Про ЭТО

ЭТО настало.
 
Эя  последнее время нередко думала об ЭТОМ. Все говорили разное, кто-то шутил по этому поводу, смеялся, и таких, кстати, было много, если не большинство. Кто-то боялся всерьез, кто-то предостерегал - но туманно, иносказательно. И по настоящему никто не знал, чему верить и к чему конкретно готовиться.
Нуль-пространство, поворот земной оси, встреча с огромной планетой с ролью Немезиды… Много всякого болтали. И о пророчествах майя, и о втором пришествии, и о великом Переходе…

Эя не была вполне здешней - от мира сего. Такой она знала себя с детства, потом, правда, на время призабыла, отвлеклась, погрузилась в телесно-коробчатый мир, пострадала несколько раз крепко, начала было каменеть, как скифская широкотелая и безглазая баба из местного музея. А к сорока пришла сама к себе. Вернулась. Или вывернулась…

Бывают в организме человека такие неприятные вещи – завороты кишок. Медики объясняют это вхождением одной кишки в другую. А у Эи случился заворот мыслей. Это значит, одна мысль вошла в другую. И вызвала сначала их ступор. А потом – то ли смерть мозга, то ли его перелицовку. И он обернулся к жесткому миру своей  внутренней - моллюсково-нежной – стороной . Ему уже не был жизненно необходим гудящий гротеск окружающей квази-среды, тусовки и блеск антуража. Даже наоборот – Эя всячески избегала социума в его разнообразных, а на деле одинаково туповатых пучкованиях и мейнстримах.

Вот общаться с попутчиками в поездах – это её медом не корми. И какие самородки попадались! Какие уникумы! Их тянуло к Эе как магнитом. И всё стрекотали-чирикали они потом, иногда до самого утра… И не могли наговориться. Такая вагонная двусторонняя исповедь. Обмен. Раскрытие футляра или раковины. А там – внутри скрипка-жемчужинка, давно ждавшая, когда же к ней прикоснутся смычком. И услышат её звук. Иначе для чего же ее создавали?
Да, случались такие вневременные состояния – выпадения из твердо-ограниченного пространства. И Эя догадывалась, что именно они, такие встречи путешествующих душ, и есть самое что ни на есть НАСТОЯЩЕЕ…
 
 Потом она возвращалась к «жизни»: наваливались дела, проблемы, беготня, звонки и смс-ки, заправки машины, оплата коммуналки, одним словом, реальность. Но как раз она-то и не была НАСТОЯЩЕЙ. Уже давно, где-то с двухтысячного Эя стала это остро ощущать. Замечать «понарошность», «прикидывание», «прикольность» и прочие «при», которые были при НАСТОЯЩЕЙ жизни. Все косили. Кто под кого. Делали вид – умного и занятого, озабоченного крупным проектом, компетентного, борца за интересы народа, чуть ли не святого праведника... Те, кто не давали себе труда делать какой-нибудь пристойный вид, именовались асоциалами и даже невменяемыми. Всё это вместе взятое здорово напоминало психлечебницу. Где врачи такие же «нормальные», как и пациенты. Она стала ощущать запрограммированность людей. И люди с программами стали интересовать ее всё меньше. Их поступки не удивляли, закономерности уже были выяснены, болячки понятны. Точнее, их причины.

И поэтому её внутреннее существо жило своей отдельной от этого огромного дурдома, воздушно-невидимой жизнью. И если нужно было бы представить полную противоположность Эи, то это был её муж Тим. Человек мужского пола среднего возраста. Эю он встретил в семнадцать лет, на первом курсе. И влюбился на всю жизнь. Рок? Возможно. Высший план – точнее. И Эя никуда от него не делась, как ни пыталась. После получения дипломов они сразу поженились. И дальше пошло всё по программе, не ими придуманной: беременность Эи,  армия, куда пошел служить Тим, долгое ожидание, уже с малышом на руках. Из армии пришел чужой человек с пустыми глазами, непрерывно смолящий вонючие сигареты, не видящий никого из членов семьи. Робот пришёл. Ужаснулась Эя в ванной, глядя на исхудавшую и растерянную себя в полутемном зеркале, наревелась. И пошла сына кашей кормить.
Розово-голубой гармонии не получилось. Сломалась модель Эиного счастья. И похоже, навсегда. А что такое навсегда? Нет такого в сущности вещей – всегда есть до чего-то. И вот ЭТО настало…

Но, правда, не так быстро. Еще надо было много-много думать Эе, и бунтовать, и дергаться на коротком поводке судьбы. И Тима. Он не хотел расставаться с Эей – ни за что, ни под каким видом. Он  не привязан был к ней, а приклеен. Намертво. Однажды чуть не убил её, когда зашла речь о разводе. Но потом они даже ходили в загс, и день назначен был им уже, день развода. Взглянув на число, Эя вздрогнула – это был день их свадьбы – 7 апреля…
Нельзя, уйти нельзя. Когда она это окончательно поняла? Может, когда свекровь, отходя в мир иной, безмолвно, одними глазами, расширенными от муки душевной, от тревоги материнской,  спросила Эю:  «Ты ведь не оставишь Тима?»
 «Нет» – твердо ответила ей Эя.
И старая женщина благодарно закрыла намокшие веки. Через день её не стало.

И Эи прежней тоже постепенно не стало. Она превратилась в некий объём мыслей, даже точнее, мыслеформ. Они стали притягиваться друг к другу – не обычные, житейские мысли, плоские как пресные лепешки, или надоедливые как мухи, а серебристые, легкие, поднимающие её над асфальтом и лужами, над мусорными баками и сиротливо-невеселой городской землей. Эти мысли не мешали как насекомые, а создавали чуткое и сильное поле, помогая работать. Работа ладилась, проблем с ней не возникало, как и с деньгами.
«Нам предлагают лишь то, с чем мы можем справиться (от слова «правь») – это была одна из таких серебристых мыслей. Значит, и с Тимом надо … что?  Выправить ситуацию. Взглянуть на неё и на него другими глазами. И вообще он – моё зеркало. Значит, и я не хороша, пятен разных многовато… Что ж, будем сводить-чистить. Присмотревшись...

Однажды пришла мысль: я ему задолжала за прошлое. Какое прошлое? Давнее-давнее… Ты была его тираном тогда, а он – рабом. Смутно возникли сооружения в виде пирамид, а она сама была чернокожей женщиной трехметрового роста. Кажется, она выносила жестокий приговор. Забросать камнями… Кому? Мужчине со светлыми волосами, слишком дерзко глянувшему на неё, высокопоставленную. Жрицу…
                ****
Последнее время Тим питался никотином и инетовскими статьями по конспирологии. Еще кофе пил ведрами. Сетовал, что не успешен, а жизнь прошла. Обвинял Эю. Вспоминал, что в детстве хотел быть разведчиком, расшифровывать тайные тексты-сообщения. И однажды Эя подумала: так он ведь это и делает! И ей помогает, только не осознаёт. Его странные фразы, раньше совсем ею не воспринимаемые, выдаваемые им механически,  стали ей интересны – она увидела в них двойной и тройной смысл. Например о том, что она - монстр и задавит любого… Как камнями…

Последнее время перед ЭТИМ работать у Тима не получалось. Механизмы какие-то заржавели в его машине. Антидепрессанты глотал. Рабочие места сократились опять же. Эя сначала расстраивалась, а потом пришла еще одна серебристая мысль: а может, больше пользы, когда человек сидит дома, делает простую работу по хозяйству – что-то мастерит или ремонтирует, готовит пищу, стирает и думает, а не участвует в этой всеобщей фикции? В очковтирательстве?  Во всяком случае, меньше грехов на душу возьмёт, это уж точно. Ведь не избежишь кривды в обществе, ибо оно на ней держится, или  в так называемом бизнесе, -втянут все равно в аферу, казнокрадство, не допустят белой вороны в черной стае…
Между Эей и Тимом стала появляться хорошая тишина. Пусть и слегка параллельная.

Решили сменить квартиру, в прежней слишком много накопилось негатива и боли. Переехали на окраину, но зато на гору, с которой открывались стороны горизонта, широкие дороги в огнях,  арки-порталы, которых раньше не было заметно… Совсем случайно (хотя в случайность Эя уже давно не верила) они обнаружили старый храм за рощей, на другом склоне горы. Он был прекрасен, бел и пуст, со своим высоким крыльцом и кипарисовыми колоннами. И Эя вдруг вспомнила, что видела точно такой во сне. Она даже знала, что сейчас там увидит – объемные картины дивной красоты, лучезарных существ. Но двери храма оказались заперты. А в следующий раз Тим отказался туда идти. А в третий... Не успели они. Потому что началось ЭТО.
……………………………
Вообще в последнее время – перед ЭТИМ - нарастала интенсивность или плотность событий. И даже столько самих фактов, сколько их восприятие. Его эмоциональная окраска, глубина. Каждый факт стал расслаиваться как торт «Наполеон», да еще с разной начинкой между слоями. В нём можно было найти и сливки, и джем, и горчицу, и всё что угодно. Твоя воля… Только ищи. Эя видела всё чаще вместо людей разноцветные пирамидки, вращающиеся вокруг своей оси, но с разной гаммой подсветки и скоростью. Эта скорость очень сильно отличалась у разных существ. И свет тоже… Пирамидки, имеющие большую скорость отрывались от земли, свечение их усиливалось, розоватое пламя разливалось вокруг них. Их лучиками можно было устранять болезни, боли. Они пели, эти пирамидки, красивейшие мелодии. Но их было немного… Гораздо большую часть составляли темные и покосившиеся пирамидки, асимметричные и поэтому хромающие – они поглощали свет и падали набок, как детский волчок, потерявший скорость.

Тим тоже темнел, несмотря на старания и заботу Эи, на её стук в его дверь - многолетний, наивный... Казалось, что Тим просто не слышал ничего - рассматривая одному ему видимую застывшую в статике картину. Здесь не всё было понятно, и кое-что зависело совсем не от неё… Слова типа «вечность, бесконечность и духовная эволюция» – не выносил на дух Издевался: ты же чокнутая… А она терпела – уже легко, будто понимала.

И в начале ЭТОГО, да, всё носило непонятный характер. Стали глохнуть звуки. И терять привычные очертания предметы. Стены отдаляться и наполняться сумраком. Стрелки на всех часах замерли – причем на всех по-разному. Эя давно уже привыкла к неоднозначности времени. И потому такая странность ее не испугала. Но хотелось понять, что именно происходит? Пробыв какое-то время, нет, какое там время - лучше сказать часть жизни (или уже не жизни? О, Господи, слова потеряли смысл!), Эя стала задавать вопросы к невидимому существу внутри неё, как она привыкла в последние  времена. Опять времена… Ну никак без привычных слов! Это внутреннее существо, надо сказать, отличалось большой ироничностью. Например, оно могло запросто ответить на жалобные запросы к нему Эи так: «А мне абсолютно всё равно, как ты будешь решать эту проблему и как действовать, ведь я уже давно всё сделало, и сижу на крылечке в лучах своего собственного света».

Но когда началось ЭТО, диалог между Эей и существом стал превращаться в монолог. Временной лаг между вопросом и ответом сократился до предела. «Похоже, что всё вокруг тоже дошло до своего предела» – подумала (или сказала?) Эя, сидя на полу, обняв коленки. «И этажей подо мною уже нет. И надо мной тоже».  День, когда началось ЭТО, тоже дошел до предела. Да и ночь… И свет, идущий сверху, дошел до предела – земли.
«Интересное слово -  «предел» – успела подумать Эя. И тут же кто-то произнес: «Кристаллы сжались до предела». Кто это сказал? Но это было уже неважно. Эя стала безразмерной полостью, в которую хлынула яркая белизна, кое-где сверкающая крошечными, еще более яркими кристалликами, ослепительными и живыми. Эе стало радостно до слёз. Хотя их на самом деле не было.
- Это просто память о слезах – сказало Существо и Эя одновременно. И засмеялись вместе -  серебристо и счастливо...

«Память… память - белая дорога…»  Это твои-мои стихи – пропело Существо. Пойдем дальше, по этой же белой дороге! Пойдем к солнцу… Вместе с этим юными звездочками…Пора!
И тут Эя вдруг спохватилась.

- Ой, а где же Тим?!
И тут же ответила сама себе:
- Он не смог кристаллизоваться. Ему с тобой больше не по пути.
- А как же… А куда же он?…
Эя как будто оттолкнула от себя Существо. И монолог опять раздвоился:
- Он пойдёт другим путем – чуть иронично и спокойно ответило Существо. И прибавило:
- Не волнуйся. Сейчас нельзя допускать тревожности и других мутных энергий, ты же знаешь…
- Знаю… Но я так не могу…
- Ты свободна!

Эя  чувствовала это. ЭТОЙ свободы, такой прекрасной и настоящей свободы у неё не было никогда. Разве что в некоторых состояниях между сном и бодрствованием, когда она что-то рисовала мыслью. И этот рисунок на мгновение оживал.
- Не думай, как человек – сказало Существо. - Это уже прошлое, другой план… Пора, пора! Впереди еще так много всего!

- И у меня нет выбора? – после паузы спросила Эя.
И ответила сама себе: так не может быть. Выбор есть ВСЕГДА.
Да - подтвердило Существо. – Есть. Ты можешь уйти к Тиму. Но там тяжело, и будет еще тяжелее…
- Правда, могу?
- Конечно. Ты теперь можешь всё, что хочешь. Только пожелай… Но прежде хорошенько взвесь все за и против…А советов я не даю, как ты знаешь.

Существо казалось бесстрастным. Но Эя-то еще не слилась с ним окончательно. И сердце ее заколотилось совсем по-прежнему, как ДО ЭТОГО.
- Я хочу вернуться к нему, в его реальность – тихо промолвила Эя.
Существо молчало.

В этот момент что-то загрохотало. Звук был резкий, механический и крайне неприятный. Толстая и наглая железобетонная стена возникла прямо перед Эей.  Ее мгновенно водрузил гигантский башенный кран, обдав Эю веером душной пыли. Буквально вслед за этим из-за стены  раздался вой – судя по всему, обезумевшей толпы.
- Где мои глазные капли, я ж без них как без рук! Куда дели, сволочи?! – истошно вопил кто-то.
Кто-то истерически хохотал, кто-то издавал спазматические рыдания.
- Ну иди, ищи своего Тима. Мучайся дальше… - Существо еще было рядом. – Пробивай своей упрямой головой стену. Он всегда говорил, что ты упряма, как брянская коза…

И Эя, вытянув руки в темноту, стала нашаривать то ли дырочку в этой страшной и почему-то обледенелой стене, то ли выключатель, которого не было. Как не было больше вообще ничего…

***
- Ну, как она, прошла Последний Тест? – в голосе над круглым невесомым креслом, где полулежала-полуплыла  Эя,  слышалась неподдельная забота и нежные вибрации. И она очнулась окончательно. Рядом стоял  помолодевший Тим, не сводя глаз с Эи.

- Прошла – ответило Существо. То есть, прошли…
Собственно это были не голоса, а звучащие мысли.

Эя блаженно улыбалась. Она уловила мысль Тима – как всегда, грубоватую: «слава Богу, очухалась, дурья башка»
А за немыслимо прозрачными окнами она увидела два солнца.