Соловей над пропастью

                СОЛОВЕЙ НАД ПРОПАСТЬЮ

     Если посмотреть при свете солнца – там и смотреть-то, кажется, не на что. Вся округа давно утонула в  печальном разгильдяйстве, в плачевном бесхозяйстве.  Домики, вросшие в землю, как будто стоят на коленях. Ограды покосились, а то и вовсе рухнули под натиском ветра, заходящего в гости – навестить знакомую красавицу-крапиву да черноглазый чернобыл, обладающий колдовским чарами. Старая мельница возле совхозной запруды сто лет назад смолола последний урожай. И мельница давно заброшена, и вода в запруде стала водой забвения; так загустела, так зацвела, что невозможно продраться на лодке – вёсла трещат и ломаются. А там, где ещё пульсирует хрустальное сердечко родника и день за днём собирает вокруг себя живое озерко – там постоянно свирепствует Золотая Орда современников. «Иных времён татары и монголы» приезжают сюда на железных своих рысках – под капотом хрипят и беснуются табуны раскалённых коней. Набеги эти были сначала только по выходным, а потом и в будний день закипели  праздники – под каждым деревом свой музыкальный тарарам, свои костры. И после набега вот такой развесёлой, в дымину пьяной Золотой орды – живое озерко лежит как в обмороке; мутными глазами смотрит в небо, задыхается от мусора, от машинного масла, которое сбежало к роднику от «стальных лошадей», помытых  и надраенных до зеркального блеска прямо тут же, где только что купались-кувыркались хозяева «коней». На полянах эти одуревшие от водки хозяева жизни оставят чёрные круги от кострища, как  будто круги от каких-то загадочных летающих «тарелок», следы жестоких инопланетян, которым эту Землю нечего жалеть – у них своя планета имеется для жизни. По берегам останутся белеть белые изломанные косточки берёз – дрова для шашлыка. Там и тут на полянах ветер будет теребить, таскать в зубах обрывки газет, туалетной бумаги. Там и тут возле воды будет блестеть разбитое стекло бутылок – и на дне живого озерка такие же стекляшки затаятся –  чтобы завтра или послезавтра воткнуться в ноги всё тем же безмозглым любителям отдохнуть на природе. И смотреть на всё это – ну просто нету сил. И в голове роятся печальные мысли о том, что человек нисколько не лучше той свиньи, которая приходят в этот мир только затем, чтобы жрать, жрать и жрать, а между этим –  гадить, гадить, гадить. И я не знаю – честно говорю! – не знаю, куда мне сбежать от всего от этого кошмара в нашем, чисто русском исполнение, чтоб не сказать в исполнении грязном. Я с большим нетерпением жду, когда сюда придут глубокие снега и закрывают всю эту человеческую мерзость. Природа будет спать, блаженствовать на пуховых перинах. А потом – весною – всё опять со страшной силой обнажиться. Всё будет бедно,  уныло, убого и до того сиротливо, что мне отсюда снова захочется бежать, бежать без оглядки…
        И снова и снова буду я обескуражен тем, что из-за моря сюда прилетит соловей. Что ты забыл здесь, милый? Что? Неужели тебе на огромной Земле не нашлось никакого другого пейзажа – кроме вот этого, русского, грустного до боли и до слёз?  Вот ведь какая загадка – загадка на все времена. Почему в этих зарослях чертополоха и горькой полыни, в  паутинных кружевах, в пыльных чащобах, в непролазных бурьянах, оврагах, где сам чёрт ногу сломит… Почему ни где-то, а именно вот здесь –  из года в год, из века – тихими весенними ночами начинают греметь соловьи, когда только-только над Землёй луна из своей  чашки молоко прольёт и потянется пар над полями, лугами… И всё это, казавшееся мрачным, убогим, никчёмным – всё обретает другую окраску. Всё наполняется смыслом и тайным величием какой-то первозданной, космической красоты, обжигающей душу, той красоты, создание которой – немыслимо без Бога.