Реквием по мифу о свободном труде. Часть III

“Не  верь! 
Поэт  клевещет!” -
в  Отечестве кричат.
Вглядишься, 
вещи 
веще,
пророчески 
молчат:
далёкий  берег  русский,
холодный  лёд  и  снег,
раздавленный 
“Челюскин”
и  взорванный 
“Ковчег”.

Так, может, было людям
знамение дано
о том, что дальше будет:

Союз  - 
пойдет
на
дно,

кого-то
в море
смоет,
кому-то
повезет.
Кто спасся –
лагерь строят,
а твердь,
крошась,
ползет?

Во  мглистой  вьюжной  стыни
сомкнулся  строй  колонн.
Но  Сталин  не  покинет
Кремлевский  пантеон.

И  люди  ждут  напрасно:
не  сядет  самолет.
Полотна    флагов  красных
холодный  снег  сечет.

Знамена  Первомая
сигналят   о  беде,
кострами  полыхая
на  льдинах  площадей.

А  людям   не  согреться…
А  Материк  молчит…
«Спаси…!»  - 
в  приемник  сердца
морзянкой   
боль
стучит.


Все это было с нами.
Что ждет сегодня нас?
Ужель строитель Камень
отверг  этот раз?

Ужель  опять, как  прежде
отброшен   Монолит,
что  «вертикали сдержит»
и  «купол сохранит»?

История  ответа
не  даст  сегодня  нам:
“О,  Византия,   где  ты?
Где  Соломона  храм?” 

“Что дальше станет с нами?”
“Куда пойдёт страна?”
“Стеною Плача станет
Кремлёвская стена?”


             *   *   *


Окрестность ночь объемлет.
Спит город, недвижим.
В обломках фресок древних
утих Иерусалим.

Распахнутые двери.
Накрыт пасхальный стол.
Ну, вот и ты к  Вечере
на  огонек пришел.

«Избранный», 
«неизбранный»…
Не по рожденью честь.
И,  всем 
в  страданьях  равный, 
ты  зван такой, 
как  есть.

Здесь разделенья  нету.
Никто не спросит с вас
сословья,
класса,
цвета
обложки партбилета.
Ни языков,
ни рас.

Не скажет:
«Кто такие?
Куда?
 Зачем вы тут?» -
И виз сюда
на выезд
в посольствах
не дают.

Таможни нет у входа.
Свободный вход,
а все ж,
толпой,
страной – народом,
артелью,
цехом,
взводом,
коммуной  - 
не войдешь.

Где нет ни дня, ни ночи,
там нас не строем ждут.
Сюда   поодиночке
дорогой слез бредут.

Дела души   поспешной
не терпят суеты.
Здесь  каждый  встречный  - 
грешный
как все: 
как 
я 
и 
ты.

Будь бедный, 
будь богатый,
Хоть « ум»,   
хоть  «простота»  -
не  выпросить   «по блату»
местечко  у  Христа.

Он  -  в  центре. 
Вкруговую,
не  чином  и  не  в  ряд  -
ошуюю  -  одесную
Апостолы сидят.

Успел, 
дошел,  усталый…
А  за  столом, 
где
 Спас,
«есть  промежуток  малый»
для  каждого  из  нас.

Но  здесь  не  будет  тесно,
приди  за  стол  весь  мир.
Всегда  найдется  место
тем, 
кто  пришел  на  пир.
Вино  и  Хлеб. 
Однако,
о той ли пище речь,
чтоб 
пить 
и  есть
со смаком,
да  отдохнуть  прилечь?

И  в  сонме  этом 
Старший,
Он, 
прежде  слов, 
сперва
одежды  подпояшет,
засучит  рукава,
и, 
на  колени  вставши,
сказав:
«Во  мне  Отец …»,
стоит 
над 
тварью 
павшей
склонившийся 
Творец.

«Господь  ваш  -  раб  смиренный.»
Кривит  усмешка  рот.
В  душе 
рывком 
смятенно
Иуда 
восстаёт…



       *   *   *



Забыли день вчерашний.
В другой  стране живем.
И  герб другой на башнях,
И  флаги над  Кремлем.

В чести иные птицы…
Пролеткоммуны - нет.
Вождей забытых лица
на пачках сигарет…

Иноязычный  говор
привычный  режет  слух.
Лишь  пентаграммы  снова
избранства  тешат  дух.
Других  манят  прекрасной,
неверною  мечтой.
А  цвет  кроваво-красный
меняет  золотой.

Другие ветры веют,
и время не щадит
ни мрамор мавзолеев,
ни пирамид  гранит,
мечты наивной детства.
Красивой сказки крах-
империи Советской
гранитный саркофаг,
где спит лукавый Гений,
забывшись смертным сном.
Шум новых поколений,
эпохи новой гром,
как символ смены вечной,
что вечна над страной,
той нови быстротечной,
что ветха под луной

У века на исходе
багровая заря.
Там Красный  Ангел бродит
в закатах  Октября.
Шагает в море крови
под гнетом тяжких дум:
«Ведь, если дремлет совесть,
продажны  “честь и ум “.»

И болью острой ясно
сквозь чад душевных смут
прозрение правды страшной,
что   ПРОДАЕТСЯ    ТРУД.

А в смуте этой мнится:
“ Ведь Вождь лукавый знал,
что  Труд всегда стремится
туда, где  Капитал.
Что  Труд  свободный  - 
сказка.
Отцы  утопий  - 
врут.
И неразрывна связка:
Хозяин,  Раб  и  Труд.



Рабу  в  нас, каждый знает,
любой порядок мил,
лишь крепче б спал  Хозяин,
сытнее бы кормил.

Труд 
рубит,
кроет,
роет
нуждою понужден
усердно башни строит,
возводит  Вавилон.

Что  Труд –
товар. 
Труд –
стоит.
А  плата –
тот же кнут:
заплатишь  - 
горы сроют,
и  реки развернут.

Зачем? 
И что за плата,
что  Раб  на все готов?

Чем держит  Госплантатор
в загоне  госрабов?

Госпланом, чьи Декреты:
«Вперед!», «Даешь!», «Бросок!»  -
как дуло  пистолета,
что  холодит  висок.

(Госплан  -  он  комиссаром
благословляет  в путь:
«Не  смог  -  изволь  на  нары!
Успел  -  медаль  на  грудь!»)

Да тем, что  Раб  счастливо
живет за той чертой,
где значит  Справедливость -
равненье нищетой,
где  Мир  царит и Братство
и  Равенство, пока
не начал  Раб  сражаться
за равность  Госпайка.


Но, как всегда бывает,
смущает совесть тот,
кто,  вольность убивая,
иллюзий сети рвет -
тот  Храм, где  Откровенье
взорвав, хотели скрыть:


ЕСТЬ  ТРУД, И ЕСТЬ СЛУЖЕНЬЕ,
ЕСТЬ  ТО,  ЧТО  НЕ  КУПИТЬ.


        Мы  -  люди.
         Люди  -  разны.
         И всем 
         СЛУЖЕНЬЕ  - 
         миф.
  Он для одних -
соблазном,
безумством -     
для других.

СЛУЖЕНИЕ –
ПРЕКРАСНО!
Оно
наград
не
ждет,
но
на  « голгофу»
часто
служащего
ведет.


Оно
босо
и
голо.

СЛУЖЕНЬЕ  –
ПРАВДА 
есть.

Оно –
не серп,
не молот.
СЛУЖЕНЬЕ –
это 
КРЕСТ.


Хоть  крылья  вдохновенья
возносят  на  Парнас,
СМИРЕНИЯ    СЛУЖЕНЬЯ
не  вытянет  Пегас.

Оно не за «героя»,
«народного слугу»,
согбенно ноги моет
и другу, и врагу.
Оно
похвал
не слышит.

Cлужить
    «блаженный»
рад.
И   званья 
     нету 
выше,
чем  званье
«Божий раб».


Икона 
  может
это

CЛУЖЕНЬЕ    
     описать.

Так
            сердцем
    беззаветно
ребенку
служит
мать.

До капли
проливаясь,

смочив
    поля
насквозь,
посевы
    оживляя,
так
умирает
дождь.



И  красотой
Вселенной,
что  домом
стала  нам,
в  величии
нетленном
Создатель 
      СЛУЖИТ     САМ.


Сам  человек  когда – то
Творцом  замышлен  был,
чтоб  не  пайком – зарплатой
единым  сытым  жил.

В нём  Свет  преображенья
не  виден  до  сих  пор:
Момона – не  СЛУЖЕНЬЕ,
Фортуна – не  Фавор.

Заслуге 
мзду  назначат.
Сманят 
на  «интерес»:
конем, 
в  полцарства  дачей,
да  Марьей 
из  принцесс.

Пойдет  сюжет  к  развязке,
интрига  истечет -
в  конце  волшебной  сказки
несет  заслуга  счет.

СЛУЖЕНИЕ  -  забота,
та,  что  не  на  показ.
Не  для  «Доски  почета»
В  «фас», 
в «профиль» 
и 
в  «анфас».

«По  щучьему  веленью»  - 
чтоб  сразу  и  чтоб вдруг.
А  в  подвиге  СЛУЖЕНЬЯ
всегда  ЧУДОТВОРЕНЬЕ,
работа  добрых  рук.

СЛУЖЕНЬЕ  многотрудно.
Пускаем  в  оборот
вложенья  -  посекундно,
а  в  Вечности  -  расчет.

                Кому  и чем  воздастся?
                Вот  Судный  день настал.
                Кого  заносят  в святцы.
                Кого  на  пьедестал.
               

«Что  толку  от  служенья?»
«Какой  в  служенье  прок?»
«Как  в  смерти,  как  в  рожденье–
в  СЛУЖЕНЬИ  одинок…»

А  эта  перспектива,
(намечена  кому),
не  в  силах  коллектива  -
посильна  самому.

У  нас  талантов  много.
Растут  из  рода  в  род.
Но, что  дано  от  Бога,
СЛУЖЕНЬЕМ  возрастет.

Талант 
в   
СЛУЖЕНЬИ 
стоит:
кто  в  мир  пришел  «сказать»,
а  кто   –   
дороги  строить,
хлеб  печь, 
леса  сажать.

Крепчая  год  от  года,  б,
Р о с с и я    поднялась, б.
«Усердие   -
                народу!»,  б,
               
да   «Милосердью  -
                власть!», б.

«Формаций»  смена  в  жизни
случается  порой.
В  нас  состраданье  к  ближним
ломает  ветхий  строй.

Любовью  отзываясь,
  Свершатся,   наконец,
  миллионы  революций 
  языческих  сердец.

А там уж, без сомненья,
«глобально», может стать,
«Всемирный  День  Служенья»
мы станем  отмечать.

Кто  в  сердце  к  нам  стучится?
Прислушайся  в  тиши!
Прекрасная  Жар-Птица
в  тенетах  у  души.

И Света  нет,  доколе
СЛУЖЕНЬЯ  благодать
был  волен  ты  неволить.
А  волен  волю  дать.

 
Мы  -  люди.
Люди  -  тени.
Но,  зная
    платы
власть,
в  труде  своем
СЛУЖЕНЬЯ
всегда
отыщем
Часть.
Ту  Часть,
   что  нет  дороже.
Свободою 
    в  Рабе,

СЛУЖЕНЬЕМ
образ
Божий
рождается 
                в  тебе.