Акрофобия. Глава 12

Джек Торранс сидел перед дверью в зал суда. Муниципальный суд выглядел как старый особняк викторианской эпохи: высокие потолки, большие люстры, аккуратно побеленные стены и большие прямоугольные, уходящие вверх окна. Стулья были старыми , скрипучими и неудобными, а над каждым таким рядом сидение стояли светильники в форме газовых лапм  с флаконом, похожим на изображение огня.
Красиво, но Джека это ничуть не трогало. Его нога немного побаливала, но к этой боли он привык. Если сидеть или недалеко ходить, но всё было нормально, но стоит пройтись чуть дольше, как каждый шаг превращается в пытку, будто был тебе на ногу одели цепь с ядром.
К трости Джек  уже привык, вот только спина немного болела, потом что пока, для удобства, он ходил в полусогнутом состоянии. Мысли, которые когда должно быть тревожили его отца, вроде собственной неполноценности и отсутствия возможности вроде бега он откинул тут же, потому что понимал- всё это сводит с ума. Джек много думал о тех людях, который не могут ходить вообще, о самых тяжёлых инвалидов , у которых даже рук нет. Или просто тех больных, ( таких он видел в больнице предостаточно) у которых каждый вздох сопровождается болезненными ощущениями. Он помнил один факт, который ещё давно услышал в одном выпуске новостей- человек, который потерял две руки, научился ездить на велосипеде. Он до сих пор помнил эту картину и теперь часто держал её в голове. 
Пока он был в больнице, к нему наведывались некоторые коллеги с работы, их визиту он был рад, но они очень быстро его утомляли,  но кроме них заходил  ещё Генри и доктор Мендок.
Генри пришёл с пакетом продуктов и до самых последних секунд их короткого разговора старался сделать вид, что того разговора на кухне не было .
Джек поблагодарил его за все, но то , что хотел сказать, он всё же сказать.
- Я думаю, что должен сказать тебе спасибо ещё кое-за что . Помнишь, как-то раз ты дал мне визитку с именем психолога, который должен был меня излечить от акрофобии.
- Да,- сказал Генри.
- Он помог мне , теперь я действительно не боюсь смотреть вниз. Сколько раз я боялся это сделать, а теперь я свободен. Это я вовек не забуду  , поверь. Но тебе не стоит стараться меня задобрить, принося эти фрукты. Через несколько дней я приковыляю в суд и мы будем с тобой по разные стороны судебного процесса.
Генри вздохнул и опустил голову. «Почему сейчас я должен унижаться»- думал он,- зачем я тогда всё подписал, чтобы сейчас быть между двух огней.
-Ты будешь говорить, как я,- продолжал Джек, наслаждаясь своей речью,- жестокие отец, из мести скинул своего сына с обрыва. Это будет зажигательная проповедь. Люди возненавидят меня. Может быть, захотят моей смерти, как нелюдя, жестокого …
- Хватит, довольно,- сказал Генри, отступая назад, как от чудовища,- мне и так плохо .Я не хотел всего этого…
Он выбежал из комнаты , а Джек рассмеялся. «Пускай бежит»- подумал он.
Позже приходил Мендок с новостями от адвоката. Джек много раз благодарил его за помощь, но заранее говорил,  что не особо верит в успех дела.
- Неужели ты не хочешь вернуть сына? Неужели ты не хочешь препятствовать действиями твоей жены?
- Хочу конечно,- Джек с грустью глянул на костыль  , который лежал у двери,- но что я сделаю. Я много говорил в порыве злобы, но в часы спокойствия понимал, что шансы малы.
Джек заложил руки за голову, будто загорал , и стал смотреть на белый потолок.
- Генри мне говорил, что они предупредили Эрика, что я заболел,- продолжал Джек,- хоть часть жалости и здравого смысла у них осталась.
- Что говорят врачи?- спросил Мендок.
- Ничего страшного , если ты об этом,- Джек повернулся к другу,- к суду я уже смогу стоять на ногах с палкой.
- Это хорошо,- Мендок осёкся,- я имел в виду…
- Я понимаю,- Джек пожал доктору руку,- ты много для меня сделал. А теперь мне надо отдохнуть.
Когда Мендок, попрощавшись, вышел, Джек выключил свет в палате и стал смотреть в окно, на котором горели, как разноцветные солнечные зайчики, блики далёких огней , фар, машин. Город жил бурной и торопливой жизнью. Он никогда не останавливался, и не оглядывался назад, он терпел боль и ненастья, с надеждою в душе ожидая счастья.
Джек повернулся и закрыл глаза. Через два дня всё должно решиться.
Эти два дня прошли и теперь Джек сидел в этом коридоре, разглядывая свою тростью. Дорогая , но хорошая на вид, с металлической основой, похожей на стрелу, и с шарообразной ручкой.
К нему подошёл чернокожий человек в костюме и Джек поднял голову.
- Мистер Торранс?- спросил он.
- Да. Он самый,- Джек удивленно улыбнулся.
- Меня зовут мистер Моусли, Аэрон говорил он вас.
- Кто?
- Мистер Мендок. Ваш друг. И видать, хороший, раз так печётся о вас.
- Ах, ну да,- Джек виновато улыбнулся,- я совсем забыл. Я ждал его самого. Он один из наших фигурантов, он придёт.
- Фигурантов?
- Да. Он будет убеждать суд в том, что вы не смогли бы скинуть своего сына в реку, потому что боялись высоты.
Джек открыл рот, но говорить ничего не хотел. Он сжал трость и облокотился на спинку.
- Простите, если я вас, чем задел, мистер Торранс, но такова моя работа, я всё говорю на чистоту. Вы должны мне доверять.
- Да, да,- задумчиво сказал Джек, водя пальцами на рукоятке по часовой стрелке, - я всё понимаю. Моусли сел рядом с ним, открыл чемодан, и стал рассматривать бумаги. Он перебирал их одну за другой, перечитывал , что-то тихо шептал, будто молился. Спросив у одного из проходящих « Сколько ещё будет длиться разбирательство с Герриком, получил такой ответ:
- Уже заканчивают. Старику дали пять лет. Жестоко, но справедливо.
Моусли поблагодарил его и обратился к Джеку, который тем временем просто сидел нога за ногу, тупо глядя в стену:
- Сосредоточьтесь, мистер Торранс. Скоро всё начнётся.
Джек обернулся, рассеянно кивнул и встал, что немного размяться. Состояние его мышц было гораздо лучше состояния ступни, так что иногда мышцы затекали.
В тот момент в коридор вошла Анна. В пальто, с завязанными в пучок волосами и почти без макияжа – так она больше всего была похожа на саму себя: жесткую, скользкую, строгую к себе и окружающим женщину, которая смотрит с высока на всех, кроме своего сына. « Если бы сейчас у неё не было Эрика, она была бы просто невыносимой тварью»- подумал Джек.
Когда Анна увидела его, с тростью и с согнутым, немного старческим видом, она вмиг остановилась. Его лицо прежнему было не приступным, но глаза… на какой-то момент Джеку показалось, что они сожалели.
Джек сухо ей кивнул, но они лишь прошла мимо него в другой конец зала. Рядом с ней шёл прокурор - высокий, атлетического телосложения негр в чёрном костюме с треугольными пуговицами.
Наконец, через 10 с грохотом открылись двери и народ повалил из зала заседаний. Репортёры, простые зеваки, юристы - все они сегодня закончили свою работу. Под журналистские вопросы из заседания последним выводили с конвоем самого подсудимого – лысеющего толстого старика с пышными усами. Он старался сохранить как можно более спокойный и непринуждённый вид, но по его лицу градом тёк пот, а жилка на шее нервно пульсировала. Он нехотя отвечал на вопросы журналистов, пытаясь как можно быстрее протиснуться вперед, прочь от всего этого шума.
Когда эта всё сумбурная процессия наконец удались , всех участников следующего заседания попросили войти в зал. Этот был ещё больше и шире, чем коридор, и чем-то напоминал внутреннюю часть церкви- позади стояли многочисленные стулья для посетителей, за ними два ряда таких же , но только для свидетелей , по середин, чуть дальше, было место для выступлений, похожее на трибуну, по бокам – стол или столы, для обвиняемого справа, для подсудимого слева. Упираясь в стену, в самом конце стояла ложа для судьей , возле них, по бокам, места для присяжных, по шесть мест с каждой стороны.
Судья муниципального суда сидел на своём привычном месте в центре. Он поприветствовал всех, предупредил, что у нас есть всего пол часа на подготовку , потому суд начнёт работу.
Обе стороны присели и начали работу. Был слышен шёпот, возня, повсюду сновали с чашками кофе и газетами служащие суда, присяжные, судьи перебирали дела, переговариваясь друг с другом.
Джек сел за старый дубовый стол, поставил рядом трость и сложил руки на груди. Моусли раскладывал бумаги, положил рядом с ними синюю авторучку и начал готовиться. В руках у него появился толстый блокнот в мягком чёрном переплёте, в котором были все записи ведения дел. Он строил план работы, бормоча что-то себе под нос. Прокурор Анны о чём-то перешёптывался с ней, она кивала и давала какие-то документы.
В зале начали собираться люди. Среди них Джек увидел и Мендока. Он пытался протиснуться к  местам для свидетелей. Там уже сидел доктор, который оперировал Эрика.
Мендок подошёл к Джеку и сказал:
- Жуткая  погода, очень жарко. Ну как вы тут?
- Нормально,- пробормотал Моусли, переворачивая очередную страницу. Он был полностью занят своим делом.
Мендок присел на корточки рядом с Джеком.
- Как твоя нога?
Джек наклонился к нему:
- Нормально. Ты уже обсуждал с адвокатом свою речь?
- С Дерриком? Да. Всё будет отлично,- доктор похлопал Джека по плечу, как старого друга. Тот благодарственно улыбнулся. Нога Джека болела, но не более, чем обычно.
Мендок вернулся на ложу присяжных.
Через 10 минут начался суд.
- Встать, суд идёт! – послышался громкий голос секретарши судьи.
 Встал судья, за ним все, кто находились в зале. Джек опёрся на трость.
- Сегодня слушается дело об обвинении Джека Торранса в покушении  на своего сына, Эрика Торранса. Господин прокурор, зачитайте обвинение.
Прокурор встал, откашлялся, взял своими огромными чёрными, как землекопа, руками папку с документами и со слов «Уважаемый суд!» начал зачитывать приговор.
Сбросил с выступа, душил руками, храбрый Генри Торр, который спас сына от  садиста - всё это Джек уже слышал. Он молча выслушал , стараясь поймать взгляд Анны. Они сидела на столом, немного отодвинув его и скрестила руки на груди, как возмущённая леди из дамских романов. Джек, право, даже улыбнулся. Она посмотрела на него, но тут же опустила глаза. Он торжествующе смахнул у себя со лба пот и налил стакан газированной воды, который стоял у него на столе. Жара была невыносимой. Многие присяжные наблюдали в тот момент за ним, кто-то из них шептался, указывая на Джека пальцем. Они рассуждали.
Он перестал улыбаться и спокойно дослушал приговор. В конце судья зада Джеку уже привычный вопрос:
- Вы признаёте себя виновным в этом преступлении, мистер Торранс?
Джек привстал и уверенным голосом сказал:
- Ваша честь, господа присяжные , уважаемое обвинение и свидетели- я не признаю себя виновным с сделаю всё, чтобы доказать здесь правду.
По залу прокатился гул голосов, но тут же стих. Анна привстала и собиралась что-то сказать, судя по лицу, как обычно, что - то плохое, но прокурор, удивлённый рвением пострадавшей, жестом приказал ей сесть. Она повиновалась, но лицо её пылало ненавистью.
- Каламбур,- прошептал Моусли так, чтобы Джек слышал. Эта дама не переставала его удивлять.
- Не удивляйтесь ничему,- серьёзно сказал Джек, вертя стакан в руках.
Моусли что-то записал себе в блокнот.
Этот суд уже потому можно было назвать необычным, потому что главный свидетелей, которого Джек формально должен был бояться, Генри Тор, не явился на  заседание вообще. Анна каждую минуту нервно оборачивалась в сторону выхода, что-то горячо доказывала прокурору, но главного свидетеля не было. На ложе свидетелей были только Мендок и доктор, который оперировал Эрика. Оба выглядели довольно устало, то и дело поёрзывая на стуле. Вместо Генри Тора первым свидетелем, который встал на место допроса свидетелей, похожее на трибуну. Положив правую руку на Библию, а левую на сердце, он поклялся говорить только правду. Доктор выглядел нервным и уставшим, его голова то и дело дёргалась, речь была отрывистая и на слух неприятная, при этом он то и дело протирал лицо платком, от чего тот стал почти сального цвета.
В сущности, как сказал позже Моусли Джеку, этот человек не сказал на суде ничего существенного. Он лишь повторил то, что уже было судьи на столе- результаты лечение , куда врачи заносили все наблюдение за здоровье Эрика Торранса.
После того, как врач закончил свою речь, он попросил разрешения уйти, и судья, видя его плачевное положение, отпустил его. Доктор, волоча ногами, как краб, вышел из зала заседаний. Дальше выступила Анна, где она, едва не задыхаясь от той желчи, которая кипела в её душе, с напором требовала от судьи  рассмотреть показания Генри Тора, раз его нет в зале. Присяжные с удивлением и некоторым возмущением слушали её дерзкие речи, но Джек, наблюдая за всеми ими, знал, что во время вынесения приговора они всё спишут на её материнские страдание. Он понимал, что есть определённая категория людей, которые всегда будут , не смотря ни на что, будут вызывать жалость у присяжных , и мать , которая борется за своего ребёнка, к таким конечно, относилась.
Судья, поправил свои большие усы, нехотя согласился рассмотреть документ, не смотря на протест адвоката. Сверив подписи, он зачитал его на весь зал. И в тот момент Джек понял, как же он был прав. Лица присяжных, по большей части зрелых или стареющих людей, которые умеют жалеть и осуждать больше, чем думать, устремили свои взгляды на него. Кого они видели в нём? Убийцу, жестокого мстителя, коварного и подлого человека, который теперь своим спокойствием ещё больше убеждает всех в своей ненормальности. Они молчали, сидели прямо и уверенно, и Джек заглянул каждому из них в глаза. Страх, непонимание, будто бы они глядели в пасть какому-нибудь чудовищу, - вот что там было. « Жалкие люди,- подумал Джек, стиснув кулаки,- от их слов рушатся судьбы и пропадают мечты.
Анна заплакала, но Джек не видел на ней и доли скорби. Слёзы её были наиграны и неестественны, как плохой дебют молодой актрисы, и Джек был едва ли не единственным человеком в этих стенах, кто осознавал это. Анна взяли платок ,  медленно вытерла слёзы , выпила стакан воды и положила руки на стол. Она так же манерно кивнула судье и тот продолжил:
- Теперь мы должны выслушать свидетеля от защиты. Доктор Аэрон Мендок? Верно?
- Да, ваша честь,- Моусли встал и поклонился, как слуга.
Мендок не спеша, при этом явно нервничая, вышел на помост, где 10 минут назад умирал от жары его коллега. Этот выглядел явно получше. Мендок положил  руку на Библию, сказал нужные слова ,и начался допрос.
Моусли, так и не сев, спросил у свидетеля:
- Итак, мистер Мендок, вы утверждаете, что Джек Торранс не мог совершить этого преступления?
- Совершенно верно,- спокойно ответил Мендок. Он смотрел прямо на судьи, не оборачиваясь. По залу опять прокатился  гул, теперь его отголоски было слышно из ложи присяжных. Все они недоверчиво смотрели на доктора. « Ну что ж, - подумал Джек, глядя на них,- если одна бумажка так убедила их в моей виновности, может быть слова другого убедят их в противоположном?!
- На основе чего вы делаете такие выводы?- спросил прокурор с лёгкой насмешкой. Он чувствовал себя хозяином положения.
- Мистер Торранс проходил у меня лечение. В течении двух с половиной недель он старался излечиться от акрофобии.
Анна выпрямилась и с интересом слушала доктора.
- Лечил у вас ЧТО?- спросил судья, наморщив брови.
- Ах, да,- Мендок ударил себя по лбу, но выглядело это живо и естественно,- Акрофобия - боязнь высоты.
Новый гул повсюду. Этот был уже сильнее и чётче других. « Хороший знак»- шепнул Моусли. Джек кивнул и вновь продолжил слушать.
- Человек, болеющий этим недугом, не сможет и близко подойти к впадине, тем более войти в неё и при этом что-то делать.
- В каких отношениях вы с мистером Торрансом?- спросил прокурор. Улыбка улетучилась с его лица, а вид стал более приземлённым.  Он походил теперь на умную обезьяну , которая делала сложный выбор – что есть первым, банан или апельсин.
Мендок немного растерялся, по его лицу пробежала тень неуверенности, но он быстро её скрыл.
-  В довольно неплохих. Мистер Торранс показал себя сильным и упрямым человек на наших занятиях,  при том что при первом нашем занятии он не мог нормально стоять на пожарной лестнице на высоте второго этажа.
- Высота той впадины, ваша честь, гораздо больше,- вставил Моусли.
- Мы вас поняли,- сказал судья. Он казался немного взбудораженным. Джек думал, что до выступления Мендока он тоже склонил чашу весов. Теперь всё могло перемениться,- ещё вопросы будут?
Наступило молчание, за ним - шуршание листков.
- Нет, ваша честь, - сказали Моусли и прокурор одновременно.
Судья трижды ударил молотком , будто стучал к кому в дверь, и объявил, что удаляется на совещание.
- Сколько в среднем идут такие совещание?- спросил Джек.
- Где-то пол часа - час. Не более,- ответил Моусли, сворачивая бумаги.
Джек поймал на себе взгляд Анны. Так бы , наверно, глядел леопард, когда поймал лань в свои когти. Она улыбалась, но чёрт Джек возьми, если бы теперь она сама не верила своей едкой, как у гиены, ухмылке.
Он отвернулся и принялся разглядывать красивый потолки, которые пестрили разными росписями, взятыми , больше частью , из Библейной тематики. Как давно Джек читал Библию? 10 лет назад? Да, нет , больше. Лет 13. Он был тогда подростком, маленьким мальчиком, мама которого заставляла его каждый день читать пару страниц из книгу. После смерти мужа она стала набожной католичкой, хотя до того момента не особа заботилась религией,  и хотела приобщить к своему занятию ещё и сына. Джеку изо дня в день эта книга казалась всё более бессмысленной и скучной. Легенды, цари, Иерусалим, апостолы- все эти слова мешались в его голове, как столовский винегрет. Часто Джек жульничал, просто перекладывая закладку дальше , не читая нужных страниц, но когда мать спрашивала его про их содержание, возвращаясь из очередного семинара, на которые ходила чаще, чем на работу, и спрашивала его про их содержание, он лишь стыдливо опускал глаза и долго выслушивал кучу упрёков в свой адрес. А потом поднимал глаза и смотрел на мать, которая расстроившись, ложилась на кровать . «Как же она изменилась?»- думал Джек, ложась рядом с ней и обнимая её. Когда-то , до трагедии с отцом  , да и до его смерти, она носила длинные золотистый волосы, который в паре с её смуглым, отдающим востоком, лицо придавало особый калорит. Она следила за собой, хотя её никто не обделил красотой. Опрятная  и ухоженная- она во многом не походила на отца, который был хоть и в меру, но всё равно неряшлив и довольно ленив. Его друзья , и даже Джон, когда приходили к нему попить жарким летним вечером пива, всегда вслух и не стесняясь никого говорили, что он самый везучий ублюдок из всех, которых они когда-либо видели, потому иметь такую жену-красавицу –великая удача, и великий труд её , удачу, сберечь.
А теперь она подстригла свои длинные волосы почти до спины и стала завязывать их в пучок, верный признак женщины, у которой свой внешний вид стоит далеко не на первом месте. Лицо её утратило ту живость и детский задор , смуглая кожа побелела и сделалась теперь, как сметана. На щеках и у носа появились  морщины. Но её было всё равно, она даже не смотрела на себя в зеркало. Она уходила рано утром на работу, но возвращалась с неё не домой, а в клуб своих новых друзей , который назвать тогда сектой Джек не мог. Эти люди, вечно ходящие с томным, грустным видом и шепчущие себе под ухо какие-то слова всегда одевались в чёрные одежды и под рукой носили маленькую книжечку с вышитой на ней золотыми буквами «Библия» заменили моей матери всё- друзей, родных, родственников отца, может даже самого Джека . После смерти отца его брат часто наведывался к ним. Он говорил, что готов помочь материально, дать мне лучшее будущее, чем может мать-одиночка, но мама отвергала все его подарки и любую помощь. В конце концов он, как и многие другие её коллеги, друзья отца и все прочие, кто когда-то играли в её сердце какую-то роль, теперь были ей чужими. Они пытались как-то помочь, приходили,  мать делала им чай, но разговор выходил сухим и однообразным, а  она не скрывала, что их присутствие  в их с Джеком  доме не желательно, и они уходили. Визиты становились всё реже, звонки все короче , и наконец все они пропали из их жизни. Даже друзья Джека смотрели на него косо
«Но кому нужны люди, если рядом с нами Бог?- сказала она однажды.
Чтение Библии ,книги, из которой Джек не вынес ничего нужного и которую считает и по сей день самым настоящим вековечным мусором , продолжалось.
Кроме того, её компания стала наведываться к ним домой едва ли не каждый вечер. Сперва Джека запирался у себя в комнате, как делал это в детстве, стараясь отвлечься и сделать какие-нибудь школьные дела, вроде доделать лабораторную или нарисовать плакат, но несомненно, как вы сами уже наверное догадались, он был им интересен. «Маленькая невинная душа, которую так легко наставить на путь истинный, так легко заставить поверить, что ты раб , а не человек, а Бог, владыка всего на Земле, всегда над тобой»- так говорил Джек об этом Анне, когда они ещё жили вместе.
Первый два раза, когда эти люди наведывались в его дом, к нему поднималась мать и спрашивала , почему он не выходит. Джек отвечал, что не здоров . На вопрос- почему ты закрылся отвечал тем же. Мать уходила, а у Джека стучало сердце так, будто на полу у него лежали не книги и тетради, а самые настоящие ядовитые змеи .
Во второй раз история повторилась, но Джек после всего этого слышал ещё и голоса этих людей. Они говорили тихо, и слов он расслышать не мог, как не старался, но уже это факт пробудил в нём волнение.
На следующий день, когда Джек, уставший , вернулся со школы, у его комнаты его ждал неприятный сюрприз. Дверной замок, точнее щеколда, которая закрывалась с лёгким щелком изнутри, была грубо выбита отбойным молотком отца. Когда Джек спустился вниз и нашёл мать, которая готовила у плиты, он стараясь сохранить как можно более спокойное выражение, хотя в душе у него горела слепая злоба, спросил, что со щеколдой, мать подняла голову и с улыбкой, от которой у нормлального человека мурашки побегут по коже, сказала притворно спокойным голосом:
- Сынок, я выбросила эту ненужную нашей семье штуку.
- Зачем?
- Мне не нравится, что ты можешь запираться у себя в комнате. Поверь мне , это для твоего же блага. Она подошла к Джеку и попыталась его обнять, но он отстранился. Никогда не ещё не ощущал такой ненависти к этой миндальной улыбке, которая была у неё на лице.
- Джек. Мальчик мой,- она подошла к нему,- не злись, это всё для твоего блага. На всё божья воля. Вчера ты мог познакомиться с моими друзьями, но ты боялся их . Так ведь, малыш?
Джек скривился от того бреда, который слышал,  и сказала, не глядя на мать:
- Хорошо. Мама, я понял. Я сейчас пойду к себе.
- Нет , Джек,- мама схватила его руку  и посадила на стул. Джек с болью отдёрнул руку,- тебе стоит меня послушать. Ты слишком зол в последнее время. Ты стал непослушным , ты мало читаешь Библию, ты не учишь те потрясающие стихи, которые написаны на этой священной книги самим Богом?
« Они написаны одними идиотами для других идиотов»- подумал тогда Джек, ёрзая на стуле.
- Эти строки- смысл жизни. Твой отец бы очень радовался за тебе.
«Отец бы никогда этого не допустил»- подумал Джек, но в тот же момент осёкся. Он вспомнил про рюкзак, которые висел за ручку на выступе, крики отца. «Ты сам виноват». Джек сжал кулаки до боли.
- Сегодня вечером к нам прейдут мои друзья,- мать присела и загялнула Джек в глаза. Тот отстранился, не желая смотреть на неё.
- Тебе придётся с ними познакомиться , милый. Они добрые люди. Они многому тебя научат.
Джек стало плохо и страшно, ко рту подступила тошнота, будто бы он съел не свежую еду.
- Мама, прошу тебя , отпусти меня. Я устал,- он боролся с тошнотой,- я хочу лечь.
Улыбка с лица матери спала вмиг, будто её кто-то стёр невидимой резинкой. Лицо стало каменным, глаза – стелянными.
- Иди к себе ,- со злостью сказала она толкнула сына так, что тот едва не упал.
Джек убежал к себе в комнату, а мать, глядя ему в след, взяла в руки телефон и Библию. Положив книгу на колени, она набрала чей-то номер.
Джек долго сидел у себя в комнаты, с зелёным, как у лягушки, лицом. Желудок болел и негодовал так, будто Джек съел кусок метала. До вечера он пролежал на кровати, скрутившись и положив потную голову на холодную подушку.
Джек не помнил, когда заснул, но проспал но по меньшей мере 3 часа. Сон , отрывистый и беспокойный, терзал и мучал его. Повсюду сновали монстры, сухие тощие тени с длинными когтистыми руками, всё вокруг было темно и неуютно. Где-то в далеко слышался голос матери, жадный и импульсивный: « На всё воля Божья. Бок карает, Бок прощает» и Джек бежал, бежал в пустоту, раздвигал руками холодный чёрный туман, но голос , как назойливая муха, не оставлял его. Пробежав несколько минут в полную силу, он упал в изнеможении, голос матери был такой же громкий и чётки. И только тогда в Джек с ужасом осознал, что он в его голове. От него нельзя скрыться, убежать, нельзя заглушить ни сном, глухотой. Джек закрыл уши и упал на холодный, похожий на кафель ,пол  в ярости и изнеможении, но это не помогло. Когда он отрыл глаза, то увидел среди всего мрака новенький карандаш с хорошо заточенным остриём, который  лежал в метре от него.
Джек сперва не понял, удивился, но потом ему всё стало ясно. Он дополз до карандаша , взял его в руки, холодное дерево приятно скользнуло по его пальцам. « Что думал мой папа ,когда так покончил свою жизнь?- думал Джек, глядя на остриё,- во что он верил? В ад? В рай? В искупление? Нет , всё не то. Он верил в конец. В конец жизни , за которым нет ничего. Ни судьи, не рая, ни ада, ни боли, ни радости. За жизнью конец , пустота. И если в той пустоте, в вечном мраке, холодном космосе не будет боли и страданий, то он выбирает ЭТО
- На всё воля Божья. На всё воля Божья,- говорил голос.
- Нет мама,- сказал Джек , обращаясь к тёмной пустоте,- не на всё . И воткнул себе в карандаш в глаз со всего маху. Боль пронзила тело , как выстрел, но так же быстро стихла. Кровь заполнила мозг, последний вздох напомнил лёгкие воздухом и конец. И тишина. И нет голоса. Не Бога.
Джек проснулся от того, что свалился с кровати и теперь лежал на полу, запутавшись в одеяле. По телу бежал холодный пот, страх пронизывал до костей. Дрожащей рукой Джек ощупал оба глаза. На месте.
Джек аккуратно встал, скинул одеяло на кровать, вытер лицо и подошёл к окну. Погода переменилась и стала более пасмурной и тёмной. По небу сновали чёрный тучи, как неуловимые всадники, а ветер , верный  спутник дождя и прохлады, гнал дальше. Джек насладился дуновением и открыл окно пошире. Комната заполнилась приятной, как освежительный напиток, прохладой. Джек вспомнил разговор с матерью. « Уж не приснилось ли мне всё это?- подумал Джек. Он вышел  из комнаты и собирался было спуститься ,как вдруг прямо у лестницы услышал скрип открывающейся двери и чьи-то голоса.
- Будет дождь! – сказал кто-то глухим, неприятным голосом.
- Господь, как всегда, мудр,- ответили ему,- посылает воду в засуху.
Джек едва не рассмеялся от такого диалога. Даже он, далеко не первый отличник своего класса, прекрасно понимал структуру появления дождя. « Как пещерные люди,- подумал он, удаляясь к себе в комнату.
Джек хотел было закрыть по привычке дверь, но тут же обнаружил отсутствие щеколды. Проведя пальцами по треснувшему дереву, Джек с досадой и некоторой опаской присел на кровать и открыл книгу.
«Белый клык» Джек Лондон – гласила надпись на обложке. Джеку нравилась эта книга, он прочитал уже более половины и теперь с интересом следил за ходом событий. В его классе должны прочитать эту книгу к следующему месяцу, но многие даже не начили.
Джек, на секунду забыв обо всём, дёрнул закладку, отрыл нужную страницу и кинув читательский взгляд на первый абзац, отправился на Аляску, к главным героям.
Где-то внизу слышалась возня, стучали тарелки, звук которых перекрывали только голоса, но Джек старался не отвлекаться.
«Несчастная собака, пробираясь по лесу, неслась к своему хозяину. Её усы замёрзли и покрылись снегом, лапы окоченели, но хвост по-прежнему был поднят, а в душе теплились воспоминая от прикосновения, тёплой, ласковой и сильной руки хозяина.»
Джека кто-то схватил за плечо, и он вздрогнул, выронив книгу.
- Сынок?! Прости, я тебе что, напугала?- мама стояла перед ним, в руках она держала Библию, а на груди висели очки.
- Да, мама,- Джек положил закладку на нужном месте и закрыл книгу. Почитать ему не дадут.
- А что это ты читаешь?
Джек с опаской поглядел на неё.
- Джек Лондон «Белый клык».
- А ясно,- лицо матери скривилось, а на руке выступили жилы. Она крепче сжала Библию, - но это можно почитать и в свободное время.
- Но это у меня и так свободное время,- выпалил Джек.
- Хорошо. Потом поговорим,- каждый раз, как приторная, неестественная ласка не срабатывала, мать, как вспоминал Джек,  тут же переменялась. Злоба и негодование читалось на её лице, она была нетерпелива с своих словах и глупа в решениях. Джек боялся её.
- А теперь, Джек, спустись и познакомься с моими друзьями, - мать сделала напор на слове «друзьями»- ты обещал.
Джек не сдвинулся с места. Он хотел было протестовать, но тут вдруг на его лицо появилась чуть заметная улыбка, а лицо просеяло.
- Хорошо,- он спрыгнул с кровати и вышел из комнаты. Мать последовала за ним.
Когда Джек спустился на первый этаж, то оказался в гостиной, наполненной людьми. Их было где-то человек десять. Большинство – мужчины. Вешалка, которая стояла у входа, чуть ли не падала от тяжести огромного количества чёрных плащей, которые на неё повесили.
Люди тихо между собой переговаривались, но все держали Библию. Одна книга, такая же  , только большая, лежала на столе . Повсюду стояли зажжённые свечи. Джек сморщил нос от едкого дыма, который витал в воздухе.
Когда он зашёл,  то все замолчали. Бледные, с такими же сладкими улыбками, почти застывшими, как из воска, они смотрели на него. Джек сперва опешил, но потом взял себя в руки. Ко всем этим людям он испытывал невыносимое отвращение .
Один из них , высокий, с худым телом и высунувшимся лицом выступил вперёд:
- Ты Джек?
Мать спустилась и стала рядом с ним,  внимательно за всем наблюдая.
- Да,- ответил Джек.
Не успел человек отрыть рот для нового вопроса, как мальчик спросил:
- А вы кто? Как мне вас называть?
Человек с худым лицом бросил удивлённый взгляд на мать, но потом глаза его приобрели спокойно-мертвенный блеск.
- Мы , Джек, твои друзья. Мы …
-ВЫ проповедники?- снова перебил он.
- Мы…
-Священники?
- Ты не …,- в голосе человека звучало раздражение.
- Сектанты?
- Джек!!!- теперь он уже кричал. Лицо его налилось краской, а вена на шее опасливо раздулась. Люди, стоящие за ним, по прежнему что-то шептали и не обращали почти никакого внимания на происходящее.
Пока Джек не давал им говорить, он чувствовал себя хозяином положения. Он старался не смотреть на мать, но слышал её частое дыхание. Джек до конца не был уверен в том, что хочет сделать. Бог отнял у него отца одним способом, теперь забирает мать другим. Он намерен бороться.
- Простите,- тут же сказал Джек, довольно сильно опустив голову. Он смотрел на книгу, которая лежала в центре стола. В нос Джеку опять ударил дым и он отошёл.
- Я понимаю,- снова спокойным голосом начал худой человек,- но ты, как и мы, как все мы, должен иметь терпение. И за это тебе вознаградит …
- Бог?- Джек сделал удивлённое лицо, будто только что здесь очутился.
- Да, - задумчиво сказал он, - Бог.
- А если, - Джек сделал два шага вперёд, и вытянул руку к Библии,- если я не буду терпелив?
- То Господь тебя накажет, заставит …
- Искупить грехи?!-  сказал Джек с напором и схватил Библию
- Джек,- сказал мать, подходя к нему,- это не вежливо. Перебивать.
- Нет , мама, я лишь хочу понять вас, стать к вам ближе,- Джек отвернулся и рукой отвёл Библию.
На улице грянул гром, барабанным боем пошёл дождь. В комнату через окно проник приятный запах влаги. Тихий огонёк, бегающий по фитилю, нервно дернулся и едва не затух.
«  Хорошо ,- подумал Джек, подходя к двери,- это мне только на руку.       
Он отпер дверь и открыл всем вид на улицу, которая заполнялась водой, как мачта тонущего корабля. Недовольные люди, застигнутые стихией врасплох, бежали по мокрым мостовым. Машины, как парусник, рассекали волнами по широким лужам.
- Значит,- начал Джек, сделав шаг вперёд, - вы уверены в том, что говорите?
Человек удивился и вытянул своё лицо ещё больше.
- Да, Джек, конечно.
- И вы, значит, хотите,- с тоном сыщика сказал он,- чтобы я тоже поверил?
- Разумеется, сынок,- ответила мать,- мы,- она развела руками,- большая семья, все этого хотим.    
«Большая семья,- Джек не верил своим ушам,- как она может? Отец…
Держать довольно громоздкую  книгу была не так просто, ладонь Джека сильно вспотела, а по руке, как язвы, выступали вены.   Он переложил Библию в левую руку, разминая правую.
- Итак,- сказал он,- я вижу только один способ, мама, чтобы я поверил этим людям.
Мать улыбнулась, и в тот момент она была по-настоящему счастлива. Каждый видел такое лицо когда - ни будь, оно не требует описания, каждый увидит там  лицо, счастья которого ему дороже всего.
Джек,  понял, что мать его до сих пор любит. И это было знакомо.
- ВЫ, правда, этого хотите?- спросил он.
- Разумеется , Джек,- сказал худой человек.
- Ну, тогда вам придётся пойти на некоторые жертвы,- грубо сказал Джек. Его детское лицо , с аккуратными чертами, плохо смотрелось в гневе. Но он был честен с ними. Он ненавидел всех их, кроме своей матери, и только поэтому решился на это
- Ну, тогда смотрите,- Джек резким движение раскрыл книгу и поднёс её к свече, с трудом удерживая Библию над собой. Страницы были не ровными и упругими, какие есть теперь во всех книгах, там они были сухими, будто захосшими на жаре, и местами сильно помятыми. Джек и представить себе  не мог тогда, сколько лет этой книге,  но он несказанно обрадовался, когда по страницам, сжигая всё, прокатился огонь.
- Нет, - кто-то истерически вскрикнул из толпы.
Джек дёрнулся, повернулся, но книги  не отпускал. Худой человек и его мать стояли в двух метрах от него, но оба не могли поверить в увиденное. Мальчик торжествовал.         
- Джек,- выдала мать, её лицо перекосилось,- ты … не делай.
Из толпы послышался знакомый крик. Джек увидел молодую девушку, с зачесанными назад волосами и низко посаженным лбом она была не красавицей, но лицо, полно боли и ненависти, смотрело теперь на Джека. Она вытянула  руку и закричала, едва не упав. Она смотрела на Библию, на то, как огонь уничтожает её, и это убивало её. На руке её Джек увидел кольцо. Маленькое, дешёвое,  но обручальное. У это девушки был муж, может быть, дети, но Джек был уверен , что ни за тех, ни за других , она бы так не убивалась. Вот что было ей всего дороже в жизни- эта книга, её строки, которые она заучила наизусть долгими ночами   . Вот её дом, её смысл жизни. Её, и всех других , который стояли рядом с ней.
Джек опустил книгу и оставил её, в огне, на полу.
- А теперь последние, - сказал, он, с дрожью в голосе.
Джек вышел из вышел во двор,  стал под занавес и обернулся. Женщина кинулась к книге, как к умирающему, и стала бить полыхающие страницы о пол. Человек с худым лицом, которые теперь казался и вовсе приведением, оттащил её.
-  А теперь, если ваш Хозяин так могуществен, то он поразит меня,- Джек вспомнил отца, его лицо, его руки, его улыбку, его живые черты,-  то он поразит меня в самое  сердце.
Джек указал на сердце , а потом повернулся к дождю и вышел из под занавеса . Его тут же обдало струёй воды, волосы припали к голове, футболка сделалась влажной.
- Ну же, давайте,- Джек едва не плакал,- где же ты, о Великий. Покажи мне свою силу. Я уничтожил твою книгу, твои заповеди. Подобные мне, если верить твоей книге, убили твоего сына. Ну же, отомсти, убей нас всех!
Джек упал на колени и зарыдал. Он больше всего хотел сейчас обнять отца, почувствовать его сильные руки на своём плече, услышать его голос, который был всегда приятным и успокаивающим, почувствовать тёплое дыхание . Сколько раз Джек обижался на отца ,сколько раз спорил и ругался с ним. Если бы он знал, что так будет. Если бы только знал…   
Вокруг него была какая-то возня, но Джек её не слышал. Дождь бил по крыше, вымывая   потоки воды на тротуар. Джек весь вымок, но ему было всё равно. Рядом с ним близко проехала машина ,водитель которой едва успел завернуть вправо . Из машины, лобовое стекло которой заливало водой,   даже через скрип дворников послышалась брань.      
Джек даже не обернулся. Он поднялся на ноги, и пошёл в дом, где обнаружил ту самую девушку, которая кричала. Теперь они сидела на коленьях у книги, её пальцы проходили по обуглившемуся корешку. Мать стояла рядом с худощавым человеком и плакала, прикрываясь платком.
Когда Джек зашёл, девушка подняла голову и страница  в её руках превратилась в комок мокрой бумаги. Книгу, судя по всему, тушили водой. Джек прошёл мимо неё, дошёл до лестницы и обернулся. Все стояли спокойно, но ни на одном лице не было дурацкой улыбки. А Джек улыбнулся. Им в глаза, с таким презрением, с каким не делал этого ещё никогда.
- Он,- девушку встала, и покачиваясь, убираясь с лица волосы, прошипела,- это дьявол. Дьявол во плоти.            
Джек мог бы что-нибудь ответить, он ничего не терял, но усталость захватила его. Он сделал то, что хотел- вызолился, и теперь большего всего хотел просто забыть.  Он безразлично повернулся и в этот момент услышал новые всхлипывания матери.   Она разрывалась между двумя лагерями. Джек надеялся, что она подойдёт к нему, обнимет, но мать по-прежнему стояла на месте. 
- Иуда, - прокричала девушка, с такой силой дёрнув рукой, что едва не упала.
- Мери,- сказал худой человек больным голосом,- ты ничего не сделаешь.
- Заткнись, - девушка подошла к нему,- ты такой же слюнтяй, как и твоя подружка.
Она указала на мать. Та убрала платок  и удивлённо  посмотрела на неё сквозь мокрые зрачки.
- Ну что ты на меня смотришь, а?- девушка толкнула  мать Джека кулаком - твой сын, слышишь ты меня, а сука, слышишь, он сын дьявола, не твой сын, а ты приютила у себя беса.
- Мери,- закричал худой человек. На его лице читался страх,- успокойся, прошу тебя.
- Сам успокойся,- девушка ударила его со всего маху в лицо. Худой человек издал пронзительное «Ой», схватился за нос и упал, выгнув спину.
Джек не мог поверить в то, что видит. Новые события сменяли другие на ленте времени слишком быстро, кино жизни казалось сумбурным и непонятным. Джек уже почти пришёл в себя.
Когда худой человек упал, все остальные, похожие теперь друг на друга, как матрёшки, быстро отступили. Они сбивались в угол как трусливые гиены.
- Джек,- мать встала, опираясь на лестницу, - мой мальчик. Он ни в чём не виноват. Он потерял отца. Он…
- Заткнись,- Мери, та девушка, быстро взбежали на лестницу. Правой рукой она полезла в задний карман потёртых тёмных джинсов и при ударе молнии, быстрой и опасной, блеснул короткий нож. Джек отпрянул назад.
- Ну что, Иуда,- девушка повернула голову и смотрела теперь на Джека набок, как собака,- боишься этого? Где же теперь твой острый язык!
Внизу послышался чей-то крик, но Джек не обратил внимание. Он мигом рванулся к себе в комнату (первое, что пришло в голову), в такт его монотонным шагам бил по крыше дождь. 
Девушка двигалась неуклюже, но злоба в сердце придавала ей сил. Джек забежал в комнату и тут вдруг подумал, что так или иначе заставит мать после всего этого вставить новую щеколду!
Джек крепко схватился за ручку двери, немного отодвинул её, и когда девушка подбежала к ней, уже собираясь хватиться за ручку, Джек толкнул дверь. Ручка впёрлась ей в бок, девушка сделала несколько шагов назад, и едва не падая, откинула руку назад, чтобы ухватиться за перила.
- Я достану тебя, паскуда, достану,- она почти с прыжка вбежала в комнату. Джек в испуге споткнулся о стул и упал на кровать. Мери сделала два шага к нему и уже предвкушала месть, но тут, по воле случая, случилось иначе. Вряд ли кто другой, кроме как этот Господин, верный слуга удачи, вершит судьбы многих. Он даёт полную флягу воды в жаркой пустыне одинокому путнику, приносит ветром купюру в двадцать долларов, если тебе нужно заправить машину в мёртвой пустыне,  он спасает тех, кому  стоило бы умереть, губит тех, кто достоин жизни, и наоборот.
Тогда только случай помог Джеку не кончить свою жизнь в двенадцать с половиной лет.
Сделав ещё шаг, Мэри замахнулась ножом, но оступилась о подставку для книг, которая лежала у Джека на полу. С грохотом и стоном девушка полетела вниз, ударившись перекошенным от гнева и предвкушения лицом о стопку книг. Джек перепрыгнул через неё, и когда добежал до двери, услышал страшный вопль. Девушка перевернулась на спину, и возле груди, справа, Джек увидел небольшое красное пятно, а правой руке она держала окровавленный нож
- Ты?!!- прокричала она, пытаясь встать. Рана давила тупой болью, но е удалось подняться на ноги. Джек выбежал из комнаты и что есть силы, под дикий стук собственного сердца, побежал к ванной. Там на двери был замок, а за ним – спасение.
Когда девушка вышла и комнаты и, опираясь за дверной косяк, пошла за Джеком, к ней подошла его мать. Бледная, с красными глазами и дрожащими руками, она, шатаясь, как маятник,  молча поднялась по лестнице и теперь стояла за ней. Джека она не видела.
- Мой мальчик, - сказала  она, едва не теряя сознание, - он ни в чём не виноват. Он…
Тут девушка обернулась с выражением слепой ярости, и мать Джека увидела кровь на ноже. Из комнаты её сына донёсся гром, молния отразилась в тёмных стёклах.   
Она вдруг опешила.  Остановилась, вздрогнула всем телом, закинув голову назад.
- Ты, ты не могла!- она покачала головой,- он мой единственный сын.
 Мать взяла в руки вазу, которая стояла на тумбе возле лестниц  и ударила ею Мери по голове. Десятки осколков, которые приобрели теперь кроваво - алый цвет, разлетелись по лестнице и покатились вниз.
Мери вскрикнула и  упала на пол, раскинув руки в разные стороны. Кожа  на её лице была сдёрта, длинные сплошные порезы, как от когтей льва, шли до самой шеи, в левой ноздре торчал осколок треугольной формы, заливаемый кровью, острие которого впилось в зеницу выплывшего глаза. Кровь разливалась вокруг сплошной лужей, только изо рта доносились предсмертные вздохи из под выбитых, впившихся в дёсны осколков разбитых зубов.
Джек, едва не падая, вышел из ванной. В его ногу впился маленький кусочек стекла.
Мать , в руке которой находился обломленный кусок вазы, посмотрела на него, что-то пробормотала и упала в обморок, положив голову на плечо.             
Где-то внизу стукнула дверь. Джек подошёл к перилам и увидел, что в гостиной нет никого, кроме   того худого человека. Он лежал на полу, держась рукой за нос. Джек ещё раз посмотрел на мать. « До чего мы дожили, а , мама?- с истерической улыбкой подумал он, чувствуя, что скоро сорвётся. 
Подойдя к телефону, он набрал номер полиции. Томный голос диспетчера сказал, что машина будет через 10 минут. Джек положил трубку, прислонился к стене и закрыл глаза. Он догадывался, что долго ещё не сможет заснуть. Ещё 2 месяца назад, когда отец был жив, всё это его повергло бы в шок и ужас, но теперь он в душе понимал, что такое рано или поздно должно было случиться. Эта мысль позволяла ему не сойти с ума.
Переступив через тело Мери не без отвращение, но без жалости  и даже с лёгким удовлетворением, Джек подошёл к матери. Он лежала так, прислонившись к стене; глаза её были стеклянными и пустыми, как зеркало.
Джек обнял её и тихо, как побитая несчастная собака, зарыдал, прислонившись лицом к материнскому плечу.    
Где-то за дверью послышалась сирена и звук тормозов летних шин на мокром асфальте.
********
- Эй, Джек, вы меня слышите?- послышался голос Моусли. Джек опомнился и повернулся к нему, мотая глазами.
- В чём… дело?- спросил он.
- Судья уже вернулся. Сейчас будет зачитывать приговор. С вами точно всё в порядке?,- с подозрением, достойным лучшего психолога, спросил он.
Джек кивнул и заверил его, что всего лишь задумался.
Судья перебирался бумаги, готовился к речи. Джек был немного взбудоражен своими воспоминаниями и реальность ему показалась довольно скользкой и неприятной .
Судья встал, поправил усы, и начал говорить:
- Суд не может вынести какой-либо вердикт без показаний Генри Тора, главного свидетеля обвинения. Доказательств, который предъявил здесь прокурор, недостаточно для обвинения Джека Торренса в столь тяжком преступлении. Я назначаю следующее заседание на 23 октября и уже со слов мистера Тора, если он  , конечно , явится, суд сможет сделать нужные выводы. Заседание объявляется закрытым.
Судья ударил своим молотком по дощечке, как аукционер, и все, пришедшие на заседание, стали медленно и вяло расходиться.
Джек посмотрел на свою бывшую жену. Она торжествовала - откинувшись на стуле, её лицо казалось самым едким и мерзким в этом зале. Даже когда дело было в её шляпе, и Джек понимал это даже без юридического образование, она могла наполнить своё лицо слепой ненавистью к нему. Положив документы в сумку, она пожала руку прокурору и пошла к выходу.
Джек отвернулся и посмотрел на Мендок. Тот сидел, скрестив руки на груди с довольно усталым видом. В тот момент Джек вдруг явно увидел, как же его друг был стар. Года не только оставили свой вечный след сединой, покрывшей, как снежная пурга, его голову, но и выкроили его лицо морщинами и вялостью.
- Джек,- сказал Моусли, дёргая его за рукав.
Джек обернулся и едва не сбил рукой стакан с водой.
- Осторожней, - адвокат выдавил из себя улыбку,- пока все идёт не так плохо, могло быть и …
- Успокойтесь, Деррик,- сказал Джек с волчьей грустью, опуская глаза,- вы делали свою работу. Вы молодец. Спасибо.
Моусли открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, но Джек развернулся и пошёл к выходу, крепко опираясь на трость.
Мендок сказал ему, что поедет в такси с ним; им было по пути. Когда они выходили вместе с толпой, Джек увидел Анну, она с нервным видом держала у уха телефон. Наконец, видимо не дозвонившись, она с проклёнами бросили сотовый в сумку и села в такси. Джек мог поклясться , что она звонила Генри. Но все эти мелочи его теперь не особо волновали.
Он сел с Мендоком в такси и они поехали. Джек сидел почти всё дорогу молча, положив голову на плечо и глядя в зеркало, как огоньки фар, прожекторов и ярких ламп мечутся по стеклу, как мотыльки. Город, казалось, горел во всём этом, а путник из средневековья подумал бы, что для такого освещения потребуются десять тысяч свечей.
У самого дома Мендок спросил у Джека, наклонившись и стараясь заглянуть ему в лицо:
- Скажи мне честно, Джек, ты веришь в успех, веришь, что на следующем заседании Генри так же не будет. Веришь, что судья таки поверит нашим доводам?
- Да, - сказал Джек, хотя мысленно покачал головой.
- Я понимаю,- Мендок лихорадочно искал слова,- ты устал и…
- Да, док,- с раздражением сказал Джек, поворачиваясь к нему,- я устал. Я правда чертовски устал. 
Мендок замолчал. Через минуту такси подъехало к его дому. Он попрощался с Джеком и вышел, провожая взглядом машину до самого угла, где она благополучно скрылась.
« Мы все устали, сынок, мы все,- подумал Мендок, ища ключи от дверей.
В одиночестве Джеку было гораздо лучше. Молчание, которое царило вокруг него, только расслабляло, как горячая ванна.  Водитель молчал, но то и дело крутил радио. В салоне звучали то грустные душевные песни Битлз, то горькие, как сама жизнь, песни Френка Синатры.
Наконец перед Джеком в окне вырос знакомый переулок. Он заплатил водителю и вышел из машины, ощущая теплые раздольный ветер, гоняющий газеты от одного угла к другому.
Опираясь на палку, Джек с трудом, сжимая  зубы, добрал до двери.
Замок щелкнул, и он ввалился в дом. Проклятая трость зацепилась за дверь и Джек едва не упал. Опираясь за тумбочку, как пьяный, он поднял трость и бросил её в комнату.
В комнате было темно и тихо, как в гробу, а свет, который лился с улицы мигающими бликами, казался до противного искусственным, не живым.
Джек с трудом доковылял до кровати и в одежде упал на неё. Старая мебель дико заскрипела.
Нога ныла так, будто кто-то то и дело подёргивал мышцы, заставляя их  болеть.
Джек приподнялся, снял ботинки, стянул штаны и в тусклом  свете посмотрел на свою ногу.
Расписанная шрамами и синяками от колена до ступни, его нога была похожа на неудавшийся эксперимент сумасшедшего хирурга, но на самом деле без их помощи Джеку сейчас было бы ещё хуже.
Но нога не шла ни в какое сравнение со ступней, большей части которой сейчас просто не было. «Раздробленную кость, а также весь гной пришлось отрезать,- говорили Джеку. Теперь ступня или то что от неё осталось - это был бесформенный отросток, похожей на биту, который от каждого шага готов был разразиться дикой болью.
Джек, зажимая зубами губу, провёл рукой по шрамам. Каждый из них отдавал болью. Когда его пальцы дошли до ступни, боль стала невыносимой.  Джек много думал о том, что жизнь идёт дальше, что бывает и хуже, как ему обычно говорили друзья, но эти шрамы, эти раны, как раны души, никогда уже не исчезнут. Жизнь больше никогда не будет такой, как раньше.  Это самообман.
Джек вспомнил, как когда-то в детстве ещё до смерти отца, рядом с их домой, в старой разваленной мельнице жил бездомный старик, инвалид, семья которого отказалась от него.
Он часто играл с друзьями в саду возле той мельницы и однажды они увидели этого человека. До того момент Джек слышал о нём лишь, когда отец с матерью заговорили об этом за столом. Разговор был коротким и невнятным, а Джек, будучи тогда ещё восьмилетним мальчиком, не привык к тому, что родители говорят много непонятных вещей.
Но даже если бы он вслушивался в их слова, в самом страшном сне он не смог бы себе вообразить, как тот выглядел на самом деле. Грязный, в старых лохмотьях, он не ходил, а ползал, потому что ноги ему отрезало танком, который живьём переехал его. Когда он, крича и моля по помощи друзей или бога о смерти, попытался отползти к окопам, рядом с ним взорвалась граната, ударная волна которой пожгла ему лицо и руки, а осколки впились в кожу, как жала гигантских ос.
Теперь это несчастный, с покорёженными руками, на которых, как помнил Джек, выгорели все ногти, и с бесформенным, обугленным лицом он жил, как последний отшельник, а не как герой войны. Его видели редко, днём он прятался на своей мельнице, как чудовище, а ночью выходил на ближайшую мусорку в поисках еды.
В тот день, Бог знает почему, он вышел, то есть выполз, на наружу днём. Джек бегал со своим другом возле мельницы, они играли в солдат и стреляли в друг друга из игрушечных пистолетов, наполненных водой. В порыве азарта Джек забежал слишком далеко, в сосновую рощу. Оглядевшись, он заметил, что его друг отстал от него и теперь он мог передохнуть, как настоящий солдат после битвы.
Присев на упавшее дерево, он стал осматриваться  и передёргивать затвор пистолета, как бы проверяя оружие. В кустах что-то шевельнулось, послышался треск, Джек, как бравый солдат навёл туда оружие, ожидая, разумеется, увидеть там своего друга, но вместо этого оттуда выполз этот инвалид.
Джек от испуга вздрогнул и закричал, и остановился после того, как закрыл рот рукой. С дрожащими руками он поднялся, но уйти не смел. Инвалид, глядя на него своим единственным, не обожжённым глазом, присел на корточки. Он попытался улыбнуться, но получилось очень плохо , потому что рот был пустой.
- Ты…,- прошептал он, едва выговаривая слова,- ты Джек?
Джек кивнул. Сердце всё ещё бешено стучало в его груди.
- Неужели, - он указал обрубленной рукой на водяной пистолет,- тебе нравится бегать с этой вещью?
Джек заметил , что по-прежнему целится в него и поэтому убрал игрушку .
- Мы,- сказал он, немного осмелев,- играем. С др… другом.
- В войну?
- В войну.
Старик посмотрел на остатки своих ног.
- Вам так не терпится воевать?
- Мы…,- Джек не знал, что говорить.
- У меня есть,- вдруг вымолвил он, после короткой паузы,- у меня есть еда.
Старик поднял голову.
- Я могу,- Джек вдруг мысленно нашёл способ быстро убраться от него,- я могу вам её дать. Я слышал, что вы…
Еда, которая тут же появилась в его руках, была всего лишь небольшой пачкой орешков. Когда Джек хотел протянуть её старику, но на пол пути остановился. От одной мысли, что его руки будут соприкасаться с этими отростками, похожими на клешни краба, его бросило в такое отвращение, что он просто подкинул ему пачку. И потом быстро отошёл, что-то пробормотал, вроде прощания, и скрылся за кустами.
Инвалид, со слезами на глазах, скомкал пачку и бросил её, но потом, почти с собачим отвращением к себе, полез к ней, открыл и стал с нечеловеческой жадностью есть эту еду, наслаждаясь почти животным утолением голода. Его лицо, полное слез и боли, упало в грязь, и он зарыдал от ненависти ко всем людям, сжимая в руке синюю пачку орешков.
Тем временем Джек , весь дрожа, выбежал из рощи и тут же наткнулся на своего друга.
- А вот я тебе и нашел…,- он осёкся, глядя на тупой взгляд Джека и его бледное, как вата, лицо,- ты.… Эй, Джек, что с тобой?
Джек покачал головой.
- Всё хорошо,- ответил он, вытирая с лица пот и тяжело дыша,- я … устал. Пойдём домой.
- Ты чего?- друг пожал плечами,- ну ладно, но только ты кажется, привидение увидел, и так испугался, что забыл своё оружие боец. Что же ты за солдат?
Друг  улыбнулся и похлопал Джека по плечу, но тот отдёрнул руку. На его рубашке проступали капельки пота.
- Да что с тобой такое?
- Я сейчас,- Джек старался взять себя в руки,- сейчас заберу чёртов пистолет, и мы пойдём домой. Ладно?
Джек едва ли не кричал. Его друг, немного взбудораженный, согласился и сказал, что подождёт его здесь.
Джек пошёл обратно. Тропинка, ведущая в рощу, показалась ему невыносимо длинной. Перед самой роще, где столпились, как люди в магазине , деревья , он случайно наступил на ветку. Хруст, похожий на тот, который ему доведётся слышать спустя много лет при самых худших моментах своей жизни, теперь ознаменовывал лишь то, что старая сухая , как кость, ветка надломилась.
Джек подпрыгнул от неожиданности и едва не упал. Его нервы опасливо натянулись, как струны дорогой гитары, а сердце отдавало самые бешеные аккорды.
Немного оправившись, Джек всё же решился отодвинуть кусты и заглянуть в рощу. Там никого не оказалось. На том месте, где сидел инвалид, теперь были лишь взрыхлённая горстка земли от его выпирающих из-за худобы костей.
Всё ещё сильно нервничая, Джек нашёл взглядом пистолет и направился к нему. Как только игрушка оказалась у него в руке, мальчик вдруг почувствовал себя в безопасности. Он не знал, как в таком случае называть опасность, которой он боялся, но факт был в том, что ему действительно стало легче. Присев на то самое поваленное дерево, он вспомнил слова своего недавнего собеседника: « И не наигрались ли вы ещё в войну, а?»
Джек встал и побрел обратно, волоча за собой водяной пистолет, как ненужный балласт.
В тот день оба друга вернулись домой целыми и невредимыми, но  с того дня маленький Джек Торранс никогда не играл в войну ни с кем, а все фильмы о войне и сражениях вызывали у него лишь лёгкое раздражение.
И вот сейчас, Джек понял, что самое тяжелое поражение и самую большую победу в своей жизни он добыл на войне с самим собой. Он победил, превозмог себя, подтянулся на планку выше, желая достать желанный приз, но когда он оказался в его руках, то непреодолимое разочарование постигло его душу. Победа эта уничтожила поражения душевные, но взамен наградила его телесными.
И вновь Джек вспомнил того инвалида. За что боролся он? Как сильно он согрешил, если в отплату ему учинили такую судьбу. Сперва инвалидное кресло, затем ссоры с родней, проблемы с пансионатом возле дома престарелых, где его содержание стоило бы денег, и наконец, бездомничество – которое стало пиком всех несчастий молодого офицера, который прошёл почти всю войну во Вьетнаме. «Если звёздочки на его груди ценятся в нашей стране так же дорого, как честь и доблесть, то почему даже они никак не повлияли на его судьбу? За какую планку надо закрепиться, чтобы уж точно не упасть. Какую взять себе опору, что она никогда не рухнула.
Джек хотел найти её в профессии, но и там её не было, пытался обрести в семейной жизни, но получил лишь ещё более глубокую пропасть, которую страшился теперь ещё больше, питался надежды на друзей, но Генри, его лучший друг, предал его.
Джек не был ничтожеством, он побеждал, но к чему вели эти победы - к ещё большим трудностям. В его жизни не было и намёка на какую - то полосу, по которой можно было бы идти, не опасаясь ничего.
Сегодня вечером он почти проиграл то, во что до сегодняшнего дня верил больше всего - своего сына. И Джек решил, что не станет бороться, он не станет рваться на волю, затягивая петлю на шее ещё сильнее, он повинуется судьбе, как корабль повинуется течению, и может быть когда-нибудь, и он найдёт свою гавань.
Джек закрыл глаза и заснул.