Искушение Жанны

               

                Одноактная пьеса для моноспектакля




Посреди сцены – символическое изображение эшафота (лестница). Жанна в женской одежде (платье кающейся грешницы) лежит, распростертая на ступенях, пока звучит музыкальная увертюра. Она в забытьи. Потом слышны странные звуки. Жанна просыпается как от тяжелого страшного сна, садится. Но нет – сон продолжается. 
Голос епископа:
 - Жанна, Церковь отрекается от тебя!
Слышен шум толпы. Голоса нарастают.
Голоса из толпы:
 - На костер ведьму!!!
Голоса оглушают Жанну. Она затыкает уши – звук резко обрывается. Пауза.
Жанна:
- Я видела ревущую толпу. Сколько там было солдат! Они стояли в оцеплении, ощетинившись острыми пиками. Их глаза горели жаждой смерти. Моей смерти… Они хотят выпить ее, выпить, как желанный напиток, выпить мою неистовую боль и одиночество. Мой последний крик станет музыкой для их ушей, пока мое тело не превратится в пепел.
 
Жанна поднимается по лестнице медленно, как будто некая сила толкает ее туда своим невыносимым давлением
 
   Я слышу их голоса везде, со всех сторон: «На костер ведьму!»  (Шум толпы)
 Нетерпение… Предвкушение зрелища… Темная радость…
Епископ читает приговор. Церковь отреклась (?) от меня…
   Я стою одна, на широком помосте, над морем людских голов. Неужели Господь хочет, чтобы я была одна против всех? Против его служителей, кому он поручил вести души к вечному свету? Одна! В кромешном мраке…
   Где прежняя сила? Я почувствовала себя голой и испачканной грязью. Англичане, мои враги, видели мой позор. Я умру в огне, теперь это очевидно. Никогда еще смерть не была так близка ко мне. В сражениях, когда я заглядывала ей в лицо, когда вокруг свистели вражеские стрелы, смерть придавала мне мужества. (Жанна уже на вершине эшафота)
   Но там, на кладбище Сент-Уэн, меня охватил ужас. Мое тело трепетало в предчувствии ожидающего его огня, а душа страшилась пламени адского. Она взмолилась тогда своему небесному Отцу: Господи! Я не хочу умирать! Ты не можешь велеть мне покинуть этот мир без покаяния! (Падает)

   Яркий направленный свет. Жанна, на полу, механически повторяет слова вслед за голосом епископа, фразу за фразой

Если отцы Церкви утверждают, что мои видения и откровения являются ложными, я не желаю больше защищать их. Я отрекаюсь от дьявола и предаю себя в руки святой Матери-Церкви, смиренно уповая на ее милосердие. Я скорблю о своих поступках, которые были противны Богу. Я признаю, что надела мужскую одежду и взяла в руки оружие с целью проливать людскую кровь по велению дьявола. Каюсь в своих многочисленных грехах и заблуждениях. Если отцы церкви утверждают, что мои видения и откровения являются ложными… (Как заезженная пластинка)

Пауза

Что я сделала?! Ведь они обвинили меня в том, в чем я не признавалась! Презренный страх перед костром – стена между мною и моим Господом. Господом, к Которому я уже не смею взывать – ведь я отреклась от него!

   Они спрашивали меня о моих голосах. Но я не могла сказать им всего, ибо Господь запретил мне это. Да и из того, о чем я поведала святым отцам, многого мне не следовало бы говорить. При всем моем почтении к ним для меня очевидно, что порой они просто насмехались надо мною, задавая свои вопросы. «Во что был одет святой Михаил? На каком языке говорит святая Екатерина? Говорит ли она по-английски?» Они спрашивали меня снова и снова, что я делала со своей мандрагорой, хотя я с самого начала сказала, что никакой мандрагоры у меня не было.
   Они спрашивали меня, знаю ли я через откровение свыше, что меня ждет вечное блаженство. Считаю ли я себя достойной мученического венца? Полагаю ли, что уже не- способна совершить смертный грех? Я ответила, что об этом мне ничего не известно, но во всем надеюсь на Господа.
   Они спрашивали меня о моем короле, и я ответила им, что имела о нем множество откровений, но это умрет во мне.
   «Ненавидит ли Господь англичан?»
   Мне ничего не известно о любви и ненависти Бога к англичанам. Я знаю только, что все они будут изгнаны с французской земли. Кроме тех, которые найдут здесь смерть.
   Они обвинили меня в том, что я надела мужскую одежду и взяла в руки оружие с целью проливать людскую кровь по велению дьявола. Я с радостью пряла бы возле моей матери, но могла ли я ослушаться Божьего Голоса, велевшего мне освободить Орлеан и короновать дофина Карла в Реймсе? Что же до моей одежды, то она удобнее и приличнее женского платья в обществе мужчин и в условиях, в которые я была поставлена.
   «Ты проливала человеческую кровь!»
   Нет! Я не желала кровопролития! Я писала англичанам, стоящим под Орлеаном, чтобы они оставили город. Я призывала их к миру, стоя на стене укрепления. В ответ послышались лишь брань и проклятия.
    Они спрашивали меня, как я предавалась нечистой силе в Домреми, под деревом Фей.

    Звук флейты

   Дерево Фей… Старый развесистый бук на зеленой лужайке, на окраине леса. Это место беззаботных детских игр. Еще наши деды и бабушки весело резвились под ним. Рассказывают, что феи, маленькие сказочные существа, водили там свои хороводы. Они являлись только детям. Взрослые никогда не видели их. Когда человек вырастал, его взгляд менялся. Нельзя дважды пройти один путь. Нельзя вернуться в детство, даже если очень захочешь… И дерево Фей оставалось в душе памятью о чудесном светлом мире, ушедшем в прошлое, когда твои отец и мать были еще молодыми, когда каждый день случались неожиданные волшебные события, когда даже солнце, казалось, светило ласковее.
   Однажды приходской священник пришел к дереву Фей и окропил его святой водой. С тех пор, говорят, феи покинули это место. Я тогда еще не родилась. Я знала о феях только по рассказам старших.
   Но с тех пор осталось одно предание, в справедливости которого я имела случай убедиться, когда умерла маленькая Лизетта, с которой мы вместе пасли овец. Предание гласит, что Дерево Фей является детям Домреми перед смертью, если они умирают маленькими, или если их жизнь прерывается вдали от родных мест. Это похоже на прощальный привет из дома. Он приносит и грусть, и радость…
   Прошлой ночью я видела дерево Фей. Словно моя душа уже покинула тело и неслась вместе со свежим ветром, игравшим в густой листве, над буковым лесом, над Лотарингией, над землей, взрастившей меня, над землей, в которой с малых лет я увидела образ всей милой Франции. Я вспоминала, летя над нею быстрее любой птицы, и пожары, полыхавшие над ней после нашествия шаек бургундских мародеров, и плачущих детей, и угнанный скот, и убогих нищих, шедших по большой проезжей дороге через нашу деревню, и того старика, что пел мне песнь о Роланде.

   Все начиналось тогда. Сердце мое переполнилось любовью и великой жалостью к моей бедной Родине. Я не знала еще тогда, что Господь велит мне пойти сражаться за нее. Я слышала древнее пророчество, что погубит Францию женщина, а спасет девушка, которая придет из Лотарингии.
   Всем известно, что своим позором страна обязана королеве Изабелле. Но могла ли я подумать, что в другой части пророчества говорится обо мне?!

   Как давно, кажется, это было. Начало пути… Мне едва исполнилось тринадцать лет, когда я впервые услышала Голоса. И четыре года я копила в себе силы. Мой будущий труд представлялся мне тяжелым. Я колебалась, смогу ли выполнить его.
   Но трудными оказались лишь первые шаги.
   В Вокулере комендант Роббер де Бодрикур велел мне убираться домой, к отцу, и больше не показываться ему на глаза с моими нелепыми претензиями: я просила у него отряд для поездки в Шинон, ко двору дофина Карла!
   Но Господь уже дал мне свое благословение, и никакие земные силы не могли помещать мне. Оставшись в Вокулере, я нашла поддержку у горожан. Они поверили в меня. И скоро господину коменданту пришлось уступить мнению большинства. Я покинула Вокулер с письмом к дофину, окруженная верными друзьями, которые вскоре стали моими товарищами по оружию.
   Потом были Шинон и Пуатье.

Звучит музыкальная тема французского двора

В Шиноне, когда дофин принял меня, я сразу узнала его. Он стоял в толпе своих придворных, не выделяясь ни одеждой, ни какими-либо другими знаками отличия, но голос внутри меня сразу сказал мне: «Это – твой дофин, и скоро он станет твоим королем!»
   Он был добр и щедр со мной и в ту нашу первую встречу, и после того…
   Я не раз повторяла господам судьям: они напрасно клевещут на моего короля. Он – благороднейший из христиан! Они говорят мне: «Твой король предал тебя!» Если бы мой король мог что-либо сделать для меня, он сделал бы это! А я, если бы не любила Господа и короля, не одержала бы ни одной победы! Любовь вдыхала в меня силу.

Тема битвы

   Орлеан, битва при Патэ, коронация в Реймсе! Это было головокружительным взлетом французского духа! Мы снова научились побеждать. Я не знала страха. Когда с десятью рыцарями я шла против сорока, когда заставляла своих солдат, беспорядочно бегущих с поля боя, развернуться и встретить врага грудью, когда, вырвав стрелу из раны, вскакивала в седло, чтобы снова быть впереди, когда стояла на полуразрушенной стене укрепления под градом английских стрел и призывала врагов сдаться – французы верили в меня, шли за мной и сражались так, словно были бессмертны. Я и сама чувствовала себя бессмертной. Мною владело то заразительное воодушевление, против которого бессильны стрелы и копья, и сама смерть работает на него.
   
Компьень. Здесь моя судьба повернулась в другую сторону. Мысль о плене прежде ни разу не приходила мне в голову. Тем более – о казни… Осуществив с Божьей помощью немыслимое, я забыла о том, что помощь эта может оставить меня. Что бы там ни было, случайность или предательство, только, отступая после неудачной вылазки, мы прискакали к закрытым воротам крепости. Враги настигли наш маленький отряд. Деваться нам было некуда. И я стала пленницей сьера де Линьи, Жана Люксембургского, командующего бургундским войском в Пикардии. Два месяца я провела в его замке Болье. Я думала о защитниках Компьеня и других осажденных французских укреплений и мучилась от своего бессилия. Я была так нужна моим воинам! Вести о боевых действиях, доходившие до меня, усиливали мои мучения. Я пыталась бежать, но неудачно. Жан де Линьи поместил меня в более надежное место – в замок Боревуар, в верхний этаж башни.
   Я провела там всю осень. Все это время я еще надеялась на освобождение. Узнав же, что мой тюремщик продал меня англичанам, я сказала: лучше умереть! И, поручив себя Господу и святой Екатерине, прыгнула с башни на каменные плиты двора. Нет, я не думала о смерти – я хотела бежать! Между пленом и смертью я предпочитала смерть, а между смертью и свободой – свободу!
   Но я потеряла сознание и осталась жива. Я не избежала того, что мне было суждено. Все пути вели в Руан. И я предстала перед судом.

  Я все еще верила в чудо. Это помогало мне защищаться во всеоружии. Теперь я понимаю – все было напрасно.  Меня осудили бы в любом случае. Допросы длились бесконечно долго. Я смертельно устала. В первый же день от меня потребовали клятвы, что я не буду больше пытаться бежать. Я ответила господам судьям, что это – право каждого узника, и я воспользуюсь им, если представится случай.
   Они спросили меня однажды, согласна ли я, наконец, подчиниться воинствующей Церкви. Я не знала, что такое воинствующая Церковь. Мне объяснили, что ангелы, святые и праведники на небесах во главе с Господом Иисусом Христом составляют Церковь Торжествующую. Воинствующая же Церковь – Церковь земная во главе со святым отцом Папой. Я не могла ответить сразу на этот вопрос и просила не торопить меня. Спрошенная о том же в другой раз, я ответила так: «Я пришла к королю Франции от Бога, Девы Марии, святых рая и всепобеждающей небесной Церкви. И на суд этой Церкви я предаю все свои добрые дела, прошлые и будущие. Что же до подчинения Церкви воинствующей, то я ничего не могу сказать».
   Через три дня мне зачитали обвинительное заключение. Оно было насквозь лживым. Я отвергла почти все его пункты, ссылаясь на свои показания, занесенные в протокол. Господам судьям пришлось написать другое заключение, где также искажался смысл многих моих слов и поступков, но я уже ничего не могла доказать.
   Теперь от меня требовали публичного покаяния во всем, что я совершила для Франции и короля. Они показали мне застенок и палача. Я сказала, что если они и добьются от меня чего-нибудь с помощью пыток, то потом я все равно откажусь от слов, вырванных у меня насильно. Это убедило господ судей искать другие средства. А может быть, они просто испугались, что я умру не той смертью, которую они мне готовили? В те дни я лежала в лихорадке и просила удостоить меня Святых Тайн, но они сказали, что если я хочу умереть как добрая католичка, то должна во всем подчиниться Церкви.
   Я все еще чувствовала поддержку Господа и была тверда. Я выразила надежду, что меня похоронят в освященной земле. Однако врачи взялись за меня всерьез. Мне пустили кровь, и вскоре я выздоровела.

  На кладбище Сент-Уэн меня должны были передать светским властям. Повозка палача уже ждала, готовая отвезти меня на рыночную площадь. Церковь отреклась от меня, потому что я не отреклась от своих «грехов». И только здесь я поняла, что это значит – потерять покровительство Церкви. Только здесь я ясно осознала, что могу умереть без благословения и покаяния, проклятая, как отступница от веры; я поняла, что умру сейчас же, как только повозка въедет на площадь. Чуда не будет. Надежды больше нет. Силы покинули меня. Я не могла оставаться одна на помосте против святых отцов, к кому я должна относиться со смирением, как христианка.
   Медленно и громко читал приговор Бовенский епископ. Ужас рос во мне с каждым словом. Не помня себя, я закричала, что согласна принять все, что соблаговолят постановить судьи и Церковь, и подчиниться во всем их воле и приговору.

Колокола
Я надела женское платье. Мне пообещали, что не будут заковывать в кандалы на ночь, уберут английскую стражу, поместят под надзор женщины в архиепископскую тюрьму для пожизненного заключения, допустят к святой Мессе…

 Церковная музыка (тема Евхаристии). Жанна становится на колени как перед Причастием, молится

   Господи, я недостойна, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и исцелится душа моя…

В ответ раздается дьявольский смех. Издевательские голоса:

 - Господь не слышит тебя, Жанна!
 - К какому господу ты обращаешься?
 - К тому, в которого верят святые отцы?
 - Или к тому, от которого ты отреклась?
 - Как ты предавалась нечистой силе?
 - В Домреми, под деревом Фей!
 - Нравилось ли тебе проливать людскую кровь?
 - Что ты чувствовала, когда убивала?
 - Любила ли ты свой меч?
 - Почему твой король предал тебя?
 - Говорили ли тебе голоса, что ты умрешь на костре?
 - Тебе страшно, Жанна?
 - Почему твой Господь оставил тебя?
 - Веруешь ли ты, Жанна?

Пауза

Верую…

Звучит хорал. Жанна молится, постепенно наполняясь внутренней силой. 

   Господь любит меня. Он снова дал мне познать его волю. Он скорбит о моем предательстве. Но я – всего лишь слабое человеческое существо. И мой господь прощает меня. Он зовет меня! Моя душа уже рвется к нему из тела.
   Но я должна пройти через огонь. Пусть сбудутся мечты моих врагов, если и земля, и небо хотят моей смерти.
   Я поднимусь на костер. Палач прикует меня к столбу тяжелой цепью. Ее холод насквозь пронижет мое тело. С трех сторон будет подожжен сухой хворост у меня под ногами: во имя Отца и Сына и Святого Духа. Едкий дым повалит вверх, схватит за горло, застелет глаза, заставляя литься слезы. Задыхаясь, я буду желать вселиться в этот дым и подняться к облакам. Площадь и лица людей расплывутся перед глазами, закружатся, заплещутся, станут осколками мира, из которого я ухожу. И когда первый пронзительно-острый язык пламени прорвется между ровно сложенными бревнами, он начнет подниматься по моим ногам, лизать мое тело со сладострастной жадностью. Цепь будет нагреваться. Долго ли это продлится? Минуты? Часы? Вечность? Есть ли время в объятьях огня и раскаленного железа?
   Я должна умереть так, чтобы искупить свой позор, свое отречение от истины… Я знаю, чего ждут от меня господа судьи.

Жанна сбрасывает покаянное одеяние и остается в мужском костюме
   Наутро они вошли и увидели меня снова в мужской одежде. Я заверила их, что сделала это по доброй воле и продолжаю считать такой костюм более удобным и приличным, находясь под надзором английских солдат. Я сделала это потому, что господа судьи не выполнили своих обещаний и не допустили меня к Мессе. Они спросили, слышала ли я голоса. Да. И Господь поведал мне, что скорбит о моем отречении. Ничто другое не помогло бы мне победить страх перед костром.
   
Дерево Фей явилось мне на зеленой лужайке возле леса. В его свежей листве, смеясь, играл солнечный свет. В его коре, в корнях, в сердцевине его ствола и в ветвях текли невидимые токи жизни. В детстве я всегда чувствовала их. Они становились моими, когда я обнимала огромный бук руками и замирала, прижавшись к нему вся. Мне хотелось тогда проникнуть сквозь кору или стать ветром в его ветвях. Теперь у меня было такое чувство, что я могу это. Но я стояла, босая, у бурых корней и сквозь слезы радости смотрела, как трепетали лучи в буйно разросшейся высоко вскинутой кроне, как порывисто волновались в ней потоки воздуха, как дерево стремилось ввысь и несло небу высоко, у самой своей верхушки птичье гнездо.
   Вот только фей я не видела и никогда не увижу. Дерево стояло передо мною добрым прощальным подарком. И я поняла, что это – моя смерть.

Звон колоколов, шаги, звон цепей

Меня допустили к Исповеди и Причастию. Потом отвезли на Рыночную площадь и передали в руки палача. Господь мой! Я иду к тебе!

Поднимается на эшафот. Финальная музыкальная тема (Костер). Занавес