Моё босоногое

  Многие  мои  ровесники  своё  детство  называют  босоногим.  И  это   не  удивительно.  Детям  того  времени, особенно  в  сельской  местности, приходилось  бегать  и  ходить  босиком, в  прямом  смысле  этого  слова.  И  не  только в  тёплую  погоду.  И  не  только  потому, что  так  было  принято, да  и  удобней, особенно  летом.  Но бывало и такое, что уже заморозки, или снежинки летают, а мальчик или девочка идёт в школу босиком.   Это уже объясняется  царившей тогда в колхозной жизни бедностью.

  Правда мы, дети, относились к той бедности с таким пониманием, что так всегда и везде.   В крайнем случае, она была вокруг нас. Она  господствовала  не  в  отдельных  семьях, а  везде  в  окружающих  нас  домах, улицах, сёлах.  Конечно, были  и  более  зажиточные  семьи, но  совсем  не  так, чтобы  их  можно  было  назвать  хоть  как–то  богатыми.  А в школьных учебниках мы читали, что у нас самое счастливое детство. А вот в капиталистических странах хорошо живут только буржуи, а все остальные - рабы. Помню, в одном учебнике была такая картинка: китайский мальчик, которого называли рикша, худой и оборванный, тащит двухколёсную телегу с жирным пузатым буржуем. Нам было очень жаль того мальчика. Помню  я  себя  с  той  поры, когда  в  селе  моего детства Речки, (Белопольский район, Сумская область), стали  организовывать  колхозы.  А  как  мы  жили  до  колхозов, помню мало, но много помню по рассказам отца.

  Как  рассказывал  отец, в  годы  революции  и  гражданской  войны  он  жил  на  Кубани.  Вместе  с  ним  там  жила  вся  его  семья: жена – в  будущем  моя  мама, его  отец, младший  брат  отца  и  двое  детей - мои брат и сестра, которые  умерли  до  моего  рождения.  С  Кубани  вернулись  только  отец  и  мать, остальные  не  выжили  переезда.    А  уехали  с  Кубани  по  причине  недружелюбного, мягко  говоря, отношения  местных  жителей  к  переселенцам.   Короче, вернулся  отец  в  своё  село, не  имея  ничего  для  сельской  жизни.   Ни  лошади, ни  инвентаря, ни  дома, ни  денег.   

  Помогли  родственники.  Тёща  отца, моя  бабушка, уступила  участок  для  постройки  жилья  и  для  огорода.   Стены  слепили  из  земли  смешанной  с  соломой, лучше  было  бы  с  глины, но  её  близко  не  было, а  возить  издалека  было  накладно. Дом этот простоял десять лет и - развалился, когда мой отец уже два года был не свободным крестьянином, а - колхозником.  Так  что  до  колхозов  мой  отец  был  одним  из  самих  бедных, короче  говоря, начинал  с  нуля.   За  девять  лет  до  колхозов  отец  купил  лошадь  и  необходимый  инвентарь  и, если  бы  не  колхоз, как  нам  потом  отец рассказывал, то  в  скором  времени  стоял  бы, как говорят,  твёрдо  на  своих ногах.  Конечно, благодаря  упорному  труду.   Но, как  известно, в  селе  без  упорного  труда  не  выжить, тем  более, если  хочешь  ещё  что – то  иметь  про  запас.

  На  Кубани  мой  отец  оказался  по  проводимому  тогда  переселению  крестьян  с  более  плотно  населённых  районов  в  те  места, где  ещё  оставалось  много  пустующих  земель, пригодных  для  хлебопашества.  Большинство  станиц  Кубани  оказались  заселёнными  переселенцами  с  Украины.  А  переезжали  туда, в  основном, малоземельные  крестьяне.  Таким  оказался  и  мой  отец, будучи  четвёртым  сыном  в  семье, ему  уже  было  нечем  наделять  без  уменьшения  земельных  наделов  у  старших  братьев.  Поэтому  он  тоже  уехал  с  родных  мест  на  Кубань, где, как  он  рассказывал, было  более  вольготно  с  землёй  и  с  урожайностью там тоже было хорошо.  Для  хлебопашца  это  главный  вопрос  жизни, в  крайнем  случае, так  было  в  те  времена.

  На  Кубани  отец  получил  надел земли, не  знаю, сколько  гектаров или десятин, знаю  только, что  был тем наделом доволен.  Построил  дом  и  прожил  там  несколько  лет.  В  тех  местах, куда переселился отец, местные жители были, в  основном, греки, которые  занимались  скотоводством, пользовались  свободными  землями  для  выпаса  своего  скота.  Переселенцев  размещали  на  этих  землях, что  и  было  причиной  недовольства местных жителей.  Во  время  гражданской  войны, (1918-1920 годы), когда  не  было  защиты  по  причине  отсутствия  власти, это  недовольство  перешло  от  угроз  до  физических  расправ. Как  рассказывал отец, были  случаи, когда  ночью  кто-то из переселенцев  был  убит, а  в  других  случаях, и  вся  семья.

  Однажды, когда  в  этой  станице  расположились  отряды  Будённого, мой  отец  осмелился  лично  ему  пожаловаться  и  попросить  защиты.  И  Будённый  действительно  отреагировал.  Он  провёл  собрание  станичников  и  грозно, с  вынутой  из  ножен  саблей, предупредил  местных  жителей, что, если  будет  такое  продолжаться, он  жестоко  будет  наказывать  виновных.  Это  на  время  подействовало.  Почему  только  на  время?  Потому  что  отряды  Будённого  ушли, а  на  их  место  пришли белые войска. Власть  переменилась.  А  бывало  и  так,  что  не  было  ни  тех, ни  других.  Вот  тогда  особенно  было  страшно  переселенцам.  И хотя мой отец старался угождать  местным, можно  было  ожидать  чего  угодно.  И  отец  мой  оттуда  уехал  в  свою  родную  деревню, где  пришлось  начинать, как  говорят, с  нуля, с  самой  настоящей  бедности.

   Уезжали  с  Кубани  с  парой  лошадей, парой  рабочих  волов  и  со  всей  необходимой  хозяйственной  утварью, а  приехали  без  ничего.  Хорошо  ещё, у  моей  бабушки, маминой  мамы, был  огород  в  42  сотки  на  краю  деревни  под  лесом, этот  огород  бабушка  уступила  моим  родителям, где  и  прошло  моё  детство.  Надо  было  в  быстром  темпе  построить  жилище, тем  более, что  мама  уже  носила  в  себе  моего  старшего  брата  Гришу.  Об этом доме я уже писал раньше.  В дороге домой, а в то время ко всему ещё был и голод, умерли двое детей, мои брат и сестра, мой дедушка - отец моего отца, и то ли умер, то ли потерялся младший брат отца.
 
   А  коллективизацию, которая  завершалась  в  нашей  деревне  в  1930  году,  я    сам  помню, мне  тогда  уже  шёл  шестой год, хорошо  помню  голодомор  1932-го  и  1933-го годов, то было время, такое же страшное, как и   война.  Возможно, я  еще  напишу  о  голодоморе, но  с  начала, о  коллективизации.  Это  было  тоже  не  из  лучших  времён  деревенской  жизни, так  как  было  страшное  насилие  в  принудительной  перестройке  веками  сложившегося  уклада  жизни  крестьян, кормивших  огромную  страну.  Хотя теоретически  вступление  в  колхоз  считалось  добровольным, но  это  только  на  словах. В  действительности, на  тех  крестьян, которые  ещё  надеялись  сохранить  не  тронутым  своё, нажитое  упорным  трудом  хозяйство, было  ужасное  насилие, начиная  от  угроз  до  конфискации  имущества  и  изгнания  из  деревни.  Это  ещё  считалось  лучшим  случаем  в  сравнении  с  причислением  к  категории, так  называемых, врагов  народа, а  что  делали  с  такими  людьми. Надеюсь, это теперь уже известно всем, кто интересуется историей нашей страны.

  Через  какое–то  время, когда крестьяне  испытали  на  себе  «преимущества»  колхозной  жизни, пережили страшные голодные годы, появилась  такая  поговорка:  «Колхоз,  дело  добровольное:  хочешь – вступай, не  хочешь – расстреляют».  Пришла  мне  на  память  и ещё одна народная  мудрость  о  советской  демократии:  «Демократия  в  Советском  Союзе – это, когда  тебя  посылают, понятно куда,  а  ты  идёшь - куда  хочешь». К слову, эти поговорки и многие ещё покруче этих можно почитать в интернете.  Особенно  мучительно  крестьяне  расставались  со  своими  лошадьми, которых  очень  ценили  и в  большинстве  хозяйствах относились  к  ним  с  большой  любовью, заботились  о  них, как  самых  главных  членах  семьи.  В  то  время  лошадь  для  крестьянина  была основной  энергетикой.  Она  и  землю  обрабатывала, и   всю  свою  жизнь  служила  крестьянину  главным  транспортом   в  его  хозяйстве.   Если  крестьянин,  по  какой-то  причине  оказывался  без  лошади и  не  имел  средств  на  её  приобретение, это  уже  был  беднейший  житель  деревни, такого  называли  безлошадным.

Жил в нашей деревне один мужик, был он слепой на оба глаза с рождения.  Звали его Пётр, он хорошо играл на балалайке.  Жил он один в своём доме, во время коллективизации ему было немного больше тридцати лет. Никакой пенсии он не получал, не такие тогда времена были, сельские жители тогда даже такого слова не знали.   Слепой Петр ходил по селу с балалайкой, все его знали, помогали, кто как мог.  Но и сам он, хотя и слепой, как – то ориентировался, в огороде копался, картошку и ещё кое-что выращивал. конечно, ему помогали родственники и соседи. В базарные дни он всегда был там, среди народа.  Тногда добирался с односельчанами на базар в районный центр.  И там он играл на балалайке, пел частушки, бывало и с антисоветским содержанием.  Помню одну из них, (время было голодное): «Сидит Ленин на лугу, грызёт конскую ногу, вот какая гадина, советская говядина». Вспоминаю и такую: «Отец в СОЗе, и мать в СОЗе, дети лазят по дороге, песком очи засыпают: пятилетку выполняют».  СОЗ – (Совместная обработка земли), так сначала называли колхозы.

  Одну, подобную той его частушку, однажды услышал проходивший по базару заместитель председателя исполнительного комитета районного совета, сокращённо этот орган власти назывался: райисполком.  Помню и фамилию этого чиновника – Гнездилов.  Он, конечно, не мог пройти мимо, услышав крамольные по тем временам частушки.  Гнездилов с трудом пробрался сквозь толпу, собравшуюся вокруг слепого, схватил его за фуфайку и стал тащить в сторону здания райисполкома.  Слепой не сопротивлялся, он снова заиграл на балалайке и пропел на ходу сочинённую им, соответствующую обстановке, частушку:
 
Люди добрые, смотрите,
какой теперь мир настал:
сам вельможный пан Гнездилов
поводырём старцу стал.
    Старцу, значит, нищему, так их звали в наших местах.  В толпе раздался смех, многие ребята свистели.  Гнездилов бросил слепого и быстро ушёл с базара.  Слепого за такие частушки к ответственности не привлекли. Тогда не до таких «антисоветчиков» было.  Шло раскулачивание, вернее, уничтожение «богатых» крестьян. С этим слепым Петром у меня был один торговый случай.  Однажды я купил у него шестиструнную балалайку.  Бедность бедностью, но жизнь требовала от нас, подростков, не только работы и учёбы в школе, го и разных игр и развлечений. Купил я тогда свою первую балалайку, конечно,не за деньги,  а за кусок сала, приблизительным весом в один килограмм.  Тогда у нас – ребят нашей не большой улицы, было что–то на подобие маленького ансамбля струнных инструментов.  Правда, были у нас только балалайки и мандолины.  Только перед самой войной у одного старшего нас парня, появилась гармошка.  Под нашу музыку танцевали девочки, мы подрастали...

  Продолжение - http://www.proza.ru/2015/11/08/828

     05.12.2012