Вечность. Часть V. Глава 1. Кошмар слепого Дома

Продолжение. Начало:  http://www.proza.ru/2012/09/29/952



И треснул мир напополам,
Дымит разлом,
И льется кровь, идет война
Добра со злом,
И меркнет свет, в углах паук
Плетет узор…
               Уматурман. Ночной дозор


Глава 1
Кошмар слепого Дома


Мы подошли к Дому отдыха уже в темноте. Да, мы вернулись, а куда же нам было еще деться?
Не знаю, как Володя, а я не испытывала никакой радости от того, что мы возвращались. И поэтому всю обратную дорогу я ворчала и ныла. В конце концов, я так довела Володю, что он остановился и спросил:
– Чего ты хочешь, Лера?
Я несколько опешила от такого вопроса. Я ожидала, что он разозлится, может, накричит на меня, а вместо этого он спокойно спрашивает меня, чего я хочу.
– Не знаю, – честно призналась я. – Но возвращаться я не хочу…
– Ты боишься?
– Не боюсь, вернее, не совсем боюсь. Просто мне становится плохо от одной мысли, что мы снова окажемся там. Нам придется что-то говорить, что-то объяснять…
– Да, придется, – тихо ответил Володя, – если будет кому…
Больше я не ныла и не ворчала. Я молчала, и мне хотелось плакать…
Дом отдыха стоял на том же месте, где мы его оставили. Мы подошли поближе и, не сговариваясь, остановились. Почему-то мне стало страшно. Володя, видимо, почувствовал это и крепко взял меня за руку.
– Надо идти, Лера, – твердо сказал он. – Мы должны это сделать.
И тут я увидела, что все стекла в окнах первого этажа выбиты. Я подняла голову: на втором этаже было то же самое. Дом отдыха ослеп…
Володина рука дрогнула, но тут же еще крепче сжала мою руку. Мы сделали несколько шагов вперед. Мерцающий свет купола осветил крыльцо и какую-то темную груду на нем. Мы замерли. Володя отпустил мою руку.
– Лера, – прошептал он, – стой здесь, я посмотрю, что это.
– Нет, – вцепилась я в него обеими руками, – я с тобой! Мне плевать, что там, я пойду с тобой!
И мы пошли. Медленно, осторожно мы приближались к темной груде на крыльце. Володя первым разглядел, что это.
– Лера, не бойся, – вполголоса сказал он, – это разбитая входная дверь.
Легко сказать – не бойся! Кто-то же разбил эту дверь! Не сама же она разбилась! Я дрожала всем телом, но упорно шла, вцепившись в Володину руку.
Мы перешагнули через остатки двери, она, действительно, была «разбита», разбита на множество мелких кусочков-щепок. Володя наклонился и поднял один из кусков. Он сунул его в карман.
– Темновато, – пояснил он, – надо получше разглядеть его при свете.
В коридоре было темно. Свет от купола сюда, естественно, не проникал. Мы медленно побрели, стараясь держаться середины коридора, чтобы не подвергнуться неожиданному нападению из какой-нибудь комнаты. Вскоре мы поняли, что эта предосторожность была излишней. Все двери в комнаты были выломаны. Они валялись на полу, некоторые из них превратились в щепки.
Среди деревянных обломков блестели осколки зеркал, какие-то вещи, тряпки, посуда. Все это больше напоминало мусор. Мы словно попали на свалку. Под ногами хрустело стекло, иногда я наступала на что-то мягкое. В такие моменты я, содрогнувшись от ужаса, шептала:
– Боже, пусть это будет что-нибудь неживое!
Володя нервно засмеялся.
– Успокойся, Лера, если оно и было живым, то теперь-то уж точно неживое.
Меня это нисколько не утешило.
– Моя комната, – прошептал Володя. – Зайдем?
Двери, как и везде, не было. Мы вошли в темную комнату и остановились, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Володя вытащил из кармана маленький фонарик. Странно, там, на поляне, мне он показался огромным.
– А это другой, – ответил на мои мысли Володя, – тот я потерял, когда бежал за тобой.
Господи! Я совсем забыла, что он читает мои мысли! Интересно, он только мои мысли улавливает или…
– Не знаю, – задумчиво ответил Володя, – пока не было случая проверить.
– Прекрати, – разозлилась я.
Володя засмеялся и включил фонарик. В неясном тусклом свете я увидела размазанные очертания комнаты, в которой кто-то хорошо потрудился. Следы страшного погрома видны были даже при слабом свете карманного фонарика. Мебель превратилась в груду бесформенных обломков. Обрывки шторы, разодранное в клочья одеяло, перья от подушек – все это смешалось в одну безобразную кучу, из которой торчали ножки стульев, дверные и оконные ручки.
Под моей ногой громко хрустнуло стекло. Я вскинула глаза на окно. И похолодела от ужаса. На окне кто-то был! Женщина! На меня смотрела женщина. Свет фонарика осветил ее, и я увидела прекрасное лицо. Легкая улыбка скользила по ее губам, а в больших глазах затаилась печаль и боль. Она была в чем-то белом, прозрачном. Я видела неясные очертания ее тела, ее тонкие изящные руки. Что я чувствовала в эту минуту? Восторг и страх.
Вдруг Володя вскрикнул, шагнул вперед и протянул руки к женщине.
– Нет! – закричала я. – Нет!
Я вцепилась в него и потянула к двери (к бывшей двери!). Но он упирался и все так же протягивал руки к прекрасной женщине на окне.
– Нет! – снова закричала я. – Я не отдам тебя ей! Никому я тебя не отдам!
С громкими рыданиями я попыталась оттащить Володю от окна.
– Лера, Лера, глупенькая! – Володя смеялся (!). – Это же ты! Это твой портрет!
Потрясенная его словами я бессильно опустила руки и словно во сне побрела к окну. Это я! Не может быть! Разве я такая?! Такая красивая…
– Ты еще прекрасней, – тихо сказал Володя.
Я подошла вплотную и осторожно провела пальцем по шероховатой поверхности полотна. Потом я бережно сняла портрет с окна.
– Оставь здесь, – кивнул Володя. – Утром мы вернемся сюда. Сейчас нам надо идти дальше.
Мы оставили портрет у стены и пошли дальше. Сначала мы заглядывали во все комнаты, потом нам это надоело. Везде было одно и то же: полнейший разгром и никаких следов людей.
Так мы подошли к столовой. Дверь в столовую, к моему удивлению, сохранилась, и она была плотно закрыта. Мы переглянулись.
– Похоже, там кто-то есть, – тихо сказал Володя.
– Кто? – я начинала впадать в панику.
– Не знаю. Может, тот, кто все здесь разрушил, а может, тот, кто остался в живых, – спокойно – слишком спокойно! – ответил Володя. – Сейчас узнаем.
Он сделал шаг по направлению к двери. Вдруг за дверью послышался шорох. Тихий, чуть слышный. Мы замерли, прислушиваясь. Послышался шепот. Он был похож на шелест, и непонятно было, кто же за дверью: мужчины, женщины или… Одно было несомненно: там кто-то был. И этот «кто-то» был напуган не меньше меня.
Володя покосился на меня и внезапно резко постучался в дверь.
– Откройте! – негромко, но без малейшего страха сказал он.
Шорох за дверью стал громче. Шепот тоже. Мы ждали. Прошло несколько минут. Вдруг из-за двери раздался дрожащий, тихий женский голос:
– Володька, это ты?
– Да. Это я.
– Ты один? А где Лера?
– Я не один. Лера со мной. Она стоит рядом и дрожит от страха.
За дверью началось какое-то движение. Сначала тихое, потом все громче.
– Черт! Тимофеич, ты куда ключ дел?! Сейчас, сейчас, я ключ найду и открою! Тимофеич, черт тебя подери! Не стой, как пень! Ищи ключ!
Я чуть не заплакала от радости. Тамара! Это она! Я бросилась к двери.
– Тамарочка! Это ты! Как я рада! И Борис Тимофеевич с тобой! А еще кто?
Внезапно дверь распахнулась. На меня из темного провала двери налетел вихрь и закружил, закрутил, втащил в столовую.
– Лера! Лерочка! Я уж думала, никогда тебя не увижу больше! Ох, Лера! Как же теперь жить-то?! Что же делать-то?!
Я пыталась оглядеться, но это было невозможно. Тамара вцепилась в меня и громко рыдала, уткнувшись мне в плечо.
– Тамара! – громко окликнул ее Володя, его голос прозвучал строго и жестко. – Прекрати! Сейчас не время! Расскажи, что здесь происходит? Кто все это сделал?
– Не знаю, – еще громче зарыдала Тамара, нет, даже не зарыдала, а завыла, как зверь. – Не знаю я! Мы… Нас не было… А потом…. А тут такое… Я…
– Борис Тимофеевич! – потеряв надежду услышать что-либо от Тамары, крикнул Володя. – Хоть вы-то не молчите! Объясните, что случилось!
Откуда-то из темноты выступил вперед Борис Тимофеевич. Вид у него был растерянный, но не подавленный, мне показалось, что он, в отличие от Тамары, не потерял способность здраво рассуждать.
– Простите, Володя! Простите, Лера! Тамара слишком переволновалась, она напугана и потому не может держать себя в руках. К тому же она такой эмоциональный человек, импульсивный даже. Такие волнения плохо сказываются на ее нервной системе.
– Да, пошел ты! – сквозь рыдания выкрикнула Тамара. – Тут чурбаном бесчувственным надо быть, чтобы не испугаться! Нервная система! Да у меня уже нет никакой нервной системы! Да я…
– Прекрати истерику, Тамара! – прикрикнул на нее Володя. – Пусть Борис Тимофеевич расскажет, что случилось.
– Собственно, – смущенно произнес Борис Тимофеевич, – рассказывать практически нечего. Дело в том, что мы с Тамарой вчера вечером решили уйти отсюда. Не совсем, а на ночь. Решение было принято мной после трагического исчезновения Марьи Алексеевны, – я приглушенно вскрикнула, Тамара снова зарыдала в голос. – Да, Лерочка, – повернувшись ко мне, мягко сказал Борис Тимофеевич, – Марья Алексеевна погибла, и Тамара винила себя в том, что не смогла предотвратить это.
– А как же не винить-то! – закричала Тамара. – Мы же с ней договорились, что по очереди будем караулить. Тетя Маша не спала, сидела и за мной следила. А я, я-то, тварь такая, уснула! Просыпаюсь, а ее нет! И окно раскрыто…
– Тамара, – остановил ее Борис Тимофеевич, – ты ни в чем не виновата, даже если бы ты не спала, произошло бы то же самое. Так вот, Тамара впала в такое состояние, что я решил увести ее, хотя бы на время. Мы все, оставшиеся здесь, с надеждой ждали помощи. Мы надеялись, что вам удалось добраться до населенного пункта и вызвать подмогу. И вот я увел Тамару в лес. Мы развели костер, нам удалось на время забыть обо всем… Мы не торопились возвращаться. Мы знали, что ничего хорошего нас не ждет. Лишь во второй половине дня мы подошли к этому богом проклятому месту. Простите, Володя, что я так выражаюсь, это, вероятно, последствия психического напряжения. Так вот, мы подошли и увидели, что стекла в окнах выбиты, входная дверь разбита в щепки. В общем, мы увидели то же, что и вы.
– Да, – кивнул Володя головой, – разница лишь в том, что вы увидели все это при дневном свете, а мы в темноте.
– Да, да! – с жаром воскликнул Борис Тимофеевич. – При свете это выглядело гораздо хуже, чем в темноте. Гораздо хуже… Везде следы крови, лужи крови, все стены в крови… На обломках мебели – волосы, кусочки кожи… И… – он замялся, мне показалось, что его начала бить крупная дрожь. – Вы не поверите, Володя, но это так. Я внимательно рассмотрел эти обломки. На них следы… когтей! Огромных когтей и зубов!
Тамара не просто зарыдала, она заголосила. И от ее крика мне стало жутко. Так жутко, как не было даже в квартире у Зиночки, в кабинете шефа. Я чувствовала, как волосы шевелятся у меня на голове. Еще секунда – и я, наверное, сошла бы с ума от этого нестерпимого, нечеловеческого ужаса.
– Володя! – закричал Борис Тимофеевич. – По-моему, нам не стоит продолжать разговор. Утром, ты все сам увидишь. И мы поговорим, но без них, – он кивнул головой на нас с Тамарой.
Я не сошла с ума. И не потому, что взяла себя в руки. Я не в состоянии была это сделать. И не потому, что возглас Бориса Тимофеевича подействовал на меня отрезвляюще. Нет, его крик ничего не мог уже изменить. Меня спасла дурнота, навалившаяся на меня внезапно. Мне стало так плохо физически, что страх моментально исчез. Теперь я думала только о том, как бы не упасть, а еще больше я боялась, что меня вырвет прямо на глазах у всех.
– Лера! – заорала не своим голосом Тамара. – Лерка! Ты это что удумала?! Ты не умирай! Ну, Борис Тимофеевич, ну дичь потыканная! Видишь, до чего ты человека довел! Да и ты тоже хорош! – накинулась она на Володю. – Расскажи да расскажи! Лера! Ты забудь, забудь про все! Пойдем, пойдем, родненькая моя, я тебя чаем напою. У нас тут такие запасы, на несколько лет хватит. И сахар есть, и печенье, и конфеты, и… всего полно. Эй, мужики! Пойдемте чай пить! Помогите Лерке до кухни дойти. Мне там спокойнее, там окон нет. Лера! Держись! Я полетела чай готовить, – на бегу Тамара оглянулась и, хитро прищурившись, спросила. – А как насчет чего покрепче? Я там нашла целый склад всяких напитков. Может, за счастливое воссоединение, пропустим рюмочку-две? А?
Мужчины переглянулись и пожали плечами. Но по их лицам было видно, что эта идея им понравилась…


Утром мы осмотрели Дом отдыха, вернее, то, что от него осталось после погрома. Да, я тоже нашла в себе силы преодолеть страх и пошла вместе с Володей и Борисом Тимофеевичем. Тамара осталась ждать нас на кухне. Она сказала, что с нее довольно того, что она уже видела. Я была с ней полностью согласна. Увидев такое, вряд ли захочется смотреть на это второй раз…
Ночью мы видели только следы погрома. При свете все было гораздо ужаснее. Словно огромный зверь прошелся по зданию, разрушив все, что попалось ему на пути, уничтожив все живое.
– Почему нет тел? Почему? – прошептал Володя. – Хоть что-то же должно было остаться!
– Вот и я об этом же постоянно думаю! – воскликнул Борис Тимофеевич. – Столько крови, такое разрушение! И никаких останков! Как ты думаешь, Володя, кто это был?
– Не знаю, – задумчиво ответил Володя, – но не хотелось бы с ним встречаться. Похоже, он был не один. Посмотрите, Борис Тимофеевич, вот здесь и здесь – следы когтей, но они совершенно разные. Видите? И зубы. Кажется, здесь побывала целая стая каких-то существ.
Меня передернуло от отвращения, а по спине снова пробежал противный холодок. Да, не хотелось бы с ними встречаться!
Мы уже собрались возвращаться, когда я вспомнила про портрет. Мне не хотелось оставлять его в разгромленной комнате. Я потянула Володю за собой. Мы зашли в бывшую Володину комнату, и я бросилась к стене, у которой ночью оставила портрет. Его не было! Я начала метаться по комнате, в поисках пропавшего портрета. Это было, конечно, глупо. Достаточно было окинуть комнату одним-единственным взглядом, чтобы убедиться, что портрет исчез. Мне снова стало жутко. Я прижалась к Володе.
– Кто-то забрал портрет, – прошептала я. – Ночью. Когда мы ушли, – я задрожала. – А если бы мы не успели уйти?
– Все, – решительно сказал Володя, – хватит. Пора возвращаться. 
Мы вернулись в столовую. Тамара уже приготовила обед. Она затравленно посмотрела на нас и торопливо сказала:
– Только вы, это, не рассказывайте при мне ничего. Я и так уже своей тени боюсь, нервы совсем сдали. А ведь всегда думала, что такая крутая! Вот тебе и крутая! В обморок готова брякнутся от любого шороха!


До вечера мы не говорили ни о чем, что касалось бы происшедшей трагедии. Почти до темноты мы бродили по лесу. Погода была превосходная, возвращаться никому не хотелось.
Тамара громко смеялась, и я чувствовала, как ей страшно и как она старается обмануть свой страх. А мне не было страшно. Мне было тоскливо. Странно устроен человек… В двух шагах от меня – здание, залитое кровью. Оглянувшись, я могу сквозь просветы в деревьях увидеть не только белые стены, но и пустые, без стекол окна. Всего несколько метров отделяют меня от страшного, от трагедии, которой нет объяснения. А мне не страшно, мне тоскливо. Я не думаю о тех, кто погиб, я не думаю о том, что могу стать следующей жертвой. Я думаю о том, что Володя не обращает на меня никакого внимания. Он идет рядом с Тамарой и Борисом Тимофеевичем. Он даже не замечает, что меня нет с ними рядом… А я плетусь позади всех. Одна… Я знаю, что сама виновата в этом. Знаю, что возврата к прошлому не будет. Там, на поляне я разрушила все, что начиналось, разрушила прекрасное, чистое, светлое… Я знаю все это, и все равно мне тоскливо…
Я прислушиваюсь к их разговору. Они смеются, Володя смеется громче всех. Он так оживлен, так неестественно оживлен. Меня начинает раздражать его искусственное оживление, его глупый деланный смех. Я злюсь. На них на всех. И больше всего на Володю. В конце концов, с чего это я решила, что он мне нужен? Да он совсем, ни капельки мне не нужен! И никто мне не нужен, никто! Я хочу остаться одна. Идите, смейтесь, а я пойду в другую сторону. Все равно никто из вас этого не заметит.
И я свернула с тропинки. Но не успела я пройти и несколько шагов, как меня догнала Тамара.
– Ты это куда?! – сердито закричала она.
– Я хочу побыть одна, – холодно ответила я. – Иди к ним, Тамара, оставь меня в покое.
Голос мой предательски дрогнул, я почувствовала, что сейчас заплачу. Тамара схватила меня за руку.
– Никуда ты не пойдешь одна! И в покое я тебя не оставлю, даже не надейся! – она заглянула мне в лицо. – Что с тобой, Лера? Что-то случилось? Он что, тебя обидел? Поссорились?
– Нет, – одними губами ответила я. – Нет, это я его обидела, а теперь…  Понимаешь, я думала, что он уже меня простил… Мне так показалось… Но… Он не простил! Он никогда меня не простит!..
Я заплакала.
– Брось ты, Лерка! Ну, обидела, и что ж? Подойди к нему, поговори. Нам сейчас никак нельзя ссориться, нас всего ничего осталось. А скоро ночь…
– Ты боишься, Тамара? – тихо спросила я.
– Не то слово, – мрачно и как-то затравленно посмотрела она на меня. – Я не просто боюсь, я умираю от страха. У меня все внутри заледенело… Знаешь, Лерка, я теперь думаю: лучше бы меня этот глазастый в окно утащил, чем …
Она замолчала, но ненадолго. Мрачное выражение исчезло с лица. Она оживилась.
– Лер, а ты всегда  такая, – она замычала, подбирая слово, – ну, такая, слабая, что ли? В обмороки падаешь, чуть что – и в слезы, ну и еще там всякая ерунда?
– Нет, я никогда раньше не теряла сознание. Ну, почти никогда. Короче, очень редко. А плакать… Мне казалось, что я вообще разучилась плакать, если когда-то и умела…
Тамара хитро прищурилась, окинула меня таким взглядом, словно собиралась меня купить и оценивала на глаз, сколько же я стою.
– Лер, а Лер, а ты часом не беременная?
Я опешила и не сразу нашлась, что ответить. Такой нелепый вопрос! Глупый и неуместный! Бестактный, в конце концов.
– Правда, Лера! У меня на беременных нюх какой-то! Я всегда раньше всех замечаю. Бывало такое, что девки еще сами не замечают, а я уже вижу! Вот и на тебя смотрю и вижу: беременная!
– Кто беременный? – раздался совсем рядом голос Володи. – Ты это о ком, Тамара?
– Не твое дело! – отрезала Тамара. – Мы о своем говорим. Вас с Тимофеичем это не касается. Понятно?!
Володя молча повернулся и, бросив сквозь зубы «Понятно!», быстро пошел в глубь леса.
– Лерка, догоняй его! Ну, быстрей!
Я не сдвинулась с места.
– Лерка! Он уйдет! Беги за ним! Что стоишь, как столб! Да, что вы за люди такие!
Володю уже почти не было видно. Я смотрела ему вслед и не двигалась с места. Тамара махнула рукой.
– Тимофеич, беги за Володькой! Догони его и хоть силой, но притащи обратно! Нам никак нельзя сейчас разделяться! Вот дураки! Ну, и дураки! Не понимают, что любить сейчас надо, любить, а вы… Нам, может, несколько часов осталось…
Володя вернулся сам. Борису Тимофеевичу не пришлось за ним бежать. Я с тоской смотрела на изменившееся лицо Володи. Оно было спокойным, очень спокойным, холодным и, мне показалось, презрительным. На меня он не обращал никакого внимания, словно меня не было, словно я исчезла с лица земли.
– Пора возвращаться, – ледяным тоном сказал Володя. – Скоро начнет темнеть.
Тамара с ужасом отпрянула от Володи и вцепилась в Бориса Тимофеевича.
– Не пойду я туда! Хоть убейте, не пойду!
Володя окинул ее суровым взглядом. Потом вдруг обернулся ко мне. Мне стало страшно.
– Лера, – а голос у него немного, чуть заметно, дрожал! – Ну, ты-то понимаешь, что мы должны вернуться? Не можем же мы сидеть здесь, в лесу, и ждать, когда до нас доберется это!
Все молчали. Володя вскинул голову и с вызовом посмотрел на нас.
– Как хотите! Можете сидеть здесь и дрожать от страха, а я возвращаюсь, и буду бороться!
– С кем бороться, Володечка?! – тоскливо спросила Тамара. – С кем бороться-то?!
– Вот и узнаю, с кем! А сидеть здесь – не буду! Прощайте!
Он быстрыми шагами пошел к Дому отдыха.
– Я с тобой, Володя, подожди меня! – закричала я и бросилась за ним.
– Лера, это опасно, оставайся лучше здесь, – не оборачиваясь и не останавливаясь, холодно сказал Володя.
Но я не остановилась. Я догнала его и пошла с ним рядом. Никакая сила не смогла бы оторвать меня от него. Я не испытывала страха. Похоже, у меня начался приступ смелости. Я хотела быть с ним, даже если он не будет замечать меня, даже если он будет гнать меня. И Володя это понял. Он ничего не сказал, даже не посмотрел в мою сторону, но я почувствовала, что он рад.
– Эй, – донеслось до нас, – постойте! Мы тоже с вами! – Тамара и Борис Тимофеевич, взявшись за руки, бежали за нами. – Стойте! Нам что, по-вашему, одним в лесу этом чертовом оставаться?! Ну уж, нет! Мы с вами!


Стемнело. Мы сидели в темной столовой и ждали. Темнота становилась все гуще. Нам не удалось найти ни фонариков, ни свечей, а электричество восстановить было, вероятно, невозможно.
Володя предложил спать по очереди, но ни у кого не возникало желания спать. Мы сидели, сбившись в кучку, и молчали. Не знаю, о чем думали остальные, но я ни о чем не думала. Я просто ждала.
Ожидание становилось тягостным. Мне хотелось, чтобы поскорей что-нибудь произошло. Но ничего не происходило. Вокруг было тихо, ни единого звука, ни единого шороха.
У меня заныла спина, затекли ноги. Я встала. Странно, но никто не обратил на это внимания. В темноте не было видно лиц, но мне показалось, что все уснули. Я содрогнулась от мысли, что было бы, если бы и я тоже заснула. Ладно, пусть спят. Я буду первым дежурным, а когда захочу спать или устану, то разбужу Тамару. Нет, лучше Бориса Тимофеевича. Он более ответственный человек.
Я начала медленно прохаживаться вокруг спящих, стараясь не задеть их, но и не отходить далеко. В такой кромешной тьме это было трудно, и я, целиком поглощенная этим важным делом, не успевала бояться. Я даже перестала прислушиваться. Временами я совсем забывала, для чего мы вернулись в Дом отдыха.
Вдруг за дверью в столовую послышались тихие шаги. Тихие, но не крадущиеся. Тот, кто шел, не боялся, что его услышат. Перед дверью шаги замерли. Кто-то стоял за дверью…
Несколько минут я тоже стояла, оцепенев от ужаса. Из этого состояния меня вывела еще более ужасная мысль: я не сплю, а мои товарищи спят. Я бросилась к ним. Скорее, пока этот кто-то медлит за дверью, выжидая неизвестно чего!
Темнота уже не была такой непроглядной. Видимо, свет от купола проникал в окна столовой даже сквозь закрытые шторы. Я видела ровные ряды столов, стулья… Пустые стулья! Никого не было! Несколько минут тому назад на этих стульях сидели мои друзья: вот здесь, ближе ко мне – Володя, рядом с ним, чуть дальше от меня – Борис Тимофеевич, и совсем вплотную к нему – Тамара. А мой стул, естественно, пустой – рядом с Володиным.
Я совсем потеряла голову от страха. Одна! Совсем одна! А за дверью кто-то стоит и выжидает! Я замерла, уставившись на пустые стулья, а по спине у меня струился липкий страх. Он стекал по спине вниз и опутывал мои ноги, он растекался в стороны и сковывал все мое тело. А в голове не было страха – там бился, разрывая череп, ужас, пульсирующий болью, выбрасывающий липкую вязкую массу страха.
Дверь скрипнула. Тихо, чуть слышно. Скрипнула, хотя это было невозможно. Невозможно, потому что эта дверь никогда раньше не скрипела. Я знаю это точно. Потому что я ненавижу скрипучие двери и всегда запоминаю, какая дверь и как скрипит. Но эта дверь никогда не скрипела! Она открывалась и закрывалась совершенно бесшумно.
Дверь скрипнула еще раз. Скрипнула и приоткрылась. Приоткрылась! Но ведь она была прочно заперта! Я отступила на шаг назад, к пустым стульям, на которых должны были сидеть мои друзья. Но их там не было, а дверь со скрипом продолжала открываться.
Внезапно дверь распахнулась, издав при этом мерзкий скрежещущий звук. Я отшатнулась, но глаз от двери не отвела. И увидела… темноту. Черную, пустую, жуткую…
– Лера! – раздался тихий жалобный голос. – Лерочка, помоги мне!
– Зиночка!..  – прошептала я, похолодев от ужаса.
– Лерочка, – простонал голос в темноте, – он убил меня… Помоги мне, Лерочка! Я не могу больше так… Мне страшно и одиноко! Я не могу… Помоги мне…
Мне кажется, я совсем перестала соображать. До такой степени перестала, что даже страх куда-то исчез. Я стояла и с тупым равнодушием слушала Зиночкин голос, звучавший из темноты коридора. Да, это был Зиночкин голос. Я не могла не узнать его. Только Зиночка, только она так необычно произносила мое имя. Необычно для других, для тех, кто ее плохо знал. Но не для меня. Сколько раз за время нашей дружбы я слышала нежный Зиночкин голосок, который, чуть картавя и как-то нараспев, растягивая букву «е», произносил: «Ле-ерочка!»
Темнота в дверном проеме заколыхалась, затрепетала и двинулась вперед. Медленно, словно с трудом отрываясь от той большой темноты, что была в коридоре, она отделилась от двери и, шаркая, отвратительно чавкая, переваливаясь с боку на бок, поползла ко мне.
– Не надо… – прошептала я занемевшими губами.
Но темнота ползла… Ползла со стоном, а откуда-то изнутри ее вырывались свистящие хрипы, порой переходящие в бульканье. Я отступила еще на шаг, зацепилась ногой за стул, и он с грохотом упал на пол. Темнота остановилась.
– Лерочка, – укоризненно произнесла она Зиночкиным голосом, – Лерочка, неужели ты хочешь убежать от меня? – и вдруг она завизжала: – Убежать?! Бросить меня одну?! Не выйдет! Один раз ты уже бросила меня, но второго раза не будет! Я не хочу оставаться одна в темноте! Не хочу! Не хочу! Не хочу!
Я зажала уши руками. Но и сквозь зажатые уши проникал пронзительный визг Зиночки. Да, Зиночки, теперь я уже не сомневалась в этом, потому что темнота переползла на освещенное место и рассыпалась, обнажив окровавленную, обезображенную фигуру. Зиночка… Такая, какой я видела ее в самый последний раз…  Но, мне кажется, я тогда не испытывала такой ужас, как сейчас. К ужасу тогда примешивалась боль, какое-то отчаяние, чувство вины и… Но все это – страшное и болезненное – заслоняло, спасая меня от безумия, чувство нереальности. Нет, у меня не было такого состояния, о котором пишут в моих любимых романчиках (например: ей казалось, что она спит, и в любой момент может проснуться, и весь этот кошмар окажется просто сном! Или: он не мог избавиться от чувства нереальности, все, что происходило вокруг него казалось ему ночным кошмаром и т.д. и т.п.). Я просто не чувствовала себя, словно меня не было. Я ничего не ощущала изнутри, все мои чувства были поверхностными: я видела, слышала, но не более того. Так было тогда…
А сейчас спасительной нереальности не было. Все было слишком реальным, слишком ярким и поэтому – слишком страшным.
Визг прекратился так же резко, как и возник. Я с недоумением смотрела на преобразившуюся Зиночку. Она пошатнулась, протянула ко мне руки и тихо сказала:
– Лерочка, ты же моя лучшая подруга… Неужели ты забыла все?.. Помнишь, Лерочка, как ты нашла маленького щеночка? Помнишь? Он был такой забавный, лохматый… Он был похож на пушистый шарик… Помнишь, как ты уговаривала бабушку, чтобы она разрешила тебе оставить щеночка? А бабушка не соглашалась, и ты плакала…  А потом… Помнишь, Лерочка? Мы пошли ко мне, и моя мама разрешила оставить щеночка… И мы так радовались! Помнишь, Лерочка? Мы назвали щеночка Шариком. Мама сказала, что это слишком… Как она сказала? Я не помню это слово?
– Банально, – прошептала я.
– Да, да! – оживилась Зиночка. – Она сказала: «Это слишком банально». А мы все равно назвали его Шариком. Потому что он был похож на лохматый шарик… Помнишь, Лерочка?
Я помню. Я все помню, Зиночка. Только зачем? Зачем ты вспоминаешь все это сейчас?!
– Лерочка, – продолжала она, – помнишь, как Шарик умер? Он умер от старости… А я все равно плакала… И тогда ты принесла мне другого щеночка… Где ты его взяла? Я даже не спросила тебя об этом… Я была так рада! Мы назвали ее – это же была девочка! – Люськой… Помнишь, Лерочка?.. Помнишь Люську?
Не надо, Зиночка, я прошу тебя, не надо… Но она продолжала.
– Помнишь? Она была такая маленькая… Такая умная… И ласковая…
Она заплакала… Я сделала шаг вперед. Мне хотелось обнять Зиночку, утешить ее… Мне было очень жалко ее…
Вдруг Зиночка резко подалась вперед. Я вскрикнула и отшатнулась. В лице, обезображенном какой-то нечеловеческой злобой, не было ни одной знакомой мне черты. Не Зиночку видела я перед собой, а что-то ужасное, злобное, отвратительное. Ее рот оскалился, обнажив ряд ровных мелких зубов. Остекленевшие глаза потемнели, блеск в них исчез, теперь они были матово-черными, полными тупой злобы. Той злобы, которая направлена на все живое, на саму жизнь во всех ее проявлениях. Злобы, которой не свойственны жалость или сострадание, которая лишена разума и уничтожает всех не потому, что они ей угрожают, а потому, что она просто не может не уничтожать.
– Он убил Люську! – завопила Зиночка, протягивая ко мне окровавленные руки. – Я просила его, я умоляла, я плакала, я кричала, но он все равно убил ее!
Зиночка замотала головой и быстро-быстро заморгала глазами. Лицо ее подергивалось, а руки дрожали. Мне показалось, что она сейчас упадет. Я с надеждой смотрела на ее содрогающееся в судорогах тело. Мне хотелось, чтобы она упала, лопнула, разлетелась на кусочки, как это бывает в фильмах ужасов, которые я ненавижу. Но Зиночка не упала. Судороги прекратились, лицо перестало дергаться, глаза, почти закатившиеся, вновь раскрылись и с такой же злобой уставились на меня.
– Это не он, – прошипела Зиночка, придвигаясь ко мне еще ближе, – это ты убила меня! Это ты! Ты убила нас с Люськой! Ты убила! Ты! Убийца! Убийца! Ты убила нас с Люськой! Ты убила всех!
– Нет! – закричала я. – Неправда! Я никого не убивала!
Зиночка дико захохотала, запрокинув голову назад.
– Ты убила! Ты! И меня! И Люську! И всех! Ты любишь убивать, правда ведь? Любишь! Я знаю! Ты убиваешь потому, что любишь убивать, вот! Ты и здесь уже всех убила, всех убила, всех… И теперь ты одна, совсем одна…
Зиночка приблизилась настолько, что ее холодное дыхание обжигало мне лицо. Я сделала шаг назад и почувствовала за своей спиной твердую поверхность. Стена! Дальше отступать некуда. Я попыталась сделать шаг в сторону, но Зиночка, уловив мое движение, схватила меня за горло обеими руками и сдавила с такой силой, что у меня потемнело в глазах.
– Я помогу тебе, – нежно прошептала Зиночка, – я помогу тебе, Лерочка. Тебе больше не будет так одиноко. Я заберу тебя с собой. Заберу с собой… Заберу…
Зиночкины пальцы все сильнее и сильнее сдавливали мое горло. Я не пыталась сопротивляться, безвольно и обреченно я ждала, когда свет померкнет и все закончится. Я устала… Устала бороться… Устала жить… Устала от одиночества… В затухающем сознании мелькнула мысль: «Так лучше».
И вдруг мои закрытые глаза пронзила яркая вспышка света. Зиночкины пальцы слегка ослабили хватку, я вдохнула воздух, захрипела и открыла глаза. Вокруг было светло. Но это был не солнечный свет, день еще не начался, солнце еще не взошло. Свет лился откуда-то сверху, он был ярким, но в нем не было тепла, он был холодным, не живым. Голубоватое свечение окутало меня, плотно охватило все мое тело, спрятало меня от Зиночки. Я стояла, словно в светящемся коконе, через который я видела все окружающее искаженным, искривленным, плавающим и зыбким. Зиночка взвизгнула и начала пробиваться ко мне сквозь голубоватую пелену. Она хватала руками светящийся воздух, с рычанием пыталась разорвать его и схватить меня снова, но ей не удавалось это сделать.
– Котенок, – услышала я, – пойдем со мной! Я смогу защитить тебя от всех. Я всегда защищал тебя, ты ведь помнишь, правда? Не сопротивляйся, поверь мне, я не хочу тебе зла. Я люблю тебя, заинька, и хочу, чтобы мы были вместе. Но ты должна помочь мне. Это не сложно. Просто скажи: «Я согласна», и все. Я заберу тебя с собой. Ты будешь счастлива…
– Не верь ему, Валерия! – громко прозвучал строгий голос. – Не верь ему! Ты не будешь счастлива с ним. Не спасение он несет тебе, а гибель!
– Заткнись! – закричал Тот-Кто-Пришел-Из-Пустоты. – Вечно ты лезешь, куда не просят! Что тебе опять надо?! Завидуешь, что я наконец-то буду с ней?! Я, а не ты! Ты всегда завидовал мне, я же знаю!
– Завидовал? – презрительно протянул Он. – Было бы чему завидовать!
– Вот-вот! Ты и сейчас завидуешь. Потому что я сильнее тебя! Сильнее во много раз, и ты это чувствуешь, хотя и не признаешься в этом. Котенок! Не обращай на него внимания, скажи мне, что ты согласна, скажи, и мы будем вместе…
– Если ты такой сильный, – язвительно сказал Он, – что ж ты тогда требуешь от Валерии согласия? Бери ее и все! Не можешь?! Такой сильный и не можешь?! В чем же тогда твоя сила? Убивать тех, кто слабее? Наносить удары в спину? А тебе не кажется, что это просто подло?!
– Да перестань ты! – усмехнулся Тот-Кто-Пришел-Из-Пустоты. – Тоже мне моралист нашелся! Ты на себя посмотри, праведник!
– Я, может быть, и не всегда прав, – спокойно ответил ему Он, – но я никогда не делаю подлости, никогда не…
– Хватит, хватит, все уже поняли, какой ты хороший! У меня нет времени слушать, у Валерии его тоже нет, так что, прости, но я вынужден прервать тебя. Котенок, я жду!
– Валерия! Борись! Борись с ним, иначе ты погибнешь! Скажи ему: нет! Он не сможет тогда ничего сделать с тобой. Не сможет против твоей воли, потому что он не настолько силен, как представляет. Ты сильнее его, Валерия! Сильнее, потому что в тебе есть любовь и…
– Замолчи! – взревел Тот-Кто-Пришел-Из-Пустоты. – Котенок! Не слушай его, он говорит это из зависти! Если ты не согласишься, ты погибнешь, твоя подруга задушит тебя, уничтожит, и никто не в силах будет помочь тебе.
– Это неправда, Валерия. Он обманывает тебя. Ты сможешь справиться с Зиночкой. Я помогу тебе. Но сначала избавься от него. Скажи ему «нет», а потом я помогу тебе убрать Зиночку. Поторопись, милая, твои друзья в опасности. Если ты будешь медлить, они погибнут. Их жизнь в твоих руках, Валерия. Не медли, пожалуйста, не медли!
Я громко крикнула:
– Нет! Я не хочу уходить с тобой! Убирайся, откуда пришел!
Раздался дикий смех, и голубоватый кокон исчез. Зиночкины руки снова плотно сомкнулись на моем горле. Сквозь туман я услышала:
–  Лерочка, солнышко мое, не бойся. Она ничего не сможет тебе сделать, если ты перестанешь бояться. Успокойся и послушай меня.
Я разозлилась. Легко ему говорить: успокойся. Его-то никто не душит! Странно, но в тот самый момент, как меня охватила злость на Него, я почувствовала, как пальцы на моем горле слегка ослабили свою хватку.
– Умница, – чуть насмешливо произнес Он. – Можешь злиться на меня, на кого угодно, только не бойся. А теперь послушай. Зиночка возникла у тебя в голове, она плод твоего воображения. Ты создала ее, и только ты можешь ее уничтожить.
Я разозлилась еще больше. Он что, не видит что ли, что этот «плод моего воображения» схватил меня за горло и душит меня с неимоверной силой?!
– Она материализовалась, то есть стала реальной, почти живой, потому что ты слишком хорошо, слишком ярко ее представляла. Ты создала духа, наделенного плотью, способного на самостоятельные поступки. Конечно, в этом не только твоя заслуга. Но об этом позже, сейчас нет времени.
Я почувствовала, как Он приблизился ко мне. Его голос звучал совсем рядом.
– Валерия, ты должна представить Зиночку живой. Представить ясно и четко. Так, словно она стоит с тобой рядом, смеется, рассказывает тебе всякие глупости, представить ее лицо, фигуру, одежду, представить ее голос, ее смех, ее движения. Короче, все, до мельчайших подробностей. Скорее, милая, твои друзья уже не в силах сопротивляться. Скоро они погибнут.
В душе у меня все похолодело. Мои друзья… Володя… Я встрепенулась. Я должна помочь им. Я закрыла глаза, чтобы не видеть перекошенное, обезображенное лицо Зиночки. И тут же без всякого труда увидела ее живой, такой, какой она была всегда. Я видела каждую черточку ее милого личика, я слышала ее звонкий голосок…

– Лерочка, Лерочка, если бы ты только знала, какой он хороший! Он такой чудесный, такой милый, такой замечательный! Вчера он сказал мне, что любит меня, представляешь?! Он меня любит!
– А ты?
– Я? Конечно, люблю! Я просто безумно влюблена в него! Если бы ты только знала, как сильно я люблю его! Знаешь, Лерочка, у меня никогда не было такого…
– Зина, Зина! Не прошло еще и недели, как ты с ним знакома. Когда же ты успела его так полюбить? К тому же совсем недавно ты, вроде бы, любила Ваню, или я ошибаюсь?
– Ничего ты, Лерка, не понимаешь в любви! Ваня – это совсем не то. Это была не любовь. Мне просто казалось, что я люблю его, а на самом деле мне он даже и не нравился. Лера, как можно сравнивать Ваню и Славика? Славик такой чудесный, такой умный, а Ваня, он нудный и глупый.
– Давно ли он стал нудным и глупым, Зиночка?
– Он всегда был таким! Всегда! А Славик… Я как увидела его, так сразу же поняла, что люблю его, понимаешь?
– Нет, не понимаю. Как можно полюбить человека, если не знаешь его?
– Лера! Любовь всегда бывает такой! Она возникает вдруг, неожиданно. Два человека встречаются взглядом, и – между ними словно искра пробегает, это и есть любовь. Сразу – и навсегда, до самой смерти!
– Зиночка, по-моему, ты слишком много смотришь сериалов. В жизни так не бывает.
– Бывает! Еще как бывает! Ты просто не знаешь! Вот полюбишь сама, тогда поймешь! А я знаю, что люблю Славика, знаю и все. И не пытайся меня убедить, что это несерьезно. Пусть! Я все равно его люблю! И буду любить! Вот!

Я почувствовала, как по щекам у меня текут слезы. Зиночка, Зиночка, милая моя подружка, как же мне без тебя плохо!
Пальцы разжались. Зиночка отпустила меня. Я открыла глаза. Зиночка стояла рядом и улыбалась.
– Прощай, Лерочка, – прошептала она и медленно пошла к двери.
– Прощай, Зиночка, – беззвучно ответила я.
Дверь закрылась. Зиночка ушла…
Несколько минут я смотрела на закрытую дверь. Странно… Вместе с Зиночкой ушел страх. Я знала, что Зиночка ушла навсегда. Больше я не буду просыпаться в слезах и до утра лежать, глядя в темноту, боясь закрыть глаза даже на секунду. Не будет больше никогда стоять перед моими закрытыми ли, открытыми ли глазами окровавленный, обезображенный, не похожий на Зиночку образ. Ушла Зиночка, и вместе с ней ушел страх, ушел ночной кошмар. Странно… Вместе с Зиночкой ушло и чувство вины, которое мучило меня все это время. И я точно знала, что все это ушло безвозвратно. Значит, теперь я смогу жить. Прошлое, наконец-то, отпустило меня, освободив место для настоящего и будущего. Я свободна…
Мне стало грустно. Зачем мне свобода, когда я потеряла все… Смешно говорить о свободе, когда сидишь в клетке, а над твоей головой, вокруг тебя, везде и всюду – смерть, смерть и больше ничего. Где мои друзья? Где Володя? Где…
И тут я увидела их. Они стояли посреди столовой и смотрели на меня. Несколько минут никто из нас не двигался с места. И вдруг Володя бросился ко мне. Я протянула к нему руки и побежала, больно ударяясь о столы и стулья.
– Володя! – кричала я, и слезы текли по моему лицу. – Володя! Где ты был? Где вы все были? Мне было плохо без вас! Почему, почему вас не было со мной? Почему тебя не было рядом?!
Силы у меня были на исходе. Я с трудом удерживалась на ногах. Володя подхватил меня и крепко прижал к себе.
– Лерочка, – тихо сказал он, – мы искали тебя всю ночь… Мы были здесь, в столовой. А ты… Где была ты, Лерочка, милая?
– Да, Лерка, где ты была? – громко закричала Тамара. – Мы с ног сбились, где только тебя ни искали. Володя совсем с ума сошел, носился как бешеный и все кричал, все тебя звал. Он…
– Прекрати, Тамара, – резко оборвал ее Володя. – Вряд ли Леру интересуют такие подробности. Мы все переживали за нее, все вместе искали, так что не надо…
Я не дала Володе закончить.
– Володя, Володя, я так хотела увидеть вас, я думала, что больше не увижу никого, я боялась, что с вами что-то случилось, что вы… Он сказал, что вы в опасности… – я замолчала, не в силах продолжать дальше.
Володя нежно прижал меня к себе и поцеловал мои волосы.
– Все уже закончилось, Лера, – прошептал он. – Мы снова вместе. Мы снова все вместе…
– Где ты была, Лерка? – почему-то тоже шепотом спросила Тамара.
– Здесь… – растерянно ответила я. – Я была здесь, а вас не было. Я не искала вас. Я не могла искать вас, потому что пришла Зиночка и…
Мне пришлось рассказать, что произошло со мной в столовой. А потом мне пришлось рассказать Тамаре и Борису Тимофеевичу, что произошло со мной раньше. И почему-то мне легко было рассказывать, словно я говорила не о себе, а о ком-то хорошо знакомом, но чужом… Но все же, кое о чем я умолчала…
Наконец я закончила и обвела взглядом своих друзей. Борис Тимофеевич и Володя сидели, опустив головы, мне не было видно их лиц. А Тамара плакала и смотрела на меня каким-то странным взглядом.
– Ох, Лерка, – дрожащим голосом произнесла она, – какая же ты героическая женщина! Нет, правда, это ж надо – топором любимого человека! Мне представить страшно, а ты смогла! – Тамара обвела взглядом всех и покачала головой. – Лерка, как же ты смогла все это пережить?! Я бы не смогла… Я… – она посмотрела на Бориса Тимофеевича. – Ну, вот, к примеру, Тимофеич. Да сколько бы он ни просил, не смогла бы я его по башке топором! Ни в жизнь не смогла бы!
Борис Тимофеевич встрепенулся и растерянно взглянул сначала на Тамару, потом на меня.
– Лера, – сказал он и схватил меня за руки, – Лера, Тамара хотела сказать, что твой поступок… – он замялся и при этом крепче сжал мои руки. – Ты, Лера, поступила правильно. Это был единственный выход в сложившейся ситуации. К тому же твой поступок, твое поведение, так сказать, в общем, ты, Лера… – он совсем запутался и замолчал, продолжая сжимать мои руки.
Володя с усмешкой взглянул на Бориса Тимофеевича, а потом как-то резко, почти грубо вырвал мои руки из его рук и сжал в своих руках. Не только я, но и Тамара заметила это и, конечно же, не промолчала.
– Тимофеич, ты что это Лерку за руки схватил? Мы с Володькой ревнуем!
Володя засмеялся.
– Ладно, пора браться за дело. День начался. Мы пока живы. Надо подумать, что делать дальше. В лес сегодня не пойдешь – дождь идет…
«Как странно, – подумала я, – идет дождь… Дождь свободно проходит сквозь купол, как и солнечные лучи… И только мы намертво запечатаны под этим куполом…». Я посмотрела на Володю. Заметил ли он это? Впрочем, разве это так уж важно? Какое нам дело, проходит дождь сквозь купол или нет… Нам это не поможет… Я прислушалась, что говорит Володя.
– В столовой оставаться как-то не хочется. Может, в библиотеку переберемся, а?
– А чего там делать, в библиотеке-то? – с недоумением спросила Тамара. – Книжки что ли читать?
– Можно и книжки читать, если хочешь, – улыбнулся Володя. – Но главное не в книжках. Вы заходили в библиотеку?
Борис Тимофеевич закивал головой, а мы с Тамарой в один голос ответили: «Нет!»
– Хорошо, объясняю для тех, кто там не был. Библиотека находится на втором этаже. Это – плюс. Вы обратили внимание, что все исчезали только с первого этажа?
– Да, да! – Борис Тимофеевич даже вскочил на ноги. – Это действительно так! Даже директор исчез, когда перебрался на первый этаж. Вы уехали, а люди начали исчезать со страшной силой. Вот мы все на общем собрании и решили, что надо держаться вместе. Тогда-то Петр Ильич со всем персоналом перебрался вниз. В ту же ночь они все исчезли.
– Вот в том-то и дело. Значит, у нас больше шансов выжить именно в библиотеке. Почему именно там? Потому что в этой странной библиотеке нет окон. Ни одного окна! Их нет ни в самой библиотеке, ни в читальном зале, ни в книгохранилище. Помещение там довольно большое. Места нам четверым хватит. Да и будет чем заняться в промежутках между…
– Это ты насчет каких промежутков? Между чем? – ехидно спросила Тамара.
Все засмеялись и начали готовиться к переезду.