Зимний вечер в Гаграх

                Она не считала себя одинокой, но стала всё чаше замечать, что  ничего уже особенного не ждёт. Порой ей казалось, что жизнь потеряла всякий смысл. Вокруг всегда было много людей, а она даже рядом с этим множеством совсем одна. Это получилось как-то само собой, но её единственным развлечением стал компьютер, именно в его компании она засиживалась до поздней ночи: писала стихи, слушала музыку, смотрела фильмы. Вчера, уже после полуночи, смотрела старый фильм «Зимний вечер в Гаграх», а когда уснула, ей приснился отец, который вёз её в Гагры, ей тогда ещё не было пятнадцати. Как же это было давно...и совсем недавно. Вдруг всё, как наяву, предстало у неё перед глазами...

              ...Вот мы поздним вечером прилетели в Адлер, тогда я впервые летела на самолете. Потом была сказочная вечерняя дорога в Гагры и подобострастный кавказский приём. Было и приятно, и удивительно. Отец приехал поработать начальником временного пансионата учителей. Располагался пансионат в здании школы и понятно, что действовал он только летом. Но что это было за здание и что это было за место!

             ...Моя комната была круглой и находилась в башенке. Когда уже ночью я выключила свет и открыла окна, сразу погрузилась в полнейшую тьму, но эта тьма была осязаемой, ароматной, волшебной. Глаза привыкали, и под окном жизнь приобретала своё очертание. Мне тогда показалось, что здание висит над пропастью, как гнездо птицы. Запомнилось, что к школе вело несколько крутых ступенчатых пролётов. Отдыхающие пансионата, наверное, с трудом тащились наверх в жаркий полдень. Будет интересно тут жить, как птице в гнезде на высокой скале. Мне хотелось думать, что много веков назад здесь был монастырь или сторожевая башня. Здание было странной, незнакомой для меня архитектуры, с башнями на крыше, узкими проёмами окон. Всё рассмотрю утром, решила я, а пока спать, спать, спать – глаза уже совсем слипались. Поздно ночью я услыхала, как вернулся откуда-то отец. Его, наверное, тоже заворожила ночь или что-то другое, только тогда я ещё не понимала, как это может быть.

              И вот утро. Спускаюсь долго-долго по лестнице, утопающей в каких-то незнакомых мне растениях, у моих ног плещется море. Я не знала где отец, можно ли мне находиться на этом пляже, просто пришла туда, куда меня привела дорога, чувствуя себя Авророй из чудесной сказки. Море, как продолжение неба, и вот я разбегаюсь и бросаюсь в эту неподвижную гладь. Мне было совсем безразлично, как буду выглядеть со стороны, я не нырнула по всем правилам, а просто бултыхнулась в воду и ожидала, что море ласково примет, но оно обожгло. И даже за это мгновение, пока я находилась в ледяной воде, я успела увидеть многое. Как остро всё помню: вода прозрачная, камешки на дне можно перечесть и по ним бегают малюсенькие крабы. И удивление малочисленных посетителей пляжа, я его ощутила всем своим существом, когда, как ошпаренная выскочила на берег. Я поняла, почему их на берегу так мало, никто не купался так рано, все ожидали, пока солнце нагреет море. Как оказалось, это происходило очень быстро, и пляж наполнялся мгновенно...

              Потом пришел её отец. У него было много работы, но он на малый час вырвался на море, что бы искупаться и посмотреть, чем занята она. Когда он спускался на пляж – увидел, как его дочь резвилась на  мелководье. Как дельфинчик – подумал отец. Они любили друг друга. Так уж повелось в их семье: сын был маменькиным, дочь – папенькина. Ему смешно было вспоминать, ведь дочь была рождена для укрепления их семьи, стоящей на грани развода. Он не ждал с нетерпением её рождения. Семья так и не укрепилась, но не распалась. А отец любил дочь и баловал. Он не хотел, что бы приезжала вся семья, не хотелось заниматься ими всеми, но не мог же он отказать им.

             У нас была целая неделя бесконтрольной жизни, и мы, не сговариваясь, решили воспользоваться ею сполна. Вечером отец повел меня в шашлычную. Признаюсь, до этого момента я, даже не знала о существовании такой еды: шашлыки, чебуреки. Шашлычная была расположена на роскошной веранде, которая утопала в магнолиях. Аромат стоял одурманивающий.

           ...На мне надето белое платье, которое удивительно мне шло. Моя мама сама сшила его из шёлковых кусочков, оно так ладно сидело, и было отделано огромным светло-фиолетовым бантом на груди, таким же, как цветочки на ткани. Тогда это было модным платьем. Мы с папой уселись за столиком и стали ждать еду. И тут я почувствовала, как странно смотрит отец. Испачкалась, волосы растрёпаны? – подумала я. На веранде было много людей, но это были одни мужчины. Они все как по команде уставились на меня. Я поняла, что отец чем-то встревожен. Подошел официант, и улыбаясь сказал почти на ухо отцу:

           – Не отпускайте от себя вашу спутницу, не оставляйте её одну, и ещё тише добавил – случается, что у нас девушки пропадают, их крадут – абхазы горячий народ.

             Он как бы шутил и одновременно был серьёзен. Принесли заказ, мы долго ели, слушали тихую грузинскую музыку, а потом к нам подсел с бутылкой вина пожилой грузин, он рассказал, что на этой площадке и в ресторане гостиницы Гагрипш проходили съёмки известного фильма «Весёлые ребята», а он, будучи ребёнком, снимался в массовке фильма с толпой своих сверстников. Было интересно слушать, фильм этот я обожала и в детстве смотрела много раз. К сожалению, было уже поздно, и папа увёл меня домой. Мы возвращались в пансионат по ночному городу, шли по аллее под пальмами и магнолиями, почти рядом плескалось море. Мне всю дорогу казалось, что это сон. Я тогда ещё не знала, что на земле бывают места такой красоты. Мой ещё детский лексикон не имел в запасе столько восторженных эпитетов, и я всю дорогу повторяла:

               – Папа как красиво, как чудесно, спасибо, что ты привёз меня сюда, папочка...

                Так прошёл наш первый вечер в Гаграх.

                В то время я очень быстро загорала и на второй-третий день, ничем не отличалась от завсегдатаев пляжа. Весь наш пансионат по пропускам ходил купаться через дорогу на соседнюю турбазу. Мы с папой всё ещё были без мамы и брата, мне казалось, что отец этому тихо рад. Папа всё время перепоручал меня кому-то, что бы я не была одна. Вечером на турбазе были танцы. Это действие тогда ещё не имело названия «дискотека». Это были просто танцы. Папа согласился пойти со мной погулять и заодно посмотреть, что происходит на танцплощадке турбазы. Я не собиралась танцевать, там не было моих ровесников.

                Танцевальная площадка была залита светом, как только начинался танец, свет угасал, и включались разноцветные фонарики. Вокруг танцевальной площадки толпилось много народа, но как только зазвучала музыка, все перешли на площадку, а мы с папой остались стоять почти одни.
 
                ...Он подошёл ко мне. Папа обнял меня за плечи, как бы желая припрятать, а парень обошёл нас и спросил:

                - Позвольте мне пригласить вашу девушку на танец.

                Отец хмыкнул на девушку, но, к моему удивлению, позволил. Парень взял меня за руку и повёл на самый центр площадки. Кровь стучала в висках, а сердце выпрыгивало из груди. Папа был далеко, я оказалась почти в темноте в объятьях взрослого человека. Парень спрашивал меня о чём-то, я отвечала невпопад, и тут он, наверное, понял, что мой возраст не соответствует внешнему виду. Танец продолжался, и нужно было общаться. Он спросил, как меня зовут, откуда приехала, где отдыхаю. Его звали Дато,

                -Давити - как представился он. Я буду называть тебя Нино - сказал он, когда я назвала своё имя.

                Мне было странно слышать его речь, говорил он с легким акцентом, но слова его как бы оплетали меня, завораживали. Было страшно поднять на него глаза, но я чувствовала, что он пристально изучает меня. Как оказалось, всему бывает конец. Танец окончился и Дато отвёл меня к отцу. Получилось так, что после этого кавалеры приглашали меня один за другим. Папочка опешил, он не успевал сказать мне между танцами ни слова. Я танцевала весь вечер и только в конце Дато смог пригласить меня опять. Он спросил, сможет ли увидеть меня снова и где. Я объяснила, где загораю и купаюсь, где живу – сразу выложила ему всё и сама испугалась этого.

                -Моё окно нависает прямо над не пустяковой пропастью - сказала я - и рассвет заходит ко мне первой. 

                -Я знаю это окно и эту не пустяковую пропасть под ним, но ты не пугайся - засмеялся Дато - я тебя не украду, если ты сама этого не захочешь.

                Он так нежно и одновременно крепко держал меня, что я не знавшая мужских рук, почувствовала, что уже не касаюсь ногами земли, а лечу, и как будто струна тонко звенит во мне.

                Я попросила – отпусти, иначе умру.

                -Ты что, тоже почувствовала это - спросил он.

                -А что это было, Дато?

                Мне так не хотелось показаться маленькой, неопытной, но я не могла понять, что он сделал со мной. Это был последний танец. Певица, очень похожая на Нани Брегвадзе среди лета пела песню о январе. Я уже сейчас позабыла многие слова, но мелодия этой песни до сих пор звучит во мне.

                -«Ты такая красивая в этот вечер январский, ты ни с кем не сравнимая, из какой ты сказки?» пела девушка.

                И Дато мне на ухо близко-близко прошептал:

                -«Ты такая красивая, из какой ты сказки? Нино, ты же не растаешь в ночи?» Можно я тебя провожу домой? - уже громко спросил он.

                -А я с папой, он меня проведёт. Ты бы отпустил свою дочь с незнакомым парнем - спросила я...

                Мы расстались.

                Разве я могла спать этой ночью? Отец опять очень поздно вернулся домой. А я как перепуганная птица сидела на своем подоконнике и всматривалась в ночь и пропасть под окном. Мне всё время чудилось, что Дато где-то рядом и наблюдает за мною из этой темноты. Я перебирала в своей памяти каждую фразу, каждое ощущение, мне было тревожно и так сладостно. Отец испугался, когда увидел меня, сидящей на подоконнике открытого окна.

                -Ты собралась улететь, встревоженная пташка, тебя испугал этот грузин, он тебя обидел? – выпытывал отец.

                Мне пришлось улечься в постель, что бы не объясняться с отцом.

                Настало утро. Я опять была на пляже чуть ли не единственной, мне наивной казалось, что Дато уже там и ожидает меня. Но пляж был пустынным и унылым. Я снова превратилась в ребёнка, который охотился на дне за камешками и крабами, и не выходила из воды, наверное, больше часа. Залечь на дне и не подниматься на поверхность – только так я могла остудить свой пыл и напрасные надежды. Тогда даже не предполагала, что занимаюсь именно этим. На поверхности всё это время торчала самая выпуклая часть моего купальника. А когда я вынырнула окончательно и огляделась вокруг, на верхней площадке пляжа, облокотившись на перила, стоял Дато и, наверное, уже давно наблюдал за моими изысканиями. Я уселась греться на берегу и ожидала, что он подойдёт, несколько раз оглядывалась на него, а он всё стоял и чему-то улыбался. Я собрала вещи и прошла мимо него улыбающегося с гордо поднятой головой, даже не кивнув в ответ. За что я тогда обиделась на него не понимаю до сих пор.

                День клонился к вечеру. Отец наотрез отказывался идти на турбазу, у него были свои дела, а одну он меня не хотел отпускать. Этим вечером не было танцев, но мне очень хотелось погулять, выйти к морю. Мои переживания и метания требовали каких-то действий. Я спустилась вниз на маленькую веранду пансионата. Ко мне подошла красивая молодая женщина, заговорила со мной. Её звали Софией, называй меня Софико, сказала она. Вокруг бегали малыши, дети Софии, грузинка то и дело подзывала их.

                -Манана, Зурико - покрикивала она, до сих пор помню воркующий тембр её голоса и то, как она ласково звала их.

                А детвора то и дело сновала мимо, стараясь дотянуться и дотронуться  до нас.

                -Давай пройдёмся - предложила София - я детей уложу, и пойдём, погуляем по городу.

                Отец на этот раз согласился отпустить меня. Софико рассказала, что живёт в Тбилиси, мать украинка, а отец грузин. Ясно стало, почему у неё были такие голубые глаза. Её муж тоже пошёл пройтись, он брёл за нами чуть поодаль, создавалась иллюзия, что мы гуляем сами. Зураб был рыжим, не светловолосым, а именно рыжим, с рыжими бровями и ресницами, и казалось, белыми глазами. Меня это удивляло и веселило, я думала, что грузины все черные и с карими глазами. София рассказала, что они живут на первом этаже пансионата, и именно для них освободили всё левое крыло первого этажа. Вместе с ними живут её мать, отец и старший брат.

                -Я видела тебя сегодня на море - продолжала София - ты чудесно ныряешь и плаваешь как рыбка, только загорала бы поменьше, а то кожа от воды, ветра и солнца становится грубой.

                Я обратила внимание на то, что Софико совсем не загорела и казалась бледной, загорать у нас не принято, пояснила она. Вдруг кто-то обхватил Софию за плечи и зарылся в её волосах.

                -Датико - воскликнула София - ты меня напугал.

                -Меня позвал Зураб - сказал парень, обнимая Софию - он попросил, что бы я вас проводил дальше.

                Это был Дато. Он, казалось, не удивился совсем, я же была потрясена. Мы так мило общались весь вечер с Софией, я уже успела рассказать ей, как влюбилась без памяти почти в первый вечер своего пребывания в Гаграх, а она подшучивала надо мной, говорила, что воздух здесь пьянит, а мужчин нужно опасаться, особенно тут.

                -И ты ещё мала, совсем ребёнок – добавила Софико.

                Я была рада, что не успела назвать имя предмета своего обожания. И вот этот предмет стоял передо мной. Белые брюки, алая футболка (именно так одевались многие в тот сезон) подходили ему необыкновенно. Я была смущена, София представляла меня своему брату, у них были совершенно одинаковые глаза и улыбки. Мы продолжили нашу прогулку.

                -Дато, как хорошо, что мы встретили тебя, Зураб так быстро хотел нас вернуть домой, а вечер, сам видишь какой - говорила София - ты ведь не уйдёшь от нас так быстро как он (вечно у него какие-то дела) и мы успеем дойти до конца аллеи и ещё посидеть у моря.

                Всю остальную дорогу я просила их научить меня каким-нибудь самым важным словам по-грузински. Брат и сестра наперебой стали обучать, как говорить простые слова: да, нет, хлеб, солнце, мальчик, девочка. Вдруг Дато проговорил длинную фразу, а потом сказал, если ты сможешь выучить эти волшебные слова так, как говорю я, то сможешь говорить по-грузински. К его удивлению, я быстро выучила это.

                -О, ты говоришь на правильном грузинском языке - похвалил он меня.

                -А что произношу, скажите мне - просила я.

                Перевод рассмешил, оказывается, я говорила всего-навсего: «лягушки квакают в воде». Много лет спустя, когда хотелось успокоиться, повторяла эту фразу с правильным грузинским произношением.

                Дато шёл между нами, его рука то и дело касалась меня. Стало прохладно, мы уселись на скамью у моря, София из сумки достала огромную шаль и мы укутались ею втроём. У наших ног шуршали камешками волны, мне казалось, что время остановилось и всё вокруг замерло в ожидании какого-то чуда. Мы сидели близко друг возле друга, что бы на всех хватило прозрачного кусочка ткани. Я могла так просидеть, наверное, вечность и вдруг почувствовала, как его рука обнимает меня, но прикосновение было таким лёгким, каким-то совсем не материальным. Мы согрелись, я немного успокоилась и все отправились в пансионат. Опять та же дорога и ощущение его касаний, все происходило почти случайно, но я чувствовала это "почти". Мы пришли.

                -До встречи - сказал мне Дато и увёл Софию.

                Я плелась наверх к себе, едва передвигая ноги, почти дойдя до своего этажа, услыхала, что кто-то бежит по лестнице вверх. За мной или не за мной? Это, конечно, был он. Я прижалась к стене, Дато едва не свалился у моих ног.

                -Что?- спросила я - что случилось?

                Он молча взял меня за плечи, опять струна зазвенела во мне, погладил мои волосы, прижался губами ко лбу, не целовал, а только прикасался губами. Ещё секунда и я потеряла бы сознание, так что-то до боли стучало во мне. Неожиданно он отстранился и лёгкие, почти бесшумные его шаги, пронеслись по ступенькам вниз. Идти я не могла, не было сил. Сколько я так простояла не могу вспомнить, но как-то очутилась у себя на своем подоконнике. Опять бессонная ночь и утро, которое пришло так не внезапно.

                Теперь я жила только ожиданиями. На мои плечи свалились такие чувства и ощущения, которых я не испытывала до этой поры. О жизни взрослых людей я знала только теоретически, ничего не могла понять и ничего не хотела менять в этой ситуации. Отец встревожился моими переменами, я не ела, почти не спала, в этот день не пошла утром на море.

                Что, что случилось с тобой? – всё утро выпытывал он.

                Если бы мой наивный папочка мог знать, какие надежды и взрослые мечты терзают моё воображение. Я ничего не могла объяснить. Пришлось идти на море.

                Под навесом на пляже резвились дети Софии. Они налетели на меня и как хорошую знакомую тянули к своей семье. О чём говорили дети, понять я не могла. Пришлось знакомиться с родителями Софии и присаживаться возле них, хорошо, что поблизости не было ни Зураба, ни Дато.

                -Знаешь, что стрекочут мои детки - спросила Софико - они твердят, что тебя нужно выдать замуж за Дато, пока он совсем не отбился от рук.

                Её родители и сама София так громко смеялись, что на нас стали оглядываться.

                -София сказала, что невесту нужно вырастить, как цветочек, а то она ещё совсем мала и наш Датико вредный мальчик, ему ещё нужно стать мужчиной, прежде чем жениться.

                И тут появился вредный мальчик Датико. Племянники, прыгая вокруг дяди, что-то выкрикивали, перебивая один другого. Не стала ожидать окончания этих боевых действий и убежала в море. Мне было стыдно, поэтому уплыла так далеко, что устала, пришлось отдыхать, лёжа на спине. Там на волнах я тихонько пела, мне так казалось, на самом деле, разговаривала сама с собой. Тогда я ещё не умела молиться, но помню, что смотрела ввысь и просила кого-то помочь мне, потому что боялась, сама не знаю чего. Рядом вынырнул Дато.

                -Что грустишь и вылавливаешь в море бутылку с посланием от меня? Не грусти, я приду к тебе сегодня ночью – сказал он.

                Не спросил разрешения, а просто сообщил мне об этом. Что это было? Может быть он просто шутил?

                Дато поплыл дальше, а я вернулась на берег. На берегу уже был папочка, который чуть не лишился сознания, когда увидел, куда я плаваю. А ведь он видел только часть моего заплыва. Море для меня закончилось на сегодня. Мой заплыв испугал всех, а отец просто рассердился и не выпустил меня погулять даже вечером.

                -Сиди одна - сказал он - я уезжаю в Адлер и буду только завтра. С тобой переночует вахтёрша баба Вера.

                Пришлось долго упрашивать папочку не присылать мне такого наблюдателя. 

                -Я не боюсь одна, ночью же никуда не выйду, баба Вера и так сидит у входа, куда  пойду, и что ты, папа, так волнуешься за меня, это же не море – твердила я.

                Зачем уговаривала отца знала очень хорошо. Отец согласился и со спокойной душой уехал.

                Начались мои ожидания. Ночь не наступала так долго. Дважды приходила баба Вера, она каждый раз ругала меня, что я не закрываю двери. Пришлось их закрыть и сидеть так тихо, что бы она поверила, что уже сплю. В душе я очень сомневалась, что правильно поняла Дато, что это не шутка, но всё же во всю готовилась к его приходу. Я всё время причёсывалась то и дело поправляя свою нехитрую причёску, натянула свой лучший сарафан, примеряла какие-то туфельки.

                Я была самим ожиданием и думала, какой он красивый, какой взрослый. От нетерпения и страха я впала в настоящий ступор, влезла на свой любимый подоконник и сверху наблюдала за жизнью, которая била ключом в нашем пансионате. Люди сновали по лестнице вверх и вниз, некоторые сидели на парапете веранды, обнимались и, наверное, целовались. И я буду сегодня целоваться всю ночь, дальше этого мои мечты просто ещё не могла шагнуть. Вечер тянулся так долго. Мне захотелось прилечь на кровать, казалось, что я только на секунду закрыла глаза, а когда их открыла, рядом были его глаза. Было совсем темно, так темно ночью бывает только здесь. Наверное, это сон, подумала я. Протянула руку - это была явь.

                -Как ты вошёл, ведь я заперла двери, меня караулит баба Вера, отец уехал на всю ночь, откуда ты узнал, что его не будет - как всегда всё выложила я.

                -Дверь я открыл своим ключом, замки тут открываются чем угодно, даже гвоздём, а в Адлер твой отец уехал с моим отцом. Я буду тебя охранять - сказал Дато. Ложись и лежи смирно, а не то накажу.

                Как я могла лежать? я попыталась встать, но он легонько рукой прижал меня к кровати.

                -Ты меня специально пугаешь, я боюсь тебя - забыв, что нужно казаться взрослой, сказала я.

                -Не бойся - я только смотрю на тебя.

                Одним неуловимым движением он вытряхнул меня из моего самого нарядного сарафана, взял на руки, как маленькую и начал укачивать. От него пахло морем и солнцем и ещё чем-то таким, что очень волновало меня.

                -Что ты делаешь, Дато?

                -Я охраняю тебя - был ответ.

                Он уложил меня снова на кровать и сам лёг рядом так близко, что касался своим горячим боком. Меня всю трясло, он заговорил тихонько по-грузински, его слова оплетали и успокаивали меня, уносили куда-то.
 
                Когда я опяь открыла глаза, его не было рядом и было утро. Это, наверное, сон решила я. Точно, это был сон. Я проспала первое в жизни свидание с мужчиной. Дверь была заперта и он не смог войти ко мне. Я про себя на все лады ругала бабу Веру. Никаких следов его присутствия не наблюдалось, и вдруг, как толчок – я раздета, вспомнила, что ложилась в сарафане. Может, во сне разделась, успокаивала себя, или просто не помню, как разделась. В душе я конечно  понимла, что это был не сон, только, что же это было?
 
                Мои волнения были прерваны появлением отца. Я спряталась под простыню. Отец предупредил меня, что купаюсь на мелководье, а иначе он будет привязывать меня верёвкой к спасателю, что дежурил на берегу. Хуже этого он не мог придумать ничего, спасателем был толстый, противный дядька, который не давал проходу ни одной женщине на пляже. Я пообещала не уплывать в Турцию и уселась на берегу. Меня все время мучил вопрос, что же это было со мною ночью. Я лежала почти голой в одной постели с мужчиной, а он меня даже не поцеловал. Или целовал, после того как усыпил своим таинственным нашёптыванием? Это все разжигало моё любопытство. Было стыдно и интересно, зачем он всё это проделывает, играет со мной как с куклой? На пляже не было никого из его семьи. Посидев так достаточно долго, я решилась зайти к Софии. Дверь открыл Дато. Он был удивлён.

                -Ты что - спросил он.

                -Я к Софии - ответила я.

                -Мои все уехали на Рицу, оставили со мной Зурико, и нужно уложить его спать, заходи, они только уехали, помоги мне.

                Я вошла. Зурико быстро уснул под какие-то понятные только им обоим слова. Эти слова не были колыбельной песней, но что-то было в них успокаивающее, завораживающее.

                -Это что было - спросила я - что ты ему говорил?

                -Это бабушка научила, она сама так всегда успокаивала  меня, когда я плакал, а у нас ведь плакать мужчине не положено. Я и тебе вчера их говорил, ты быстро успокоилась и уснула так спокойно и быстро, что я просто опешил. Мне не хотелось тебя будить. Я же тебе обещал, что только смотрю.

                Он опять взял меня на руки и понёс куда-то. Я даже не подумала сопротивляться. Он посадил меня к себе на колени и сказал:

                -Знай, мне очень тяжело терпеть твоё присутствие, я это почувствовал с первого раза, а вчера, ели смог сдержать себя, сейчас держусь из последних сил, наверное, мне придётся уехать домой – сказал Дато.

                -А зачем ты вчера приходил, что ты хотел от меня, и что так напугало тебя во мне?

                -Ты что совсем маленькая или притворяешься, сейчас я тебе покажу, что пугает меня.

                Он обнял меня, и я почувствовала, что начинаю дрожать с ног до головы. Это было невыносимо, с этим нужно было что-то делать, но я не знала что, а он не захотел мне больше ничего объяснять. На руках он понёс меня к двери и там поставил на ноги.

                -Уходи и больше не приходи, пожалуйста.

                Дверь открылась, он легонько вытолкнул меня, и дверь захлопнулась. Я стояла перед закрытой дверью с широко открытыми глазами, не зная как реагировать на это.

                И снова вечер, танцы. В этот раз со знакомыми по пансионату была отпущена на танцплощадку. Я вся в ожидании и в тревоге. Дато не было среди танцующих. Он появился почти в конце с шумной компанией каких-то парней, которые то и дело поглядывали на меня, и как мне казалось, посмеивались надо мной. Был белый танец, я впервые шла приглашать на танец сама, и пригласила парня, который стоял почти рядом с этой развесёлой компанией. Мне даже показалось, что я услыхала, как скрипят от злости у Дато зубы. Но, как я могла по-другому показать, что он не имел права так поступить со мной? Мы танцевали совсем близко от места, где стоял Дато со своими друзьями. Парень прижимал меня к себе, а я улыбалась ему и не отстранялась. Танец длился, казалось, вечность. Громкие голоса друзей Дато стали не такими громкими и вовсе стихли. Когда танец окончился, их уже не было на прежнем месте.

                ...Больше я не видела его никогда. Я не знала его адрес, фамилию, сколько ему лет, учился ли он, работал. Прождав несколько дней, нарушив запрет, я всё же зашла на этаж, где жила его семья. Двери мне открыла София. Она была рада мне, сообщила, что отец с братом поспешно уехали в Тбилиси по неотложным делам и уже не вернутся, встретиться пообещала только вечером, когда уложит детей.

                Что же он мог подумать обо мне? Я не знала, как передать, что не хотела обидеть его. Я маленькая дурочка не могла понять действий взрослого человека, обидела его по-детски, а он не простил обиды. Мне тогда казалось, что я сводила его с ума и сама была на грани безумия. Это я потом поняла, что он просто пожалел меня, но я не хотела этой жалости, а чего хотела, не знала и сама.

                Весь день до вечера я писала ему письмо. Наверное, было написано десятки вариантов, но в живых осталась только записочка с одним словом «прости» и мой домашний адрес. Я запечатала это послание в конверт и стала дожидаться вечера. Софико не могла уйти далеко от пансионата, так как Зураб умчался по делам ещё днём. Мы стояли на веранде и говорили ни о чём. Я боялась сказать, что хочу передать письмо для Дато. Мы уже начали прощаться, и я как бы невзначай вспомнила, что приготовила для её брата записочку, он просил меня узнать кое-что, сказала я. София была удивлена, она смотрела на меня долго и очень внимательно. Но спрашивать не стала, что могла узнавать я для её старшего брата. Мы распростились.

                Назавтра приехала мама с моим братом. Они были потрясены теми переменами, которые произошли во мне за этот короткий срок. Я целыми днями сидела на пляже и смотрела на горизонт или в море, вылавливая взглядом бутылку (как он выразился когда-то), с посланием от него для меня. Так я просидела почти два месяца. Лето подходило к концу, и мой папа вёз меня опять в Адлер. Мы улетали домой. В своей печали я не заметила, как уехала София с детьми, как её муж начал приставать и приглашать меня на танцы или просто пройтись. Я избегала его, боялась белых, прозрачных глаз. Несколько раз я спрашивала о Дато, но он делал вид, что плохо понимает по-русски, и смеялся очень громко.

                Дато опасный тип для женщин, а тем более для девочек - говорил Зураб.

                Только сидя в самолете я начала понимать всю глубину своего одиночества. Мне было совсем мало лет, но от сознания этого одиночества у меня по-взрослому шевелились волосы на голове. Или мне так казалось? Мне было реально плохо.

                Потом я стала ждать писем. Конечно же их не было. И только спустя полгода я поняла, что писем не будет. И всё же, однажды, я получила привет из лета. Прошло много месяцев. Я очень спешила и перебегала улицу на красный свет. Навстречу шёл человек, который, когда уже был за моей спиной, громко сказал:

                -Гамарджоба!

                -Гамарджоба!- эхом повторила я.

                Это Дато так научил меня здороваться по-грузински. Я оглянулась, но тот, который поздоровался со мною, растаял в толпе. Я стояла чуть не плача, люди обходили меня, толпа оттесняла и отделяла от прошлого.
 
                Следующим летом отец снова засобирался в Гагры. Я ехала с ним. Дато не приехал. Это лето было так не похоже на прошлое, но это уже совсем другая история.