Тибетские мотивы. Путь к жизни

     Изначальная тьма втягивала стряхнувшую уже ненужную оболочку труху мира, чтобы растворить в собственной бесконечности ненужность мыслей и чувств. Звёзды пламенными протуберанцами щупалец тянулись к очередному приношению их божественной сущности, дабы ощутить ценность дара. Щербатый лик луны хохотал над незадачливостью очередной обузы на плечах вечности. И скапливались впереди гигантские чёрные тени, подобные грозовым тучам, внезапно нависшим над зеленеющей поляной в пробуждающемся от зимней спячки лесу.

     -Всё это было!
     -Было?
     -Да, и бесчисленное число раз. Я помню!
     -Помню? Какое смешное слово. Что можно помнить, не живя?
     -Кто говорит со мной?
     -Я!
     -Кто ты?
     -Смерть- ерть- ерть...
     Эхо взвихряет черноту и она густыми чернильными кляксами наползает на беснующееся в недрах звёзд пламя.
     -Смерть? Что ты мне? Разве я уже не мёртв?
Тьма взлетает к мерцающим в своей невозмутимости звёздам и опадает густыми хлопьями сажи. И тут из ниоткуда вырывается свет. Он растворяет в себе трепещущие от осознания неизбежности искры, олицетворяющие то, что называлось жизнью. Но лишь одна искорка позволила себе слиться с разлившимся по всему мирозданию светом, подобным вытекающему из домны огневеющему металлу. И она вспыхнула, эта искорка, вспыхнула в экстазе понимания выпавшего на её долю счастья. Остальные же,так и не сумевшие порвать нить, связующую их с прошлым, слились в океан мерцающих огней.

     Бездна стала переливаться всеми оттенками цвета, и искры начали растворяться в сполохах радужной гаммы. Не пожелав слиться с вечностью, они вновь уходили в хаос жизни. И снова голос, заполняющий каждый атом небытия, потревожил вечную тишину пространства.

     -Пора!
     Пора? Но я не хочу! Я не хочу вновь собирать осколки дней, склеивая из них то, что потом назовут моей жизнью.Я хочу отдыха, вечного отдыха, хочу раствориться в этой тьме, разлиться чернильной кляксой по её беспредельности.
     -Суета не может слиться  с покоем Свет не может стать частицей мрака, как бы он не трепетал, пытаясь загасить самоё себя...
     -Кто ты?
     -Смерть-ерть-ерть...

     Сгусток тьмы чернее самой ночи растёкся впереди, мостом перекинувшись через вечно ожидающую новых приношений бездну. Ступившему на мост познания нет пути назад. А не осмелившемуся никогда не пройти дальше положенного ему предела. А на другом берегу вечности тьму вновь опалит свет. И страшен он, ибо ничто не утаится под его пронзающими всё лучами. И раздаётся из того света стон. А может, это крик ярости. Или радости. И всё, что повергало тебя в трепет Там, обретает плоть.

     -Там? Где это, там? Не помню!
     -Помню? Какое смешное слово.
     -Кто ты?
     -Смерть-ерть-ерть...

     И вновь эхо бьётся в силках вечности, не в силах вырваться из её тенет.
    -Всё это было. Было! Я помню! Да, это смешное слово. Но другого не было Там. Там, куда я не хочу возвращаться.
     -Не хочешь? Но здесь нет желаний, нет стремлений. Здесь пустота и тишина. Тишина и пустота. И ты вернёшься и вновь будешь собирать осколки чужих жизней, склеивая из них свою. И будешь искать в зеркале чужой судьбы собственное отражение. А когда найдёшь, вновь придёт твоё время окунуться в омут небытия.
    
     Сгустки тьмы. обретая невиданные формы, скапливаются позади вступившего на мост познания. А впереди, во тьме, разверзаются провалы, тускло мерцающие каждый своим цветом. И тут будто прорвался долго зревший в теле вечности нарыв. Это искорка, тлевшая на полпути к неизбежному, разорвала темноту каскадом яркого света. И один из провалов в ничто, посылающий во тьму лучи того же цвета, принял вспыхнувшую на мгновение искру и исчез. А чернота, копировальной бумагой наложенная на вечность, уже равнодушно мигала бесчисленными зрачками звёзд. И где- то там. за гранью мироздания, виновато улыбалось время, привычно отмеряя срок для всего сущего. А где- то, где как плотью обрастает мыслями то, что названо жизнью, выплеснул в мир свой первый крик младенец.





                Озарение тьмой

     Бездна раскрылась перед ним неожиданно. Ночь только начинала опускать на волнующую картину весеннего дня мутную завесу сумерек, когда он выскользнул туда из кокона своего окостеневшего тела. И сразу перед ним распростёрлась бесконечность. Слившись с нею, он сам того не ведая, поднялся ещё на одну ступень в вечном восхождении духа человеческого к познанию Вечности. Он слился с миром, подобно не осознающей краткости своего бытия бабочке- однодневке.
   
     Вот ветер, вырвавшись из лабиринта домов, покрыл рябью грязную воду в лужах. Этим ветром был он. Вот из напоминающей кипу немытой шерсти тучи на землю пролился дождь. Одной из множества капель этого дождя был он. Он был каждой травинкой, раздвигающей комья смёрзшейся земли в стремлении к свету. Каждой птицей, издающей радостный крик при виде ветвей родного дерева. Он был всем и ничем. Он позволил миру растворить себя в его вечно меняющейся игре красок и звуков.
    
     Он стал подобен тончайшему слою краски, наносимой на несовершенную картину мира кистью творца. Но свет порождает тени, а знание зачастую рождает страх. И он испытал этот страх, когда развернувшуюся перед ним картину мира вдруг как будто отодвинула в сторону чья- то рука, и перед ним простёрлась бездна.

     Темнота, олицетворяющая для человека всего лишь ночь, лишь бледное подобие заклубившейся впереди него мглы. Это ничто, полное небытие, не озарённое ни единой искрой сознания. Слиться с этой мглой означало для него уйти туда, откуда нет и не может быть возврата. И таков был страх его, что первой мыслью, озарившей его трепещущую душу, была мысль о бегстве. Немедленном и безоглядном. Но что- то мешало. что-то подсказывало, что вернувшись сейчас, он навсегда захлопнет за собой все двери и отныне будет смотреть на мир только через призму сомнений и страхов, обретённых бесчисленными поколениями его предков.

     Клубы тьмы впереди выталкивали из своего нутра то образы благочестивых старцев в накинутых на измождённое тело балахонах, то оскалившиеся в злобной ухмылке жуткие рожи, с глазами, полными небывалой ненависти ко всему сущему. Ужас заполнил всё его существо. Ужас, рядом с которым меркнет даже страх смерти, всегда гнездящийся в тайниках человеческой души. казалось,все когда- то повергавшие его в трепет мимолётные видения обрели жизнь в бурлящем впереди океане мрака. Мыслей не стало. Его сознание познало пустоту, какая царила, наверное, в первозданной вселенной, ещё не осознавшей собственного существования.
   
     Что значит этот страх?- задал он себе первый вопрос. Страх небытия? нет, ведь это всего лишь изнанка всякого существования. Страх перед этой пустотой, в которой никогда не обретёт формы ни одна мысль? Тоже нет. И всё таки он знал, что стоит за этим страхом. Это была неизведанность дальнейшего пути, сокрытого в клубящейся впереди мгле, где само желание увидеть что- либо так же нелепо, как попытка водной струи опалить воздух, слившись с пламенем костра.

     Желание возвратиться туда, где все страхи имеют свою причину, стало необоримым. но там тоже была пустота. Пустота, заполненная химерами, порождениями отдавшихся потом им на заклание поколений блуждающих в вечном поиске существ. Тогда он задал себе второй вопрос.

     Что там, впереди? Конец всего сущего, или только его начало? Может, мрак впереди и есть та самая Первозданность, когда- то озарённая вспышкой света? Тогда слиться с этим мраком означает обрести наконец истинную свободу, не обременённую ни знанием, ни даже осознанием своего незнания? И тут возник третий вопрос.

     А готов ли он слиться с вечностью, спокоен ли перед лицом Абсолюта? Ответ был очевиден, он высвечивал тьму подобно пламени свечи. Нет! Слишком привязан он к миру. Слишком многое осознал, слишком многое хочет осознать. Обрётшие покой не примут его в свои ряды. В чём же тогда причина его страха? Он знал ответ с самого начала. Это страх осознания вечности. Там, во мраке, сокрыта абсолютная истина. там начало всех дорог, перекрёсток бытия. Тоненьким ручейком влившись в этот океан мрака, он познает всё. Но абсолютное знание несовместимо с осознанием своего "я", как точки притяжения всех сил мироздания.Познав покой, он утратит себя. Колеблющийся, еле заметный на фоне Абсолюта огонёк его души угаснет навсегда. Будущее сольётся с настоящим. Не будет больше сомнений, ибо не в чем будет сомневаться. Не будет страха, ибо чего же может бояться познавший природу богов? но не будет и радости познания, ибо нечего будет познавать. не будет радости преодоления, ибо нечего будет преодолевать. Существование его "я" утратит смысл. Настанет вечный покой. Его сущность, распятая на кресте ужаса, трепетала. Но назад пути не было. Там тоже царила пустота. Пустота того, что названо жизнью.

     Но ведь где- то должен быть мой путь? Дорога, проложенная только для меня?- задал он тогда себе главный вопрос. И как только он задал вопрос, ответа на который не находили целые поколения Ищущих, мгла впереди перестала страшить его. Она уже не была однородной. Расслаивающие её тени принимали облик то знакомых, то никогда не виденных им лиц. Свет, только что, казалось бы,навсегда оставшийся для него в прошлом, теперь очерчивал границы тьмы и, разливаясь по её поверхности, порождал сумерки. И ему показалось, что он проник в сущность того, что расстилалось впереди. Средоточие всего сущего. Сердце мира, кровь для которого- Истина, обретаемая избранными во всех мирах, раскиданных по необозримости вселенной. Теперь он знал, что только принеся себя в жертву Абсолюту, можно объять необъятное и познать покой. Но он знал и то, что Там ещё не нужна его жертва. Он не хочет покоя. Его мир здесь, где царят сумерки, где звучит симфония жизни, и в вечной борьбе обретается Истина. Его путь не закончен. Он ещё должен внести свою лепту в вечный поиск. Когда он обретёт покой внутри себя и обретёт свою истину, только тогда закончится его путь.

     Осознав смысл бытия, он больше не испытывал ни страха, ни удивления. Его дорога лежала перед ним, как полёт хорошо оперённой стрелы. Но прежде, чем продолжить путь, он хотел коснуться Истины хоть краешком сознания, чтобы видение цели, смутно вырисовывающееся где- то впереди, обрело форму. И собрав все свои мысли в одну, он бросил её вперёд. Сознание помутилось. Кругом всё летело и кружилось в безумном танце. На него хлопьями опадала темнота, и что- то несло всё дальше и дальше, туда, где оставленный им мир казался смутным видением из невообразимо далёкого прошлого.

     Картины миров сменялись с головокружительной скоростью. Постоянно вырисовывающиеся впереди лица сливались в одно, которое обретало всё более отчётливую форму. Глаза.напоминающие два провала в небытие, светились пониманием и непостижимой мудростью. И он чувствовал, что с каждым мгновением всё ближе к постижению. Но когда он уже был уверен, что понял всё, что должен понять, видение исчезло. Его заволокло клубами мрака. Так солнце в погожий день неожиданно исчезает за неизвестно откуда наплывшими на него грозовыми тучами, надолго оставляя в душах людей непонятную им грусть. И он понял. что отныне ему суждено всегда помнить это мимолётное видение и вечно стремиться к почти обретённой когда- то истине. И в каком бы из миров он не обретал снова зрение и слух, через какие бы глаза не вглядывался в окружающий мир, в нём всегда будет жить тоска по почти обретённому когда- то покою.