Очень правдивая история

В глубине Мещеры ещё встречаются глухие уголки, где природа дика и первозданна. Её девственность оберегают топи и буреломы, сквозь которые лишь очень редко пробирается порой группка отчаянных туристов, изъедаемая полками комаров и мошки. Но такие редкие визиты бессильны нарушить равновесие и покой этих мест.
У какого же человека сердце трепетно не забьется, когда вдохнет он сырой, с ароматами смешанного леса воздух, сидя на берегу речушки, не умеющий даже названия; когда почувствует он миг единения с родной природой, а завораживающая пляска языков пламени по березовым поленьям воскрешает в душе самые романтические воспоминания.
В такие минуты совсем иначе воспринимаются рассказы о необычном  и удивительном, которым в городском царстве скептиков мы бы не поверили, в лучшем случае, лишь из вежливости выслушав рассказчика.
Здесь же даже сказка кажется нам реальностью. И вот уже жмемся  друг к другу, ощущая, как холодеет спина и замирает сердце; и удится, будто хрустнула ветка под ногой неосторожного лешего, или выглянули из самой чащи злые глаза ведьмы.
Вот так у костра, рядом с видавшей виды выгоревшей от солнца палаткой, в глухом уголке Мещеры я познакомился с Сергеем Ивановичем. Был он приземист, полноват, с круглым добрым лицом, и огненные блики играли на обширной лысине, обрамленный венчиком коротких русых волос. В противоположность голове, тело Сергея Ивановича покрывала густая шерсть даже на спине. Человеком он оказался разговорчивым, да и слушателя во мне нашел благодарного.
А поведал мне Сергей Иванович удивительную и неправдоподобную историю, наполненную, однако, такими живыми деталями, что я, признаюсь, поверил ему. И все же, все претензии на правдивость отклоняю заранее. Разыщите Сергея Ивановича и поговорите с ним.


Компот из свежей черники, которой так богаты эти места, громко бурля и с шипением выплескиваясь в костер, кипел в закопченном трехлитровом котелке, подвешенном на металлической треноге. Сергей Иванович, сглатывая слюну, наблюдал за игрой пузырей ароматного напитка и не спеша вел свой рассказ.
- Вы, видно, заметили, - начал он, - что я хоть и лысоват, за то мохнат как махровое полотенце.
Я не вольно улыбнулся.
- Вот вы смеетесь, - ничуть не обидевшись, продолжал мой знакомый, - а это всё врачи виноваты.
- Не может быть, - позволил я себе усомниться.
- Да, да! Врачи, которые взялись лечить меня от облысения, начавшегося сразу же после службы в подводном флоте, да, видать, дозировку неучи перепутали. А средство на редкость сильное оказалось, потому глубоко проникло, и я, облысев совсем, обзавелся шерстью не хуже обезьяньей. – Сергей Иванович продемонстрировал свои лохматые руки. – и так везде, - вздохнул он. – и вот она то моя повышенная до аномалии волосатость и помогла мне испытать незабываемое приключение в прошлый отпуск! – увидев на моем лице готовность слушать, он оживился, в глазах появились веселые огоньки.

Было это прошлой осенью. Отпуск мой на сентябрь пришелся. И мы вдвоем с соседом – тоже старым холостяком – порешили забраться поглубже в чащу и с недельку по наслаждаться, так сказать общением с живой природой.
На резиновой лодке по ручьям и лесным речушкам добрались мы в такое место, где, пожалуй, человеки ещё не бывали, потому как болото вокруг, только по воде и добраться можно. Было у нас всё: палатка имелась польская, снасти, спички, консервов рюкзак и даже ружье для подводной охоты, хоть в здешних речушках с ним делать нечего.
Место выбрали чудное на берегу: сухое, безветренное, на краю большой поляны. Прямо как мы с вами! Палатку поставили, удочки закинули, костерок разложили, бутылочку, конечно, по случаю начала отпуска откупорили, в общем, приступили к этому самому единению с природой. А как Митька щуку на живца вытянул, мы быстрехонько ушицу соорудили. Понятное дело, под неё и вторую почали. Разогрелись, да и время теплое. Разделись до плавок. Сидим на поляне, косточки на послеобеденном солнышке прогреваем. Приемник голосом Леонтьева надрывается, рыбка поклевывает. Идиллия. Не знаю как другие городские, а я об этой неделе весь год мечтаю.
Сергей Иванович на минуту прервался. Лицо его приобрело выражение озорное и, в тоже время, таинственное. Я не торопил его. По всему видно, что рассказывать он был мастак – знал, когда паузу вставить.
Тем временем мой рассказчик закурил и несколько мгновений наслаждался противным для меня некурящего табачным дымом.
- Так вот, = торжественно произнес он наконец, - тут всё и началось.
Гляжу я – у Митьки лицо в жуткой гримасе застыло: глаза на лбу, челюсть отвисла, а волосы вертикальное положение приняли. Оборачиваюсь медленно, готовлюсь не меньше чем черта увидеть. А он и впрямь стоит. Метров пять от нас. Только без рогов он, копыт и хвоста, да и морда не свиное рыло, а вроде человеческой. Ростом меньше двух метров, не то горбатый, не то сутулый, в плечах же два тебя! Голый!
У меня сердце в желудок упало и чуть не захлебнулось, весь хмель как рукой сняло. Мысли запутались, друг о друга спотыкаются, только вертится в голове: «Вот и пропели трубы архангелов в день Страшного суда». Крикнуть бы надо, да не могу, к тому ж и бесполезно это – глухие места. Вспомнилось, почему то, что бригадир до сего дня пятерку не отдал, ещё полгода назад «до получки» занятую.
Тут Митька заорал, да так страшно, что моё сердечко из желудка в самый низ живота перебралось и затихло. А он вскочил и прямо с берега в реку. Не поверишь, ни на одних чемпионатах по плаванью таких результатов не показывали. Плыл Митька без остановки так, что взмахов рук видно не было. Про всё на свете, стервец, забыл, друга бросил на погибель, хотя конечно, надо Бовой Королевичем быть, чтобы, увидев такое чудище лесное, не побежать, куда глаза глядят. Я – другое дело. У меня ноги отнялись от страха.
Вот так сижу, не жив, не мёртв, а этот лохматый заурчал радостно и ко мне двинулся. Приёмник у него под ногой хрустнул, Леонтьев замолчал. Вспомнил я, наконец, как это чучело называется. Звать его, как и нас, Человеком, а вот фамилия Снежный, пожалуй, не соответствует, потому как если он снежный, то зачем летом народ пугает? Скорее подойдёт ему прозвище Лесной или Болотный, хотя нет, так и до Водяного недалеко. В общем, нечистая сила, поговаривают, правда, родственником нам приходящаяся.
Идёт он ко мне и урчит.
Слышу, издалека откуда-то Митька орёт:
- Сматывай, Серёга! Сожрёт же тварь тебя к ядреной матери!
Я бы рад, только словно прирос к земле. А глазами в его глаза вперился и отвести не могу.
Лапу он мне свою на плечо положил, как бревном придавил. Прощай, думаю, жизнь моя грешная, придётся сгинуть в желудке зверя страшного. Ан нет! Схватил он меня за плечо, поднял, как пушинку, и враз на ноги поставил. Бежать всё равно не могу, но страх, вроде бы, уходить начал и сердце ожило. Жду, что он станет дальше делать. Вспомнил статьи газетные, где люди с ним встречались, только это всё больше в горах, либо в тайге случалось. Однако не помню, чтобы хоть раз он людям зло причинил. Тогда я совсем душой успокоился, но колени всё дрожали.
Тут замечаю, что он не просто меня рассматривает, а с собою сравнивает. Понял я, что за своего он меня принял. Скажу без ложной скромности, что, если бы не лысина и плавки, мы с ним как близнецы смотрелись. Причём я эдаким хилым младшим братом выглядел. Он, наверное, тоже сходство заметил и на плешь мою внимание обратил, потому что вцепился в свою гриву и как гаркнет, будто гаубица поблизости ухнула.
Я руками развожу, говорю, мол, так и так, брат, выпали мои волосы, знал бы, что с тобой встречусь, парик нацепил.
Мой голос на него и вовсе магически подействовал: глаза восхищённо вытаращил и снова как гаркнет, что уши заложило. Теперь уж мне смешно стало.
- Что, любопытно? – спрашиваю. – Ты жлоб здоровый, а немой, я же, хоть и хлипкий, зато мысли ясно выражаю.
Я говорю, а он лапы по швам и мне в рот глядит, как кобра на дудку.
Когда страх окончательно прошёл, почувствовал я, что в горле совсем пересохло. Глянул по сторонам. Смотрю, ближе всего ко мне початая бутылка, нагнулся, поднял её, пробку скинул, и прямо к горлышку припал. Но зверюга проклятый и двух глотков сделать не дал, из рук её моих вырвал и себе в пасть опрокинул, а там почти половина оставалась – ему на один глоток.
Ох, и насмешил он меня, когда глотнул водички огненной: глазёнки покраснели и заслезились, зубы оскалил, присел на корточки и давай себя по бокам хлопать. Посмеялся я, посмеялся, да гляжу, никак не отойдёт мой дикий собрат, спасать надо. Ему бы запить дать, только, как на грех, ничегошеньки не осталось. Схватил я его тогда за ручищу и к реке тяну. Он же, хоть и присмерти, сразу смекнул, чего я от него хочу. Плюхнулся с берега, как Митька давеча, и давай воду хлебать, что твой насос.
Оклемался, несчастный, на берег вылез, да как начал реветь, хоть беги. Смотрю – он пьян в стельку! Идёт, шатается, про меня и забыл вовсе. Так и убрёл в чащу.

Сергей Иванович бросил  докуренную сигарету в костёр и стал снимать с огня котелок с готовым компотом.
- Неужели так и ушёл? – поинтересовался я, ещё не зная, как относиться к его рассказу.
- Ушёл, - подтвердил Сергей Иванович, но по его глазам я видел, что история на этом не кончается.
- Не томите, Сергей Иванович, - попросил я, - ведь это не всё! Что, кстати, с другом вашим стало?
- С Митькой? – улыбнулся Сергей Иванович. – Ничего с ним не стало. Как зверюга этот ушёл, я в лодку залез и поплыл берега обшаривать. Так он замаскировался, что я чуть мимо не проплыл. Хорошо – голос подал. Гляжу, в камышах одна голова Митькина торчит и зубами от холода щёлкает – вода в лесных речушках и летом холодная, потому как питают их ключи и родники.
Митька долго отказывался плыть обратно, готов был и палатку, и вещи свои бросить, лишь бы подальше от той поляны. Однако я его уговорил, и малость успокоил, но вот рассказу про водку, он тогда так и не поверил.
Тем временем стемнело.
Я, на удивление, быстро и спокойно заснул, а Митька всю ночь просидел у костра с подводным ружьём на коленях.

- И Йети больше не появлялся? – расстроился я.
- Кто? – не понял Сергей Иванович.
- Йети, - повторил я, - Снежный Человек.
- Ах, человек. Так мы его потом Гошей прозвали.
- Почему Гошей?
- Да так, - пожал плечами Сергей Иванович, - имя ласковое и ему очень понравилось.
- Кому ему? – удивился я. – Вы, значит, потом опять встречались!
- Встречались, а как же! – подмигнул мой знакомый. – Он в ту ночь, видно, пьяный спал где-нибудь, но следующим вечером пришёл опять.
Митька только успокоился, перестал повсюду с ружьём таскаться, а он тут как тут. Друг мой опять с берега сиганул, но на этот раз далеко уплывать не стал – перебрался на другой берег и спрятался в кустах.
Гоша прямиком ко мне направился, и вдруг присел, как вчера, и снова давай себя по бокам хлопать, а исподлобья эдак на меня умоляюще поглядывает. Вот оно что, думаю, понравилось ему, ещё просить пришёл.
Слазил я в палатку, достал бутылку, ему показываю. Гоша руки вверх поднял, и визжать принялся.
- Отдай ты ему водку, - это Митька из кустов кричит, - отдай и пусть проваливает.
Нет, соображаю, много тебе, Гоша, будет – это не минералка всё ж таки. Отлил половину и отдал ему. Теперь он умнее стал: сразу залез в воду, глотнул из бутылки, запил и был таков.
В ту ночь мы с Митькой долго уснуть не могли, потому, как пьяный Гоша бродил где-то рядом и на своём зверином языке песни пел. Уж так он рычал, так визжал, что будь у нас снотворное, всё равно бы не уснули.
С того дня и повелось.
Каждый вечер Гоша, как часы шесть покажут, является на поляну, чтобы пропустить стаканчик. Попробуй не дать! Раз попробовали – он буянить начал, еле живы остались.
Митька первое время всё в воду бросался при Гошином появлении, но потом перестал, однако держаться старался подальше. Недолюбливал он Гошу, и тот в его сторону крысился, ведь Митька хоть и патлатый, но только на голове, в остальном обычный человек – Гоша его за своего не признавал.

Сергей Иванович вдруг погрустнел, его доброе лицо чуть вытянулось и обвисло. Он достал сигарету и нервно прикурил от переливающейся малиновыми светлячками тлеющей щепки.
- Однажды Гоша не пришёл, - тихо произнес он. Я попытался поймать его взгляд, но он отвёл глаза. – Я сразу забеспокоился, и весь следующий день был не в своей тарелке, мне будто чего-то не хватало, с трудом дождался шести часов.
- И Гоша не пришёл, - предположил я.
- Не пришел, - подтвердил Сергей Иванович. – Я ходил по лесу вокруг поляны, звал его. Митька на меня обиделся. Плюнь, говорит, на эту обезьяну. А я чувствую, что плохо с Гошей. Скорее всего, так оно и было. Видать погубили мы Гошу спиртом. А Митька рад: туда ему и дорога, говорит.
В общем-то, это и всё. Через два дня мы уплыли домой. Думал в делах и заботах забуду Гошу. Нет, болит сердце. Чую я – убили мы его с Митькой, водкой убили. Веришь ли, с тех пор этой гадости в рот не брал совсем. И раньше-то пьяницей не был, а теперь вовсе не пью.
Сергей Иванович глубоко затянулся, закашлялся, вытер рукавом полные губы и молча принялся разливать в кружки компот.
Я гляделся на его грустное лицо, дрожащие руки и спрашивал себя – верю или нет? Пожалуй невозможно так натурально сыграть чувства. Человека действительно угнетали собственные воспоминания. Но я, упаси бог, не хочу навязывать вам своё мнение. Разыщите в Гусь-Хрустальном Сергея Ивановича и поговорите  с ним, а может и с другом его, с Митей, к которому он, по его словам, здорово охладел с того отпуска.
А лучше приезжайте сюда с рюкзаками, побродите по здешним лесам, чья красота притягивает как магнит, вдруг вам удастся встретиться в чаще с Гошей, или с другим существом его племени. Только прошу вас, не показывайте им обратной стороны нашей культуры: они, ведь, как дети и всё принимают за чистую монету.

Мы в ту ночь долго пили с Сергеем Ивановичем компот из железных кружек, болтали о том, о сём. Искры нашего костра стремительно взлетали в чистое звездное небо и водили над нашими головами замысловатые хороводы. Было необычайно уютно в этом микромире, освещенном и согретом колеблющимися желтыми языками пламени нашего костра.
Порой казалось, будто треснула ветка под чьей-то ногой, или зашуршали кусты на опушке, и вот-вот из-за них выглянет косматая голова с огромными любопытными глазищами, и тогда мой собеседник расплывется в улыбке, лицо его вновь станет круглым и добрым, и он познакомит меня с Гошей, пришедшим из чащи навестить своего друга.
Мы поздно легли спать в ту ночь. А утром, проснувшись, я нашел лишь прямоугольник примятой травы – след палатки Сергея Ивановича. Трава была мокрой от росы, а значит, он снялся ещё до рассвета, моет быть, вовсе не ложился. Жаль, ведь я так и не взял у него даже телефона.

1988 г.