Июльский пассат

Они приходят к тебе когда их совсем не ждешь, садятся на простынь, берут твою руку в свою, гладят и, заглядывая в глаза, шепчут приторно: «Ну, что ты, ну все же поправимо, вот сейчас ты пойдешь и все исправишь и сделаешь как надо». А ты лежишь под одеялом, маленьким сжавшимся в комок зверенышем и повторяешь «да-да, я все исправлю», а на самом деле тебе хочется накрыть их одеялом как разоравшегося попугайчика, встать и выйти отсюда вон. Те, кто «знают как надо» на самом деле ни фига не знают. Они просто учат других своим глупым урокам .
Кэти сидит на полу, сложив руки над головой домиком и смеется. Она сейчас такая трогательная, самая трогательная девочка на свете и я боюсь пошевелится, чтобы ненароком не задеть эту ее трогательность, не впустить сквозняк присутствия.
He lights a cigarette, his eyes half open
He won't be home tonight, but she keeps hopin'
Drinking himself to sleep is his only way of copein'
She waits for him every night, she leaves the front door open
It's 4 AM and doing 95, trying to stay awake and make it home alive(c) слова песни
Она раскачивается в такт музыке, легонько струшивая пальцем пепел с тонких Sobranie прямо на ковер. «Хочешь Baccardi?”, спрашивает она. «Мы привезли его прямо с островов, он такой пряный и немного соленый как июльский пассат.» «Я не пью, ты же знаешь», отвечаю я. Хотя сейчас я бы и впрямь выпила чего-нибудь... просто чтобы унять предательскую дрожь в коленях. Ее волосы пахнут талым апрельским снегом, а кожа коричными палочками и немного горьким шоколадом. Она похожа на то мое родное, которое свернулось калачиком и спит у моей груди поскуливая. Те же черные глаза с паволокой, та же ямочка на правой щеке.
«Когда вылетел самолет?», спрашиваю осторожно. «В четыре, но ты же знаешь, они постоянно что-то задерживают, тасуют циферки, переставляют буковки, глаза устают от этого  дребезжания... Ты любишь смотреть на воду? Я не знаю как они любят смотреть на воду, она же постоянно движется, в ней ничего невозможно рассмотреть». «Вода успокаивает», говорю. «Вода шепчет молитвы». «Молитвы?» спрашивает она. «Шепчет? Да она кричит, неужели ты не слышишь? Она кричит, у нее истерика.» Я смотрю как клокочет маленькая синяя жилка у нее на скуле, как сверкают ее глаза, как медленно стекает со лба капля пота. Мне кажется она может ударить наотмашь, оставив на щеке огненный след ладони, и я подсознательно уворачиваюсь от удара.  Я почему-то знаю, что сегодня он не прилетит.   
Кэти опрокидывает на пол бокал, ложится на руки и долго всматривается в черный пролет окна.  «Когда я была маленькая, моя мама рассказывала мне про пару черных лебедей, которые жили на озере, в парке возле нашего дома. Они никогда не расставались, он ловил для нее мелких рыбешек, подбрасывал в высоту и она вытягивала шею и схватывала их за хвосты прямо на лету. Я не верила в это, мне казалось лебеди заныривают в воду чтобы достать рыбу. Но мама, такая мама... Однажды лебедь улетел. Просто бросил свою черную невесту и улетел. На этом месте я всегда орала что есть мочи чтобы мама замолчала и не рассказывала мне дальше... Я не хотела знать что было дальше. Никогда-никогда не хотела...» Она закрывает лицо руками, я вижу как сильно она старается глотать перекатывающиеся в открывает горле соленые комья... Мы обе движемся в такт этой наступившей давящей тишине и она открывает пасть и послушно глотает все наши слова, которые мы не сказали... Большая прожорливая псина. Стрелки часов на стене объявляют рассвет. Я накрываю пледом озябшие ноги, Кэти молчит, отвернувшись к стене и только хрупкие острые плечи ее, вздрагивая, выдают, что она еще не спит.
«Он прилетел», Кэти вдруг поворачивается ко мне и выкрикивает мне это прямо в лицо. «Нет, милая», говорю я осторожно. «На сайте аэропорта все тот же delay. Вероятно рейс отменили из-за грозы. Спи, милая.»
«Нет-нет, ты не понимаешь, он прилетел», кричит она и бьет костяшками пальцев в стену... «Он прилетел назад, он просто сломался, понимаешь?» «Кто, милая? Кто сломался?» Телефон моргает стекляным экраном и, давясь звонком будильника, выключается. «Нет, не сломался, он сломал... сломал крыло. И не мог прилететь. Понимаешь, полгода не мог прилететь. А она ждала. Мама говорила, что она ждала как дура, но она не дура, нет, она просто... она просто не умела по-другому, понимаешь? Не знала как». И я вдруг понимаю, что она знает о чем говорит. И еще что когда ждешь, то времени не существует. И пространство вокруг большое белое облако, которым можно накрыться, как одеялом и совсем ничего не слышать... И еще, что я все равно люблю смотреть на воду. И еще, что мне хочется ее обнять.
И еще, что эта маленькая хрупкая девочка, вот уже 2 года встречающая австралийские полуденные самолеты на которых ондолженприлететь, на самом деле воин, каких мало.
Кэти засыпает на полу, свернувшись калачиком. Я беру с полки ее мобильник, чтобы выключить звук, мне хочется чтобы она поспала хотя бы час. Звук стоит на вибро, она наверное случайно нажала на кнопку, когда бросала его...
Экран телефона пишет: «Прости, родная, на полпути у Тома сломалась машина. Прилетел. Починимся и сразу к тебе. Люблю тебя. Кевин».

(c) Blacksymphony, rewind aka badly_unequal