Остался за флажками

    Где-то в 1983 году, знойным летом, я ждал пересадки на крупном железнодорожном вокзале. Чтобы скоротать время, купил в киоске книгу. Честно скажу – купил потому, что имя автора тогда вовсю гремело по великой Руси. Если бы на обложке не увидел «Василий Белов», то  взял бы что-то другое, а не «Диалог».
    К тому времени я Белова не читал. Достаточно было того, что он значился лауреатом Государственной премии. То бишь – певец соцреализма, а к сему методу уже тогда у меня появилось стойкое отторжение. Тогда их было много – приспособившихся к жизни , призывавших восторгаться тем, что на деле вопияло о позоре. Буквально за пару лет до того по всем каналам прошла картинка с писательского съезда, где главный сочинитель  страны Георгий Марков призывал «учиться писать книги у дорогого Леонида Ильича Брежнева». По всей стране с помпой проходили  читательские конференции по трудам Генсека «Целина» и «Возрождения».
  В общем хоре подмастерьев Брежнева звучал  и голос Василия Белова. Красиво смотрелся он на трибунах, с орденом Трудового Красного знамени и бородатым русским лицом, с которого впору иконы писать.  А преподносился всюду Василий Иванович, как писатель-почвенник. Ну – как бы продолжатель дела  Константина Аксакова.
  Тогда в советской литературе существовало несколько неоформленных движений. Почвенники, городская проза, лейтенантская проза, тихие лирики. Причем, талантливых представителей всех течений, партия на всю катушку  использовала в своих интересах. Идеология как бы очертила для них круг. Если работаешь, не пытаясьь выскочить за флажки – то тебе и лауреатство, и премии, и ордена, и подогреваемая агитаторами всенародная слава.
  И таких было очень много. Бондарев, Исаев, Куняев, Алексеев, Ганичев, Залыгин, Айтматов, Можаев… Чтобы понять, какую они писали литературу – попробуйте почитать вышедший в начале восьмидесятых годов двухтомник «Родные нивы». Вымученная, кастрированная самими авторами, проза и фанфарные пустые стихи.
  С «Плотницкими рассказами» выступил в сборнике и Белов.
  Я сознаюсь, что осилил двухтомник «Родные нивы» совсем недавно. Уже как желание разгадать : что двигало тогдашними авторами, почему они так покорно укладывали головы на идеологическую плаху?
  А тогда прочел из «Нив» только Рубцова и Шукшина.  Видно было, что и они пощипаны-поправлены. А Белова не тронул.
  А тут, в поезде, прочел его «Диалог». «Бухтины вологодские, завиральные, в шести темах» явили мне писателя удивительного, звонкого, со словами-звуками, как перестук топоров.  Там настолько яркий язык, что я, никогда вживую не знавший вологодского говора, вдруг почти наяву услышал и бабушку из «Просветления», и неприкаянного Вальку из «Коча"…
  Белов в «Диалоге» похож на расписную деревянную ложку. И я вычерпал ею всю книгу в два часа – и навсегда полюбил Василия Ивановича. Прочел всё, что нашел, и позже со всеми читающей Россией  гонялся за новым его романом «Всё впереди».
  Но вот беда: там, где Белов забывал о соцреализме – получалась большая литература. А во «Всё впереди» он опять спрятался за флажки. Книга и в языке проигрывает деревенским его вещам, и в смысле. Невозможно представить, чтобы в «Плотницких рассказах», в угоду моде и столичному бомонду, он описывал то, как женщина стрижёт ногти  на пальцах ног, оставаясь без белья. Зачем это Белову?
  Думаю – тут он испытывал на прочность очерченный для него круг. А вдруг, если это можно – можно и настоящую правду  о погибающем селе?...
   Не смог, не хватило духу. Сломленные судьбы героев книг  показал, но не поднял руку на систему. В конечном счёте, система исковеркала и самого писателя. Уступая и отступая, он скончал жизнь в безвестности, в колечке вологодской квартиры и мирка, чьи границы он всегда боялся порвать.
  Уход большого художника – всегда потеря для страны. Но мне кажется – Василий Иванович ушел уже давно. Еще когда привинчивал к лацкану пиджака орден Ленина.