КРИК ДУШИ

        Моё детство прошло в Урене. Семья наша жила на улице Труда недалеко от торцовки, которую после войны из деревянных чурбачков выкладывали немецкие  военнопленные. Торцовка эта начиналась от железнодорожного переезда и на перекрёстке с улицей Ленина возле колхозного рынка заканчивалась. И там на углу на тротуаре, как на посту, сидел на деревянной подставочке безногий Степан. Он сидел там всегда. Каждый день: с утра и до позднего вечера. Просил милостыню. Молча. Терпеливо. Даже с каким-то,  только ему присущим в подобной ситуации, чувством собственного достоинства.
        Его большую кряжистую голову летом и зимой обрамляла одна и та же шапка-ушанка, покрытая сверху истёртой от долгого ношения кожей.
На теле – старенькая опрятная фуфайка. Глаза у Степана были большие, светлые, навыкате. Лицо красное (от напряжения и болей в теле его, очевидно, мучило давление). Наружная  сторона пальцев рук истёрта до крови: сжатыми в кулаки руками он опирался о землю при передвижении. Двигался он удивительно быстро. Возле него стояла небольшая алюминиевая мисочка, в которую прохожие изредка бросали пятаки и гривенники. Каждого, проходящего мимо человека, Степан оглядывал внимательным, насквозь пронизывающим взглядом.
         Проходя мимо и, ловя этот просящий взгляд, я отводила глаза, стесняясь в эти моменты своей  физической полноценности и понимая, что ничем не могу ему помочь. Поговаривали, что у нищего семья и пятеро ребятишек, которых он содержал, а ноги он потерял вовсе не на фронте…
        Впрочем, последнее обстоятельство никак не влияло на мою жалость в нему. Когда была возможность, я тоже бросала в алюминиевую миску какую-то мелочь.

        Летом 1960 года мы уехали из Уреня насовсем. Я вернулась туда через год уже в гости на каникулы. Однажды, проходя по улице Ленина мимо деревянной аптеки с высоким  крылечком, куда меня раньше часто посылали бабушке за лекарством, я увидела Степана. Вид его настолько поразил меня, что я несколько дней горько проплакала, поняв, что это конец. Степан располнел, отёк. Торс его значительно укоротился. Визуально складывалось впечатление, что остались только голова и грудь… Лицо нищего было краснее обычного и он был пьян. Я резко почувствовала невыразимые страдания остатков его тела. Во взгляде Степана уже ничего не напоминало о достоинстве, а был только крик души истерзанного болью человека…


        12 августа 2011года.
        г. Сыктывкар.