Неожиданный папочка

   

   Едва я вошла в помещение редакции, как меня тут же выловила секретарша главного редактора.
   -Галя, Горыныч жаждет тебя лицезреть!
   -Не знаешь, по какому поводу?
   -Нет, не знаю, но по настрою, он сегодня благодушен, так что доспехи не пригодятся.
   -Спасибо, сейчас припудрю носик и буду.

   Горыныч, несмотря на прозвище, был добрейшей души человек. Это был мудрый и опытный руководитель, который пережил не одного руководителя района и все его ценили, хотя были порой с  диаметрально противоположными взглядами.  Меня немного озадачил этот вызов, и я предполагала, что Горыныч вновь будет журить за последнюю статью, где я довольно нелестно прошлась в адрес руководства района.  Но я была крайне удивлена началом разговора с Юрием Ивановичем, который, когда я вошла, по интеркому заказал секретарше кофе и печенье, что означало, что разговор будет долгим.
   -Галя, как самочувствие? Дело в том, что я хочу тебе доверить одно крайне важное поручение и мне совсем бы не хотелось, чтобы ты его оставила на полпути, как было недавно.
   -Юрий Иванович, самочувствие прекрасное, я готова к бою.
   -Боя не предвидеться, но предстоит довольно нудное и кропотливое расследование, но оно необходимо.  Я нутром чую талант, ну уж, а ты меня не подведи, и разыщи этого самородка.  Вот посмотри видеозапись, - и Горыныч включил подключенный к компьютеру телефон.

   На экране замелькало множество  лиц, а потом возникло одно, которое стояло на эстраде и декламировало стихи, посвящённые матери. Начало стихотворения было пропущено, вероятно, камеру телефона включили не сразу. Но и то, что я услышала, говорило о многом. Стихотворение было поэтичным, в меру лиричным, немного не соответствовало канонам стихосложения, но заставляло всё, о чём говорилось, образно представить и буквально вызывало на глазах слёзы.  Стихотворение было написано в Есенинском стиле, ярко, образно, просто и понятно.
   -Да, чувственное стихотворение, чьё оно? - спросила я, обращаясь к Горынычу.   
   -Я подозреваю, что этого самого человека, который его прочитал на ежегодных читках в Константиново на день рождения Есенина.
   -Как я предполагаю, Вы хотите, чтобы я взяла интервью у этого человека?
   -Вот за это я тебя и люблю, тебе не надо ничего разжёвывать, в корень зришь.  Только есть одно но, никто не знает, кто это и где его искать.  Надеюсь на твою интуицию, рассчитываю, что она тебя, как и меня, не подведёт.  Бери командировку и в путь.
   -Вот те на, поезжай туда, не знаю, куда, привези то, что называется интервью. А может этот человек живёт в Америке, командировка туда?
   -Ну, нет! Туда у меня командировочных не хватит, поезжай пока в Константиново и всё разнюхай, понятно?
   -Есть в Константиново, уже уехала, бензин за счёт редакции.
   -Хорошо. Исчезни с моих глаз, чирей ты мой, на самом неудобном месте, - главреж улыбнулся, упоминая моё прозвище в редакции.

   Заехав на заправку и залив бензина под самое горло, я рванула на родину Есенина.  День рождения поэта был буквально несколько дней назад, и я надеялась, что по горячим следам смогу быстро разрешить свою проблему.  Но, увы и ах, никто из персонала музея не знал этого выступающего, только самая пожилая работница сказала, что видела его и раньше на этой сцене и тоже за чтением своих стихов.  Надеясь отыскать хоть что то, я попросила все имеющиеся видеозаписи последних лет с юбилейных торжеств. Но записей оказалось совсем немного, видеокамеру музей получил только в прошлом году.  Просматривая плёнку, прокручивая её на музейном видаке, мне повезло.

   В прошлом году, тот самый человек, которого мне показал Горыныч, тоже читал свои стихи, посвящённые женщине.  В этих стихах было неявное сожаление о несостоявшейся любви, ирония над собой и над своими чувствами и поражала сила этих чувств о несостоявшейся любви.  Распечатав на принтере наиболее удачную фотографию этого мужчины, я вышла из музея и пошла к обрывистому берегу реки, где села на скамейку. Если честно, то я просто не знала, что мне предпринять в дальнейшем. Никто не знал моего визави, и где его искать, я не знала. Стояла удивительная пора бабьего лета. В воздухе изредка проносились паутинки, в лазурном небе кое-где были кучевые облака, которые таяли по краям, иногда напрочь растворяясь в воздухе. Деревья стояли в золотой парче и только клёны рдели ярко красным цветом с каким-то багровым отливом.

   Искурив пару сигарет, я любовалась видом заливных лугов, далёких излучин Оки, петляющей по этим лугам, и мучительно думала, что же делать.  Рядом со мной на скамейку присел пожилой мужчина в клеёнчатом фартуке, с метлой в одной руке и хитрым самодельным совком, в виде чемоданчика, в другой.  Старчески кряхтя, он достал кисет, свернул козью ножку и закурил.  При этом блеснула отполированная поверхность зажигалки.  В тот момент у меня мелькнула странная мысль, дворник и дорогая зажигалка Зиппо, как-то не вязались одно с другим. В какое-то мгновенье на меня пахнуло приятным ароматом табака.  Нет, это был не просто запах дыма самосада, а именно приятный аромат дорогого голландского табака.  Такой трубочный табак курил один профессор в институте.  А запах этого, был даже ещё лучше, он чем-то напоминал запах табака «Золотое Руно», давно снятый с производства в нашей стране.  Не в силах себя сдержать, я обратилась к дворнику:
   -Что за табак вы курите? Аромат бесподобный….
   -Заметили? – он с хитрецой посмотрел на меня и протянул в мою сторону кисет.

   Безотчётно, я взяла его в руки, и поднесла к лицу.  Из кожаного кисета, который был красиво расшит бисером, на меня пахнуло таким ароматом, который мгновенно напомнил студенческие годы, когда мы искали Михаила Михайловича, заведующего кафедрой, ходя по институту и принюхиваясь, ища его по запаху табака  в коридорах родной альма-матер.  Когда профессор проходил по институту, куря свою трубку, то после этого ещё полчаса в коридорах стоял ароматный запах его табака. Этот аромат так на меня действовал, что я даже свои девичьи мечты связывала с ним.  Я всегда мечтала о герое, от которого должно так же приятно пахнуть. В моих мозгах засела мысль, что только сильный и мужественный мужчина мог курить такой табак, такие ассоциации навевал этот аромат.
   -Я вижу, этот табак напомнил вам о далёком прошлом, наверное, об отце, - сказал дворник, вопросительно посмотрев на меня.
   -Да, вы правы, с единственной оговоркой, что такой табак курил не папа, а один профессор в институте, где я училась.  К слову сказать, ваш табак, пахнет ещё приятнее.
   -Ещё бы! Это творение всей моей жизни, начиная от рассады до сушки листов, с последующим смешением его с донником, черносливом и мёдом. Знаете, в закрытом помещении, аромат моего табака будет чувствоваться  в течение нескольких часов.

   Я ещё несколько раз втянула в себя этот изумительный аромат, исходящий из кисета и вернула дворнику. При этом у меня упала моя сумка и из неё выпал свёрнутый трубочкой портрет неизвестного мне мужчины, который я только что сделала на принтере в музее. Когда это произошло, свёрнутый лист развернулся на земле портретом вверх.  Дворник, глядя на портрет, вдруг сказал:
   -Хорошие стихи этот мужчина пишет. Так за сердце и хватают.
   -А вы что, знаете его?
   -Нет, не знаю, но каждый год с удовольствием слушаю его стихи.  Сергей Есенин видно, его любимый поэт, и он на каждый его день рождения приезжает сюда и читает его, или свои стихи.
   -Господи, где же мне его найти? – со вздохом произнесла, я и глянула на своего собеседника, а потом рассказала ему всю мою предысторию появления здесь.

   Ян Юльевич, так звали моего собеседника, посочувствовал мне, и рассказал, что видел, как этот неизвестный мужчина уехал в Рязань на зелёном такси.  Он был недалеко и слышал, как тот просил отвезти его в город, на вокзал к электричке.  Расстались мы с Ян Юльевичем, как старые друзья и он мне, на прощанье, подарил свой кисет с табаком. Мои возражения, он даже не хотел слушать, заявив, что табака у него хватит до конца жизни, а кисет у него точно такой есть ещё.  Заодно, он рассказал мне свою историю появления в Константиново.  Родился он и вырос в Москве, но родители были родом отсюда, вот ему и достался по наследству родительский дом. Когда Ян Юльевич, ушёл на пенсию, он переехал с женой сюда, оставив квартиру детям. Здесь действительно прекрасная природа, изумительный воздух, грибы, ягоды и прочие деревенские прелести.
   Подлатав ветхий дом, они с женой решили остаток дней провести здесь, на родине своих дедов и прадедов.  Дворником, Ян Юльевич нанялся от скуки, так как привык быть всегда деятельным, а два его высших образования не мешают ему, как он выразился, честно и добросовестно, выполнять эти обязанности.  Обменявшись телефонами, мы расстались, и я помчалась в Рязань, искать таксиста, с надеждой выведать у него, куда испарился интересующий меня человек.

   Ян Юльевич, сказал, что моего мужчину, которого я искала, увезло зелёное такси с шашечками. Это облегчало задачу, ибо если бы его увёз бомбила, то найти его было просто невозможно. Начав поиски с ближайшего таксопарка, мне дико повезло.  Находящиеся в таксопарке таксисты сразу сказали мне, кто был два дня назад в Константиново. Это некий Володя, только у него в парке зелёная машина, но он сегодня, к сожалению, в отгуле. Это меня воодушевило, и я прямиком отправилась в отдел кадров за адресом. Но это оказалось невыполнимой задачей. Цербер из отдела кадров таксопарка, никак не хотела давать его домашний адрес, ссылаясь на пункт должностной инструкции, запрещающей это делать.  Все уговоры ни к чему не привели, и я уже решила приехать сюда завтра, когда Володя придёт на работу, но неожиданно всё благополучно разрешилось.  Его адрес знали все таксисты, так как это было практически рядом с таксопарком.

   На мой звонок, дверь открыла женщина, которая долго не хотела понять, что мне нужно от её мужа и, убедившись, что я не на счёт каких-то алиментов, наконец, Впустила меня в квартиру и разбудила спящего Володю. Он вспомнил того пассажира и рассказал, что отвёз его на вокзал, где он должен был сесть на электричку. Пассажир даже говорил Володе, куда он едет, и он мучительно вспоминал название этой станции. У меня с собой была карта области, и я начала называть все станции подряд, и Володя, наконец, вспомнил, куда собирался поехать его пассажир. Поблагодарив отзывчивого таксиста, я ринулась в новую неизвестность. Я была как гончая собака, почуявшая горячий след зверя.  Что-то подсказывало мне, что я найду этого неизвестного поэта, из-за которого возникло столько хлопот.

    Крутояр, куда послал меня Володя, было когда-то большим селом, но со временем оно захирело и выживало в настоящее время только за счёт москвичей, которые скупили дома под дачи. Сейчас большую часть жителей села составляли приезжие.  Эту историю поведала мне сердобольная старушка, сидевшая на скамеечке у крыльца своего дома и греющаяся на солнышке. Я остановилась возле неё и попросила дать попить.  Старушка шустро сходила в дом и принесла ковш холодной, как лёд, воды.  Я удивилась этому, а оказывается, старушка хранила воду в холодильнике, так как была большая любительница именно холодной воды. Постепенно у нас с ней возник задушевный разговор.  Видно старушка соскучилась по общению и непрерывно тараторила, перескакивая с одного на другое, то про свои болячки, то про историю села, то про красоты  окрестностей вокруг села.

   Я ненароком спросила, что может, учитывая красоту мест, здесь живут и творческие люди, художники и писатели.  Брошенный пробный камень дал такую волну, что я уж хотела прервать фонтан излияний, как вдруг старушка произнесла фразу про приезжего москвича, который пишет стихи и даже иногда выступает с ними в концертах местной самодеятельности. Не проявляя открытого интереса к этой личности, я позволила с некой долей сарказма отозваться о деревенском поэте.  Реакция старушки была поразительна.  Она с такой теплотой в голосе рассказала мне историю про этого человека.  Что всё-то он умеет: и плотничать, и столярничать, и слесарничать.  И всем в селе безотказно помогает по многим вопросам.  Узнала я у старушки и точный адрес, где живёт этот местный поэт.  Тепло распрощавшись с говорливой бабусей, я поехала искать названный мне адрес.

   Это оказалось на соседней улице.  Когда я подъехала к калитке и заглушила мотор, то услышала тихую музыку, раздававшуюся из сада.  Это был современный романс на стихи Рубашкина, что автоматически относило хозяина дома к моим друзьям, я тоже была неравнодушна к этому романсу.  На заборе у калитки была кнопка звонка и я, мысленно перекрестившись, нажала на кнопку.  На звонок вышел бодрый старичок, с молодёжной причёской на голове, в виде длинного пучка волос, стянутых на затылке резинкой.  Он внимательно поглядел на меня, и, улыбнувшись, произнёс:
   -Вы ко мне, милая дама? Не имею чести быть с вами знаком.
   -Да, к вам.  Я корреспондент областной газеты, меня зовут Галей, отчество пока не заслужила, а вообще-то Александровна.
   -Проходите. А меня Александр Алексеевич, но это как-то не прижилось в народе и меня кличут сокращённо - Сан Сеич.  Так что вас привело ко мне?
   -Ваше выступление в Константиново. Редактору так понравились ваши стихи, что он направил меня к вам, в надежде заполучить материал для газеты.
   -Ваш редактор романтик, это теперь редкость.
   -Почему Вы так решили?
   -Хотя бы потому, что он прислал вас. Только романтику могут приглянуться мои стихи.  Литературные критики разделают их под орех.
   -А мне тоже понравились те, что вы читали в Константиново.  В ваших устах романтик, звучит как что-то ужасное.
   -Это не в моих устах так звучит, а так считает всё телевидение, с самого утра до самого вечера, крутя глупые сериалы,  или бандитские разборки, оболванивая всех и вся.
   -А вы знаете, я с вами соглашусь, но не потому, что хочу к вам подлизаться, а потому, что действительно с экрана этого ящика, романтика стала казаться чем-то нарицательным.
   -Выходит вы с редактором одного поля ягоды.
   -А вы снова правы, он относится ко мне, как к родной дочери, это знает вся редакция, которая лично мне присвоила прозвище – чирей.
   -Ох, извините старого дурака….  Проходите, не в воротах же будем говорить о возвышенном.
   -Да со мной и такие случаи бывали….

   Хозяин не повёл меня в дом, а предложил пройти в сад, ибо погода была для этого времени года просто изумительно тёплой. Такую почему-то было принято называть бархатной. В саду стояла беседка со столом и садовыми скамейками. Он извинился и попросил меня чуточку посидеть в одиночестве и послушать, о чём шепчутся деревья.  Он вернулся буквально через пять минут, неся поднос, уставленный приборами и снедью для чаепития.
   -Вы какой чай любите, чёрный или зелёный? А может кофе?
   -Буду очень признательна за чашечку кофе.
   -Ноу проблем, - сказал он с чисто английским произношением.
   Взяв шнур от кофеварки, он, кряхтя, полез под стол.  Я удивлённо смотрела на это, но когда он, чертыхаясь, воткнул вилку кофеварки в розетку, установленную под крышкой стола, мне всё стало понятно, и я рассмеялась.
   -Что вас так рассмешило?
   -Да я вначале ваших действий подумала, что вы решили под столом более внимательно рассмотреть мои коленки, учитывая мою мини юбку.  Извините, не сразу поняла смысл ваших манипуляций с вилкой от кофеварки.
   -Скинуть бы лет тридцать, тогда ваши ножки наверняка бы привлекли моё внимание, но это бы я сделал так, чтобы вы и не  заметили.
   -Да вы - старый ловелас!
   -Старый, да! Но уже не ловелас, - произнёс он, с каким-то скрытым сожалением.

   Я начала расспрашивать моего собеседника, когда он начал писать стихи и что его на это побудило, много ли у него стихов. Ответ Сан Сеича, честно сказать, поразил меня. Стихи он пишет с детства, и их у него целая тетрадь в четыреста страниц, но таких, какие можно читать широкой публике не так уж много, большинство стихов - это посвящение кому-то к какому-нибудь юбилею или просто празднику.
   -Ну, это уж, извините, не вам судить, о качестве стихов….  Можно взглянуть на них?
   -Пожалуйста, сейчас принесу ноутбук, они у меня в нём. В тетради вы всё равно ничего не поймёте, слишком уж гениальный почерк, как говорила моя учительница русского языка. А вы пейте кофе, и рекомендую вот эти круасаны, пёк сам.
   Кофе был изумительным, и я уже несколько минут буквально глотала слюни, пока чашки наполнялись из кофеварки, распространяя приятный аромат.  Круасаны  были сделаны из отличного слоёного теста и такими воздушными, что буквально рассыпались во рту. Начинкой в круасанах была круто сваренная сгущенка, имеющая необычный кисловатый вкус.  И кофе и круасаны были очень вкусными, и когда пришёл хозяин, я не преминула ему об этом сказать, но он не обратил внимания на мои дифирамбы о качестве выпечки, а включил ноутбук и предложил мне самой полистать страницы и почитать стихи.  А сам, чтобы не мешать мне, собирался перебрать старые фотографии, лежавшие на столе, в пластиковом мешке.

   Стихов было много, но это были стихи, посвящённые каким-нибудь юбилеям на работе или конкретно кому то, но были и чисто лирические, которые просились в отдельную книгу.  В этих стихах было явное подражательство поэзии Есенина, я бы даже сказала не подражательство, а влияние.  В некоторых стихах была такая пронзительная чувственность, что вызывала невольные слёзы.  В тоже время в стихах сквозило несовершенство стиля, даже нарушение канонов стихосложения, что вызвало мой вопрос к автору.
   -Сан Сеич, а какое у вас образование?
   -Основное, это высшее техническое, но ещё юридическое и высшая партийная школа, во времена моей молодости карьера была невозможна без этого.
   -А вы что, были во власти?
   -Нет, скорее чиновник, просто обыкновенный технический менеджер, или переводя на русский язык - главный инженер одной из отраслей страны.
   -Это чувствуется в стихах….
   -Но значительно больше в прозе.
   -А вы что, и прозой увлекаетесь?
   -Грешен, можете посмотреть в том же компьютере, но если честно, то из меня не получился ни поэт, ни писатель. Просто я этим занялся от скуки, когда меня хватил инсульт, и я ничего другого делать не мог, а сидеть без дела не моя стезя.

   Во время этого разговора я как-то отвлеклась от экрана монитора и бросила взгляд на стол с фотографиями, которые лежали большой кучей. Среди этого развала, на одной из фотографий было женское лицо, показавшееся мне знакомым, но было видно только часть лица, и я обратилась к Сан Сеичу.
   -Можно взглянуть. Кто это, вот на этой фотографии?
   -Это моя близкая знакомая.
Я достала из кучи заинтересовавшую меня фотографию и чуть не вскрикнула.  На фотографии была моя мама, она улыбалась, глядя в объектив, буквально лучилась счастьем.
   -Какое одухотворённое лицо, - нашлась я, отвернувшись от собеседника, чтобы скрыть своё волнение.
   -Да, а какое красивое….  И знаешь, что удивительно, при этой красоте, она ещё и очень умная женщина.
   -А можно глупый вопрос?
   -Корреспонденты редко задают такие вопросы, рискни….
   -А что вас связывает с этой женщиной?
   -Курортный роман.
   -Спасибо, что не соврали. Можно я закурю?
   -Да ради бога, вон садись на качелях и дыми на здоровье.

   Моё лицо буквально пылало и я, не смотря на Сан Сеича, пересела на качели и задумалась.  В голове был отчаянный сумбур.  Мысли перескакивали с одного на другое, и я никак не могла сосредоточиться.  Когда мама ещё была жива, я не раз пыталась узнать у неё про своего отца, но она всегда уходила от этого.  Только однажды она проговорилась, что он был инженером, но увлекался  альпинизмом и разбился в горах, буквально за неделю до свадьбы.  Они даже не успели зарегистрировать свой брак.  В последующей жизни мама так и не выходила замуж, и у неё никогда никого не было, хотя мужчины во все времена активно старались покорить её сердце.  Я не раз удивлялась тому факту, что в доме не было фотографии моего папы.  Мама всегда говорила, что у них с отцом был скоропалительный роман, и они даже не успели сфотографироваться.  Ко мне на качели подсел Сан Сеич.

   -О чём это ты Галина Александровна так глубоко задумалась?
   -О превратностях судьбы.  Вы можете мне рассказать о курортном романе с этой женщиной, что на фотографии? Чтобы понять вас, мне нужен ваш рассказ о чём-нибудь, ну хотя бы вот о той женщине, тогда я смогу с определённой долей достоверности описать ваш характер и написать о вас очерк, который просил редактор.  Гарантирую, что ни одного факта из вашего рассказа в очерке не будет.
   -О как! Своеобразный подход к интервью, но мне он нравиться. Это примерно, то же самое, что скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты.    
   -Вы правильно поняли….
Сан Сеич внимательно посмотрел мне в глаза и произнёс:
   -Репортёрам редко можно доверять, но мне хочется вам верить. Ну что ж, будь, по-вашему, я расскажу эту историю, которую сам не разгадал до сих пор.

   Мне тогда было около тридцати лет, и вот однажды, когда я уходил в очередной отпуск, профком предложил мне туристическую путёвку на Кавказ, посетить Архыз, Тиберду и Домбай.  Причём никаких подробностей мне не рассказали, так как и сами профкомовцы их не знали.  Путёвка была горящая и мне её дали вообще бесплатно, как производственное поощрение.  Прибыв на место, я узнал, что нужно пешком преодолеть три перевала и до Домбая наша группа должна дойти пешком. Как оказалось, примерно в таком же неведении, как и я, были и остальные члены группы.
   Никто из нас не знал предварительных условий тур поездки.  Поэтому одежда, обувь и остальная экипировка туристов не соответствовала тому, с чем нас познакомили в местном туристическом агентстве.  Пришлось срочно менять шпильки и модные туфли на кеды.  Группа была настолько разношёрстной, но, в основном молодёжной и поэтому никто не отказался от путёвок и все решили идти в горы.  В результате, мы пошли в поход, кто в шортах, кто в мини юбке и лёгкой верхней одежде.  Тогда тур индустрия в нашей стране была на зачаточном уровне, и никакой информации о туре абсолютно не было.  Туризмом, в основном, люди занимались самостоятельно. В общем, мы пошли в горы, кто, в чём был, и даже инструктаж по технике безопасности был поверхностный и до минимума лаконичный.

   В первое время похода всё было предельно просто, идти в горы казалось лёгкой прогулкой.  Но чем выше мы взбирались в горы, тем тяжелее было подниматься.  И рюкзак с сухим пайком и минимумом вещей уже не казался таким лёгким, а оттягивал плечи  и под лямками появлялись стёртости кожного покрова на плечах.  Да и тропа становилась всё круче и круче и мы всё чаще просили проводника остановиться и отдохнуть, привести в норму дыхание.  Постепенно всё сильнее и сильнее сказывалась разреженность горной атмосферы.  Проводник, видя, как многие из нас сильно устали, успокаивал, говоря, что до перевала осталось совсем немного.  Всё чаще и чаще стали попадаться островки снежного покрова, а иногда мы шли по рыхлой снежной каше.  Несмотря, что ярко светило солнце, те, кто был в шортах, стали невольно ёжиться от холода, особенно когда тропа пролегала в тени скал.  Постепенно исчезли деревья и кустарники.

   Наконец, мы вышли к перевалу.  Это была широкая седловина среди горного массива, покрытая изумрудно-зелёной травой, с миллионами цветущих тюльпанов, самых разных оттенков.  Там были и белые, и чёрные, и красные, и сиреневые.  Проще сказать, что там были тысячи оттенков, которые поражали глаз своим разнообразием.  А рядом, у самой кромки альпийского луга лежали огромные сугробы  ослепительно белого снега, рядом с которым цвели тюльпаны.  Все стали доставать фотоаппараты и фотографировать эту неземную красоту.
   Проводник привёл нас к скале, возле основания которой, из скал пробивался родник удивительно чистой и такой холодной воды, что ломило зубы.  Это меня поразило, что на вершине горы, на высоте более трёх тысяч метров бьёт родник.  Ведь, чтобы поднять воду на такую высоту, необходимо давление в подземном озере, у подножья гор, не менее трёхсот атмосфер.

   Вот у этого родника и был сделан привал с обедом из тушёнки с хлебом, которые мы запивали родниковой водой.  Высоко в горах, после трудного подъёма, эта еда казалась удивительно вкусной.  Однако долго отдыхать проводник нам не дал, он всё чаще и чаще посматривал на окружающие нас со всех сторон горные вершины, которые постепенно окутывали зловещие облака.  Буквально, за несколько минут погода резко изменилась.  Солнце скрылось в какой-то пелене, налетел резкий, пронизывающий до костей ветер, с мелкой снежной крупой, секущей открытые участки тела.  Кто имел, тот стал натягивать более тёплую одежду, но у большинства ничего не было.  Те, кто был в шортах, то на них было страшно смотреть.  У всех посинели коленки, став буквально багрово-синими от холода.

   А ветер между тем, всё усиливался и усиливался, порой порывы были такими, что валили с ног, благо, что ветер дул нам в спину.  В какое-то мгновенье, в той стороне перевала, откуда мы шли, возник мощный вихрь, который прошёл по диагонали седловины, срывая лепестки тюльпанов и унося их куда-то под облака.  Столб вихря, дойдя до нас, ударился в отвесный утёс и разрушился.  На нас посыпались мириады лепестков, которые ветер больно швырял нам лицо.  Все буквально растерялись от такой мгновенной смены погоды.
   Проводник, видя наши удручённые лица, пытался нас приободрить, говоря, что как только мы начнём спускаться, будет легче.  Но то, что мы увидели, подойдя к кромке, за которой начинался спуск с перевала, повергло нас в шок.  Перед нами был очень крутой заснеженный склон, местами почти отвесный.  Далеко внизу, где не было той непогоды, что была здесь, виднелся крохотный домик турбазы и возле него стадо крошечных баранов.  Проводник пошёл первым, делая зигзаги из стороны в сторону, искусственно уменьшая крутизну спуска.  Буквально полчаса назад снег на перевале был рыхлым и мокрым, а сейчас он покрылся обледенелой коркой, которую приходилось пробивать ногами.  Проводник заставил нас взяться за руки и идти цепочкой шаг в шаг с предыдущим спутником.  Было так страшно, что я заметил, как здоровый мужчина, который весил не менее ста килограмм, даже заплакал, стыдливо смахивая набежавшие слёзы.  Но и остальные были не лучше.  Вот тут мы все поняли, что горы не любят дилетантов и не прощают ошибок.  Нам было непонятно одно, ну мы-то жители средней полосы России, не знали как себя вести в горах, но ведь с нами был опытный проводник, который знал эти горы, как свои пять пальцев.  Но он тоже проявил непростительную беспечность и не взял, ни страховочный линь, ни пояса с карабинами, надеясь налегке проскочить горные перевалы. Ему было лень нести лишнюю тяжесть в рюкзаке.  Ан нет, природа нас поймала на разгильдяйстве, и жестоко наказала.

   В каком-то месте одна из женщин оступилась и заскользила по снежному покрову. Когда она оступилась и упала, её не удержали соседи, и она, упираясь ногами в склон, оставляя глубокий след в снегу, медленно скользила к почти отвесному обрыву, издавая жуткий крик. Ближе всех к ней, из мужчин, был я, и мне ничего не оставалось как, не раздумывая ни секунды, броситься за ней. За счёт прыжка, мне удалось схватить её за руку, которую она непроизвольно держала вверх.  Теперь мы вместе с ней скользили по склону, хоть и я и она, что есть силы, старались упираться ногами и руками в снежный покров, тормозя скольжение по склону.  Но опоры не было и мы с женщиной медленно, но неотвратимо скользили вниз.  Наконец, моя нога упёрлась во что-то.  В этот момент ноги женщины уже висели над обрывом.

   Проводник в это время связывал пояса, снятые с мужчин, делая спасительную для нас верёвку, конец которой бросил мне.  Обмотав руку несколько раз, чтобы ремень не выскользнул из рук, я медленно повернулся на живот и стал пытаться ползти вверх, одновременно подтягивая и женщину, которую попросил не дергаться, боясь, что пальцы руки могут не выдержать нагрузки и расцепиться.  Юбка женщины, пока она скользила вниз, собралась жгутом на животе, открывая все женские прелести, во всей своей наготе, но главное, мешая её подтягивать.  Но, слава богу, она это быстро сообразила и попыталась расправить этот жгут.  Держась за связанные ремни, мы сантиметр за сантиметром продвигались вверх.
 
   Подтащив женщину к себе, я обвязал её руку ремнём и попросил мужиков вытащить её вверх, на тропу, а сам, упершись ногами во что-то под снегом, решил чуточку отдышаться и перевести дух.  Когда женщину подняли, то выбраться одному с помощью импровизированной страховки из ремней было уже значительно проще.  Когда я оказался со всеми, то не смог встать, так дрожали ноги и не подчинялись рассудку.  Кто-то налил мне крепкого чаю из термоса и постепенно я отошёл от шока.  Женщина сидела рядом со мной, не замечая, что сидит голым телом прямо на снегу.  Её стрессовое состояние было ещё больше, чем у меня.

   После этого инцидента, мы, прежде чем пойти дальше, сделали страховочную верёвку из поясных ремней, лямок рюкзаков и даже рвали для этого одежду.  Длина этой импровизированной страховки была такова, что хватила на всех.  Только после этого мы продолжили спуск. Тем не менее, ещё дважды кто-то срывался с тропы, но на этот раз, падавшего человека, спасала страховка, в которую он вцеплялся намертво.  Через некоторое время, снежный покров на склоне закончился и только тогда мы, наконец, раскрепостились и заговорили, а до этого шли, молча, шаг в шаг друг с другом, боясь отвлечься и сорваться.  Посыпались шуточки про голубые прозрачные трусики сорвавшейся женщины, которые были видны в момент падения, про слёзы Николая, про истерику отдельных женщин, которые рыдали и проклинали злосчастную турпутёвку, называя её направлением на тот свет.  Но наши мытарства в тот день на этом не закончились.

   Как только мы спустились в долину, где погода была совершенно противоположна той, откуда мы пришли.  Если наверху в горах бесновалась самая настоящая метель, то здесь, в долине, было душно и непривычно жарко.  Кроме того, мы напоролись на стадо овец и баранов, которые мы видели с перевала.  В тот момент, когда мы приблизились к стаду, к нам с громким лаем бросились кавказские овчарки, которые стерегли стадо.  Пастухов не было видно и собаки с остервенением бросались на нас.  Проводник велел нам всем немедленно сесть на землю и, как по мановению, собаки тут же успокоились и расселись вокруг нас, не давая встать, а если кто-то пытался это сделать, то они, оскалив зубы и зловеще рыча, мгновенно это пресекали.  Кто-то из женщин захотел пописать и намекнул об этом проводнику, на что тот ответил, что делайте это на месте, иначе собаки порвут.

    Женщины сбились в отдельную кучку, делая это предельно медленно, чтобы не злить собак и стыдливо отводя глаза, справляли малую нужду прямо в кругу сидящих, при этом иногда продукты выделения порой текли под соседа, вызывая смех и отчаянье одновременно.  Наш плен  продолжался почти два часа, пока не пришли пастухи, которые отогнали собак и в виде извинения за наши муки, преподнесли нам самодельного сыра, сделанного здесь же, в горах, на сыроваренном заводе, куда они собственно и ходили.  Стоит отметить, что сыр был бесподобным.

   Дойдя до деревянного тесового барака, который именовался турбазой, мы, наконец, закончили мытарства этого дня.  Отправляясь на перевал, кто-то взял с собой, в нарушение всех инструкций, спиртное и сейчас решил поделиться им, повод для этого был более чем достаточный.  Спиртное, после тех стрессов, что мы пережили, было очень кстати, но досталось каждому не более глотка.  Вечером, сидя у костра все расслабились, вспоминая перипетии прошедшего дня, и единогласно решили, что больше ни кто, никуда не пойдёт, ни в какие горы.  Проводнику было поставлено условие, чтобы он нашёл способ известить своё начальство об этом, а мы будем писать о случившемся в газету Комсомольская правда.  В те времена это был действенный аргумент и Руслан, так звали проводника, побежал за пять километров на местный сыроваренный завод, где был телефон.

   Реакция местных туристических чиновников последовала немедленно, утром у турбазы стоял автобус, который отвёз нас в посёлок Тиберда, где для нас была приготовлена гостиница.  С нами провели душещипательную беседу не поднимать газетного шума, ибо это грозило лишить местное начальство существенных источников дохода.  Но наши дамы настолько вошли в раж, грозясь разнести в пух и прах весь этот туристический бизнес, что их было не остановить.  Компромисс был найден, когда нас пообещали немедленно отвезти в Домбай, где мы и проведём весь остаток срока турпутёвки, и где нам создадут нормальные человеческие условия проживания.  Наши требования были немедленно выполнены и нас действительно отвезли в Домбай, где разместили в гостинице академии наук, обеспечив нормальное питание в местной столовой, а не субпродуктами в виде тушёнки и чёрствого хлеба.

   Сан Сеич прервал свой рассказ, обратившись ко мне, сказал:
   -Однако настало время приёма лекарства, да и пообедать не грех, надеюсь, вы, милая дама, составите мне компанию?
   -А у меня есть выбор? – вопросом на вопрос ответила я.
   Мы перешли в дом, и хозяин быстро сервировал стол, сделав всё предельно быстро и со вкусом, не забыв украсить стол букетом  полевых цветов живокось, которые своими ярко-синими цветками и пышностью, мгновенно преобразили процесс приёма пищи в какой-то священнодействующий ритуал.  За сервировку деревенского стола и ненавязчивый, но действенный сервис, я мысленно поставила хозяину жирную пятёрку.  Было видно, что он привык к одиночеству, но не сокращал до минимума свои действия жизненного бытия, а наоборот, украшал их приятными пустяками, что говорило о богатстве его души.  Мне всё больше и больше начинала нравиться эта внезапная командировка, сулящая приятные неожиданности.

   -Сан Сеич, из вашего красочного рассказа, пока не видно банального курортного романа?
   -А вы так жаждете его услышать? Я в этом подозреваю какую-то подоплёку.
   -Сан Сеич, дело в том, что мне лично знакома эта дама на фотографии.
   -А вот это уже интересно, милая девушка.  И я вас не отпущу, пока вы не скажите, как найти эту даму.
   -Обязательно скажу, но пока никак не могу связать воедино ваши приключения в горах и курортный роман.
   -Сейчас всё поймёте, будьте терпеливы.  Когда закончился срок нашего пребывания в горах, то я предложил всем поехать на морское побережье, в район Сочи, погреться на солнышке, покупаться в море.  Но практически никто не изъявил желания поддержать мою инициативу. У одних кончался отпуск, у других не было денег, так что поддержала меня только та женщина, которая сорвалась в горах.  В общем, все поехали по домам, а мы с Валентиной (так звали женщину с фото) отправились к морю.  В Сочи, прямо у железнодорожного вокзала, нас выловила местная жительница и предложила нам снять у неё комнату, приняв нас за семейную пару, приехавшую на взморье. Не раздумывая, мы согласились, так как ни у неё, ни у меня знакомых в Сочи не было, а вдвоём было веселее, да и плата за гостиницу, насколько я знал, здорово кусалась.  Место, куда нас привезла хозяйка жилья, было в пригороде, но зато рядом с пляжем и в наше распоряжение был представлен летний домик в саду.

    О лучшем нельзя было, и мечтать. Смущало только одно, единственная широкая кровать, занимавшая половину маленькой комнатки. Но эту проблему мы одновременно подумали решить с помощью раскладушки.  Смущённо переглянувшись, мы всё-таки согласились на предложении хозяйки, тем более что цена за жильё была, более чем приемлемая, да и нравилось, что мы никому не будем мешать.

   Целый день мы провели на пляже, а к вечеру съездили в город и накупили продуктов и вина.  Вечером крепко выпили, вели пространные разговоры обо всём сразу и ни о чём в частности.   Обычная курортная трепотня, которая  сама по себе оттягивала момент отхода ко сну, который мы так и не решили, забыв взять у хозяйки раскладушку.  Устав сидеть на жёстких стульях, мы перебрались и сели на кровать, перетащив сюда же и журнальный столик с фруктами и напитками.  В какой-то момент, сначала я, а затем и она, откинулись на  кровати, продолжая разговор ни о чём.  День был тяжёлый, хлопотливый и мы оба устали, и, лёжа на кровати, в расслабленной позе, оба незаметно отключились и уснули прямо в одежде.

   Утром, проснувшись, мы оказались голова к голове, совершенно рядом. Проснулись мы одновременно, и невольно встретились взглядом, и не секунды не раздумывая, горячо поцеловались, а потом случилось то, что предписано судьбой.  Мы как два голодных зверя набросились друг на друга, срывая одежду, и в каком-то диком бешенстве предались ласкам, после которых, тяжело дыша, мы смотрели друг на друга, не понимая, почему это не произошло там, в горах.  Только сейчас, глядя на Валентину, я понял, какой подарок мне преподнесла жизнь. Рядом со мной лежала красивая женщина с копной светло-каштановых волос, которая, лукаво улыбаясь, смотрела на меня.  Сан Сеич при этом глянул на мои волосы и воскликнул:
  -Кстати, у тебя такие же, возможно чуточку в рыжину, но такие же крупные завитки, какие были и у Валентины.

   В общем, наше пребывание в Сочи обернулось неожиданным счастьем для нас обоих.  У нас была удивительная гармония взаимоотношений.  При всём, притом, что во многом, наши взгляды на многие вещи не совпадали, они были абсолютно одинаковы в главных принципах жизненных взаимоотношений.  Наша синхронность совпадала даже в сексе.  Редко, когда мужчина и женщина получают удовольствие одновременно, но у нас это было что-то сверхъестественное.  В технике это называется резонансным явлением.  Нечто подобное было и у нас.

   Но, к сожалению, эта гармония чувств, длилась недолго.  Как-то утром, Валентина почувствовала какое-то лёгкое недомогание, а мы ещё вечером наметили, что сходим сегодня на базар и накупим вкуснятины.  Учитывая состояние Валентины, на базар отправился я один, а она осталась в постели.  Вернувшись из города, я не нашёл Валентины, но на столе лежал мой паспорт, который видно вернула хозяйка дома. Паспорт я оставлял хозяйке в качестве залога при нашем заселении.  Я бросился к хозяйке дома, у которой выяснил, что она принесла паспорт и отдала его Валентине, которая вскоре после этого уехала, ничего не сказав.

   Я понял, что Валентина заглянула в мой паспорт и увидела там штамп загса, из чего мгновенно сделала не соответствующий действительности вывод, что я женат. У нас как-то не было возможности поговорить о наших семейных делах, и она не могла знать, что уже три года я не живу с женой.  Как это часто бывает в молодости, мы с женой сошлись, абсолютно не зная кто мы, и что мы, в результате давно разошлись, сохранив человеческие взаимоотношения и всё не находили времени развестись в официальном порядке.  Валентина, не зная этого, подумала, что я её обманул и, не раздумывая, уехала.  Я бросился на вокзал, но там её не было. В аэропорт я не поехал, зная, что она не любит летать на самолётах, так она мне говорила.  В этом была моя ошибка.  Именно самолётом из Адлера она и улетела, это позднее я установил, съездив в аэропорт.  Сан Сеич замолчал, уставившись в одну точку, видно вспоминая далёкое прошлое.

   -А когда это было? – спросила я без всякой задней мысли.
   -В июне 1970 года, - ответил он, всё также, находясь в прострации.
   В этот момент я сама чуть не потеряла сознание, сопоставив всё, я пришла к выводу, что спустя девять месяцев с момента их расставания, на свет появилась я, и выходит, что сидящий в задумчивости мужчина, не что иное, как мой отец. Видно я всё- таки ойкнула, ибо Сан Сеич посмотрел на меня и увидел мою растерянность.
   -Что с вами? Вам плохо?
   -Я не знаю сама, по крайней мере, не пойму, радоваться мне или печалиться, -  ответила я, и у меня самопроизвольно потекли слёзы.
   -Это ещё как понять?
   -А как хочешь, так и понимай.  Я приехала брать интервью у незнакомого мне мужчины, который на поверку оказался моим отцом. Как прикол?!
   -Что? Валентина твоя мама?
   -Как видишь, да!
   -Господи, сколько я искал её….  Как чувствовал, что нам нельзя расставаться.
   -Да, вам было нельзя расставаться.  Она так и умерла, не изменив тебе, а мне говорила, что ты погиб в горах за неделю до свадьбы.
   -То-то сердце мне подсказало, что-то знакомое мелькнуло в твоей улыбке, когда ты стояла на пороге.  У Валентины была такая же обворожительная улыбка, но я это только сейчас осознал, но подспудно мучительно перебирал в уме всех своих знакомых, пытаясь вспомнить первоисточник этой улыбки.
   -Так что будем делать, неожиданный папочка?
   -Во-первых, помянем маму, доченька, а потом закатим пир в честь воссоединения семьи, я ведь тоже все эти годы думал только о Валентине, царство ей небесное.