Море смеялось

                МОРЕ СМЕЯЛОСЬ
 
 
        Ещё вчера на этом берегу кто-то громко повторял классическую фразу о том, что «море смеялось». А нынче с утра море уже показывало зубы – рычало, скалилось, громко и грозно разгрызая прибрежную разноцветную гальку. 
      На пляжах было почти безлюдно – редкие фигуры стояли там и тут, заворожено любуясь картиною дикого шторма. Кое-кто прогуливался недалеко от берега, просвистанного ветром.
      Над главным пляжем – специально оборудованным –  возвышалась небольшая смотровая вышка. С утра на ней подняли красный флаг, что означало строгий запрет на купание. И французы, и немцы, и англичане – и кто там был ещё? – все к этому запрету отнеслись почтительно, с пониманием. И только русскому всегда  море по колено и плевать бы он хотел на всякие запреты и благоразумности.
       Только  русский человек – дерзкий и отчаянный пловец – мог очутиться в этом кипящем котле. Никто не видел, где он и когда разделся и поплыл. Скорей всего, что он разголился где-то за камнями – за красновато-бурыми скалами. Там было потише – море натыкалось на зубцы  гранитного заслона – теряло убойную силу. Видимо, оттуда отчаянный парень и сделал свой рискованный заплыв. И всё бы ничего, но вот беда: ветер неожиданно усилился,  волна остервенела, и через несколько минут дерзкий пловец вынужден был выбираться на берег не там, где он хотел  – подальше от любопытного глаза. Выходить ему пришлось как раз наоборот – прямо на публику, разинувшую рот на берегу.               
        И вот здесь-то проявился непреклонно-гордый  характер человека. Дело в том, что море – огромными валами набегая сзади – не давало парню по-человечески выйти на берег. Море хотело сломать его – на четвереньки поставить, как зверя. А человек не хотел.  Он в полный рост выходил из воды. Голова была видна, грудь с тугими мускулами. Раза три он выходил почти по пояс – виднелась  богатырски сложенная стать, тёмно-бронзовая от загара; белые плавки. Ещё, казалось, три-четыре шага – и этот смелый дерзновенный богатырь окажется на берегу. Ан да нет! Очередная громада косматой волны догоняла смельчака, накрывала с головой – и он опять оказывался метров на десять, на пятнадцать отброшенным  от берега.
        -А где спасатели? – слышались крики. – Спасатели!
        -Да вон они… Да только бесполезно…
        -Ой, смотри! Перевернулась лодка!
        -Нет! Она идёт назад!
        -А где она идёт?
        -Там, за волнами – не видно…
        -А как же этот выплывет?
        -Как заплывал, так и выплывет! Кто его гнал туда? Никто. Вот и пускай…
         Парень упрямо барахтался, подплывая к берегу. Вставал на ноги – уже дрожащие – и опять пытался выйти из воды. И опять громадная волна со страшным рёвом настигала – сбивала с ног и волокла в пучину. 
        -На четвереньках! – срывая горло, орали с берега.- На четвереньках!
        Да, для того, чтобы выйти на спасительный берег – близкий, желанный – человеку нужно было просто-напросто опуститься  на четвереньки и тогда, хватаясь руками за камни, за водоросли он, конечно, выполз бы на сушу, как выползали твари сто тысяч лет назад.  Но этот храбрый, дерзкий богатырь – как стало ясно позже – никогда, ни перед кем не стоял на коленях, как в буквальном смысле, так и в переносном. Это была очень гордая личность, кремнёво-крепкая.
      Выползать на четвереньках гордый богатырь не захотел.
      А выйти в полный рост – не получилось.
      И нашли его уже на третий день, когда установился мёртвый штиль и море опять – на многие, многие мили – беззаботно смеялось.