Книжные дети. Глава седьмая

Не думаете, что мне отведена в этом повествовании последняя роль. Я уже говорил, я – окно из этого мира в ваше восприятие. Но опустим это и вернемся к тому моменту, когда Айвенго вылетела из комнаты. После молча встал и ушел, хромая и припадая на ногу, Тео, за ним выскользнул я. Увидев сцепленные силуэты, я отступил в тень, тщетно пытаясь распознать, что я чувствую, не было откровенной ревности, не было истерического комка и желания убить Теобальда первым подвернувшимся под руку предметом.
Я любил ее, но в данный момент, именно сейчас, не нужно было бороться. Просто не нужно.
Я шел по предрассветному городу, Ища по наскоро начерченной карте площадь братьев Грим. Каменная кладка отдавала тепло, накопленное за день, а ночная свежесть, в час когда спят даже кошки приятно бодрила.
Это было красивое одиночество. Я словно смотрел на себя со стороны, видел на широком экране свой путь, жесты, движения глаз и губ, нашептывающих слова, произносимые шелковым женским голосом в наушниках. Ритм нарастал по мере моего приближения. Я лишь мечтатель – это диагноз. Моя боль была похожа на вздох, наполненный ледяным холодом, я чувствовал ее взахлеб, я жил ей.
Надо мной нависла вывеска все еще открытого кафе, внутри сидела странная парочка, вдыхая запах восковых свечей, похожих на закрученные рога, улыбалась. Парень подмигнул мне и взял ее за руку. Они поцеловались. Не знаю, почему я остановился и смотрел на них. Не знаю, почему вдруг сорвался с места и убежал. Площадь разверзлась пропастью у моих ног. Посреди журчал, переливаясь мрамором и камнем фонтан с наядами на каменных конях. Их голые тела, стыдливо прикрытые каменными шелками и бархатом, их пустые, лишенные ресниц глаза.
Я слышал их шепот: «Покажи мне значение пребывания в одиночестве…»
Я ждал. Было слишком тихо, ни силуэтов, ни голоса, только глаза, следившие за мной.
«Где ты?» - послал я сообщение.
Мяукнула кошка, скрипнула ставня, на востоке занимался рассвет. Розовый всполох у горизонта сменялся прозрачно-лимонным, после вливался в изумрудный и разражался стеклянно-голубой, уходивший в бархат синевы с неостывшими звездами.
«Вверх» - пришел почти мгновенный ответ.
Я задрал голову и увидел машущий мне тонкий силуэт, стоящий на крыше, поманив меня рукой, он скрылся за выступающим окном с цветочным горшком, лицо его было в глубокой тени.
Обойдя дом кругом, я наткнулся на пожарную лестницу, начинавшуюся у окна первого этажа, легко преодолев пять десятков ступеней, я оказался на теплой крыше, с волнистой черепицей, в щеку мне ударилась ночная бабочка. Я отмахнулся и принялся взбираться выше, к самому коньку. Присев и уцепившись руками, я ждал.
- Эй! – Несмело произнес я, увидев выступившую из-за башенки чердачного окна фигуру.
- Не ожидал от тебя такой смелости. – Его голос заставил меня взвиться на ноги. Выпрямиться я боялся, поэтому стоял, согнув колени и пригнув спину, отведя локти, точно дикий человек, выросший среди лесов, готовый напасть на медведя, покусившегося на его добычу.
Голос. Слегка французское «н» в нос, платиново-розовые волосы и черешневые глаза. Северус легко отделился от приоткрытого чердачного окна. Ветер раздувал занавески, а из-за них пыли звуки заунывной, хрипловатой скрипки, расстроенной, с картонным сердцем.
Я рванулся, желая выхватить меч, но он остановил меня ладонью.
- Я пришел не драться.
Напряжение мое переросло в томительное ожидание, кровь гулко ухала в ушных раковинах, в такт сокращению сосудов.
- Поздравляю с освобождением. – Саркастически поднял бровь он, оперевшись кончиками пальцев на конек крыши.
Проигнорировав насмешку я молча наблюдал за ним. Как он органично сложен, выправлен и утончен, от него пахло аристократией, частным пансионом, дисциплиной и ложной внутренней свободой – хвоя и редкие звезды сквозь ветви. Не огоньки – дыры от пуль.
- Не думай, что тебе удалось обмануть меня. – Вдруг бросил он мне в лицо. Оскорбление оцарапало щеку кошачьей лапой.
- Что? О чем ты?
- Прекрасная игра. Но твой звездный час клониться к закату, не думай, что я не знаю, - повторился он, - твое истинное лицо. Принц Полукровка.
Это роулинговское прозвище ошарашило меня, припечатала ноги к черепице, утяжелило челюсть, приоткрывшуюся и неловко повисшую.
- Я не понимаю… Северус…
- Держись подальше от нее, баскервильский пес. – Бросил он, уходя во тьму, прежде чем раствориться в тумане, добравшемся до самых кромок крыш.
Долго еще стоял я, не в силах что-либо произнести или пошевелиться. Ступор, предрассветная мгла, воздух, хлещущий по щекам и его голос.
«Принц Полукровка…» - долго блуждало еще где-то в затылке, оставаясь фоном моей дороги до дому.
Настроение Северуса резко опустилась на ниже среднего по его собственной шкале. Холод пробирал до костей, оставляя противное послевкусие ветра на языке. Улица спала под ногами, тихонько дыша и посапывая обыденными ночными звуками.
Сердце вдруг часто забилось, оглашая воплем ночную тьму. Открытое окно со столь знакомым цветочным горшком чанных роз, все еще светилось. В горле ощущался невыносимый, лихорадочно-влажный жар, по лицу пробежала полоска тени, тонкий силуэт рванулся к другому краю комнаты.
Он не успел понять, но тело его уже умостилось, лежа за горбами стыков пристроек, наблюдая за девушкой в окне.
Ее имя было – Аннет. Она так осторожно касалась пальцами клавиш массивного, блестящего рояля, отражавшего теплый свет ее сиренево-бардовой комнаты. Звуки, роняемые ее пальцами, долетали до него опавшими листьями. Восторг и сумасшедший выброс адреналина, как удар в лицо, превращали Северуса в единое чувство. У него не было кожи, каждая клетка была нервом, каждая клетка отдавалась сладкой истомой и болью.
Он кончила играть пассаж и откинула с лица светлую прядь, посмотрев на партитуру, быстро переписала несколько тактов и продолжила, пока волшебство ее занятий не нарушил скрип двери.
- Аннет, тебе нужно поспать хоть чуть-чуть. – В ее комнату вошел высокий молодой человек и нерешительно замер у порога.
- Мне все равно не уснуть, завтра концерт, а мое произведение словно сон. Неуловимое, не раскрывшееся до конца.
- Оно очаровательно. – Тот улыбнулся и приобнял ее плечи. Северус сжался от боли, слезы текли по внутреннему лицу, обжигая кислотой. – Ты выступишь превосходно, ведь я буду там.
- Ты просто мой ангел-хранитель. – Сколько нежности было в ее взгляде, сколько боли испытывало его сердце.
Они вышли, погасив свет. Но он не мог заставить себя уйти, не мог покинуть край обетованный, где светило не его солнце и жило не его языческое божество.
Я сидел на колоне, служившей некогда сценой для появления Айвенго и тихо ждал. Придя на час раньше, я тихо слушал звуки солнца, проливающегося сквозь прорехи в потолке. Все вокруг спало, тихо ожидая появления голосов, смеха и плавных движений.
Говорят, что люди видят, когда нам больно, как бы мы ни старались скрыть боль улыбкой, смехом, гневом… Ложь. Люди хотят видеть, что нам может быть больно, жаждут обладать всесильным знанием того, что могут причинить нам боль.
Есть те, кто не верит в боль. Они валяют дурака с нашей болью, и мы, прости нас Бог, позволяем им это, наслаждаясь болью, причиненной ими.
Я был Принцем Полукровкой. Никем, кого все презирали и ждали. Я был тем, кто должен был стерпеть боль.
Первым пришел Тео. Мы обменялись рукопожатиями. Повисло молчание, я понял, что он знает, что я все видел.  Словно пуля к виску застыла на середине полета.
Он наигрывал что-то на своей возлюбленной гитаре, наполняя дрожью мое существо. Он принял это соперничество без колебаний. Хуже того, он был уверен, что победит.
Они подтягивались довольно медленно, не заботясь о времени, тягучем и сладком.
Джаспер толкнул меня в плечо и бросил многозначительный взгляд на Скандра. Я покачал головой и не стал вдаваться в объяснения.
Она появилась внезапно, сразив нежной женственностью облика, пронизанного летним ветром. Юбка чуть приподнялась и, досадливо придержав ее рукой, Айвенго спрыгнула с перил, взвив в воздух клубы дрожи.
- Добрый день. – Она усмехнулась, показав, что знает, как восхищенно мы на нее смотрели. – Думаю, нам стоит выйти на воздух. – За спиной болтался набитый рюкзак со значками и брелками всевозможных форм.
Мы расположились на вершине холма и расстелили большую клетчатую скатерть, на которой расположилось огромное количество всевозможной еды.
Скажу только, что несмотря на мое раскрошенное сердце, это был великолепный день. Мы запускали воздушного змея, сбегая наперегонки вниз с холма, теряя туфли и шляпы, мы валялись на траве, дурачась и смеясь, мы болтали и пели, гонялись друг за другом на велосипедах Артурии и Пифагора и просто так, и вели себя как дети, которыми, впрочем, мы и были.
А после, жгли костер, провожая с щемящей грустью, уходящий закат. Моих пальцев вдруг коснулись пальцы Айвенго, и жаркий шепот согрел впалый, покрытый тенью треугольник на моей шее.
- Не грусти. Этот день уже не вернется, но будет следующий, может быть, лишенный одиночества.
А потом она ушла в направлении первой звезды, оставив нас так тихо и непринужденно, словно была лишь призраком или тенью, образованной моим сознанием.
Звонок от Зарксиса заставил ее очнуться от вечернего очарования города.
 Юноша из цветочной лавки, очаровательно улыбаясь, протянул ей изящную белую розу. Она улыбнулась в ответ и стряхнув с юбки тонкие травинки, и побежала, дальше не обернувшись.
Он был странно обеспокоен этим ужином, что-то должно было произойти, что-то на что он не мог дать ответ.
Вновь железобетонный новый мир, путь сквозь панораму города, приоткрытая дверь в квартиру…
Она сидела, опустив голову, разглядывая рыбу на большой овальной тарелке с волнистыми краями и золотой каймой по контуру. Несчастный мертвый глаз двумя кругами забвения устремлял пустой взгляд куда-то в потолок. Зарксис сидел рядом и изредка незаметно сжимал ее руку.
Существо старого закала – мистер Блэк, восседал во главе стола. Сухощав и резок, с длинными мазками теней на длинном лице, особенно под черешневыми глазами, скрытыми тяжелыми веками. Орлиный нос его с шумом втянул воздух, прежде чем он заговорил.
- Зарксис, как продвигается отцовский бизнес? – Зарксис не ждал этого вопроса и, слегка напряженно улыбнувшись,  что-то ответил ему, прикрывая свою беспечность.
Граф Д. был из обедневшего дворянского рода, который ему удалось возродить и вернуть к былому господству среди знати путем развития собственного бизнеса. Он основал могущественную компанию по производству биологического оружия. Ученый ум его не смог успокоиться до той поры, пока не появилась Сильвия Дель Пьеро, властная актриса, ставшая его женой и мачехой юной Алины.
Что-то наплетя о несказанных успехах и научном росте Зарксис замолчал, вновь устремив взгляд на собственную тарелку.
Миссис Блэк улыбнулась, погладив мужа по руке, и строго посмотрела на Аластора, болтавшего ногами под столом.
Все это занудное торжество приправленное соусом итальянской оперы, порядком надоело Алине. Она переглянулась с Юнатаном, сидевшем подле отца, Северус сделал неуловимый знак, что им нужно поговорить. Должен был найтись лишь благовидный предлог оставить глав семейств наедине.
- Зарксис, я знаю, что может быть это преждевременно, но, выполняя волю твоего отца, - Зарксис напрягся, забота мистера Блэка никогда не предвещала свободы, - я хотел бы объявить, в присутствии почтенных семейств, - мистер Альбус встал и поднял бокал, - что намерен обвенчать наших детей.
Северус закашлялся, Алина взвилась с места, опрокинув стул,
- Алина. – сквозь зубы проронил Зарксис, думая о возможности сбежать. – Сядь.
- Сядь дорогая, это не вежливо. – вдруг сказала миссис Блэк и эта фраза добила молчание девушки.
- Вы намеренны? – Гневно спросила она. – Вы уверенны в том, что вам, это удастся?
- Милая, у тебя будет возможность свыкнуться с этой идеей. – Миссис Блэк протянула к ней руку в бархатной перчатке.
- Не трогайте меня! – Она отстранилась, натянулась тетивой лука, смотря в глаза Блэка старшего. – Вы посмели вообразить, что вам удастся втянуть меня в этот акт конформизма, удастся добиться моего послушания? Вы намерены смерить или сломить меня. Вы так жестоки в своем очаровательном неведении добра и зла даже для себя. Ни один человек, живущий и будущий жить на этой земле, не заставит меня повиноваться его решениям!
- Не говори громких слов. Эта удачная партия для вас обоих, твой отец хотел, чтобы ты была счастлива. – Сказал Альбус.
- Состояние моего отца позволит мне жить счастливо в гордом одиночестве с гаремом любовников всех национальностей! –  Остро ответила она, заставив Зарксиса усмехнутся. Северус покраснел, он просто не мог перечить отцу, мог молча свести решение на нет, но не перечить! Нет, его жизнь была распланирована с самого рождения, с самой первой секунды она должна была быть образцовой.
- Вы гнусно считаете возможным распоряжаться моей судьбой и чувствами? Знаете же, я скорее умру, не обижайся, Северус, чем подчинюсь вам!
Альбус обомлел от дерзости пятнадцатилетней девчонки, которую он видел еще в колыбели, держал на коленях на Рождественском вечере когда ей было четыре, которую приютил после смерти отца, на чье обожженное тело он властной рукой накинул черную ткань… Девчонке, обязанной ему слишком многим или почти ничем.
- Тем не менее, моя девочка, тебя врятли спросят.
- Алли – Зарксис попытался удержать ее, но она вырвалась, и убежала прочь, опустив голову, дабы челка прикрыла гневные  слезы.
- Старый тиран! – Донеслось из-за двери.
Юнатан встал и извинившись вышел за ней. Молчание нарушали лишь треск костра, да завывания оперной дивы на старой записи, исполняющей партию Кармен.
Ковры глушили звук истеричных шагов, срывающихся на бег, порывистых, шатких. Она врезалась в воздух, и застыла у перил, оперевшись на них руками, отрешенно смотрела на зеленеющую траву внизу. С зеленых нитей срывались прозрачные капли, искусственная роса, распространяемая кружащимися оросительными системами. На парапет закапали частые слезы, склеивающие длинные ресницы, обрамлявшие невидящие глаза. Обида царапала горло, темное платье открывало дрожащие плечи, пояс перехватывал грудь, мешая дышать. Холод бежал струей воды по позвоночнику.
Встав на парапет, Алина отвела руки назад, смерив взглядом далекий пейзаж, вздохнула терпкую ночную сладость пополам с собственными слезами,  ноги соскользнули и она понеслась лицом вниз с высоты третьего этажа. Глаза в последний миг сомкнулись, не видя собственного удара, собственного поражения. Размозженная голова истекала кровью, обагряющей травинки алой росой, изломы рук перебиты, грудь опадает…
Нет, всего лишь шелковый подклад пиджака касается плеч, да медовый голос сообщает банальность о том, что здесь холодно, что лучше вернуться в дом, что нужно не принимать все так близко к сердцу.
Алина повернулась, уткнувшись в плечо Юнатана, и уязвлено вздрогнув, расплакалась, навзрыд, сжимая пальцами его спину, покрытую шлифованным хлопком лавандовой рубашки. Он машинально гладил ее волосы, вспоминая единственный долгий ночной разговор у дождливого окна, когда из-за врывающихся с ветром капель невозможно было понять, где слезы, а где вода.
На террасу, стуча каблуками вышел Северус, опустился на перила, обнял колено рукой, провожая взглядом машину, ползущую по далекой дороге вниз по склону, среди разрезанных  железнодорожными путями половин леса.
- Прости. – Выдохнул Северус, посмотрев на нее, - я правда ничего не знал.
Девушка слабо кивнула, по лицу Северуса было видно, что ему самому хочется выть.
- У тебя тушь потекла. – Юнатан подал ей платок.
- Спасибо. – Опустившись на перила, Алина протерла глаза, стирая остатки растекшейся косметики.
- Что мы будем делать дальше? – После недолгой паузы спросил Северус, и бросив взгляд на поместье закричал, - убирайтесь! – головы близнецов тут же пропали из виду. Алина невесело усмехнулась, остатки слез все еще клокотали где-то внутри грудной клетки.
- Веселью пришел конец. – Северус убрал волосы от щеки.
- Ты о чем? – Юнатан продолжал стоять, успокаивающе держа руку на девичьем плече.
- Бриан Баскервиль объявил о своем возвращении.
- Что? Баскервили?
- Они не смели сунуться в Западный Эдем уже без малого пятьдесят лет. Память о их предательстве слишком свежа.
- Четверть тысячелетия, большой срок, для того чтобы залечить раны, если бы они не пытались захватить власть.
- Тем не менее, я видел его у могилы Евы. Возлагал лилии, окропляя кровью.
- Их святыня.
- И цветы служат знамением войны.
- Что ему нужно, он знает, что город ему не взять. Тайная война требует присутствия и знания. – Алина уцепилась пальцами за полы пиджака, норовившего въехать с плеч.
- Он ищет Принца Полукровку. – Юнатан потер двумя пальцами лоб.
- Что тебе о нем известно? – Она подняла глаза, вопрос был чересчур быстрым, неоправданно взволнованным.
- Не многое, он сын, родившийся в браке дочери Баскервилей и изгнанного сына Д. Примерно нашего возраста. Тайно вернувшись в город, его семья проживала здесь много лет, еще до нашего рождения, мы не вели за ними наблюдения, это же по вашей части, Северус.
- Ты знаешь его? – Алина впервые за сегодняшний день прямо обратилась к Северусу. Тот кивнул, но имя назвать отказался.
- Мы не можем продолжить Игру. – Сказал Юнатан удрученно. Для него это было игрой, развлечением в знойные летние дни.
- Ерунда! – Айвенго вскочила, глаза вновь пылали тем самым внутренним пламенем, сметающим все на своем пути. – Баскервилей уже изгнали из Эдема раз, изгоним снова. Бриан заплатит за то, что посмел сунуться сюда. Эта борьба не может длиться вечно.
- Что скажем остальным? – Северус оставался холоден, энтузиазм и очарование Алины на него не действовали, хотя противоречивая неприязнь отступила на второй план, уступив место давней дружбе, пронесенной через соперничество и боль.
- Ничего. Продолжим наши битвы, только теперь еще жестче, еще усерднее, они должны быть готовы к тому, чтобы узнать правду, чтобы встретить Баскервилей с блеском в глазах, отраженном льдом клинков. – Заявила она. – Северус, снаряди кого-нибудь следить за Принцем Полукровкой, мне неясны виды Бриана на него, но мы должны знать, что происходит. И сталь. Нам нужна сталь…
- Думаешь, Бриан вернется в поместье?
- Оно сожжено дотла.
- Но не под землей. – Вмешался Северус. -  Баскервили отстроили подземный город, простирающийся на много километров. Мы были детьми, но, ты ведь помнишь. Это их владения, их храм, и мы беззащитны перед их крото-величием.
Общий, подавленный смешок.
- Миром это не кончится.
- Значит, будет война.
Эта фраза зависла в воздухе, ожидающем грозу, предвестник бури – ветер, налетел с севера, принеся грозные облака, заволакивающие низким, твердым потолком.
Первым появился Никки, он осторожно, отмеряя каждый шаг, подошел к Юнатану и дернул его за рукав, взглянув в такие похожие на собственные глаза, он тихо спросил.
- Юнатан, мы что, будем убивать?
Иногда люди говорят слишком жестокие слова, чтобы успокоить. Спровоцировав единожды вспышку страха, легче предугадать его дальнейшее появление и действия человека. Как иммунитет, пережитый страх останется принятым, и вскоре, ты смиряешься с ним, как бы ни был жесток приговор.
- Вы подслушивали? – Юнатан пригладил солнечные вихры на затылке брата, тот смутился, но два, слившихся в единое целое, дрожащее колебание голоса ответили без промедления.
- И немного подглядывали. – Из кашемировых сумерек выступили Аластор и Сириус
- Это низко, - Северус раздраженно отвел взгляд от разодетых в одинаковые костюмы близнецов. Короткие бриджи открывали исцарапанные, бронзовые от загара ноги, воротники рубашек, застегнутые до самого горла, свели галстуки-бабочки.
- Ты не ответил? – Для двенадцати лет Никки был щуплым, с выразительными нежными глазами и детским, жестоким восприятием мира и чувств.
- Если придется – да. – Тот отрывисто кивнул, Алина перебрала ногами, играя с туфелькой, сваливающейся с ноги.
- Значит нас… тоже. – Сириус провел рукой по горлу, не в силах вынести себе приговор.
- Что у вас здесь происходит? – На пороге появился Альбус. Его приход заставил их вскочить и вытянуться, всех, кроме Алины, не удостоившей мистера Блэка своим пронзительным взглядом.
- Твои слова и твой брат убедили меня отложить решение о… – он кашлянул, так как безразличное выражение лица девушки уязвляло его самолюбие, - так сказать на неопределенный срок. Безусловно, я уважаю твою свободу и считаю, что ты должна выбрать свое счастье, так что… - снова запнулся на полуслове, - если твой выбор падет на моего сына, я не стану противиться, хотя, твоя вспыльчивость меня беспокоит.
Сказав это он поспешно удалился, оставив их осознавать сказанное им. Блэк был разочарован, но втайне считал, что поступок был верным.
- Спесивая недотрога. – Северус благодарно улыбался, смотря на девушку.
- Безвольный зануда. – Обмен любезностям был быстр, а после, они уже во всю хохотали, прыгая по площадке и хватая за руки то Юнатана, то кого-то из младших.
- Какое счастье, защищать свою свободу и добиться успеха. – Сказала она, положив руки на плечи Никки, тот покраснел.
- Ах да, Юнатан, - в глазах Айвенго плясали огоньки странной эмоции, напоминавшей упрек и веселье одновременно. – Ты пошел против правил священной войны. Хлороформ я могу простить, но то, что в меня выстрелил твой брат – врятли.
- Я… - Юнатан защищаясь улыбнулся, осознавая, что спорить бесполезно.
- Это я приказал. – Выговорил Никки, опустив голову.
- Что? – Аластор посмотрел на него сверху вниз. Раскинув руки, он замер на парапете, балансируя на грани полета и падения.
- Я приказал похитить Нэмо. Я знал, что ты придешь за ним, я видел, как ты смотришь на него. – он встал на цыпочки, приблизившись к ее уху. - Прости, Айвенго, я обжег тебя своим обожанием.
- Никки. – Она убрала локон с его лица, почти материнский жест. – Обещай, что это в последний раз. Хорошо?
- Обещаю.
Но договорить Никки не дали, Юнатан присвистнул услышав смущенное «как ты смотришь на него», Северус фыркнул, близнецы же, переглянувшись, захохотали, держась за животы.
- Что вы зубоскалите, шакалы? – Она гневно повернулась к ним. Их жесткие смешки вспарывали воздух огненными искрами, кололи глаза и прожигали веки.
- Девочка влюбилась. – Юнатан потрепал ее по щеке, за что тут же чувствительно схлопотал по протянутой ладони. – Поверить не могу, у тебя наверно сердце прыгает сейчас?
- Из надежных источников известно, что у меня его нет. – Выговорила она, покраснев до мочек ушей, в которых блестели капельки сережки.
- Юнатан, - Северус иронично посмотрел на парня. – Разве ты не видишь, это интеллектуальная любовь. Она размягчает мозг. Нежные чувства вредят войне, ты глупеешь, даже люди Юнатана смогли схватить тебя, не говоря уже о том, что приказы отдал Никки.
- Ах так! – Это был вызов, надменно брошенный вызов. – Чувствую, Северус, тебе мало досталось тогда от Шерлока, стыдно, тренироваться всю жизнь и проиграть новичку. У тебя усталый вид, бессонница? Нет, еженощно караулить балкон Аннет Винтер, которая старше тебя на семь лет, – Северус прикусил язык, покраснев до корней волос. – А ты, - она разъяренно посмотрела на Юнатана,  - сколько ты уже вокруг Констанции хвост пушишь? Думаешь, не заметно?
Разом наступила оглушающая тишина. Даже близнецы заткнулись.
- Думаешь, только ты в курсе той любви – цугцванг? Инцест, разрушивший семью. – Северус знал в себе эту подлую черту, использовать информацию, какой бы личной она ни была, насколько больно ни было бы, как ни были они близки… Айвенго похолодела, изломанно приблизившись, отвесила ему оплеуху.
- Не смей говорить что-либо о моей семье. Не твое собачье дело.
- Могу не о семье, - осклабился он, зная, что ей больно, - А как же твой паж? Теобальд Бриар? А милый Шерлок, знаешь, что я ему сказал? Я всего лишь назвал тебя Заносчивой недотрогой, как он был взбешен.
- Это преданность, не более. – Она нахмурила брови. – Он – мой кузен.
-  Да-да, а Нэмо, на которого ты «так» смотришь? Тоже преданность? – Он смерил Алину полным торжества взгляда, он был мерзок, в своем стремлении уколоть больнее. Слишком давно они знали друг друга, слишком много старых шрамов зализано. Юнатан повторял «Довольно Северус», но тот и не думал прекращать.
- И наконец, милый маленький Никки, которому ты умудрилась разбить сердце. Дважды.
Никки побледнел, сжал руки в кулаки и… разбил Северусу нос. Кровь теплым потоком хлынула из разорванных капилляров, побежала по стенке носа, и стекая по коже, обагрило его губу. Красное вино не могло сравниться с той терпкой каплей, скатившейся в смеющийся рот.
Никки трясло, он смотрел на сползшего с перил Северуса сверху вниз. Взгляд жертвы, ставшей на миг палачом, идеальное оружие уничтожения, точечное бурение скважины безумия в голове.
После он вдруг повернулся, схватил Алину за запястье и побежал прочь, увлекая ее по лестнице вглубь тенистого сада.
- Фарс. – Бросил Северус, зажимая переносицу. Запрокинув голову, он разглядывал редкие, только проклюнувшиеся звезды и распластавшийся по небесной тверди взгляд скрывал уязвленное милосердие, так и не выплеснувшееся прощением наружу.
- Никки! – В третий раз окликнула его Алина. Запястье пережатое его пальцами побелело.
– Никки! Мне больно! – Она резко остановилась, выдернув руку. Он замер, на его лице полыхала странная перемежающаяся лихорадочная краснота. Челка, ниспадавшая на глаза, не давала различить нежданных слез.
- Прошу тебя следовать за мной, - он протянул ей ладонь, послушно его жесту, ее красивые пальцы вклинились в расстояния между его детскими пальчиками, с обкусанным на мизинце ногте.
- Куда мы?
Ответа не последовало, он молча шел сквозь одурманивающе пахшую свежей зеленью и медом, живую изгородь ломоноса, подпирающую хрустальный купол небес. Облаков здесь еще не было, так что прозрачность проливалась на них прохладой. Никки это не спасало, он был весь в испарине. Это смешно, защищаться от девушки, так легко поправляющей волосы, машинально облизывающей правый уголок губ. Это смешно, защищать свое сердце от тепла.
Под ногами хрустела каменная дорожка, на ней иссыхали редкие травинки, пробившиеся сквозь цемент, склеивающий круглые камни. Дорожка вела прочь из сада, за кованую калитку, через луг, наверх.
Под ногами разразилась пропасть, наполненная ароматом диких трав и отчаянных снов гладкого черного пруда, на поверхности которого плавали круглые лист кувшинок, а среди них, щурясь на лунные свет, распустились бархатные кувшинки. За озером простиралась подернутая туманом долина, из которой выступали островки пшеничного поля, да скелет развалин старого Сан Инфанте.
- Как красиво, Никки… - Она не отпустила его ладони.
Они опустились на траву, свесив гудевшие, от мелких царапин ноги вниз, не разжимая рук, молчали, смотря на кромку поля, сливавшегося с стеклянным горизонтом, наполненным далекими всполохами остывшего солнца.
Прошло около часа, когда он осмелился заговорить.
- Меня успокаивает осознание того, что существуют такие места.
- Давно ты нашел его?
- Еще в детстве, когда умерла мама, я часто приходил сюда, думаю, ты помнишь.
- Да. – Она рассеяно кивнула.
- Здесь ощущаешь себя частичкой этой красоты, которую изо всех сил нужно оберегать от чужих глаз. Но странно, я знаю, что когда умру, то все это останется, несмотря на то, что я не смогу оберегать, и эти кувшинки, и черную гладь, и поле… Оно будто бы будет хранить память обо мне, это место… - Он замолчал, сглотнув комок в горле.
Маленький кусочек его самого растворился, затерялся в глубине черного пруда, созерцая лунную дорожку, проплывающую осколками света сквозь ресницы.
Время плавилось на плечах Айвенго (пиджак Юнатана так и остался на мраморных перилах террасы), время дрожало в волосах Никки, чуть менее всклокоченных, чем обычно.
- Ты одинок, Айвенго?
Вопрос медленно поплыл к кромке дышащего небосвода. Это была его первая любовь, после которой осталась лишь лечащая раны дружба или только участие… Временное принятие и понимание.
Это была его ужаснейшая любовь. Она ранила близостью и охлаждала враждой. Разрываясь на части автономных мыслей, затуманенных природными звуками нарастающей грозы.
Дождя все не было. Земля перестала дышать, замерев в его ожидании, но нет, вспышки молний, стрекочущие в сухом воздухе, громовые раскаты, сотрясающие небесную твердь.
- Я не имею права в этом признаваться, - она повела плечами, -но…я никогда ни в ком не нуждаюсь, я могу только мечтать о том, чтобы нуждаться в ком-либо. Мне дозволено слишком много, слишком много дверей открыто, слишком много путей отступления…
- Ты боишься потерять себя, привязавшись к кому-то?
- Боюсь быть чьей-то.
- Но ведь привязаться или любить, это не значит быть чьим-то, это значит быть с кем-то. – Никки очень внимательно посмотрел в ее глаза.
У нее была привычка говорить, смотря вдаль. Собеседник оставался невидимым для нее, его практически не существовало. Он растворялся в сказанном, абсорбируя ее мысли и словно бы ища ее взгляда, ища отражения в глазах.
- Поменяв формулировку, легко воспринять сказанное иначе.- Пожав плечами, она снова устремилась всем существом на горизонт, в точку, что всегда остается неизменной.
Иногда легче смириться с тем, что меняется жизнь, а ты остаешься неизменным. Прекрасное чувство грусти, охватывающее тебя сравнимо с дальним плаванием в открытом море, под беззвездным небом в маленькой шлюпке. Запасы воды на исходе, но все еще легко дышится, все еще по силам, но нечего менять…
- А ты, Никки? Ты одинок?
- Одиночество должно болеть. Я же не чувствую боли, я слишком слаб. Знаешь, нужно быть очень глупым, чтобы так часто подниматься, и идти разбитым и расколотым, сквозь все мои падения. – Невесело усмехнувшись, он будто бы поправил уменьшившуюся дистанцию. – Но я знаю одно, это ужасно, когда одиночество затвердевает ледяной коркой на сердце.
- Красивая метафора. Люди чувствуют душой. Но сердце все равно продолжит биться, оно автономно.
- Автономно продолжит приносить боль. Заключил Никки.