашенных закатным багрянцем волн.  Дважды  за  сутки солнечная дорожка соединяла  берега – и их. Вот только ходить по такой дорожке умели лишь сильфиды  да призраки.



***

Однажды случилось  так, что Альге,   гуляя у  кромки прибоя, засмотрелась на горизонт, оступилась на скользком камне и  упала. Приподнявшись на локтях, она вдруг замерла, не в силах оторвать глаз от бесчисленных дробящихся в волнах отражений восхода. Взгляд ее утонул среди мириадов светил, среди лучащихся сокрушительным сиянием крошечных солнц.

В душе Альге всколыхнулось чувство восторга, такими прекрасными были даже отблески света, преломленные хрусталем морской воды. Она любовалась, погружаясь в завораживающий танец бликов, сливаясь с ним и отдавая всю себя без остатка чарам сверкающего великолепия.

- Свет, он так прекрасен, - шептали губы девушки. – Он должен наполнить весь мир… я должна наполнить мир им!



***

В обычный час Элхе стояла на берегу и смотрела на восток, ожидая, когда встающее солнце прочертит сияющую дорожку, бегущую из-за моря, от  обители Альге. В сердце Элхе теснились смутные образы, ждущие своего часа, жаждущие обрести воплощение.  Ей хотелось услышать родной голос, выводящий нежную и плавную мелодию, мелодию, готовую слиться с собственной песней Элхе и стать миром. Новым миром, рожденным волей и замыслом двоих.

Но в то утро Элхе так и не смогла ощутить присутствия подруги. В том уголке души, в котором девушка привыкла находить теплый отклик, царила пустота.

- Где ты? Что с тобой? Почему молчишь? - Слова улетали в небеса, безвозвратно истаивая среди легких равнодушно-белых облаков.

Ответа не было. Элхе осталась наедине с морем. Она пристально вглядывалась в горизонт, пытаясь дознаться, в чем причина. Она уже так привыкла к присутствию Альге, что и не помнила, каково  это – быть совсем одной.

В задумчивости Элхе провела пальцами по песку, вычерчивая замысловатый контур, смутно напоминающий одну из фигур, теснящихся в ее воображении. За первым рисунком последовал второй, потом еще один и еще. Постепенно очертания фигур приобрели четкость и уверенность. Продолговатые головы на изящно изогнутых шеях… шелковые пряди грив, свивающихся бурунами, словно морские волны… Ноги, с силой бьющие острыми копытами в пенящийся прибой…   Мускулистые тела, плавно сходящиеся в конусовидный хвост, увенчанный китовым плавником…

Песчинки шуршали под руками Элхе, придавая фигурам диковинных полуконей-полурыб подвижность и рождая ощущение стремительного рывка, головокружительного вольного  бега между бушующим морем и ненастным небом. Казалось, сквозь холодные соленые брызги доносится радостное ржание  жеребят и тревожный храп маток, а жаркое дыхание вожака стада вот-вот растопит искристый иней, в который превращается морская пена, оседая на вороные бока самой резвой и игривой кобылицы.

Морским коням,  несущимся сквозь ледяную пургу зимнего шторма, не хватало только одного: бытия.

Элхе глубоко вздохнула. Даже закрыв глаза, она в мельчайших деталях видела создания своего воображения. Она знала, как движется каждый их мускул под лоснящейся атласной шкурой, как блестят их глаза, очерченные каймой стрельчатых ресниц, как рассекает воду могучим размашистым движением кожистый плавник хвоста. Такие создания могли без устали мчаться день и ночь, пересекая море,  одолевая неведомые пространства и покоряя стихию.

Творить без участия Альге было непривычно. Но Элхе, не в силах сдерживать  больше вдохновение созидания, вложила в сотворенный образ часть себя, часть своего собственного естества, своей жизни, дыхания, крови, пульса.

- Нарекаю вас…



***

…она смотрела на стадо Йиргхи, кувыркающихся среди пенных гребней морских волн. Они были воистину прекрасными творениями: цельными,  продуманными, завершенными, существующими в гармонии с окружающей их стихией, несмотря на то, что не она – а Элхе! – породила их.

Девушка радостно засмеялась, входя в воду  и протягивая руки к ближайшему Йиргхи. Тот подплыл, а когда ноги коснулись дна, подошел ближе к создательнице, осторожно ступая копытами по песку и помогая себе скрученным в тугое кольцо хвостом, заменяющим вторую пару ног.

- Ты настоящее чудо, - счастливо проговорила Элхе, наслаждаясь радостью творца. – Дитя моего замысла, часть моих мыслей и грёз.

Морской конь фыркнул, тряхнул гривой. Элхе принялась гладить его, нашептывая в уши ласковые слова.  Губы Йиргхи, бархатные и теплые, касались ее щеки.

Так они простояли в плеске прибоя какое-то время, но вдруг Элхе осознала, что с остальным стадом творится что-то не то. Пока ее внимание было сосредоточенно на вожаке, другие кони просто застыли на месте, подобно миражу… еще призрачнее, ибо не имели даже иллюзорной жизни и движения, что присущи пустынным морокам.

В ужасе Элхе перевела взгляд на Йиргхи, только что дружелюбно  тычущегося лбом в ее плечо. В отсутствие  побуждающей к движению воли создательницы, конь застыл изваянием. Свежий игривый ветерок трепал волосы девушки – но не конскую гриву. Стоило сознанию Элхе подметить это, как влажная вороная прядь шевельнулась, приходя в соответствие с мыслью творца.

- Скачи в волны! Вы все, что же вы стоите? Двигайтесь, говорю я вам! Резвитесь и играйте в волнах!

Стало, послушное  воле Элхе, обрело движение. Вновь зазвучало радостное ржание, заблестели копыта, забилась, вспененная плавниками, соленая вода, окатывая брызгами девушку.

 - Бегите! – и кони мчались прочь, теряясь в дымке у горизонта.

- Ныряйте! – и грациозные создания выпрыгивали из воды и вновь погружались в пучину, подобно стае дельфинов.

- Гуляйте вдоль берега…

В почти совершенных Йиргхи не было главного: собственной цели, способности избирать путь.

Элхе разрыдалась, понимая, что сколь бы ни было прекрасным  ее творение, никогда её Йиргхи не быть вольными, свободными, подлинно живыми! Никогда не совершить им ничего, чего не знала бы наперед их маленькая хозяйка. Никогда не расстроить ее, не огорчить  своеволием или непослушанием. Никогда не суждено Элхе волноваться за них и предвкушать появление в своих детищах неожиданных свойств. Не сделать ни одного, самого маленького, открытия… Только устремление, замысел Элхе вели морских коней, предопределяя и предрекая каждое движение, каждый миг их существования. Существования. Не жизни.

- В них только я… Я одна…

Йиргхи…  В них не было ничего нового, ничего, что не существовало  бы, не имело бы ранее истока в самой Элхе – ибо единственным, что породило их, была она.

- Нужно было вдвоем…

Не было больше двоих.

Элхе печально махнула рукой, стирая из бытия мира свои порождения. Мир даже не дрогнул, не замечая их отсутствия, ведь морские кони так и не стали его частью, не обрели самостоятельной жизни, способной менять судьбу мироздания.

 

***

Тем временем  Альге, вглядываясь в сияние солнечных отблесков, упивалась великолепным сиянием. Ей отчаянно хотелось прикоснуться к его источнику, но она все не решалась, помня о том, что лучезарное светило беспощадно к тем, чья душа не так же безупречно светла, как оно само. Наконец, девушка   набралась храбрости и взглянула  в лицо  солнцу.

Свет – бесконечный чистейший свет – затопил ее, поглощая без остатка любую мысль, любое движение души, не наполненные радостным благоговением и приятием.

Она больше не видела и не помнила ничего другого, кроме этого света. Все прочее утратило смысл и потеряло реальность. Сомнения, колебания, размышления, выбор – эти слова не значили более ничего. Определенность и цельность, торжество одной-единственной наипрекраснейшей силы составляли теперь все существо Альге. И у нее была цель.

Под ноги Альге легла сверкающая дорожка. Всецело доверяя тому, что отныне заполняло ее без остатка, Альге ступила на эту тропу, ведущую на другой берег моря, забыв, что дорожка – лишь зыбкие блики отражений на зыбких  волнах. Он уверенно шла по ним.  Свет держал ее.

Закрытый доселе путь был теперь открыт.



***

Они узнали друг друга сразу.

- Альге! Милая, ты пришла! – взволнованный голос подруги показался девушке слишком резким, а интонации – неподобающе сумбурными, идущими вразрез с торжественностью и величием того, что несла в себе Альге.

- У меня к тебе весть, - мелодично и веско промолвила она.

- Ты сумела прийти… - Элхе перебивала, торопясь выплеснуть эмоции. Это раздражало Альге, и она поморщилась, впрочем, это ускользнуло от заключившей ее в объятия Элхе. - Я ведь подумала, что ты… когда вдруг исчезло твое прикосновение… я пыталась,  творила коней, способных перенести через море, но… Значит, ты тоже искала способ! Вот почему я перестала слышать  тебя!

Альге терпеливо улыбнулась:

- Все это не имеет никакого значения, сестра моя.

- Конечно, теперь мы снова сможем рождать миры. Вдвоем! Живые миры! – Элхе в радостном возбуждении засмеялась, схватила подругу за руку, увлекая ее за собой на холм, с которого можно было видеть далеко-далеко… По правую руку простиралось синее море, а по левую -  тоже море, но только зеленое, наполненное колыханием листьев и шелестом травы. Над головами висело бездонное синее небо, кое-где прочерченное тоненькими перышками облаков, изредка набегавших на светлый лик солнца. – Как много сможем вложить в них мы обе – и соединившись, наши дары сделают творение живым и свободным в своем выборе! Наши миры смогут жить своей судьбой! По собственной воле…

- Да, мы будем творить миры, - согласно кивнула Альге, чуть заметно сдвигая брови при виде орла, чьи  широко раскинутые крылья ни миг заслонили солнце. – И я покажу тебе, как.

Альге сделала широкий жест рукой, стирая с неба все, что затмевало дневное светило. Солнце застыло точно в зените, прервав извечное движение от горизонта к горизонту,  - и засияло, изливая на землю чистейший незамутненный свет своих лучей. Стихло малейшее дуновение ветерка. Улеглись звуки прибоя.

Элхе посмотрела на море. Поверхность золотого зеркала  – вот что напоминала теперь его гладь, слишком  спокойная и отныне не перечерченная никакими дорожками. Девушка перевела взгляд на лес. Испуганные слишком резким светом, обитатели его поспешили нырнуть под кроны деревьев. Но Элхе знала: лишенные ночной прохлады и влаги, приносимой тучами, листья столетних дубов и молодых кленов – как и все прочие – недолго протянут, изжухнут и опадут.

- Давай, я добавлю к твоему творению перемены… дождь, грозу…

- Чтобы молнии принесли в лес пожары? – снисходительно спросила Альге, глядя на Элхе с таким выражением, с каким родитель поучает неразумное чадо. –Мы – творцы миров, а это – разрушение, - веско проговорила она.

- Но только так лес способен обновляться, избавляться от изгнившей плоти и давать жизнь молодым росткам…

- Жизнь росткам дает свет.

- Молния и огонь – тоже свет, Альге! – воскликнула Элхе, но подруга не слушала ее, занявшись переделкой травы и живности, прячущейся в зарослях. Свет, который несла в себе Альге, не терпел соперников.

Трава налилась ровным изумрудным оттенком: стебелек к стебельку, ни сухой былинки, ни дерзкого одуванчика, пробившего ровный гладкий ковер клонящихся в одну сторону листиков.

Элхе протянула руку: слишком  шелковая, трава порождала мысли скорее о надгробном покрывале, чем о живой земле. И, похоже, не одна Элхе почувствовала ее неестественность: склон холма поспешили покинуть бабочки, кузнечики, дрозды и мыши, только что сновавшие вокруг.

Увидев это, Альге на миг задумалась.

Она сделала короткий жест рукой – и по траве забегали оленята, зайцы, бурундуки и лисы – все одинаково  веселые и пушистые, одинаково задорно подпрыгивающие, двигаясь по ровным, будто вычерченным кругам.

- Или вот так… - Альге пошевелила рукой, звери исчезли, вместо них траву испещрили яркие цветы,  изумительно прекрасные, источающие изысканный аромат… застывшие мертвой красой самоцветных камней.

Несколько раз поляну заполняли то  животные, то цветы, пока  Альге не остановилась в выборе, разделив склон холма на равные части, одну из которых усеяли цветы, больше напоминающие бриллианты, а другую – звери,  смахивающие на заводных кукол.

Элхе в растерянности и недоумении заглянула в глаза подруги.

- Ты шутишь? Давай поскорее вернем все как было...

- Шутки слишком неопределенны и неоднозначны, - с серьезностью проговорила Альге. -  Никогда не поймешь, сколько в них от света, а сколько – от иного…

- Иного? Почему ты говоришь об ином с такой странной интонацией? – Элхе помахала перед носом рукой, безуспешно пытаясь прогнать слишком навязчивый аромат слишком ярких цветов.

- Все, что не есть свет, – зло. Ты поймешь это, сестра. Взгляни, как прекрасен мир, в котором правит один лишь свет!

- Альге… - Элхе с тревогой заглянула в глаза подруги. - Полнота жизни требует соприсутствия разных сил, я убедилась в этом, когда пробовала творить, замкнувшись только на одной лишь себе…

Элхе потянулась душой к линии горизонта, за которую не доставали лучи застывшего светила. Там – она почувствовала это – жались в страхе  создания, так и не дождавшиеся в положенный час утренней зари. За горизонтом царила тьма, развеиваемая лишь слабыми огоньками звезд. Элхе зачерпнула из темного дремотного ночного неба. В руках ее заколыхались темнота и прохлада, даря передышку уставшим от яркого сияния глазам и горящим щекам.

- Давай добавим в мир и это! – она протянула Альге  в ладонях озерцо тьмы. – Пусть переплетутся, смешаются, породят бесчисленные сочетания, и тогда…

- Скверна! Грязь! – не дав договорить, Альге в ужасе оттолкнула дар подруги и зашагала, глядя прямо перед собой, не сворачивая. Земля, покорная ее замыслу, ложилась перед девушкой ровнехонькой гладью, и Альге ступала дальше и дальше,  изливая в мир потоки света, переполняющего ее душу.

Элхе поняла, что Альге не видит больше ни ее, ни того, что могло бы придать миру движение и переменчивость. Мир в глазах Альге был затоплен всепоглощающим торжествующим сиянием абсолютного света. Нерушимый порядок; заранее предопределенная судьба; путь, который невозможно выбрать и с которого невозможно свернуть. Мир,  лишенный возможности измениться, ибо достиг… нет, Элхе не могла назвать это совершенством. На языке вертелось другое слово: «смерть». Но и смерти не было в том, что никогда по-настоящему не жило.



***

Неколебимое упорство Альге, переиначивающей мир, гнало Элхе прочь. Она не могла более находиться среди застывшей однообразной красоты, безликой и слепящей. Она брела к горизонту, дальше и дальше от висящего в зените солнца, туда, где еще водили хороводы тени, где скользили туманы,  придавая призрачную неопределенность очертаниям предметов и будя воображение, где чарующие сполохи падающих звезд перечеркивали небо,  в каждый следующий миг меняющееся волею ветра, облаков и луны.

В этом  мире не было совершенства. В нем порой  встречалась смерть. И боль. И борьба. Но только так могла существовать жизнь, сутью которой было движение и бесконечное обновление.

После той неудачи с Йиргхи Элхе не пыталась больше творить. Живые миры – она теперь отчетливо сознавала это – порождались союзом творцов, подобно тому, как рождались дети. Лишь сочетание различных сил и импульсов могло наделить свободой творение, дать ему собственную волю и возможность выбора.

Постепенно Элхе научилась быть одна. Она лежала на спине, чувствуя, как сквозь ткань платья спину колют сухие травинки, как снуют вокруг букашки, как расцветают ночные цветы. Она смотрела на звезды и  слушала голоса других миров, непохожих, разных,  далеких. Звезды  что шептали о тьме и свете, о том, что еще не родилось, но ждет своего часа, о переплетении теней,  на грани которых рождаются сказки.

И тьма заполняла пространства меж звездами, ласково баюкая и бережно храня огоньки, что рождались в ее сердце. Тьма, в которой не было ничего, и в то же время было все. Из которой можно было бесконечно черпать разнообразие новых форм и жизней – и никогда не вычерпать до конца, ни на толику не уменьшить ее непроявленного богатства.

- Свет рождается во тьме. Всякое Что-то раньше было Ничем… - шептала Элхе, постигая подлинные основы таинства творения. – Во всяком живом мире необходим источник появления нового, такого, чего ранее не было, иначе – не жизнь. Но миру столь же необходимо и закрепление уже явленного, иначе он скатится в хаос…

В бархатном спокойствии тьмы лучились огни. Разные, живые, непохожие друг на друга. Они, казалось, слушают Элхе и подмигивают ей, словно старые знакомые. Девушке отчаянно хотелось дотянуться до  них, узнать, каково там, в далеких мирах. Может быть, в одном из них она встретила бы  кого-то, кто…

Внезапно ей показалось, что из темноты  к ней тянется раскрытая в дружеском жесте рука. Ощущение было настолько отчетливым, что Элхе даже поморгала, не понимая, почему зрение не подтверждает то, о чем так явственно свидетельствуют прочие чувства.

Их снова было  - двое.

Элхе протянула руку навстречу лучащимся в ночи огням, устремилась душой, полными пригоршнями черпая из тьмы и света   – и начала творить.

В новых мирах не  было в них предопределенности, но была жизнь, был выбор и была ответственность. Миры жили.

Волшебство по-прежнему  было с ней, и оно было – ее и чье-то еще. Их встреча была впереди.