Ничего не бойся

Порадую вас напоследок... продолжение Киевского сна, читать после Мы из джаза

- Нет, Роза Михайловна, мы не нуждаемся сейчас в заказах!.. Да, у нас есть деньги… Достаточно, Роза Михайловна! Достаточно для меня… И для Саши достаточно, - тут Глеб на всякий случай посмотрел на меня, отведя от лица руку с мобильным телефоном. – Саша, вам достаточно тех денег, которые у вас сейчас есть?
Я с улыбкой кивнул.
- Достаточно у него, Роза Михайловна, я же вам говорил!
Потом Глеб прислушался к бормотанию в телефонной трубке и устало произнес:
- Нет, лишних денег у нас нет. Их не бывает, Роза Михайловна… И у Саши не бывает! Саша, у вас есть лишние деньги?
Еще больше веселясь, я отрицательно замотал головой. Как бы там ни было, но этот раунд с нашим стихийным агентом Глеб проиграл еще тогда, когда взял телефонную трубку. А не взять он ее не мог. Он вообще считал, что если ты имеешь наглость владеть вещью, то ты должен ею пользоваться по назначению. А назначение телефона – звонить, кто бы ни пытался с вами связаться.
- Хорошо, Роза Михайловна, и хоть это не в моих правилах, я займу вам денег до следующего заказа. Приезжайте… Сколько вам надо? – тут его глаза расширились, и он посмотрел на меня. - Минуточку, сейчас спрошу у Саши. Саша, у вас нет миллиона долларов?
Я отрицательно покачал головой, не выдержал и засмеялся во весь голос.
Хотя у нас и не нашлось миллиона долларов, но через два часа (отмечу, что Роза Михайловна никогда не откладывала дела в долгий ящик) у нас на Пушкинской на две еврейских женщины стало больше. Роза Михайловна приехала не одна, а привезла с собой племянницу – стройную, даже немного худощавую девицу с рыжеватыми волосами до плеч, в простом сиреневом платье до колен, из-под которого, по зимнему времени, выглядывали плотные черные чулки.
Краснела она неимоверно и по любому поводу, но – и тут природа решила показать свою гармонию – за все время визита не проронила ни единого слова.
- Значит так, Саша! – Роза Михайловна строго посмотрела на меня, видимо, решив дать передышку Глебу. – Моей Ниночке нужна квартира.
Роза Михайловна слегка пришепетывала при разговоре и никогда не снимала шляпку с головы, что позволяло Глебу в сердцах называть ее Шепелявой Шляпой. Надо сказать, что шляпки всегда были разные и неимоверно ей шли. Она вообще принадлежала к тому типу женщин, которые проявили свою красоту после молодых лет, как Инна Чурикова, например. Это, кстати, часто бывало с еврейскими женщинами, которые из милых девочек превращались, только через три десятка лет, сразу в красивых и страстных женщин. Роза Михайловна и в свои шестьдесят пять была дама хоть куда.
- Этот оболтус, мой брат и ее отец, ушел от Зины в другую семью. В прыймы – и там ничего не достиг. Совершенно ничего не создал. Ну, кроме двух сыновей. Хорошие мальчики, мне очень нравятся…
И она повела рукой, отстраняя оболтуса-брата от очень хороших мальчиков.
- … они учатся недалеко отсюда,  вместе с Ниной. Только Ниночка учится на аспирантуре, а мальчики пока только кончают университет. И представляете, он умер! Умер и не оставил ничего дочке!
Я прокашлялся, и, стараясь не смотреть на племянницу, спросил:
- А мама, мама где?
- Та где та мама! Мама живет на севере, в Иркутске. Это север?
- Не важно, Роза Михайловна. Это я так спросил.
Она посмотрела на меня уничтожающим взглядом. Но потом пожалела и продолжила:
- Раньше Нина жила с ними, с папой, тут недалеко, на Обсерваторной, ходила в университет, а теперь – кому она нужна, без родного отца! Ей нужна квартира!
Она подняла указательный палец и повторила:
- Квартира!
И протянула потом этот палец ко мне, то есть попросту наставила его на меня, сказала:
- Иначе ей придется жить со мной! Со мной – придурковатой бабушкой!
Глеб, который до этого стоял в двух шагах, подпирая балконный откос и скрестив руки в локтях, подошел к нам и вернул палец Розы Михайловны в менее агрессивное положение, направив его в потолок.
- Нет, Роза Михайловна, мы не можем так поступить с Ниной.
Он посмотрел на Нину, и та вспыхнула под его взглядом.

Меня всегда удивляло, насколько быстро Глеб и Роза Михайловна приходили к соглашению после того, как основное решение было достигнуто. Они быстро проговорили вслух то, о чем договорились, и разбежались по своим неведомым делам. Одна – вести активную жизнь пенсионера союзного значения, второй – пропадать на неведомых мне барахолках Куреневского рынка. Хотя, может быть, именно на барахолке они и познакомились, споря за покупку… чего-нибудь. Что там покупают пенсионеры? Старые прокладки на краны?
Я остался один. Убирать со стола – любимое занятие Глеба, но и я еще не разучился мыть чашки и не забыл, где стоит полироль. Вдруг из серверной раздался двойной писк, а мобильный в кармане моего пиджака известил о прибытии сообщения. Я оставил тряпку на столе и быстро прошел к своему рабочему месту. Один из старых экранов, еще ламповый и заставленный более новыми плоскими мониторами, неожиданно ожил. Кто-то незнакомый заинтересовался нашими окнами. Это был недобрый интерес, и маленький индейский амулет, который я случайно приобрел в Чили, затрепетал, завращался на тонкой нити над окном. Это была интересная система – амулет вращался от взгляда недоброжелателя, а датчик движения регистрировал это вращение и включал камеры наружного наблюдения, одновременно посылая сигнал ко мне на дежурный комп и эсэмэску на телефон.

Я глядел на экран старого монитора, а с него, прямо мне в глаза, смотрела красивая пара: худощавый мужчина лет сорока пяти, с заметной выемкой на подбородке, и женщина, которая показалась мне смутно знакомой, моложе его, но тоже не девочка. Оба в бежевых пальто, с непокрытой головой, они стояли на ковре перед «Премьер-Палацем», видимо, ожидая, пока к подъезду подадут их авто. Она была чуть выше его на каблуках, но это выглядело естественно. Она что-то сказала ему, он пожал плечами. Потом подъехал «майбах» с зеленоватыми шторами на окнах, и он, отстранив швейцара, сам открыл дверцу и усадил спутницу в машину.
Это был один из старейших украинских олигархов, отошедший от дел кум нескольких президентов. Раньше он часто мелькал среди власть предержащих, да по сути и был этой властью, но потом женился и исчез с экранов телевизоров и страниц желтой прессы. Женщину я тоже узнал – когда-то она была журналистом.
- Да, - сказал я вслух. – Роза Михайловна зря времени не теряет.

На выходных шум в центре Киева стихает, или, вернее, так: нарастает волнами, пока в воскресенье вечером не превращается в обычный, будничный. Меня, как жителя центра, эта субботняя тишина  не может не радовать. Наступало время странной тишины, когда  закрывали Крещатик от Бессарабской площади до Майдана, отдавая широкую улицу звукам шагов и шороху одежды гуляющих людей. Звукам нищей скрипки или задумчивого саксофона.
Поначалу Глеб брал у меня фотоаппарат и выходил снимать лица приезжих гостей и торговцев разным увеселительным товаром. Потом я купил ему и себе новый Марк Второй и уже сам втянулся в это времяпрепровождение. Ходил, фотографировал. Одна из моих фотографий украшает стену на кухне уже год, а это  - большая похвала со стороны нашего знатока искусства. На ней сухощавый дед с орденскими планками бьет палкой по постаменту с Владимиром Ильичем, пытаясь согнать голубей, которые гадят памятнику на голову.
Вернувшись с прогулки в воскресенье утром я ни капли не был удивлен, увидев давешнего мужчину, которого засняли наши камеры наружного наблюдения, когда он  рассматривал наши окна со своей спутницей.
Он был в простом сером свитере поверх синей рубашки и брюках с тонкой строчкой. Черные лакированный туфли дополняли ансамбль. Теперь я знал, как выглядит олигарх, занимающий семьдесят восьмую строчку журнала Фокус, на отдыхе.
Они с Глебом сидели на кухне (что было необычно), и он увлеченно рассказывал о каком-то навершии для щита времен Киевской Руси. Когда вошёл я, он встал, пожал мне руку и вопросительно взглянул на Глеба. Тот вздохнул и сказал:
- Да, теперь можно и о делах.
Потом он  посмотрел в глаза олигарху и продолжил:
- Чтобы у вас ни случилось, цена моих услуг - десять миллионов долларов, не считая расходов. Сумма не обсуждается, но и результат – гарантируется.
Олигарх усмехнулся:
- Вы не поверите, Глеб, но когда я расстаюсь с сорока гривнами при покупке килограмма огурцов, мне это дается сложнее, чем согласится с вашим гонораром. Тем более, что в случае вашего успеха эта сумма окупится очень быстро.
Глеб поморщился.
- Какой-то захват имущества?
- Нет,  - гость улыбнулся тонкими губами. – Это я и сам могу.
- Тогда что же?
Олигарх на секунду задумался, но потом твердо произнес:
- Я хочу, чтобы от меня отстали, - и продолжил, уточняя: – Я хочу, чтобы все эти политики, журналисты, спецслужбы, аферисты… перестали обо мне вспоминать. Чтобы они выходили со мной на контакт, когда я этого захочу, и когда они мне нужны, и как только я с ними прекращу общение  - немедленно от меня отставали. Все!
Глеб удовлетворенно покивал в ответ, а я почувствовал, что глаза мои расширены, а рот приоткрыт. Закрыв его, я стал рассматривать стол перед собой.
- Хорошая задача, - Глеб снова одобрительно покачал головой. – Мне необходимы от вас три вещи: список людей, которые вам докучали в последнее время, деньги на расходы и аванс, миллион долларов.
- Деньги на расходы вот, – гость протянул Глебу пачку розовых пластиковых карточек. – Подарок от «Приватбанка» – анонимная карточка. Их десять – на каждой по десять тысяч гривен. Миллион вам завезут сюда, завтра.
- Вы понимаете, что для решения такой задачи мне нужна определенная свобода действий в отношении вас и вашей семьи?
- На какой срок?
- Месяца будет достаточно.
- У вас очень хорошая репутация, Глеб. Я согласен.
После его ухода я обнаружил, что кушать нечего. Видимо, обсуждение геральдики Древней Руси не способствовало приготовлению обеда. Мы прихватили пальто и спустились в «Дом Бергонье» – по воскресеньям в этой кафешке немноголюдно, и бармен любит курить на улице, показывая, что в зале никого нет.
Поедая мясо в мешочке из крутого теста, я поинтересовался, как мы будем избавлять очень богатого человека от неприятностей.
- Это-то не проблема, Саша, - ответил Глеб, переливая фруктовый чай в чашку и обратно в чайничек. – Мы убьем пару человек, раскрутим нашего олигарха как напрочь отмороженного человека – и от него отстанут.
- А в чем тогда проблема?
- Неужели вы думаете, что наш новый знакомый невинный ангел? – Цвет чая стал рубиновым, и Глеб отпил из чашки. – Я думаю, что в его жизни достаточно и трупов, и пиара.  Проблема в том, что они привязываются снова и снова, хотя человек уже ушел от политики.
- Почему?
- Вот это мы и должны выяснить, а пока – займемся пиаром.

Как бы там ни было, но я бы хотел повторить сызнова всю следующую неделю. С понедельника по пятницу, с утра до очень позднего вечера наша квартира напоминала выставку тропических животных. Богемные люди встают, оказывается, не только поздно, но иногда и рано, или вовсе не ложатся спать. Они приходили к нам, кто с седеющим ежиком волос, кто просто лысый, но с серьгой в ухе. В тонких пальто и куртках, заменяющих им пиджаки, с шарфами, модными в этом сезоне, иногда таких тропических расцветок, что возникало ощущение некоторой попугайской птичности собеседника.
Разглядев в нас приверженцев традиционных ценностей, они возвращались без приглашения ближе к полуночи, в окружении стайки голоногих девиц, которые разоряли наш бар, налегали на крепкие напитки и вели беглый огонь глазами.

Однажды, в четверг, к нам явилась необычная дама. Необычная – потому что была она в нормальном брючном костюме, так отличающемся от всего того, к чему успели привыкнуть наши глаза. Рядом с ней серым мышонком следовала невысокая полноватая девица в шерстяном платье.
- Вы знаете Гогольфест? – спросила дама с немецким акцентом, твердо выговаривая каждую букву.  – Я имела к нему отношение.
- О, - Глеб часто бывал на концертах и выставках Гогольфеста. – Очень рад познакомиться. Вы организовывали один из фестивалей?
- Никто не может сказать, что он организовывал Гогольфест. Гогольфест – это душа украинской культуры. Я имею отношение к украинской культуре.
- Ну, наше мероприятие, скорее, надо рассматривать как пиар-кампанию. У вас есть опыт проведения пиар-кампаний?
- Есть. На Гогольфесте многие занимались пиаром, но я – больше всех.
- Скажите, а какой примерный бюджет раскрутки одного политического лица вы можете предложить? Ну, исходя из личного опыта.
Она внимательно посмотрела на нас, заглянув каждому в глаза.
- Я вижу, у вас совсем нет опыта.
- И все же.
- Молодые люди! Если у богатого человека есть желание прославиться, его не надо ограничивать бюджетом!

Я так подробно рассказал об этой встрече, потому что в прихожей, подавая пальто, Глеб вручил мою визитку спутнице нашей дамы. В ответ на мой вопросительный взгляд он сказал:
- Неужели ты думаешь, что она сама хоть чем-то занималась? Серая мышка – вот кто наш специалист! Думаю, что ее услуги не будут стоить нам дорого, после такой-то шефини!
Потом секунду подумал и поправил себя:
- Если та ей вообще платила деньги.

Эта пёстрая круговерть мужчин нетрадиционной ориентации и экзальтированных дам хоть и отвлекала меня от подготовки двух убийств на благо имиджа и маркетинга, но развлекала необычайно.
Еще в понедельник начальник охраны нашего олигарха привез сумку с миллионом долларов и стопкой тонких разноцветных папок. Мы договорились, что я выберу наиболее перспективных кандидатов, и мы на неделе их более подробно обсудим.
Через полчаса после ухода начальника охраны прибежала Роза Михайловна, и мы с Глебом проводили ее с миллионом в банк на Красноармейской, где убили еще полчаса, дожидаясь, пока пересчитают и проверят купюры.
Роза Михайловна была сосредоточена на покупке квартиры, расспрашивала у меня о разных вариантах, сыпала названиями улиц и описаниями домов. Когда она начала рассказывать мне о том, в каких подворотнях справляют малую нужду, а в каких нет, я не выдержал и строго сказал ей:
- Я же не киевский, Роза Михайловна. Вы у Глеба спрашивайте.
Но Глеб отмалчивался, и она снова пытала меня о старых домах на Воровского и Ярославовом Валу.
После того, как мы положили деньги в банк, она взяла Глеба за пуговицу пальто и с тревогой спросила:
- Вы же понимаете, что здесь дело не в мужчине?
Он усмехнулся, взял ее за руку и ласково сказал:
- Уже понял, Роза Михайловна. Спасибо.

Начальник охраны нашего олигарха был худощав, подтянут. Лет ему было за сорок - точнее не скажешь. Как и все серьезные охранники, одевался он неброско: куртка, свитер, свободные джинсы и зимние кроссовки.  Его подбородок твердо выдавался вперед. Удивляли очки; они были явно с серьезными диоптриями, но при этом стекла были модные, ярко-голубые и без оправы. Его звали Петр Павлович, и я сразу отметил, что Глебу он понравился, впрочем, как и мне.
- Петр Павлович, из отобранных вами людей я могу одобрить пока только одного человека. Это депутат действующего созыва Верховной Рады.
Петр Павлович улыбнулся:
- Приятно слышать, что наши мнения совпадают.
- Да-да, конечно.
Мы сидели на кухне, Глеб встал и принес корзинку с орешками и сухофруктами:
- Я вижу, вы любитель.
Петр Павлович моргнул сквозь стекла очков, взял орешек и стал вертеть его в руках.
- Я попросил вас привести еще пятьдесят тысяч долларов на расходы.
- Я привез. - Он потянулся к барсетке.
Глеб придержал его жестом.
- Не надо доставать, это вам.
- Что нужно сделать?
- Ничего. Это лично вам. Это гарантия того, что мы вступаем с вами в такие отношения, о которых не должен знать никто.
Петр Павлович сел еще прямее и внимательно посмотрел на нас обоих.
- Я слушаю вас.
- Я, Петр Павлович, если что и понял в нашем нанимателе, так это то, что чувство собственности у него очень развито. Он без проблем отнесется к тому, что мы собираемся сделать с людьми, которые имеют с ним деловые отношения. Но ведь мы понимаем, что корень проблем находится гораздо ближе.
Я хочу показать вам одну фотографию, которую мы сделали, сняв информацию с камер наружного наблюдения.
Глеб положил перед ним на стол два фото. На одном – фотография олигарха с его женой в полный рост, у подъезда гостиницы, на второй лишь одно лицо крупным планом.
- Не правда ли, Петр Павлович, нам не нужно быть большими психологами, чтобы кое-что понимать в данной ситуации? Вряд ли уважаемая супруга поддерживает желание вашего хозяина нанять нас, чтобы спокойно жить и вести бизнес, но что-то мне подсказывает, что с вами не тот случай, когда муж не знает, где жена гуляет.
На фотографии крупным планом, было схвачен момент, когда зрачки в прищуренных глазах женщины расширились от ненависти, а уголки губ опустились в презрительной гримасе, ничуть не поколебав общее впечатление красоты и ума.
- Спрашивайте, Глеб. Я отвечу.

Первой нашей жертвой стал депутат, занимавший достаточно активную жизненную позицию. В прошлом журналист одной из областных газет, он умудрился наделать в свое время таких долгов, что бандиты, которые выбивали из него деньги, увидели в нем курицу, несущую золотые яйца. Его газету не имело смысла забирать за долги, потому что любой покусившийся на этот бульварный листок оказался бы перед сотней жаждущих крови кредиторов. Семей он умудрился создать аж три, и ни в одной из них не появлялся. Зато он умел говорить и в совершенстве знал пятьдесят способов превратить собеседника в полное ничтожество… Кроме этого он еще знал пятьсот пятьдесят способов облизывания всех выступающих частей человека с деньгами. Но, в крайнем случае, он мог простым вытаращиванием глаз превращать себя в олигофрена и, по-бабьи размахивая руками, брызгая слюной, лезть в лицо собеседнику. С таким способностями у него оставался только один путь - в политику. За два депутатских срока от его журналистской худощавости не осталась и следа, а от интеллигентности – только очки в золотой оправе, и эти очки лишь усиливали впечатление умственно отсталого человека. Не люблю таких.
Жил он под Киевом и на работу любил выезжать ранним утром – отчасти из желания сделать все дела пораньше, отчасти из-за того, что американские друзья будили его звонками в половину четвертого утра.
Выезжал из дому он обычно в шесть, по февральскому времени еще затемно, машин практически не было, и его водитель, включив дальний свет, разгонял большой внедорожник до ста сорока километров в час.
После того, как нам сообщили о выезде депутата из ворот загородной резиденции, Петр Павлович вырулил на трассу и начал набирать скорость. Как и планировалось, мы проехали выезд из дачного поселка на секунду раньше, чем жертва, успев заметить огни депутатской машины справа, но уже через минуту она обогнала нас, опережая на пару километров в час. Я сосредоточился, и на первом вдохе сумел раздвоиться и войти в компьютер внедорожника. Строгие пакеты, четкие сигналы – люблю проникать в новые автомобили немецкого производства – здесь все без лишней фантазии.

Впереди был пологий поворот влево, почти незаметный, едва ли на десять градусов от центрального направления и широким радиусом в несколько сот метров. Когда я вошел в систему управления автомобилем, водитель как раз выжал газ и достиг крейсерской скорости в сто сорок километров. Я заблокировал руль и почувствовал, как водитель дернул его и практически сразу выжал педаль тормоза. Впустую - педаль не поддалась. Когда через секунду я покидал систему, последним, что она успела  мне доложить, был сигнала о включенном ручнике.
Я вышел из транса и увидел, как внедорожник пропахал неглубокий след и врезался в группу деревьев в тридцати метрах от дороги. Первое дерево он разбил, нелепо перепрыгнул через образовавшийся пень и перевернулся.
Петр Павлович схватил заранее припасенную ветку, которую мы подобрали днем раньше в этом месте, и побежал к месту аварии. Я выскочил из машины вслед за ним. Было очень темно и ветрено, фары нашего автомобиля были выключены, и  только впереди подмигивали огоньки перевернутой машины.
Наша цель оказалась на заднем сидении, рядом с водителем пристроился охранник. Когда мы подошли, оба были без сознания, а депутат как раз пытался выбраться из машины через вылетевшее заднее стекло. Стоя на четвереньках, он поднял голову, и я увидел, как у него из разбитого носа течет кровь.
- Помогите,  - только успел сказать он; Петр Павлович, распрямившись в хоккейном замахе, ударил палкой ему по шее. Позвонки противно хрустнули, и голова упала раньше, чем успели подогнуться руки.
Мы развернулись и двинулись обратно. На ходу я позвонил группе наблюдения, разрешая уезжать. Когда я сел в машину и посмотрел на часы, стрелка практически осталась на месте - вся силовая часть операции заняла одну минуту сорок секунд. Тронулись в сторону Киева. Только через три минуты мы увидели огни встречного грузовика.
Наше убийство поначалу не произвело общественного резонанса, видно, убийство народного депутата на Украине преступлением не является. Но тут в дело вступила пухленькая протеже Глеба. Решительно встряхнув короткой челкой и взяв на расходы десять тысяч одной пачкой и  три тысячи долларов россыпью, она сказала:
- Чтобы сэкономить средства, сделаем его зоофилом. Как раз есть фотосессия с козами и другими домашними животными. Чтобы между нами сразу установились честные взаимоотношения: три тысячи я беру себе, а десять – на телевидение.
И гордо задрав носик и перекатывая ягодицами, туго обтянутыми джинсами, она прошла мимо меня. Бросила напоследок:
- Меня Ира зовут.
Я усмехнулся и внес затраты в кассовую книгу и экселевский файл.
Тем же вечером я имел удовольствие видеть на программе у Евгения Киселева, как наш олигарх на вопрос о том, кому выгодна смерть депутата-зоофила в свете их последнего имущественного спора, ответил:
- Без комментариев, - посмотрел прямо в объектив, сощурив глаза и поджав губы.
Срежиссировано и поставлено было великолепно. Молодец, Ирочка.

По-моему, образ убийцы извращенцев нашему олигарху понравился, он лишь обратил наше внимание на то, что интерес к его персоне только увеличился. Но это входило в нашу программу. Он появлялся на светских раутах, и Осадчая привычно заходила к нам на Пушкинскую практически каждый вечер попить чайку с пиар-консультантом по дороге к «Арене». Светские хроники пестрели интервью, жена олигарха блистала, и нашему клиенту было легко быть на виду, но только молчать и зло сжимать тонкие губы.
Мы не забыли и об официальном расследовании: офицер СБУ появился на экранах одиннадцать раз – это было отмечено в сетевом графике нашей пиарщицы. В первый раз он опешил, когда его попросили дать интервью, и отказался наотрез. Но программа все равно вышла, и хоть он не сказал ни слова, его достаточно лестно охарактеризовали как лучшего специалиста по темным делам олигархов. А уж после того, как пресс-служба конторы дала добро, он заблистал на экранах в свежекупленном костюме и рубашке с серебряными запонками.
Через неделю после убийства депутата, когда уже во всех еженедельных СМИ появились статьи про зоофила в Верховной Раде, Глеб соизволил пробежаться глазами по сетевому графику и приказать нам:
- Пора. Временная вилка от завтра плюс два дня, иначе – тема прогорит.
Я достал телефон и набрал номер Петра Павловича.
После убийства депутата мы не встречались и не созванивались, справедливо полагая, что он как начальник службы охраны попадет под пристальное внимание спецслужб. Но эта встреча была необходима, надо было окончательно согласовать планы и сроки по второй акции, ввести необходимые уточнения. Для совещания выбрали небольшое кафе на Красноармейской, располагалось оно на втором этаже в сорок пятом доме и гордо называлось «Кафе 45» - одновременно тебе и название, и адрес, и средний возраст посетителей. Его мало кто знал, и хоть цены там как для центра Киева небольшие, в утренние часы обычно не было никого.
После нашего «ресторанного» совещания Петр Павлович ушел первым, а я задержался, глядя в большое, до пола, окно, как он идет вниз по улице, против движения транспорта. Некоторое шевеление на противоположной стороне Красноармейской показалось мне подозрительным: я увидел как две девушки, стоявшие возле «Вагона-Ресторана», синхронно повернулись и двинулись вниз по своей стороне, синхронно с Петром Павловичем, поэтому я не сразу обратил внимание на компанию из трех мужчин, которые сели за соседний столик. Один из них попросил у меня меню, чтобы не ждать замешкавшуюся официантку, я протянул ему пухлую папку, почувствовал укол и потерял сознание.

Я пришел в себя в абсолютной темноте. Пахло погребом: запах сырой глины смешивался с легким ароматом перегнивших овощей. Мне вспомнилось, как однажды погас фонарь, когда я спустился в погреб за картошкой по просьбе мамы. На улице был зимний вечер, и я здорово запаниковал, побился об лестницу и выступающие ящики, но потом успокоился, и привыкшие глаза увидели разницу между полной темнотой с искрами перенапрягшихся колбочек и палочек и спокойной чернотой звездного неба с искрами звезд.
С тех пор прошло больше тридцати лет, воспоминание мелькнуло образами, не оставив ничего, – ни страха, ни паники. Я лежал на спине, поэтому стал ощупывать окружающий меня пол. Пришел к выводу, что пол подо мной грунтовый – глина, скорее всего, без песка и камней. Разведя руки в стороны, я костяшками правой руки ударился о стену, левая рука описала полукруг и ничего не задела. Лежал я удобно, поэтому решил войти в транс, не вставая.
Моя странная особенность чувствовать электричество проявилась во всей красе десять лет назад, и я как-нибудь расскажу об этом более подробно. С тех пор я, вначале с опаской, а потом с удовольствием, совершенствовал свое умение, пока не довел некоторые действия – например, включение и выключение бытовых приборов без помощи рук, ног и пультов дистанционного управления, до автоматизма. После того, как я начал работать с Глебом от этих привычек пришлось отучиться. Зато Глеб научил меня другим вещам, более полезным для выживания.
Со времен первого моего принятия электричества я постоянно ощущал его присутствие. Транс помогал только сконцентрироваться, видеть и чувствовать более тонко, но просто пустить искру с пальца я мог и не пользуясь медитативной техникой. Так вот – в первый момент я подумал, что в самом деле ослеп: вокруг была только темнота. Не было привычных сетей телефонной канализации, проводов и кабелей, – не было ничего! Я поднял руки и вызвал разряд между ладонями. Небольшая шаровая молния миниатюрным солнцем поплыла под нависающим сводом, и я понял, что нахожусь в невысоком помещении, с глиняным полом (надо же, не ошибся) и побеленными стенами и потолком. Комната была заперта тяжелой деревянной дверью, оббитой медными полосами. «Светильник» с треском лопнул, и я снова оказался в темноте. Значит, мои способности не исчезли – исчезло электричество.
Когда-то, на далеких островах Тихого океана, я провел эксперимент по удаленному воздействию на электрические приборы. Выяснилось, что я легко могу сбивать спутники в пределах видимости, но совершенно беспомощен с кораблями за горизонтом – толща воды в несколько километров способна скрыть от меня даже атомный реактор. Я хорошо вижу сети многоквартирного дома, вместе с подвалом, но через какую именно толщу земли я могу видеть электрические кабели – я никогда не задавался вопросом. Видимо, настало время определить.
Я вошел в транс, привычно увидел себя, изнутри и снаружи, ощутил ток мириады электронов, которые и составляют жизнь, привычно отметил проблемы в печени, потом стал расширять сферу восприятия, пытаясь отыскать хоть одну упорядоченную структуру, но тщетно. Проходили минуты, я расширял и расширял сферу восприятия, ходил от себя вверх и стороны, даже вниз – везде была чернота.
Кажется, я видел уплотнения стен, различные слои грунта над собой; сопоставив расстояние с пропорциями своего тела, я понял, что сфера моего восприятия составила метров тридцать. Я задыхался, как ныряльщик, который поднимается со дня реки в темноте. Гребет и гребет, вот уже силы на исходе, хочется вдохнуть, но вода не заканчивается и не заканчивается! Раньше я брал энергию для поиска из окружающих сетей – теперь их не было, я умирал, и мне показалось, что я больше не смогу вернуться назад. Я рванулся, как рвется утопающий, и, как утопающему, мне в последний миг явилось черное зеркало поверхности земли, тонкие нити электрических кабелей, и пространство над землёй. Яркая вспышка, одна, вторая – и в них я увидел место своего заточения, просветил толщу земли и снова потерял сознание.

В этот раз пробуждение было не в пример более приятным. Вкусно пахло кофе, и, даже не открывая глаз, я по шуму понимал, что нахожусь дома, в своей постели.
Я открыл глаза, осмотрелся, хмыкнул, обнаружив на себе пижаму, и босиком прошлёпал в кухню. Уже второй раз в жизни Глеб укладывал меня в постель в бесчувственном состоянии, надеюсь лишь, что наряжал в пижаму не он.
- Медсестра, - сказал он мне вместо приветствия. – Довольно симпатичная, Саша. В вашем вкусе.
- Как вы меня нашли?
- Позже, Саша. Сейчас придет наш клиент, и мне понадобится ваша помощь. Камеры наблюдения в гостиной работают?
- Конечно! Что им станется?
- Отлично. Завтракайте скорее – даже хороший ужин не заменит завтрака.
Я покачал головой и промычал с набитым ртом.
- Что? – спросил Глеб.
- Наоборот!
- Что наоборот?
- А, не важно! – Я одним глотком допил кофе и пошел переодеваться.

Квартира, в которой мы живем, даже не двухэтажная: она находится на последнем этаже шестиэтажного дома, потом поднимается еще на один этаж, образуя основание для угловой башни, причем это основание содержит большой зал с высокими окнами и два яруса комнат, а уже из самого высокого яруса идет лесенка в просторную шестиугольную башню со шпилем. Если вы когда-нибудь будете гулять по бульвару Шевченко – обратите на неё внимание, она находится на пересечении бульвара с Пушкинской.
На втором этаже есть небольшая комнатка, в которой можно уютно развалиться на диване и смотреть фильмы на большом, двухметровом экране. Звукоизоляция у комнаты такая, что даже при просмотре «Терминатора» сквозь закрытую дверь из нее не доносится ни звука. В свое время в ней пришлось перестилать полы.
Наш клиент сидел вместе со мной на диване и наблюдал, как плачет его жена на экране.
- Вы не представляете себе, как это унизительно: каждый день одно и то же! Завтрак, дети, машина, ресторан, клуб, дети, машина, ресторан, клуб… День за днем! Одни и те же лица, одним и те же места. Вы знаете, чем отличается ресторан на Мальте от ресторана на Мальдивах?
- Да.
Глеб сидит по отношению к нам спиной, его лица не видно, но в тоне его голоса не слышно сопереживания.
- …нет никакой разницы между ресторанами! Нету! И люди одни и те же! Когда я выходила замуж, у меня была моя программа, моя работа! А сейчас – посмотрите на меня – я поправилась и не могу похудеть! Я ничем не занимаюсь!
- Вы говорили с мужем?
- Говорила. А толку-то? «Хочешь, дорогая, мы съездим в Австралию?..»
Глеб поерзал в кресле и решил идти напролом:
- Так это вы натравливали на мужа конкурентов и спецслужбы? Чтобы скучно не было?
Жена олигарха расширила глаза:
- Я?!
Тут пришлось удивиться Глебу; насколько я понял, возмущение было искренним – Глеб чувствовал ложь лучше любого детектора.
- Тогда объясните мне вот что: вы встречаетесь с … – (Глеб назвал фамилию видного лица), – потом с … – (он назвал еще одну фамилию), – и после этого происходит наезд на подконтрольный завод.
- Да я первый раз об этом слышу – муж ничего не рассказывает, а встречалась я потому, что меня приглашали на крестины, кстати, теперь дочка … – (снова звучит первая фамилия), - моя крестница, а с женой … – (вторая фамилия), – мы вместе учились.
- Но смотрите дальше…
И Глеб начал перечислять встречи и последующие событий, имена и наезды. С каждым словом краска сходила с лица жены олигарха, она съеживалась в кресле, и в конце концов стала выглядеть испуганной девочкой лет восемнадцати, не больше.
- Я не знала… не знала…
Глеб встал с кресла, принес ей воды.
- Последний вопрос: зачем вам понадобилось похищать моего компаньона?
Олигарх бросил на меня быстрый взгляд и снова посмотрел на экран. Я тоже во все глаза следил за ее лицом. На ее лице не возникло даже удивления – только все та же потерянность и обида:
- Я не знаю о чем вы.
Глеб кивнул каким-то своим мыслям и встал с кресла:
– Думаю, вам стоит поговорить с мужем.
Я посмотрел на олигарха, и увидел, что тот задумчив и хмур. Впрочем… он всегда такой.

Сорок минут спустя наш клиент снова вернулся к теме наверший, а я, зевая, пошел открывать дверь Ирине, нашему гению пиара. У нее в руках была завёрнутая в бумагу рамка, на ощупь – картина или фотография, и тоненькая папка. Рамку она поставила в прихожей, а сама рванула на кухню, едва не сбив меня с ног.
Буквально через пару минут она получила подпись под контрактом, схватила олигарха за руку и потянула за собой.
Провожая их, я забрал сверток и принес его в гостиную. Глеб сразу же достал отвертку и саморез, и принялся вкручивать его в стену, соизмеряя размер рамы и расстояния до углов.
- Ну и, какое новое телевизионное шоу нас порадует в следующем сезоне?
- Не знаю, что-то там связано с противостоянием полов – кто лучше поет, мужчина или женщина… что-то об этом.
- Значит, вы решили подарить Украине новую Оксану Марченко?
- Понимаете, Саша, самое главное – чтобы женщине не было скучно. Золотая клетка привлекательна только снаружи, а сильные мужчины редко выбирают слабых женщин… Все у них будет хорошо.
Он отступил на шаг и слегка приподнял левый угол рамки.
- А нам, Саша, предстоит разобраться с вашим похищением.
 Глеб закончил прилаживать рамку, затем жестом фокусника сдернул бумагу.
На большой фотографии был запечатлен момент, когда в золотые купола Киево-Печерской Лавры на фоне ночного неба, со всех сторон бьют ветвистые молнии.