Мария Глава 6 Спаситель

  6    
 
 В начале 1939 года в Хабаровск, в обезглавленную армию, прибыл Георгий Константинович Жуков, инспектор Наркомата обороны, и сразу объявил ученья танковых дивизий на Волочаевских сопках. Только ему было известно, что по разведдонесениям, японцы готовят нападение из Манчжурии на Дальний Восток. Учения должны были показать японцам силу Красной Армии. Алексея вызвали возить Г.К. Жукова на ученьях. Он хорошо знал эти места. Станция Волочаевка Амурской ж.д. находилась на стратегических подступах к Хабаровску с юга. Там был южный укрепрайон. В.К. Блюхер там воевал, и тоже проводил там учения.
– Примерно в это же зимнее время, в 1922 году, тут произошло последнее сражение Народно-революционной армии Дальневосточной Республики под командованием В.К. Блюхера с белогвардейцами.  Трое суток в 35-градусный мороз, по пояс в снегу, войска штурмовали укрепрайон и сломили оборону. – Начал разговор в машине с офицерами штаба  Г.К.Жуков, пока они ехали к укрепрайону. 
. – Вы что-то знаете об этом штурме? – Спросил Г.К.Жуков.
. – Да, знаю! – Доложил один офицер. – У него в распоряжении было 6 тысяч человек и 300 пулемётов.
. – Ещё у него было 30 орудий, 3 бронепоезда и 2 танка. – подхватил другой.
. – Верно! И почему же, с таким малым обеспечением, В.К.Блюхер выиграл это сражение, и, как говорят, поставил «замок» на границах СССР?
. – Революционный подъём бойцов и упорство командиров!..
. – Я имею в виду тактические находки. – Недовольно оборвал Г.К.Жуков.
    Офицеры наперебой стали излагать свои версии, но все неудовлетворяли Георгия Константиновича.
. – А Вы,  лейтенант, что думаете по этому поводу? – Спросил  Г.К.Жуков у  Алексея.
. – Я,  Товарищ Командующий, помню, что Василий Константинович Блюхер рассказывал в одной из поездок, что успех решили танки, которые быстро и незаметно обошли сопку и ударили всей боевой мощью с тыла. А красноармейцы – поднялись в атаку и выиграли бой. Там топи, но есть обходные  подходы трудные и топкие. Надо знать. Мы там с ним ездили зимой.
. – Верно, лейтенант! – Сдержано похвалил Жуков. – А Вы что, не знали? – обратился он к офицерам.
. –  По науке, в таких условиях лучше кавалерия.  Так учил нас  в академии Нарком  Клемент Ефремович Ворошилов. – Дружно защитились они.
. – Надо знать современною военную науку. В предстоящей войне, танки будут решать всё.  Надо уметь находить возможности для их использования при бездорожье, как это делал Блюхер. – Жёстко отрезал  Г.К.Жцуков и  спросил Алексея:
. – А сейчас можешь показать ту дорогу?
. – Да, Товарищ командующий! Машина оборудована цепями и топи замёрзли. Можем проехать, почти до конца, вокруг Волочаевской сопки.
. – Тогда поехали!
      Пока участвующие в учениях части занимали исходную точку учений, Г.К.Жуков прибыл из «разведки» в штаб учений, собрал командиров и поставил задачу по карте, с применением обходного танкового манёвра. Все разошлись. В небо взвилась ракета. Учения начались! К вечеру учения успешно закончились. Г.К.Жуков поблагодарил командиров.
.    На обратной дороге, с ними ехал начальник разведки Округа.  Все молчали. В  штабе  Округа офицеры вышли из машины, кроме начальника разведки и Г.К.Жукова.  Их Алексей должен был отвезти Жукова в генеральскую гостиницу.
. – Этого водителя и его жену, она у Вас в отделе служит, – не трогать! Пусть он служит в автобате. Они мне ещё пригодятся. – Не поворачиваясь к сидящему на заднем сиденье  полковнику, приказал Жуков.
. – Есть, Товарищ командующий.
. – Я надеюсь, письменных приказов не нужно. С Ворошиловым  - согласовано. Кстати, какие там донесения из Харбина? – Закрывая тему, спросил  Георгий Константинович, как бы, напоминая о  явочной комнате в квартире Алексея.
. – Я доложу Вам в гостинице.
. – Благодарю за службу, лейтенант! Береги сына, моего тёзку. Я знаю,  ты его   назвал Георгием, тёзка значит, а все зовут, по-детски – Жора. Меня в детстве тоже звали,  то Жорой,  то Гошей. Но я откликался только на Георгия.    – Вылезая из машины тихо, по отечески, сказал Г.К.Жуков
. –  Служу Советскому Союзу! Спасибо Вам за всё! – Открывая  Г.К. Жукову  дверь ЗИС 101, выпалил Алексей на благодарность Георгия Константиновича за службу и тёплые слова о сыне. – Офицеры вошли в дом.
       Алексей не видя дороги от радости, свалившейся после долгого напряжённого ожидания ареста,  едва довёл машину в гараж.  Его отвезли  домой. Дома он рассказал  Марии радостную новость, подробно передав слова Жукова, и та заплакала. Спала напряжённость тревожного ожидания.
. – Тебя долго не было. Я подумала, что тебя забрали. Отправила Сару с ребёнком к маме, дала указания  и готовилась к аресту. Я со вчерашнего дня ничего не могу есть. – Сквозь  смех и слёзы рассказывала Мария.
. – Я тоже голоден, как  волк!
 – Садись, наконец, поедим.
. –  И водочки….
       Мария поняла: «упоминание Жуковым имени сына, это весть для неё от Глафиры. Она выполнила её просьбу. Что с нею теперь?» грустно и вместе с тем радостно подумала она. Для Алексея так и осталось тайной, откуда пришло их спасение: от В.К. Блюхера, от Аграфены Лукиничны, от К.Е. Ворошилова или это был очередной личный смелый поступок Георгия Константиновича Жукова, который уважал заслуги В.К. Блюхера. Ясно было одно, сделал он это мастерски и надёжно, как делал всё. «Он мне ещё пригодится». Эта фраза стала охранной грамотой для Алексея и Марии, на всю их последующую службу. Пока Г.К. Жуков будет жив, его слова надежно защищали их.

     Весной 1939 года  японская  Квантунская армия  напала на Монгольскую народную Республику.  Г.К. Жуков возглавил армейскую группу советских и монгольских войск в этом конфликте и разбил японскую армию на реке Халхин–Гол.  Раненые  в этих боях солдаты и офицеры, поступили в Хабаровский госпиталь.
         К этому времени, сестра Марии, Шура, работала медсестрой в госпитале. Ещё осенью, Шура познакомилась с командиром танкового батальона,  передислоцированного из Челябинска в Хабаровск в конце 1938 года. Комбата звали, как и её, Александром. Их дружба переросла в любовь. Батальон участвовал в учениях на Волочаевке и получил хорошую оценку Г.К.Жукова. Его батальон принял участие в боях на Ханхил-Голе, онбыл ранен и теперь, с  ранением,  лежал в госпитале.   Шура была беременна, и Александр сделал ей предложение. В августе  и поженились.  Им выделили такую же комнату   в   доме, где жила Мария, во втором подъезде на первом этаже. Скромную офицерскую свадьбу праздновали прямо в этой пустой комнате, принося подарки на свадьбу и новоселье. Так и обставились: кровать, стол, стулья, тумбочки, так что спать было где. В октябре 1939 года у них родился сын, Борис. В честь деда, казака Бориса Пантелеймоновича, отца бабушки Кати. Теперь уже и Зина подключилась к уходу за двумя мальчиками.
            Весной  1940 года, Серафима, как и Шура, тоже поступила в медицинское училище. Пошла по её стопам. Ей шёл 17-й  год.  Фима выросла в стройную, красивую, с черными, как смоль, пышными  волосами с яркой восточной  внешностью и темпераментом. Обе сестры были одного роста, несмотря на разницу в возрасте в три года, росли в одной молодёжной среде. Имея одни  интересы, одевались модно и одинаково, как сёстры-близнецы, и все вечеринки и танцы посещали  вдвоём. Их считали  лучшими девушками гарнизона и любили. Офицеры-поклонники из всех частей гарнизона,  практически всегда находились в их квартире, сменяя один другого, как часовые. Шурочка, как жена комбата, и особенно Мария, как офицер штаба, обеспечивали Фиме соответствующий уровень общения и гарантии. За  детьми, за двумя племянниками, Жорой и  маленьким Борисом,  помогала ухаживать   младшая их сестра 8-летняя Зина. Пришёл и её черёд обретать семейные навыки.
     Выросший на руках Сары,  3-х летний  Жора, привык к  ее нежностям и заботам, очень любил её,  и  ревностно требовал  внимания и ласки. А она, молодая и красивая, всегда куда-то спешила и отнекивалась от его посягательств. Часто с нею приходили  красивые молодые офицеры, которых Жора, не скрывая своей ревности, бил  кулачками.
. – Сала, Сало … – Приставал он к Серафиме, требуя внимания к себе, не выговаривая букву “р. ”.    
.  – -  Масло, Масло, Масло, Масло, Масло! –  Огрызалась она, теряя  терпение,   повернувшись и наклонившись  к Жоре, в изящной и красивой позе,  подчёркивающей её фигуру,  оберегая её от целюлита, даже  в словах.  При этом она,  нисколько не смущалась своего раздражения и кривляние, в присутствии поклонников. 
      А Жора визжал от счастья и лез к ней целоваться, в чём  она ему не отказывала. Маленький сластолюбец Жора даже злоупотреблял этим, повторяя эти словесные трюки специально,   снова и снова. Наверно тогда, в этих первых осязаниях  женской ласки, в её подсознанательной потребности, у  детей пробуждаются первые проблески любовного отношения к женщине, и зарождаются  умения  проявлять чувства любви, чего так мало в мужчинах, по вине занятости и мужественности женщин. Не говоря уже о человеческом понимании чувства любви, как нечто возвышенного и необъяснимого, прекрасного и нежного, необходимого и спасительного способа жизни.
           Не всех Бог одаривает такой любовью и счастьем и, главное, умением любить! У Марии и у Сары, как и у всех четырёх сестёр, это было в избытке. И Мария, в своё время,   щедро, нежно и бескорыстно, проявляла и выплёскивала это чувство на Сару, на всех  своих  сестёр, которых вырастила, как мать. Не имея возможности получать   эту нежность от матери и отцу, она обладала божественной  потребностью проявлять любовь к другим. Купидон, как будто, выбрал её в качестве своей мишени, для  направления своих золотых  стрел  любви, видя её щедрость,  как и серебряных стрел чувства высокой ответственности и заботы,  обо всех родных и близких, компенсируя этим все горести и несчастья, выпавшие на её долю.
    Принимая в разное время своего взросления благодарности за её бескорыстную доброту и любовь, Мария научилась не брать, а дарить счастье родным людям. И теперь, она с тревогой принимала жестокость времени, с войнами и безвинными жертвами. Рождение сына, в эти опасные для жизни времена, она  воспринимала, с одной стороны,  как наказание страданием за его будущее, в обмен за получение минутного счастья. А, с другой стороны, как награду за её щедрую любовь к сёстрам. И они выплёскивали эти же чувства на Жору. Мария любила сына больше всего. И боялась за его здоровье. Но судьба продолжала посылать несчастья,  как-бы испытывая  её чувства любви. 
 
   Летом 1940 года,   восьмилетняя Зина,   впервые  потащила Жору  в дом, где она жила со своей матерью, его бабушкой, Катей и  сестрой Серафимой.  До этого Жорино  познание мира ограничивалось  двухэтажным домом, песочницей перед подъездом, где он строил замки будущего из песка, магазином, где закупались продукты, и когда-то работала мама, и кирпичным домом. Туда он иногда ходил с мамой. Эта красивая кирпичная пятиэтажка называлась «генеральский» дом. Он, как крепость,  отделял их дом   от главной улицы, города, улицы Серышева. 
         Идти  надо было  по улице Запаринной, в сторону Казачьей горы через два оврага. Вдоль улицы, по обочинам, были настланы широкие доски – тротуар. Настил был со щелями, из-за  непараллельности  краев досок,  и в щелях, то и дело застревали ноги пешеходов.  В некоторых местах доски не доставали до земли и пружинили, когда на них наступали, подбрасывая пешехода вверх. Вот так, запинаясь, подпрыгивая и  вися на Зининой руке, Гоша впервые, без родителей, познавал город за пределами своего двора.    Жора быстро устал, просился к Зине на руки и часто просил   пить. Колонки с холодной водой утоляли  жажду.
         Дом действительно стоял на горе, после подъема из   оврага. Хабаровск весь стоял на холмах, протяжённых, с востока на запад, и вздымающихся, как волны, с юга на север. Гора называлась “Казачьей” и Жора всю дорогу приставал  с вопросом: - “А где же козочки?” 
          Обратно он шёл нехотя  и вяло.  То ли впечатления, то ли жара,   то ли дождь, заставший их на обратной дороге, утомили детей. Спрятаться было негде, и они промокли до нитки. Дома, устроившись на диване, они уснули. Мария, придя домой предложила детям еду, но они отказались и продолжили сон. Мария, почувствовав неладное, поручила Зине проверить температуру, покормить Жору, когда проснётся, звонить ей, если что и убежала на работу.   Она  не появлялась дома весь день. Придя домой   вечером вместе с отцом, Мария почувствовала  вялость Жоры, и тут же отправила отца за врачом. Он привёз его. Врач поставил диагноз: – простуда,  хрипы в лёгких и слабый иммунитет. Велел спасать ребёнка горячим прогреванием. Другого выхода    уже не было.  Состояние было предкоматозное  и спасти  ребёнка могло только горячее прогревание с тимьяном, чтобы  антисептические пары этой травы очистили воспаление горла и бронхов.  Мария,  это сделала и спасла Жору от смерти. Как она выражалась, родила Жору второй раз. Таких мук ей стоила эта экзекуция.       
       Жора с детства  жил в ауре  её любви и ласки, её весёлого и оптимистического характера, её красивого голоса и завораживающего пения, в окружении и любви своих теток: Шуры, Сары и Зины, подруг матери по службе. Этот  большой аванс чувства любви, который Жора получал в детстве, позволил ему понять, став взрослым, что любовь, это   та единственная ценность, ради чего мы приходим на этот свет. То, что  определяет смысл и способ жизни,  и что остаётся после нас в детях, в делах,  в воспоминаниях и  памяти наших близких. К сожалению, многим это не дано ни в детстве, ни в осознании вообще. После этого случая, Мария сама заболела. Стресс и постоянные волнения  подорвали её сердце. 
 
         К осени 1940 года,  вернулся из Москвы начальник штаба,   генерал Яков Захарович Покус. Ни кто лучше его, не знал оперативной обстановки на Дальневосточных рубежах страны.  Работы в штабе было много. Шло оперативное планирование, и размещение войск на случай начала войны. Но репрессии в армии не закончились. То в одном, то в другом военном округе производились аресты. Мария и Алексей, Александр и Шура забегали домой только переночевать. Дети,  Жора и Борис,   находились под  присмотром Зины.
        Вечером, в октябре, вскоре после дня рождения Бориса, когда ему исполнился год,  Мария пришла домой  очень взволнованная с заплаканными глазами. Зина находились с детьми в квартире Шуры. Её ещё не  было дома. Мария запеленала Бориса, взяла Жору за руку и отвела  детей в свою  квартиру.  Уложила Бориса в пелёнках на большую кровать,  велела Зине  никуда не отлучаться и следить, чтобы не упал с   кровати. И тут же  вернулась с Жорой к сестре.
. – Мама. Я хочу остаться. – Жора капризничал.
. – Пойдёшь со мной. – Строго сказала она и потащила, не выпуская руки ни на минуту. Жора, почувствовав её волнение, затих.
   Александр и Шура были уже дома.
. – О, заходите, будем ужинать! – Обрадовался Александр. –  Кстати, хотел идти к вам, искать своего сына. Он у тебя?
. – Правда, садитесь с нами. Сын у вас? – Приводя себя в порядок у зеркала,  присоединилась к приглашениям Шура.
. – Да, у меня, с Зиной. А Вы садитесьсь, ужинайте. Мы поели. Подождём. – Остановила она Жору, дёрнувшегося было к столу. Жора недовольно  набычившись, уткнулся ей в колени.
. – Мария, ты чем-то  встревожена? –  Принимаясь за еду, спросил, наконец,  внимательный Александр. Он сразу, как только она вошла, заметил  взволнованность Марии.
. – Есть новости для тебя. Но только после еды. – Жёстко ответила она.
. – Что, такие плохие? – Александр присел к кухонному столу. Шура хлопотала у стола, не вмешиваясь в разговор.
. – Время плохое. Всем плохо. Ты ешь, ешь.
. – Я уже готов. – Допивая чай, Александр встал из-за стола. – Пойдём в комнату.
. – Жора, хочешь конфетки? – Спросила Шура.  Он утвердительно мотнул головой и подсел к столу, но потянулся за ломтиком копчёной колбаски. Шура пододвинула всё нужное к нему и стала убирать со стола ненужное. 
. – Сегодня  пришла шифровка о проверке твоего  личного дела и личной переписки с  Германией – Шепотом  сообщила Мария, как только они отошли в дальний угол комнаты. -  Я не знаю, будут тебя вызывать в штаб, или приедут к тебе в батальон.
. – Как ты узнала? – Так же шепотом удивился  Александр  и нервно закурил.
. – Прочитала случайно  расшифровку на столе особиста. Времена тревожные. Что у тебя за переписка?
. – Нет у меня никакой переписки. Клянусь! Это может быть только провокация.
. – Кому это надо? Твоим завистникам в батальоне, или что-то было раньше?
. – Ума не приложу!
. – Может у тебя была случайная связь с кем-то из Германии?– Мария взяла из рук Александра пачку Казбека и  тоже закурила, что делала в редких случаях.
. – Чушь какая-то! Ты о чём говоришь? Я там никогда не был.
. – Мария, ты что, курить начала? – Раздался  голос Шуры, входящей в   комнату.
. – Тут не только закуришь. Нет, дай нам поговорить.
. – Что случилось? – Шура подошла к ним.
. – Ничего страшного. Мы тут по службе поговорим, а ты занимайся ребёнком. – Отправил её Александр.
. – Ты понимаешь, чем тебе и нам всем это грозит, Александр? Вспоминай. – Тихо, но почти приказным тоном  продолжила Мария.
. – Я вспоминаю…. Может это?... Вспоминал он.  Вспомнил,  лет семь назад, точно в 33году, я участвовал на совместных  с Германией танковых учениях, на Тоцком полигоне. Моя рота успешно обыграл немецкий батальон, под командованием полковника Гудериана. Я тогда, только окончил Омское танковое училище, и получил роту. Меня перед строем при подведении итогов учения, отметил руководитель учений маршал Тухачевский, как перспективного  командира. Гудериан пожал мне руку, как победителю и ехидно заметил: - «Не дай бог с вами встретиться на поле боя. Вы дерзко и хитро  атакуете там, где не ждёшь!» Больше я никогда, ни с кем из Германии не имел контактов. Клянусь всем святым! Это провокация, ясно!
. – Хорошо, что вспомнил. Вспоминай все детали. Допрос будет с пристрастием.
В любом случае, Шуру с ребёнком надо прятать куда-нибудь в надёжное место. Ты знаешь участь жён репрессированных военных.  Думай.
     Александр подошёл к окну открыл форточку и снова закурил. Опершись локтем на косяк окна, он курил, обхватив кистью руки  голову и выпуская дым в форточку. Мария вытащила Жору из-за стола, поправила одежду.
. –  Жора, пойдём домой. Шура, спасибо, подкормила мальчишку. Пойдём, заберёшь Бориса.
. – Постой, Мария. Шура иди с Жорой за  Борисом. Мария вас догонит. –  Они вышли.
. – Что-то ещё вспомнил?
. – Нечего мне больше вспоминать. – Горячился Александр. Я о Шуре и Борисе думал. Война будет, и всё равно разлучит нас. Это очевидно. В госпитале меня лечил хороший человек, хирург Прохор Кузьмич. Он говорил, что его по старости сокращают из госпиталя, и он едет  работать и жить в Шмаковку, такой местный санаторий для военных, ты знаешь.  Хвалил Шуру как медсестру, помощницу  при операциях. Приглашал к себе  на отдых. Климат там хороший. Я  найду и дам тебе сейчас его адрес. Подожди. Это было недавно. Где-то здесь в тумбочке.– Александр перебирал бумаги в тумбочке.
 –  Наверняка, он практикует, и Шура сможет у него работать. – Протянул он найденный листок с адресом. –  Если японцы не полезут на Дальний Восток, то Шура с ребенком останутся живыми. Поняла? Ты всё должна сделать до того как их возьмут, если что.
. – Да, это хороший вариант. Я завтра же начну разыскивать его. А ты не паникуй. Ещё всё образуется к лучшему. Я уверенна – это немецкая провокация, как и со всеми, кого арестовали. Мы с Алексеем тоже живём в тревожном ожидании. Как на бочке с порохом, после ареста Блюхнра. Но я всех сохраню. Обещаю! Служи дальше. И не делай никаких глупостей. Уход из борьбы  есть признание вины. Ты же герой, и для них опасен. Поэтому и тебя включили в список устранения в ряду с Тухачевским. Мы гордимся тобой.  – Они обнялись крепко, по-мужски, как  перед боем, и расцеловывались. Мария троекратно поцеловала его.
. – Спасибо тебе Мария за всё, за всё! Шуре  - ни слова.
. – Понимаю. – Мария вышла с тяжёлым предчувствием, с таким, как перед последним отъездом Блюхера в Москву. Слёзы  текли  по щекам.
       Александра   арестовали через три дня, на еженедельном совещании комсостава Округа. Тихо и незаметно. Оказывается, в воинскую часть его батальона  прежнего места службы, на его имя  пришла поздравительная открытка, с Новым годом, из Берлина. Ей дали ход по линии НКВД, через ведомство Берия. Никакие объяснения и очевидные доказательства отсутствия каких-либо других форм связи, не приняли во внимание. Накал подозрений и недоверия к командирам в армии, не спадал.
      Шура успела до ареста, написать заявление об увольнении по уходу за ребёнком, и забрать свои документы из госпиталя. Искать Прохора Кузьмича по письму, не было времени и было опасно. Опасность ареста стала ежечасной. Нужно было действовать быстро. Мария собрала всё  детское бельё, что понадобится для ребёнка из своих запасов, купила билет на поезд до Шиаковки, написала краткое  письмо просьбу  Прохору Кузьмичу о помощи в работе и  жительстве для Шуры, и вечером проводила её с ребёнком на вокзале. На прощанье Мария  строго наказала  Шуре молчать обо всём происшедшем и тихо ждать её приезда, когда бы это ни случилось.
    Тяжёлое предчувствие оправдалось, и очень быстро. Александра никто больше никогда не видел…    Беда не приходит одна.  Арест Александра и срочный отъезд Шуры, сильно подействовали на здоровье хрупкой Серафимы. Шура была для неё не только сестрой, но и  помощником по учёбе в медучилище и подругой по их молодёжным развлечениям и встречам с ухажерами. Сара умерла поздней осенью 1940 года от воспаления лёгких, быстро и неожиданно для всех, незадолго до своей свадьбы.    

          Тревожный 1940 год заканчивался.   Опасность ареста Марии, как сестры пропавшей жены репрессированного офицера, возраста. Это она рекомендовала её приезд на Дальний Восток.  Трудно было себе представить, что будет, если  вскроется их прошлое.  Мария решила зимой отправить Жору к деду Семёну  в деревню Ивановку, от греха подальше. Так думала она в этом хаосе тревожных событий. Писать о поездке  деду  она не решалась. Обсудив все вопросы с Алексеем, она написала рапорт о поездке на неделю в Новогодний праздник в деревню за продуктами. Ей  разрешили.
    Деревня Ивановка, Нижне-Ингашского района, Красноярского края, находилась недалеко от Уяра, где жили Герасим и семья Коли, старшего брата Марии. Она надеялась встретиться с ним. Возможно, появились какие-то вести об отце. С его отъезда прошло двадцать лет.
        Дед радостно встретил Марию с Жорой на  станции Нижний Ингаш. Ему шёл седьмой десяток. Он был бодр и весел. Стояли Крещенские морозы.  Красивые усы и бородка клинышком, «а-ля  Калинин»,  покрылась инеем. От станции до деревни Ивановка ехали в розвальнях по лесной дороге. Никогда еще Жора не ездил в таких больших санях, не похожих на знакомые  детские санки.  Большая охапка сена и тулуп, в который  закутали Жору, вызвали у него щенячий восторг, и он долго барахтался в этой пушистой и пахучей постели, приготовленной прямо под открытым небом. Звёзды смотрели  прямо в глаза.   Сугробы снега вдоль дороги были такими белыми, так низко, и так близко от  лежанки, что Жора мог рукой, не высовываясь из этого уютного гнезда, дотянуться до  склонов и гребней этих причудливых снежных гор. Он трогал их руками, зачерпывал пушистой варежкой искристый снег, разрушая и воздвигая новые снежные вершины гор одним прикосновением к этой бесконечной гряде снежных сугробов.   При этом он визжал, ощущая щемящий страх от боязни выпасть из саней. Он визжал, на каждой  ухабине, будто вылетал из саней.  И тогда он с воплем хватался за дедову руку, которой он управлял лошадьми. От этого кони шарахались в сторону, сани вылетали из колеи и  сильно накренялись. Страх   вызывал ещё   больший визг Жоры, перехватывая  дух. – Ээээх! – протяжно вторило, перекликаясь с внуком, лесное  эхо. Дед включился в эту  игру и подыгрывал  своим радостным и протяжным – “Уууух!”,  одновременно  похлопывая и поддерживая его за плечо. Мария держала Жору за полу   шубейки, чтобы  он не вывалился ненароком.
. – Да угомонись ты, наконец! – очередной раз безуспешно успокаивала она сына. Дед решил проблему по-мужски. Он усадил Жору меду ног перед собой, прикрыл полами тулупа, дал в руки вожжи и сказал:
. – Э, да ты, Жора,   большой шалун у нас. А ну-ка, бери вожжи и сам правь лошадью. Хватит дорогу портить! Ну, с Богом! –  Неуправляемый восторг прошел, и дед с внуком весело, с шутками стали управлять лошадьми.  Внук прильнул к деду, испытывая   нежное и трепетное чувство радости и любви, к  этому незнакомому   ранее, но сразу ставшему таким близким и родным   человеком. Это был зов крови. – Гармония энергии, которую излучает человек, и с помощью которой мы безошибочно узнаём близких себе людей, язык любви.
     Стройный высокий хвойный лес близко приступал к дороге. Казалось, что стволы стройных сосен  подпирают своими макушками свинцово-темное небо.  А оно своей тяжестью снежных шапок-облаков, пригибает их макушки,  и они трещат, будто  вот-вот сломаются. Жора сказал об этом деду.
. – Не бойся, Жора,  это не небо придавило сосны, а тучки. В них много снега,  и потому они тёмные и тяжёлые.
. – А почему тяжёлые-то? – Не унимался внук, мрачная  тяжесть которых пугала его больше, чем страх выпасть из саней.
. – Тяжёлые они от того, - терпеливо и мягким бархатисто- глухим голосом рассуждал вслух дед, - что тучи снежные, а снег это же замерзшая вода. А вода, какая?
. – Тяжёлая. А почему – Тёмные?
. – Опять, потому что – вода. А вода,  какого цвета?
. – Белого, белого, белого, - заверещал Жора, желая обрадовать деда своими познаниями и понравиться ему.
. – Правильно, белого. Ну а тучки вот – темного цвета. Почему, знаешь?
. – Потому что ночь сверху на них наступает, - радостно сделал Жора свое первое в жизни открытие.
. – И то, правда, Жора. Ночь наступает.  Давай-ка, подгоним лошадей. – Дед присвистнул, слегка ударил лошадь кнутом, та дернула сани, от чего внук затылком стукнулся об дедов подбородок.
. – Не больно?! – Не то спросил, не то сообщил дед, потирая затылок внука.
    Больно не было. Поверх шапки он еще был укутан маминой шалью.   Мария, задремавшая было от уютного  тепла тулупов и размеренного хода лошадей, проснулась от этого сбоя хода.
. – Что, уже подъезжаем? – глухо из-под тулупов спросила она.
. – Скоро приедем. – Отозвался дед. – Поспи еще, дочка. - Снова присвистнул, и два раза посильней, чем прежде, щелкнул лошадь.
. – Ну, почему они темные-то? –  Забарабанил Жора локтем в дедов бок.
. – А  ты по Амуру с отцом плавал?
. – Только в лодке моторной с ним катался. 
. – А в воду, в глубину смотрел?
. – Смотрел.
. – И какая же в Амуре по цвету вода?
. – А, помню! Темная, даже темно-синяя.
. – Вот то-то и оно. Когда смотришь в толщу воды – она  темная, как и эти толстые тучи. Понял?
. – Понял. – Протяжно пропел он, довольный  разговором с дедом.
Наступило молчание, в котором внук мысленно продолжал разговор  с дедом, придумывая различные вопросы,  вспоминая различные случаи из своей недолгой, но насыщенной жизни, про которые  хотелось рассказать деду. С этими радостными мыслями  и видениями Жора заснул. И не почувствовал,  как он оказался в постели с незнакомыми  запахами, которые утром разбудили его.
         Мария  раздала подарки деду с бабкой и Нине с мужем, поели блинов со сметаной, такой вкусной, которой  Жора раньше не ел.
. – Сына! Я поеду в другой город, а ты поживёшь здесь, у деда.  Вернусь через два дня, и поедим домой. Договорились? – Жора радостно согласился.

    Она давно, с окончания техникума в 1930 году,  не видела родных. Всю дорогу  сердце трепетно билось в ожидании встречи. Более всего она ждала новых вестей об отце. Дом, в котором   жили Герасим и Коля, был завален снегом и показался  сгорбившимся и покосившимся от больших сугробов неубранного снега. Из трубы шёл жидкий дымок. Её встретили тихо, незнакомая  девочка лет восьми. Это была дочь Коли,  Аля.   
. – Ну, вот я и добралась до вас! Здравствуйте! Не ждали?
.. – Здравствуйте. – Отозвалась девочка.
. – И, правда, как снег на голову. – Тяжело вставая от своего рабочего места с развалом обуви, заулыбался Герасим.- Телеграммку бы дала. Надолго ли?
. – Да я раньше телеграммы к вам доехала. Я тут недалеко, в Ивановке,  к деду Семёну с сыном приехала ненадолго. Хотела оставить на тревожные времена, да передумала, стало жалко. Дед плох. Да сын мал ещё. Надо назад ехать. Вот и к вам заскочила. Соскучилась! А вы то, как? Как здоровье? – Щебетала Мария, распаковывая подарки.
. – Слава богу, живём, пока.
. – Вот, Герасим, рубашка и брюки тебе, да тёплое нижнее бельё. Солдатское, крепкое. А это – Коле. Где он?
. – Он с семьёй  вот уже три года живёт в доме Гаджи. Здесь тесно стало. Дети то большие. Старшей Кате -15, Зине – 12, а сыну Володе –  шестой годок уже. – Спасая Марию от расчётов, напомнил Герасим возраст всех детей Коли. А это Аля, младшая  дочь Коли. Ей – девятый,  мне  тут готовит и помогает по хозяйству. – Молчаливая Аля хлопотала, накрывая стол. Мария выложила  гостинца. 
. – Там-то дом не больше. Тоже тесно. – Вспомнила Мария.
. – Да не тесно. Гаджи с семьёй уехал, а дом оставил Коле с семьёй. Как раз три года назад, как  Екатерина Борисовна уехала к тебе, и он засобирался. Срок ссылки то кончился.
. –  Как уехал? Куда уехал? – Мария от удивления  даже села на табурет. -      
 . – Ты садись. Ужинать будем. Да и поговорим.- Аля раскладывала по тарелкам яичницу запеканку с горячей сковородки. Из крынки налила молока и дала Герасиму краюху хлеба.
. – Порежь, дедусь, пожалуйста.
. -  Гаджи, когда узнал об Искандере,  о родне, -  тогда  в 1924 году, -  помнишь, заскучал. Стал  думать, как выехать домой к брату. У них там своей нефти много и работы тоже много. С нетерпением ждал окончания срока ссылки. А с 1932 года, до окончания срока ссылки, стал ждать письма от  брата и потихоньку изучать возможный маршрут отъезда. Лети его твоего возраста, уже работали и остались, а один маленький поехал с ними. –  Не спеша ел и рассказывал Герасим.
. – И куда же они уехали?
. – Вначале в Красноводск, на Каспии. Там  жили некоторое время, осматривались, как и с кем можно  морем перебраться в Иран, а затем и в Ливию. В прошлом году пришла открытка с видом  Тегерана. Условный знак. Значит,  добрались все.
. – Да – а – а – а! – Мечтательно протянула Мария, глядя на открытку. –  Как они там. Другой мир! Фашистская Италия оккупировала Ливию окончательно. Видно нефти много надо. Видно скоро война. Войне нужно много бензина. Про открытку никто не интересовался? – Спросила Мария, глядя на прошлогодний старый почтовый штамп.
. – Нет.  Почтальонша сказала, что на почте завалялась. Кому надо, Гаджи то и все его домашние паспорта на руки получили. Не бойся, законно уехали.
. – Да так спросила. Времена тревожные, предвоенные.
. – Скоро и нам воевать, поговаривают. Меня и Колю уже поставили на военный учёт, в добровольцы. Первыми, загремим. Меня то, ладно. Гол как сокол. А вот у Коли – семья, дети ещё не стали на ноги. А вы то, как? Будете воевать или… ?
. – Мы уже давно воюем. Каждый день можем сгинуть. – Мария обняла и поцеловала Герасима. – Не гол ты у нас, а сокол! Мы с тобой. Позови, и мы тут как тут!
. – А как вы живёте?
. – Беда у нас за бедой. Не хотела говорить, но ты у нас сильный, знать должен.
. –  Говори, что такое?
 Вначале мужа Шуры арестовали. Потом Серафима скоропостижно умерла. Шура теперь с сыном в приморье, где-то.
. – Да! Всем бедам – беда! Беда за бедой! Царствие небесное Саре! Во как вас беда  то кувыркает, с Грозного. Не по своей судьбе живёте, видно. Из князи, в грязи, как говорят.  Господи спаси! Где-то отпустит,  живы будем!
. – Надеемся.
 
.
  К вечеру второго дня Мария  вернулась в Ивановку. На следующий день, с ещё большей поклажей с продуктами, дед Семён  отвёз гостей на станцию. Жора притихший лежал, завернутый в тулуп   и смотрел в ясное морозное небо, видно перебирая в памяти новые впечатления. Мария в тулупе сидела рядом с дедом.
. – Понимаешь, Семён Прокопьевич, я не могу оставить сына. Боюсь за его здоровье. Там он будет рядом, и мы сможем видеться изредка. Детский дои не простой, а для детей офицеров. Потом, ему скоро в школу. – Разговор шёл о Жоре, он слышал, но  не вмешивался, хотя ему было жаль расставаться с дедом. За два дня общения с дедом, он  многое узнал о   лошадях  и животных, об их уме и характере. В  изложении деда, они были лучше и умнее людей.
. – Если бы не угроза войны, я бы не спорил. С родителями, бесспорно, лучше, если они рядом. – Назидательно говорил дед. –  Опасное время! А дитя, мал ещё, да и после тяжёлой болезни.  А он – наследник рода. Господи сохрани! – Перекрестился дед. – Ему хотя бы зиму попить деревенского молочка.  Как рукой все хвори снимет!
. – Давай, больше не будем об этом. Ты мне лучше расскажи о своих родных, никогда не рассказывал. Дорога длинная. Сколько у вас наследников?   Много ли нас на земле, продолжателей  нашего рода? – Попросила Мария.
. – Не бойся! Нас много, Гитлеру не одолеть! Род наш будет жить! –
    Бодро ответил дед и стал подробно перечислять родню, как родословную породистого коня…. Ничего не поделаешь. – Профессия!      
. –  Наш род от  Прокопа   из Черниговской губернии. Там нас целая деревня казаков черниговских. Переселили в Сибирь в конце девятнадцатого века, во времена великого Столыпинского  переселения.  Осваивать Сибирь! Я родился в 1876 году, и в 1894 году,  был призван на царскую службу, в Канское казачье войско, окончил ветеринарные курсы, и стал служить ветеринаром при войске. У меня четыре брата: Илья Прокопьевич, 1872г, Андриан Прокопьевич, 1874г, Тимофей Прокопьевич, 1878г. Все имеют свои  многочисленные потомства не только в Сибири, но и в Европе:  в Санкт-Петербурге, Красноярске, Новосибирске, на Алтае. Они образованные, достойные и уважаемые люди, зарабатывающие себе на жизнь своими умениями, знаниями и трудолюбием.  Хорошая родословная! К сожалению,   начиная с 1917 года,  мы стали мало общаться.  Ничего о них рассказать не могу. Сама понимаешь, мы жили   в трудное время, в страхе смерти за непонимание происходящего, которое сметало всю интеллигенцию в  этот  исторический водоворот времени. Меняется эпоха! Гибнут   не только отдельные личности, семьи, но и целые общественные сословия, классы и народы. А ветеринары пока нужны. – Захихикал он, радуясь  своей удаче.
–  Поэтому, мне 65, а  я живу и работаю. – Намекнул на породу дед. –  И детей у меня было девять. Во! – Девять! – Растопырил он пальцы рук, скинув рукавицы. –  Правда, в живых осталось только пять. Большой отсев! Войны.  – Профессиональный жаргон так и лез из него. –  И ещё поживём- наживём! А вот Вам, молодым, надо ещё рожать и рожать. В войнах всегда большой отсев. После войны работать некому будет. И рожать тоже. –  Дед хрипло рассмеялся, и лошади  подъехали к станции….
    Алексей  встретил Марию с сыном  на вокзале в Хабаровске.
. – Как  вы всё это довезли? – Удивлялся он, вынося авоськи с гостинцами второй раз.
. – Поезд вёз! – Безразлично ответила Мария. Жора нёс свою поклажу.
     Дома Алексей с Марией разложили все гостинца на три кучки; себе, Шуре и Кате с  Зиной. Но опомнившись, что семья Шуры в изгнании, разложили на две кучки, а сало из третьей кучки разделили  ещё на две части, для друзей-сослуживцев по работе. Подарок к новому году. Погоревали: нет   адреса, чтобы  послать Шуре. Алексей ел сало с хлебом и хвалил отцовский пряный посол. – «Профессионал»!

     Вскоре, по приезде в Хабаровск, вечером, в феврале 1941 года в   квартиру неожиданно постучали. Отец,  привыкший к поздним вызовам, открыл дверь. В квартиру вошли три сотрудника НКВД.
. – Вы такой-то?
. – Да, это я.
. А кто Вам приходится Измайлова Мария Герасимовна?
. – Это девичья фамилия моей жены.   
. – Она живёт с вами?
. – А в чём, собственно дело? –  Алексей понял всё сразу. Опасения Марии были не напрасны, и он тянул время в поисках выхода.
. – У нас к ней вопросы по уголовному делу в Уяре. Можем вызвать повесткой. – Офицер протянул удостоверение и повестку о вызове Марии на допрос в качестве свидетеля.
. – Повестка не действительна. У жены моя фамилия, и она находится на военной службе в штабе Дальневосточного округа.
. – Вы не ответили на наш вопрос. Она живёт с Вами?
      Мария уже вышла из комнаты в коридор в полной военной форме, не успев переодеться после службы.
. – Здравия желаю, товарищи? – Ни один мускул на её лице, ни одна нотка в её голосе не выдали внутреннего волнения.
. –Здравия желаю, товарищ лейтенант!  Позвольте Ваши документы? –  Мария достала и протянула удостоверение личности и, в ответ взяла удостоверение сотрудника НКВД. 
. – Я должна немедленно, по телефону, доложить своему начальству о Вашем визите, товарищ старший лейтенант. Эта квартира – служебное помещение, под моей ответственностью, и имеет статус неприкосновенности. Откуда Вы узнали этот адрес?
. – Простите. Этот адрес фигурирует в уголовном деле в Уяре. Оттуда пришёл запрос о гражданке Измайловой  Екатерине Борисовне, выбывшей из Уяра четыре года назад по этому адресу. В наших документах эта квартира принадлежит Штабу Округа, и в ней никто не проживает. Военные ответили, что в ней проживает только ваш муж. Вот мы и явились для выяснения. Мы действуем в рамках закона предвоенного времени. Но если вы ответите на наши вопросы сейчас, то мы забудем этот адрес. Дело в Уяре Вас не касается.
    Алексей уже стоял у телефонного аппарата и ждал команды Марии.  Спазм в груди отпустил, и она спокойно сказала.
. – Хорошо. Я понимаю Ваше положение. Задавайте Ваши вопросы, отвечу, что знаю. На кухне годится?
. – Годится! Все присутствующие будут свидетелями, и Ваш муж тоже. Хорошо? Первый вопрос: - Измайлова Екатерина Борисовна, кто Вам приходится?
. – Мать. Она живёт в Хабаровске, в другой квартире.
. – У неё та же фамилия теперь?
. –  Нет. Она выходила замуж. Её новая фамилия Буканаева.
. – Вы знаете её золотые украшения во время проживания в Уяре? – Вопрос удивил Марию, но она спокойно ответила.
. – Мы жили бедно. Да, я знаю все её украшения того времени.    
    . – Тогда посмотрите на эти фотографии. – И он разложил перед Марией веер фотографий с разных сторон  различных золотых украшений.
       Мария узнала две вещи: серьги и кулон, и ткнула пальцем. – Я знаю эти, остальные мне не знакомы.
. – Хорошо! Составим протокол опознания и подпишем все.
. – . Да. Но я всё-таки не понимаю к чему это всё?
. – Сейчас объясню. В Уяре задержан человек, сдавший эти вещи в ломбард. Его подозревают в грабеже. Идёт расследование.
. – Его зовут Измайлов  Николай?-
    У Мари от волнения заколотилось сердце, и подкосились ноги. Она присела на табурет. Вся жизнь и Николая и её, висели на волоске. В это время подозрений,  Николая могли посадить и без суда, за одно подозрение. А тогда, и её могут арестовать, и, не разобравшись, расстрелять.  Легче расстрелять, чем разбираться.
. – Что Вы о нём знаете, и поподробнее. Это в его и в Ваших интересах. Я так понимаю, он Ваш брат?
. – Да, это мой родной старший брат. И уезжая сюда из Уяра, мать сняла  с себя, и отдала эти вещи брату при мне. Чтобы он их продал, когда будет, совсем трудно жить. Он ведь простой сапожник, а у него большая семья. Он видно, так и сделал. Времена то трудные. – Мария с трудом сохраняла спокойствие.
. – Я записал Ваши  свидетельские показания.  Прочтите и подпишите. Не знаю, помогут ли они Вашему брату. Но нам достаточно этих свидетельских показаний, чтобы больше не тревожить Вас по этому уголовному делу. Ещё раз извините. Надеюсь, Ваше и наше начальство не будут выяснять ошибки в нашем визите. Досвиданья!
     Все трое взяли под козырёк, и вышли из квартиры.
    Мария, как сидела на табурете за кухонным столом, так и рухнула   головой  на стол,  и,  в бессилии стуча кулаками по столу, разрыдалась.  Алексей прижал её плечи к себе  и, гладя,  ничего не стал говорить, давая её время выплакаться. Она нервно тихо рыдала.
. – Что же будет? Что же будет? – Повторяла она сквозь слёзы. – Я только два месяца, как от них. – Заговорила она успокаиваиваясь. –   Уверена, забрали Николая за подозрения в связях.  Из-за открытки из Тегерана в 39 году от Гаджи. Взяли на всякий случай. А я там засветилась со своим визитом. – Плача рассказывала Мария в отчаянии.
 – Ничего! Пришли и ушли. Не плачь. Всё будет хорошо. – Успокаивал  её Алексей, понимая, что этот случай  похож  на случай с Александром. Зачистка, на всякий случай.
– Допускаю, что НКВД,  проводит зачистки перед войной. Но вели они себя здесь не агрессивно, даже испуганно. Значит,   к тебе нет вопросов. К нам вопросов нет.  А если и есть, то действует охранная грамота.
. – Какая?
. – Да Жукова, Георгия Константиновича! Помнишь? Так что, успокойся, я с тобой. Ещё повоюем, пока  он в силе!