Новый Год

Я очень люблю это время – февраль-март. Уже не так тоскливо и холодно, но ещё и нет жары, духоты, грязи и толстопузых пляжников. Всё вокруг застыло в ледяном оцепенении, и мне кажется, что в этих ледяных глыбах для меня приготовлено что-то очень хорошее; жду, что весеннее солнышко растопит лёд, и будет мне радость. Понятно, что не будет – сколько раз обещали и сколько раз обманывали. Но можно радоваться и так, самому предвкушению счастья.

Ко мне в феврале и марте всегда приходило всё самое интересное – чувства к кому-то, яркие впечатления, вдохновение для творчества.

...

К встрече 2001 года я готовилась долго и возлагала на этот праздник большие надежды.

Я тогда вроде как встречалась с молодым человеком, но отношения не клеились.

Общего у нас с Андреем было мало и при ближайшем рассмотрении мы совсем друг другу не подходили. Мы оба обманулись друг в друге и сначала польстились на неважное или вовсе не существующее: я купилась на яркую внешность, а он принял меня за будущую карьеристку.

Внешне Андрей был вполне в моём вкусе: стройный брюнет с бледной кожей и сапфирово-синими глазами. Его отец владел небольшой фирмой, поэтому в семье был достаток. Родители вместе с сыном регулярно ездили за границу, поэтому Андрей очень хорошо одевался и имел налёт чего-то западного, высококлассного. Он обладал сдержанным, но заметным, «взрослым» стилем, выгодно выделяющим его из тогдашней молодёжи, которая в своей массе выглядела серо, а местами даже нелепо.

Особенно хорош Андрей был в классическом костюме, который, правда, надевал нечасто. Если кто-то говорит, что костюм – это скучно и офисно, я сразу вспоминаю Андрея, который носил чёрную двойку с поистине гангстерским шиком, в духе персонажей эпохи 20х-30х годов.

Андрей был неплохо воспитан, знал, что и когда сказать, как к месту пошутить и где промолчать. Элегантный вид, хорошее образование, приятный голос, спокойная манера держаться, которую я приняла за следствие уверенности в себе, – в Андрее было, чем увлечься.

А ещё мне казалось, что он обладал чем-то богемным и интеллектуальным. Тогда я думала, что человек, неплохо говорящий на немецком и знающий, кто такие Пруст и Борхес, просто не может быть бесчувственным сухарём. А когда я смотрела на руки Андрея, красивые, с длинными пальцами, то не могла не любоваться ими. Такие замечательные руки могли быть только у человека, который принадлежал к аристократии. Это признак породы, высшего класса. Так мне тогда казалось, но было ли так на самом деле?

Но на деле не было там этого ничего – ни богемности, ни глубины, ни уверенности. А что было вместо? Заимствованные фразы, книги по школьной программе, прописные истины, семья-дом и будущая карьера менеджера. При близком знакомстве с Андреем создавалось впечатление, что это не живой человек, а модель, собранная родителями из хорошо подогнанных друг к другу частей, робот для определённой работы с необходимыми для неё функциями. А чтобы робот был похож на человека, чтобы его принимали в обществе (и это тоже одна из его важных функций), механический каркас наделили оболочкой из красивой внешности, добавили в память интеллектуальный багаж и программу хорошего тона.

Таков был Андрей… совсем не мой герой.

Да и я оказалась не той, какой Андрей меня сначала представил. Я хорошо и с удовольствием училась, но делала это не для будущей работы, а для себя: мне хотелось много чего узнать и попробовать. Андрей же был очень честолюбив и изо всех сил пытался всё устроить правильно, как у людей. Ради высоких оценок он штудировал учебники, в фирме отца он оформлял какие-то документы и возил их к нотариусу, ещё и находил время, чтобы помочь маме по дому. Старания хорошего мальчика, конечно, приводили к кое-какому результату, но весьма незначительному. В учёбе он не блистал, хотя и имел по всем предметам крепкую четвёрку, папина фирма, несмотря на усилия семейного тандема, чуть не потерпела крах (правда, потом выплыла), а мама всё равно была вечно чем-то недовольна. Но мамы – они такие, редко им угодишь. Они стараются оградить чадо от настоящих и мнимых опасностей, а лучше, чтобы оно всегда рядом было, мало ли что… Иногда мамина забота доходила до смешного. Однажды Андрей был у меня в гостях, а, когда настала пора возвращаться, раздался звонок его мамы. Озабоченным тоном она сообщила, что уже поздно, и Андрею надо спешить домой, потому что на улице могут напасть гопники, а на нём к тому же такая дорогая одежда… Я ответила:

- Не волнуйтесь, Елена Сергеевна, мы с Аней Андрея проводим.
- А, ну хорошо, девочки, проводите обязательно.

Проводили, на руки мамы сдали. Можно со спокойной совестью по домам, в свои девичьи светёлки…

Не знаю, так ли уж нравилось Андрею бесконечно бегать по родительским поручениям? Неужели у него совсем не было своих интересов, своего мнения? Или похвала и звание «хорошего мальчика» с лихвой искупало отсутствие собственного лица и собственной жизни?

А может, у Андрея и не было ничего своего, и оно было ему просто не нужно? Ведь природа и родители постарались на славу и наделили его такими свойствами, которые помогут удачно устроиться в разных обстоятельствах. Я всегда поражалась его умению извлечь, пусть и небольшую, но выгоду из любой ситуации.

Не знаю, с чего я решила, что у Андрея богемная компания. Наверное, потому что у меня самой тогда друзей было немного, и мне очень хотелось расширить круг знакомств. Но мы с Андреем редко виделись и никуда вместе не ходили, поэтому о его друзьях я знала лишь по рассказам. К тому же такие мужчины, как Андрей, делового плана, суховатые, лишённые воображения – не лучшие собеседники.
 
Мне удалось выцепить из Андрея только то, что один из этих друзей – замкнутый, несколько не от мира сего интроверт, но при этом талантливый писатель: он придумывает блестящие рассказы с вкраплениями чёрного юмора и сочиняет какую-то мудрёную музыку. Второй друг тоже музыкант, но со вкусами попроще. В скупых рассказах Андрея мелькала девушка с сильным характером, которая прошла огонь, воду и медные трубы, любого могла легко поставить на место и как-то так кстати ввернуть крепкое словцо, что получалось смешно и не обидно.

Но вот, наконец, у меня появился шанс увидеть самой этих замечательных людей, а также некоторых других. На Новый Год один из его друзей пригласил нас в гости, и я очень надеялась познакомиться там с кем-нибудь, так сказать, с перспективой, если уж с Андреем не ладится. Или просто увидеть новые лица да и себя показать – разве ж это не радость? Я подготовилась к встрече: заказала у знакомой портнихи красное шёлковое платье, купила лак и помаду в тон и стала с нетерпением ждать, что принесёт мне праздник. Будет ли в этих гостях ёлка, сколько там всё-таки соберётся народу, кто как выглядит, как у них принято общаться друг с другом, шутить, и вообще, придусь ли я там ко двору?

Мне казалось, что умный интроверт должен быть обязательно толстяком с бородой и почему-то всё время ходить в шляпе, молчаливо и загадочно из-под этой шляпы поглядывая. Музыкант – конечно, красавец и душа компании. А девушка? Она похожа на атаманшу из «Бременских музыкантов», что-то от ведьмы и хозяйки борделя… ой-ля-ля… погадать на короля!

Но, как часто бывает, если слишком много сил вкладывать в фантазии на тему предстоящего события, оно не состоится вовсе. Этот раз не был исключением - ждал меня в итоге большой облом. Мама Андрея очень некстати заболела (как специально!), и ей захотелось, чтобы сын отметил праздник рядом с ней, в кругу семьи. Для Андрея, хорошего мальчика и образцового сына, теперь уже были немыслимы другие варианты, хотя, как любой нормальный молодой парень, он бы предпочёл Новый год с друзьями и выпивкой, а не с лекарствами, телевизором и мамиными жалобами. Я не понимаю идеи, что Новый Год - семейный праздник и встречать его надо с родными. Что может быть интересного в семейном кругу? Ты и так там каждый день.

При нашей следующей встрече, криво улыбнувшись, Андрей передал мне «приятную» новость. Ну как же, я должна понять, ведь главное – семья и долг перед родственниками! Он вообще эту фразу всё время повторял: «Я должен быть хорошим сыном… Я должен учиться, работать и приносить деньги в дом… я должен, я должен, я должен…». Какая простая, а, главное, действенная манипуляция!

Так что прощайте, гости, приятные богемные знакомства, уже замаячившие в праздничных блёстках и пузырьках шампанского, новые лица – всё это улетело в никуда.

И зачем только я шила красное платье?

Новый Год я тоже встретила с родителями. Ничего другого мне не оставалось - ведь я рассчитывала на компанию друзей Андрея и не позаботилась о других возможностях. Вот и попраздновали. Но, как часто бывает, помощь от судьбы приходит, когда совсем не ждёшь, и в итоге неприятность обернулась удачей.

Спасение пришло в лице (а, точнее, в лицах) Ани, Ольги и Гоши. Сижу я за праздничным столом в своём красивом наряде, и мне как-то всё равно. Вдруг – неожиданный звонок в дверь, открываю, а там мои друзья. Приглашают поехать праздновать куда-то на квартиру к Гошиной покойной бабушке, ключи украли у родителей, кто-то туда уже уехал с ящиком пива - в общем, весело должно быть! Я вышла из дома, плохо понимая, куда мы едем и что там будет (а главное, кто!) Поймали машину, попетляли по улочкам немецкого района, проехали Речную, вырулили в какой-то дворик и остановились около дома с «бабкиной квартирой». Она находилась в романтическом месте, в затерянном среди зелени квартале на Тёплом Бетоне, в хрущобе с видом на Госархив. Второй этаж, две комнаты: маленькая, с традиционным гробообразным трёхстворчатым шкафом и большая - угловая с окнами на разные стороны, как я люблю. Сервант с хрусталём, два дивана с выцветшими покрывалами, на стене - портрет старушки. Из окна слева видна серая кирпичная стена соседней пятиэтажки и край двора, балкон выходит на обрыв с глухим забором Госархива внизу, а впереди, далеко на горизонте – уже Москва, мерцающие огни микрорайона Митино.

Бабушка и правда не так давно отошла в лучший мир, на что указывала чёрная рамка портрета и занавески на зеркалах. Но это печальное обстоятельство никому не помешало веселиться и выпивать. Много ли надо студентам-первокурсникам? Вскоре прибыл ещё народ, какие-то Гошины друзья и бывшие одноклассники, шумные, крикливые, и было их довольно много. Это, конечно, не богема, о которой я мечтала, но тоже неплохо. В них, по крайней мере, было что-то живое, некая энергия молодости, тот самый прекрасный источник, который так легко достаётся, так мало ценится и безвозвратно теряется.

Так вышло, что эти люди, так внезапно появившиеся, на некоторое время задержались в моей жизни, поэтому расскажу понемногу о каждом, а к описаниям добавлю по какой-нибудь любопытной истории.

Кто тогда запомнился?

Юный будущий мент по кличке Малый. В этой компании он был младше всех (ему на тот момент было пятнадцать), отчего и получил своё прозвище. Малый учился в милицейском учебном заведении, любил спорт, всякие солдафонские штучки вроде строевой подготовки, а также слыл большим патриотом. Выражалось это в том, что он терпеть не мог иностранную музыку, слушал песни только на русском языке и по большим праздникам носил рубашку, сшитую из красного флага. Внешности Малый был средней, с жёстким русым ёжиком на круглой голове и обычным для гопника серым цветом лица. Но глаза Малого были выразительные, большие и круглые, как у совы, с золотистыми искрами, черты неплохие и тело складное, так что при другом наполнении его можно было назвать симпатичным. Жаль, что такая среда приветствует серость и невзрачность, отчего лица у ментов и гопников обычно какие-то стёртые, грубые, неприятные. Единственной яркой внешней чертой Малого был зашитый шрам в уголке рта, как иногда рисуют у вампиров, зомби и прочей нечисти.

Через полгода мы в той же компании праздновали день рождения Малого на той же «бабкиной квартире». После пьянки, разлепив глаза и прочистив утренней сигаретой похмельную голову, тусовшики обнаружили, что именинник исчез. Малого нашли в сквере через дорогу, где он, в невменяемом состоянии, обнимал памятник павшим воинам, водил пальцем по строчкам с именами и пытался что-то прочитать. Что ударило в его пьяный мозг? Неизвестно.

Мне кажется, что при другом окружении из этого парня мог бы выйти толк, ведь были в нём и искренность, и мужественность, и неплохая внешность, и любимый мною кураж. Но – увы, всё та же серость, ментовка, гопота,.

Кстати, о гопоте, а точнее, её любимой музыке! Мы идём дальше, и вот перед нами возникают два любителя русского шансона – Круглый и Боб.

Антон Круглый мне так и представился: «Шансон люблю. Круга очень уважаю». Надо же, как всё серьёзно: не просто нравится, не просто любит на досуге послушать эти нехитрые тюремные песенки, а именно уважает. Можно было подумать, что и прозвище у него произошло от имени любимого артиста или от чрезмерной полноты, но это было не совсем так. Основой клички Антона послужила его собственная фамилия или что-то в этом роде – в общем, никакой занимательной истории я тут не расскажу. (Хотя забавно уже то, что фамилия Антона была родственна сценическому псевдониму шансонье). Да и сам он был обычный, с немного рябым удивлённым лицом, в свитере с дурацким узорчиком, как будто ему бабушка одежду выбирала. Но что-то было в нём колоритное – так сказать, Круглый был интересен своей неинтересностью.

Боб, напротив, сразу обращал на себя внимание, такого увидишь – не забудешь. А если ещё и услышишь… В общем, Боб был гопником, но не настоящим, злобным, брутальным, который в морду даст, если что; нет, Боб был трусоват и предпочитал только внешние гопнические атрибуты: лысую "причёску", спортивный костюм и опять же, музыку – того самого Круга, куда же без него! Его любимой песней была «Ушаночка», которую мне довелось услышать на уже упомянутом дне рождения Малого. Послушать сей блатной шедевр было любопытно, но ещё интереснее было наблюдать за Бобом в те минуты: он покачивался, наклонив голову набок, прикрывал глаза, изображая, наверное, лихой прищур бывалого зэка. К такому образу должна был прилагаться щербатая улыбка с золотым зубом, но в те времена Боб такими украшениями ещё не успел обзавестись (сейчас, может, они уже и есть).

Боб старался выдерживать стиль во всём: не носил ничего другого, кроме треников с лампасами («Люблю, чтобы было свободно!»), всячески изображал потрёпанность жизнью, копировал манеры тюремщиков, взгляд, словечки, нелепо понтовался («Татуировку сделаю… как на зоне!», «Часы вот хочу купить. "Картье", говорят, нормальные…») Но если дело доходило до реальной драки, то Боб был первым, кто сливался в кусты.

Забегу вперёд, чтобы рассказать о том, как Боб женился и развёлся.

Дядя обещал Бобу машину "восьмёрку", если он обзаведётся семьёй. Для того, чтобы жениться, нужно сначала познакомиться с девушкой. В этом случае Бобу повезло - всё состоялось само собой. Наш псевдогопник покупал пиво, когда его заметила ОНА. На фоне ларька, в свете фонарей, с пачкой купюр, которую он доставал из широких спортивных штанин, Боб показался девушке сказочно богатым, она к нему подошла сама и познакомилась. Дело сделано, свадьбу сыграли, машину подарили. Ну а потом можно и развестись – подарок-то уже никто не отберёт.

Я всегда удивлялась, откуда у молодых людей, совсем ещё мальчиков, из обычных семей, где никто не сидел, тяга ко всему этому шансонному-тюремному? Блатной романтики хочется? Мечтаешь быть крутым и брутальным? Учись постоять за себя, старайся заработать много денег, сам купи себе машину, повышай свою популярность у девушек. Вот ну никак, никак мне не понять, что такого хорошего, в том, чтобы выглядеть рано постаревшим, побитым жизнью мужиком с лысиной и без зубов? А ведь ещё несколько лет назад у Боба были совсем другие интересы – например, он слушал Цоя, и даже написал на стене своего дома "Цой жив!" или что-то такое на эту тему. Потом его переклинило, и появились все эти «Ушаночки», Круг, треники с золотыми часами.

Вернёмся к тому празднику и его участникам: впереди ещё много достойных внимания героев и рассказов.

Девушка Маша – такая есть, наверное, в каждой гоповатой компании: большая, полная, с огромной грудью, как два арбуза, с такими же надутыми губами и грубым лицом продавщицы. Однако, эти Маши-продавщицы часто не лишены определённой женственности, на совсем простой вкус, но всё же. И, конечно, все они обязательно блондинки, крашенные в такой противный соломенный цвет. В определённое время, довольно рано, немного погуляв по дискотекам, Маша обычно выходит замуж и рожает ребёнка (чаще всего почему-то сына). Избранник Маши почти всегда старше неё и не из школьно-ПТУшной компании, а из каких-то полукриминальных кругов. Где только она их берёт? Это суровый немногословный гопник с бритой головой и в спортивном костюме, но не карикатурный, как Боб, а самый настоящий, такой крутой, что даже при его упоминании бывшие Машины одноклассники уважительно замолкают. И сразу в лёгкой беседе подростков с её приколами и шутками неприятным грузом повисает пауза, полная серьёзной ощутимой опасности. Но случается и такое, что Маша вдруг связывает свою жизнь с каким-нибудь лохом.

Девушка, которую я встретила в Новый Год на бабкиной квартире, повторила типичную судьбу этих Маш-продавщиц – уже через несколько месяцев она обзавелась сразу двумя гопниками – мужем и сыном, который с рождения объявил о своей социальной принадлежности. Сынуля пришёл в этот мир крупным, красномордым, лысым и тут же принялся со свойственной этому подвиду непробиваемой наглостью завоёвывать мир и требовать своё. Единственное отличие сына от отца состояло в том, что младший ещё не научился серьёзно и весомо молчать, поэтому пока что вовсю заявлял о себе громким басом.

Запомнился ещё Гена, невысокий, смугловатый, с приятными правильным чертами, он всё время сидел в уголке и молчал. Как Гена ни старался удрать из моей памяти, заныкаться в каких-нибудь дальних, малопосещаемых извилинах, я всё-таки его нашла, вытащила на поверхность, рассмотрела во всех деталях, насколько это возможно – и вставила в этот рассказ, откуда он уже никуда не сбежит.

Вот именно про таких, как этот Гена, и придуманы слова «тихушник» и «тёмная лошадка». Вроде и тут, со всеми – пьёт пиво, жуёт чипсы – а вроде и нет его. Так он всё и делал – тихо, незаметно. Гена жил то у бабушки в нашем городе, то у родителей в Дедовске, так же невнятно мерцая, то тут, то там. И, тем не менее, несмотря на неуловимость, как-то приключилась с Геной нехорошая история: шёл он однажды вечером по железнодорожным путям родного Дедовска, где на него напали гопники, избили и отобрали белые штаны с розовым пятном. И не помог тихушнику его дар быть незаметным! Наверное, в беде виноват был необычный прикид. Дедовск – это всё-таки Дедовск, а не Рио-де-Жанейро, здесь большинство населения щеголяет не в белых штанах, а в трениках с лампасами. Вот и незачем выделяться белизной гардероба, да ещё и с розовым пятном непонятного происхождения впридачу! В этом городе любой яркий или просто новый человек вызывает всеобщее внимание: гуляешь ты вроде по пустой улице, но не покидает чувство, что за тобой ведётся наблюдением. На тебя оглядываются редкие в этих дворах прохожие, дети в песочнице сворачивают шеи, в окнах мелькают любопытные лица… А уж пути эти – место поистине гиблое: вокруг гаражи какие-то, склады, пусто и страшно. Идёшь, слышишь это от собственных шагов, и кажется, что это совсем не эхо…

Гена пролежал месяц в больнице, одна сторона лица у него совсем не двигалась, но потом ничего, оклемался. Его навещали друзья и девушка – странноватая девица по прозвищу Мартышка.

Если остальные герои нашего рассказа более-менее типичны, их легко представить в любой компании родом из Подмосковья, спальных районов Москвы или хрущобных двориков, то девушка Гены из этой среды несколько выбивалась. Мартышка (я, к сожалению, не помню её настоящего имени) оставляла необычное впечатление: по-подростковому угловатая, всегда одетая в неопрятный спортивный костюм, с короткими жёсткими кудряшками и совершенно безумным, диким взглядом. Лицо её тоже было странным: резкое, неправильное, в форме грубоватого пятиугольника, с широкими, почти мужскими, скулами. Бешеные Мартышкины глаза были чёрными, маленькими, близко посаженными, что усиливало ощущение дикости. Внешне Мартышка была почти точной (но ухудшенной) копией Саши из китайской группы моего института, байкерши и наездницы. Только Саша была яркая и сексапильная, этакая современная амазонка (один из моих любимых женских типажей). Взгляд, конечно, у неё был тоже тёмный, цыганский, но без безуминки, а вместо «проволочных» загогулин, которые росли на мартышкиной голове, Саша гордо носила роскошный чёрный хвост, волной спускавшийся до пояса, густой и ровный, совсем как у её подопечных, красавцев-лошадей. А что касается дикости и странности, то похожую в этом смысле на Мартышку девушку я встретила в компании детдомовских лесбиянок: та же угловатая, хищная грация, та же тяжёлая чернота глаз, та же настороженность и готовность к нападению.

Мартышка вела себя крайне непредсказуемо: то дарила Гене подарки, заботливо сделанные своими руками (например, связала носки с его именем – вот глупость!), то, наоборот, набрасывалась чуть ли не с кулаками. На том же дне рождения Малого она попросила купить ей мороженое, а потом им же в Гену и запустила. Так он и стоял потом с пятном и стекающими каплями на лбу, как герой американского комикса.

Может быть, в тихом Гене таились какие-нибудь яркие таланты, особенности, необычности, раз он долгое время встречался с такой темпераментной девушкой? Этого никто уже не расскажет. В той компании даже ходила одна присказка про этого загадочного человека. Спросит кто, мол, а Гена где? А ему отвечают: «Гена сгнил». То есть куда-то тихо слился, пропал, засел дома или у какой-нибудь девушки (как ни странно, с этим у Гены всё было в порядке). Личную жизнь наш тихушник тоже устраивал тихой сапой – как-то неприметно. Никто, как всегда, ничего не видел – а у Гены уже новая пассия. Как он это делал? Тоже молча? И когда успел? Приятели за пивом интересуются, этак по-простому, по-свойски, что за девушка, где познакомился, как и что. А он – молчит. Как всегда.

Где сейчас этот Гена – давно уже неизвестно, а, учитывая его любовь к конспирации, надо думать, что об этом не знают даже его школьные друзья.

Стоит упомянуть также Костика, который Путин. Из всех – самый противный, гнилой какой-то. И внешне вроде ничего такого в нём нет, а на самом деле гадкий. Вот уж кто действительно сгнил, причём с самого рождения. У меня есть основания так считать, потому он мне сам потом рассказывал некоторые вещи… ну за которые я бы лично в психушку отправила, а то и подальше куда… откуда не возвращаются. Например, в детстве Путин ради прикола стрелял по крысам и птицам. Может, отыгрывался за свои неудачи, а может, к столь мерзким делам его побуждало чувство собственной ущербности. Но об этом я даже писать тут не хочу, рассказ-то совсем о другом…

Кстати, почему Путин? Просто похож, по крайней мере, тогда был. Маленький, с неразвитым телом, глуповатым детским лицом. Под стать фигуре была и одежда Костика – всё тот же стиль «бабушкин внучок»: застиранные водолазки, детсадовские рубашки в клеточку, штаны с пузырями на коленках, и всё не по размеру и невпопад. Дополняла образ круглая короткая чёлка. Как Костик себя вёл? Так же, как и выглядел: тухло молчал в углу или нёс какой-то бред, понятный только ему и друзьям, глупо и мерзко хихикал. В отличие от тихушника Гены, в котором при определённом угле зрения и градусе алкоголя всё-таки можно было разглядеть некое мужское обаяние, а молчаливость принять за загадочность, Костик был пуст и гнусен, как мокрица или какой-нибудь противный клоп. Но вот что меня всегда удивляло: даже такие убогие товарищи ещё на что-то надеются! Требования их, однако, невелики. У меня осталась с тех времён фотка Костика с какой-то тусовки, где он обнимает одну барышню, смешливую Ленку, которая любила при каждом удобном случае всплёскивать руками, таращить глаза и приговаривать: «Ой, бабоньки!». Выражение лица у Костика там довольное, детские щёчки покрыты красными пятнами, глаза зажмурились от удовольствия…

Кличка "Путин", кстати, не особо прижилась, но какое-то время она была в ходу и очень ему льстила. А нам с Аней помогала проводить нехитрые манипуляции, например: «Путин, ты, конечно, хоть и президент, но должен уступить девушке и переключить песню» или «Президент – надежда и опора всей страны, и на этот вечер – моя. Так что сейчас ты пойдёшь провожать меня домой».

Истории про Костика будут такие же нелепые, как и он сам. Дело в том, что у него была фантастическая особенность натыкаться на неприятности, и он их находил даже там, где по идее ничего случиться не должно. По крайней мере, с нормальным человеком. Может, таким образом его настигала кармическая расплата за мучения бедных крысок и птичек, а может, беду, как магнит, к Костику притягивала постоянно излучаемая им ущербность.

Все каждый день открывают ключом дверь, многие ездят на учёбу и работу на электричке. И только Костика у входа в собственную квартиру ждал крепкий удар по голове, а в переполненном вагоне – укол неизвестного вещества, от которого он потерял сознание. Путина, конечно, в обоих случаях обокрали, забрали ключи и какие-то мелкие деньги, крупных-то у него не водилось…

Летом все студенты института, где учились Костик и его друзья, отправились… куда? Так и хочется сказать «на картошку», а на самом деле на практику. Но мысль о картошке была от истины недалека, так как то, чем занимались практиканты, так или иначе было связано с этим замечательным овощем. Практика проходила на базе колхоза в некоем селе Михайловское, но не том, где вырос Пушкин. Нет, колхоз Михайловское не имел ничего общего с родовой усадьбой семьи великого поэта, оно было каким-то кошмарным заброшенным местом, напоминающим постапокалиптический ад. Общежитие, куда поселили студентов, кишело выходцами из Средней Азии и другими тёмными личностями, рядом бродили больные бездомные животные, в грязи копошились чёрномазые детишки. Среди бывших практикантов ходили ужасные слухи про зверства местной гопоты, правда, никто из моих знакомых с этим не сталкивался. Как ни странно, михайловских гопников, если они вообще существовали в природе, избежал даже Костик – видимо, судьба решила, что хватит с него мордобоев и ограблений, и приготовила другие, более «эксклюзивные» неприятности - так сказать, especially for Kostik.

Однако, Боб, с видом крутого авторитета предложил друзьям «помощь» в предстоящих разборках: «Ну, если чё, звоните, ребята подъедут». Какие ребята? На чём подъедут? Тайна!

В чём же состояла практика первокурсников? В колхозном сарае был большой подвал, заполненный картошкой. Мальчики брали лопаты и выгребали оттуда овощи, а девочки выбирали из массы клубней те, которые получше. Из этих отобранных картофелин в местной столовой студентам готовили еду. Кроме питания, каждый день работы оплачивался, но какой-то мальчик «до чего доел картошки», что его зарплата не смогла покрыть расход, и он остался колхозу должен (!).

Такую, в общем-то, несложную, работу выполняли почти все практиканты. Все, кроме Костика: ему досталась служба, про которую действительно можно сказать, что она «и опасна, и трудна». Бедолагу в одиночку, без специальной экипировки, послали косить борщевик…

С партийным заданием Костик не справился, не под силу оказалось ему одолеть густые заросли вредоносного сорняка. С боевыми ранами, ожогами от ядовитого сока растения, Костик был отправлен в больницу, где довольно долго лечился. Ничего, вылечили, да ещё и выплатили компенсацию – сорок рублей (по тем временам – раза четыре съездить на маршрутке).

Практика, помимо получения производственной травмы, ознаменовалась для нашего героя ещё одним важным событием. Там же, где-то, наверное, за сараем с картошкой, под сенью раскидистых зонтиков борщевика, Костику-таки «дали». Такие вот неудачники часто вступают во взрослую жизнь где-то на задворках, на даче, в подъезде, в лучшем случае на квартире у друга, когда предки куда-то свалили. Кто была эта фея, сделавшего «бабушкиного внучка» мужчиной, история умалчивает… но пошёл слух, что она заразила его неприличной болезнью. Правда это была или нет, неизвестно, но осадок остался, гадкий, как и сам Костик.

После колхоза, борщевика, больниц и прочих приключений, Костик вернулся домой изменившимся: он вытянулся, у него пропала противная детская пухлость, отчего он стал больше похож на подростка, чем на ребёнка. Долгое время после возвращения из Михайловского с Костиком никто не здоровался за руку – боялись заразиться неприличной болезнью. Я, честно говоря, тоже сторонилась этого парня - нет, не из-за заразы, просто он был мне неприятен сам по себе.

Одна моя подружка иногда спрашивала про моих новых знакомых: «Как так поживают твои эти… Малый, Кривой, Косой?» Кривой и Косой в ту тусовку не входили, и, наверное, вовсе не существовали (по крайней мере, в этой компании). Но к ряду «Малый, Круглый…» можно было добавить третье имя – Подлый. Это странное прозвище, больше похожее на погонялу какого-то реального зэка, никак не отражало характер этого человека. Лёша Подлый был хорошим и позитивным, а кличку получил, как и Круглый, от фамилии – Поляков. Лёши не было среди гостей той новогодней тусовки, я познакомилась с ним позже (как можно догадаться, на дне рождения Малого), а потом встречала пару раз где-то в компании. Но по некоторым причинам я остановлюсь на нём подробно.

К сожалению, я почти ничего не смогла вспомнить о Лёше Полякове, разве что такие мелочи: вот он на пьянке, с кем-то разговаривает, вот пришёл к Ольге и стоит у неё в коридоре, улыбается – принёс Ольгиному папе чинить серебряный перстень. Говорили, что школе он был ди-джеем и всегда ставил такую музыку, чтобы всем понравилось, а не ту, что слушал сам. Вроде бы Лёша любил шансон, но в его случае это не смотрелось так смешно, как у Боба и Круглого. Что-то в нём было надёжное, простое и мужественное, напоминающее о рабочих с плакатов времён 50х. Как-то раз мы с моим молодым человеком (о котором дальше пойдёт речь) встретили Лёшу, он с взволнованным видом куда-то спешил. Лёша сообщил нам, что идёт покупать подарок девушке, но не уверен, понравится ли ей. Я потом узнала, что подарком Лёша угодил, и с девушкой всё сложилось.

Красавцем его никто бы не назвал: полная фигура, белые соломенные волосы, небольшие глаза и пунцовый румянец на круглом лице (позже я узнала, что это признак его болезни). Лицо Лёши вызывала воспоминания о фигурках-свистульках Филимоновского народного промысла. Я в школе на занятиях делала игрушки в таком стиле: лепила из глины, красила белой краской, рисовала точки-глаза и два красных кругляшка на щеках. Округлые формы, головки луковками: барышни в полосатых юбках, мужички в сапогах и шапках… их много было разных, и все они были добрые и позитивные, как Лёша Поляков.

У Лёши были серьёзные проблемы со здоровьем, кажется, порок сердца. Ему когда-то делали операцию, остался большой шрам, которого он стеснялся. Из-за болезни Лёша не злоупотреблял выпивкой, а может, и вовсе не пил. Это я к тому, что случилось потом.
…
Когда-то в тех местах, где выросли почти все герои моего рассказа, жила странная старуха. Из дома она выходила в основном поздним вечером, будто бы собирать бутылки. Тихо, как ночной мотылёк, двигалась она по пустым улицам и дворам, безмолвно совершая свои одинокие прогулки. Мой молодой человек как раз в то время обычно гулял со своей собакой и иногда видел эту загадочную фигуру. Причём встреча происходила всегда внезапно: старуха вдруг как будто вырастала из-под земли или выплывала из-за угла. Впечатление от этого было неприятным, тревожным, и он старался с ней лишний раз не сталкиваться с ней. Казалось, что сбор бутылок – это только внешняя, неважная сторона. На самом деле это не безобидная старушка собирает бутылки для прибавки к пенсии, а ведьма совершает обход своих владений с неизвестной целью.

И вот однажды тёплым летним вечером вся гоп-компания собралась во дворе на лавочке: конечно, хохот, мат, приколы, пиво. И тут вдруг тихий голос спрашивает: «Ребята, если вам бутылки не нужны, отдайте мне, пожалуйста». Обернулись – рядом стоит та самая старуха, и никто не заметил, как она подкралась. Парни насобирали бутылок, отдали пенсионерке – жалко, что ли? Старуха какое-то время постояла рядом, а потом сказала: «Вот вы тут смеётесь, а через месяц один из вас умрёт».

Никто, наверное, не обратил внимания на её слова, мало ли вокруг бродит старых маразматиков, зачем их всех слушать? Но … июня кто-то из друзей отмечал день рождения на плотине, у Полякова случился сердечный приступ, вызвали скорую, но она доехать не успела. Лёша умер.
…

В юности, когда всё впереди и ничего не воспринимается всерьёз, смерть кажется чем-то далёким и даже не очень страшным. На стене в комнате, где веселилась молодёжь в ту новогоднюю ночь, висел портрет в чёрной рамочке. На празднующих наступление нового витка времени парней и девушек с портрета смотрела хозяйка квартиры, недавно переселившаяся в мир иной. Её внук тоже был здесь, среди подвыпивших подростков…

Неужели этот парень был настолько чёрствым? Нет, Гоша был хорошим и очень добрым человеком. Таких, наверное, сейчас не делают. Гоша вполне мог бы принадлежать к ушедшему типажу мальчиков из романтических книжек, если бы не одно весьма печальное обстоятельство. Беда была в том, что Гоша как-то не очень хорошо соображал: смысл реальности как будто ускользал от него, а когда что-то всё-таки доходило, было поздно что-то менять, уже всё решили за него и без него.

Со стороны могло даже показаться, что он недалёк и глуповат. Но это было не так: просто не сложилось обстоятельств, в котором мог бы развиться Гошин интеллект. Друзья, тусовка, пиво – зачем о чём-то думать? Человек взрослеет, когда учится принимать свои решения, от которых зависит его жизнь, а может, и жизнь кого-то другого. А Гоша, как я уже говорила, решений не принимал, всё случалось само. Поступил в ненужный институт, куда пошли всем стадом прочие лоботрясы из класса – и сам не понял, а надо ли оно? Что он там будет изучать, понравится ли и кем придётся работать дальше? Обратила внимание очень красивая девушка – и сам не понял, как влюбился без памяти. Вылетел из института – и тут же откосил от армии (спасибо плохому зрению), даже не успев осознать всю серьёзность положения.

Но мне всегда казалось, что его личность как бы рассредоточена, размазана: фразы невпопад, своих интересов особых нет, профессии тоже… Вот мы и подобрались к истории, которая в случае с Гошей как раз и будет связана с учёбой и профессией.

Как я уже писала, с первого курса Гошу отчислили, он пошёл работать - то дворником, то разнорабочим, то водителем. И решила жена его устроить хоть в какой-нибудь институт, хоть в шарашку, лишь бы получить образование. Выбрали учебное заведение очно-заочного плана, где посещение не требовалось. Всего-навсего надо было раз в месяц письменно сдать зачёт, а ответ для заданий зачёта можно было списать там же, на месте. В общем, зачёты и экзамены – для галочки, а диплом по специальности какой-нибудь «Менеджер-экономист» – филькина грамота. Но всё же, вроде как высшее образование, пусть и с галочками, и филькино. Пришёл Гоша на зачёт, взял чистый лист, попросил у кого-то листок с готовыми ответами на его вариант, всё аккуратно переписал и сдал. Каково же было удивление всех – и преподов, и самого Гоши, когда выяснилось, что на его старательно скопированном листке вовсе не ответы, а какая-то белиберда. Оказалось, Гоша по ошибке списал не с той стороны листка, где ответ на зачёт, а с другой, где было что-то вообще не то…

И всё-таки я видела, что внутри у Гоши горит слабенький, но огонёк. Несколько раз у нас зашёл по душам, и его простые слова по одному волнующему меня вопросу надолго запали в душу.

Гоша. Красивый, модный, с яркой внешностью (его даже в школе прозвали цыганом), пользующийся успехом у девушек, но при этом неизбалованный, не хам, не гопник, не ловелас. Гоша красиво двигался, умел хорошо выглядеть – пусть молодёжная мода тех времён была нелепа, все эти пёстрые маечки, большие ботинки, широкие шорты, дурацкие короткие чёлки из трёх волосин на лбу, у Гоши это смотрелось как-то даже стильно. Не лентяй и руки неплохие у него были, машину хорошо водил… Ему бы дать какой-то волшебный пендель, стимул, хорошее дело, яркий пример – что-то, чтобы собрало его воедино, придало какой-то вектор. Всё бы это как-то соединить, к чему-то приложить…

…
Вот в такой компании я оказалась в тот Новый Год. Мы с Аней помогли расставить еду и выпивку, по ходу разглядывая и обсуждая народ.

Громкий смех, острые словечки к месту и не очень, все эти ящики пива и бутылки водки – такие вещи были мне не очень привычны в те времена. Хотя я много тусила в институте, основной мой круг общения состоял из интеллигентной компании моих подружек. Кроме того, я привыкла к несколько чопорному и деловому тону семьи Андрея, а в такой обстановке оказывалась нечасто.

Но вообще… в те редкие разы, когда это всё-таки происходило, я замечала такую вещь. Молодые парни, их вид, грубость и некрасивость их одежды, близость их тел, звук голосов, имели на меня странное воздействие, одновременно будоражащее и отталкивающее. Мне казалось, что моя женская суть оказывалась как-то бесцеремонно потеснена плотной энергетикой, особенно сильной у молодых мужчин такого возраста. Но и в этот раз я убрала этот эффект, воспользовавшись давно открытым способом: отстранилась и превратилась в наблюдателя, а в этой ипостаси ничто меня не могло задеть.

Я ещё немного выпила за столом, поболтала с Аней, потом мы стали фотографировать друг друга на фоне ящика с пивом и занавешенного похоронного зеркала, держа в руках пушистую мишуру, как боа из перьев - в позах, которые тогда казались нам эффектными и сексуальными. Нашла в маленькой комнате постоянного обитателя квартиры – толстую бесхвостую кошку Рысю. Затем завела с Круглым содержательную беседу о шансоне, зашла в другую комнату, пообщалась с Ольгой и Гошей, сделала ещё несколько фотографий: вот пьяный Боб клюёт носом со стаканом в руке, вот Гоша с Ольгой улыбаются и держат в руках бенгальские огни с фонтанами искр, вот Круглый опять же со стаканом, смотрит в кадр, удивлённо подняв брови. Слышался хохот и звон бокалов – народ продолжал выпивать и праздновать. Кто-то ушёл, кто-то пришёл, принёс ещё пива и чипсов, часть компании разбрелась по углам и заснула. Я сидела на диване одна, наблюдая и думая.

Я впервые за долгое время чувствовала себя «здесь и сейчас», забыла об Андрее с его неотложными делами, глупыми отмазками и вечно недовольной мамашей, о слезах в подушку из-за потраченных зря сил и ненужном красном платье. А мифические богемные друзья стали прозрачными и совсем растворились в сигаретном дыме и новогодних блёстках и улетели туда, откуда взялись, так и не явившись во плоти.

Уже прошло полночи, и я вроде не устала, в сон не клонило. Надо подправить макияж! Я достала косметичку, но вот незадача! Мой карандаш для глаз выпал из сумочки и укатился под лежащее на диване бесчувственное тело. Самой искать его там мне не хотелось, а оставлять было жалко. Поэтому я обратилась за помощью к сидящему рядом молодому человеку, бледному блондину (странно, что я не заметила его раньше). Он приподнял с дивана тело (это был Малый в отключке) и достал мой карандашик, который завалялся где-то в складках красной рубашки из флага.

Как-то само собой у нас с блондином завязалась беседа.
- А где твой парень, почему ты не с ним?
- Он остался с семьёй, потому что заболела мама.
- А я бы пришёл, - ответил он негромким приятным голосом.

После этой фразы во мне что-то шевельнулось. Я несколько уже иными глазами посмотрела на его прямые плечи, высокую худую фигуру, зелёные глаза из-под светлой чёлки… В первый раз за время отношений с Андреем я обратила внимание на кого-то другого. Конечно, скорее, от скуки, но меня так зацепила эта фраза, что он бы пришёл, плюнул на всё это деловое и семейное и остался бы со мной на праздник!

Да и хотелось как-то отвлечься, пообщаться с кем-нибудь симпатичным.

Но, если честно, поначалу я даже не заметила, что мой новый знакомый привлекателен внешне. Создавалось такое впечатление, что ему это как-то не надо. Мой собеседник, скорее всего, догадывался о том, какой подарок ему сделала природа, но он был больше занят другим, а своё обаяние воспринимал как часть себя, используя по назначению и не думая о том, каково живётся людям в этом смысле обделённым (вспомните того же Костика Путина). Все, когда здоровы, не ценят это, а вот если заболеют…

Но не физическая привлекательность была самым интересным в этом человеке. Мой новый знакомый обладал кое-чем таким, что задвигало на второй план его внешность и всё остальное. В нём виделась какая-то струящаяся печаль, некие загадочные, даже ему самому не совсем известные внутренние процессы, что-то такое неуловимое, цыганское, щемящее, как свет вечерних фонарей, как звук поезда, уходящего в ночную тьму.

Именно из-за этого я сразу и не заметила блондина в толпе гоп-компании. Слишком не похож он был на этих пьяных тусовщиков. Причём это не была конспиративная неприметность Гены или убогая нелепость Костика. Этот парень вполне вписывался в атмосферу общества, он был здесь как дома, не выглядел не от мира сего, общался и выпивал наравне со всеми, но в то же время он был на своей, одному ему известной (или неизвестной) волне. Наверное, на такую странную особенность не обращали внимания друзья, которые знали его давно. Зато она открылась мне, человеку со стороны. И будущее показало, что я не ошиблась.

Моего нового знакомого звали Рома. Мы разговаривали на разные темы, и больше, правда, говорила я. Затронули вопросы музыки, книг и психологии. Я даже с умным видом нарисовала фрейдовскую схему: ид, эго, суперэго. Очень хотелось выпендриться - зря, что ли, настраивалась на боевой лад, рассчитывая покорить богему?

Мне показалось, что у Романа неплохой музыкальный вкус (среди групп в стиле nu-metal, которые тогда любила вся молодёжь, он даже упомянул U2). Да, было очень похоже, что он слушает что-то и агрессивное, и красивое, и продвинутое.

В те времена у меня сложились музыкальные предпочтения, которые со временем почти не поменялись, а лишь дополнились новыми стилями и группами. Но стержень, так сказать, остался неизменным. Мне нравился разный рок (Оззи Осборн, Motley Crue, Metallica), некоторая попса (Сандра, Enigma, Mylene Farmer), из электроники – тонкие угрюмые красавцы Depeche Mode и евродэнс с его холодным энергичным звучанием. Ну а самое на тот момент любимое – это недавно открытый Мэнсон, яркий, будоражащий, бьющий по мозгам нервной музыкой и отвратно-эстетским видеорядом, и печально известный HIM (который потом стал печально известным, а тогда был почти неизвестен вообще).

А как же готика? Готику как таковую я тогда ещё не знала. А откуда её было взять? Интернета не было, знакомых готических тоже. Именно HIM отчасти заменил готику и заполнил то пространство, где в музыке должны были встретиться красота, и печаль, и некая роковая агрессия, и всё в таком ключе, близком девичьей душе. Потом уже название этой группы обросло кучей разных не очень приятных ассоциаций, многие стали ругать HIM за то, что это не готика, за слащавость и несерьёзность.

Что касается слащавости, то что тут такого уж плохого? Женственность, романтичность, красота – всё это нравится большинству мужчин, этим они с радостью пользуются и иногда даже требуют (и при этом ругают, обзывают бабством). Где-то я слышала такое высказывание: «Почему мужскими бывают решение и характер, а женскими – штучки и болтовня?»

Мне до сих пор нравятся некоторые песни этих финнов, к тому же я не нахожу в их музыке так уж много слащавого. Для меня HIM – это ностальгия, романтика и юность, а слащавость – это, например, какая-нибудь попсовая певичка или бойз-бэнд.

Вопрос о том, готика ли HIM или нет, в те времена был животрепещущим. Темы форумов с яростными спорами росли не по дням, а по часам. Немногочисленные тру-готы брезгливо воротили нос или поливали грязью новичков, только открывших готику для себя. Но прошло время, и никто уже не доказывал истинность готики, не высмеивал попсовиков и рэпперов и не писал на заборе любимые названия. Всем стало неважно, кто что слушает и как это называется. И вообще – остались ли те, кто когда-то любил Хим и те, кто его ненавидел?

Но, на мой взгляд, вопрос о «Химе и готике» вообще не имел смысла. Если рассматривать финнов с позиций жанра, с натяжкой получается, что HIM – это очень, очень, очень плохая готика. Если HIM – плохая готика, то это ещё не значит, что плохая музыка. Но дело-то в том, что это не готика вообще! Поэтому не надо требовать от романтичных финнов соответствию этому стилю. Просто их песни занимают такое место в душе, в котором они могут соседствовать с песнями из истинно готического источника.

Элементы эстетики HIM, все эти розы, кровь, любовь, смерть, были в разной степени разбросаны по многим группам и стилям: что-то в синти-попе, что-то в металле, что-то в рок-балладах и попсе, но там их было сложно находить и вылавливать. То слишком тяжело, то слишком умно, то слишком перемешано с разным другим. Ближе всего HIM стоит к глэму, но не в розовом цвете, а в чёрном; девичья эстетика здесь погружена в мрачную темноту девяностых.

Рома сказал, что HIM он где-то слышал, и ему вроде понравилось…

За окном на востоке наступал рассвет; исчезло сияние Москвы на горизонте, глубокая синева постепенно побледнела, и на фоне светлеющего неба чётче обозначились штрихи голых веток. Народ засуетился, все стали убирать пустые бутылки и прочие следы бурного веселья. Прозвучала идея насобирать пыли и разложить её тонким слоем на шкафы и столы, чтобы никто из взрослых не заметил ничего подозрительного. Я помню, как мы шли к остановке: ещё довольно темно, слева тянется дорога, справа стоят дома, и где-то позади осталась квартира в серой пятиэтажке, на втором этаже, где недавно умерла хозяйка, а пока живёт только толстая кошка без хвоста.

Мы шли вместе с Аней, рядом – Ольга, Гоша и ещё кто-то, может быть, где-то был и Роман. Но я об этом не думала: хотелось поскорее вернуться домой и немного поспать, а вечером мы опять пойдём в гости, ещё не всех друзей поздравили и не все подарки вручили.

Кстати, о подарках: через пару дней объявился Андрей и преподнёс мне фарфоровую чашку с восточным узором и туалетную воду от японского дизайнера. Деньги и хороший вкус помогали Андрею выбирать отличные вещи, этого у него было не отнять. Чашка была так красива, что я не стала из неё пить, а поставила на полочку с книгами и фигурками. А вот туалетной водой я пользовалась довольно долго. Я до сих пор помню этот необычный, густой, даже несколько тяжёлый аромат. Я к парфюму равнодушна и плохо в нём разбираюсь, но могу сказать, что никогда не встречала ничего подобного. Но это была не удушающая тяжесть духов дамы в бархате и бриллиантах, нет, это был аромат своеобразной, глубокой, ни на кого не похожей девушки.

Андрей улыбнулся своей фирменной улыбкой – как всегда, стильный и очаровательный. Но что-то было тут не то, и очень не то. Меня, если честно, вконец уже достало быть в подвешенном состоянии, и я решила выяснить правду, какой бы горькой она ни была. Я издалека начала разговор об наших с ним отношениях. Сначала Андрей завёл свою обычную шарманку про «много дел», несданные экзамены, проблемы в фирме у отца и пошатнувшееся здоровье мамы, корчил унылую рожу, как всегда при таких разговорах. Тогда я спросила прямо. Андрей вздохнул… на красивом лице можно было читать, как на страницах открытой книги. Он боролся между необходимостью сказать правду и желанием сохранить видимость приличия. Конечно, в его случае лучше избежать разборок и по-тихому слиться – заработался, забыл, забил… Но его загнали в тупик, и придётся признаться, признание повлечёт обоюдный дискомфорт, а главное – выход из амплуа «хорошего мальчика». Ведь хорошие мальчики никогда не огорчают маму и других людей, они всегда улыбаются и всем приносят только радость.

В итоге я-таки получила ответ, что чувства ко мне уже прошли, а рядом держал только долг, он ведь всё время всем «должен».

Я сказала, что у меня тоже исчезли чувства, причём уже давно, и не было смысла это всё тянуть, тем более ради какого-то мифического долга. Мне этого хотелось меньше всего. Да и настоящих чувств-то особо не было: просто мы оба видели друг в друге то, чем на самом деле не обладали.

Расставание – это всегда больно. Даже если не сложилось настоящей близости, всё равно человек какое-то был частью моей жизни, прирос ко мне энергетически. Но, если честно, я больше переживала из-за самого факта неудачи. Обидно, когда что-то не получается! Но мне было некогда скучать – надо было готовиться к сессии, писать работы и ездить на консультации в институт.

Я сдала последний экзамен, отметила свой день рождения с одногруппниками, и, довольная, ехала домой. Вдруг я поняла, что давно уже забыла про существование Андрея, а ощущение провала помогли загладить пятёрки в зачётке. Только иногда ощущался неприятный холодок в области лопаток, как будто кто-то зловещий дует мне в спину из своего укрытия в потустороннем мире, и никуда от него не деться. И такое от этого возникало чувство одиночества и беззащитности перед обстоятельствами, что хоть плачь. После этого случая холодок стал всегда посещать меня после крупных неудач. Нечасто, но ощутимо.

Тем временем жизнь продолжалась. Сессия была сдана на отлично, а значит, можно было, наконец, заниматься всем, чем душе угодно. Я много гуляла, рисовала и общалась. Мы пару раз виделись с Романом в компании Ольги и Гоши. Ольга передала мне, что Рома очень впечатлился, потому что мы с Аней «очень необычные» и что он «никогда таких не встречал».

Необычными были не мы, а вся ситуация в целом: разговоры о Фрейде и Юнге во время пьянки, вечерние наряды на фоне треников и бабкиных шкафов. Конкуренцию моему платью могла составить только рубашка Малого, почти такого же цвета, но он-то в тот момент валялся на диване, а я вела умные разговоры. Я ведь долго готовилась к празднику и, кроме платья, было на что посмотреть: туфли на шпильке, браслет в виде серебристой змейки на плече – да я бы сама в себя влюбилась!

Вскоре у Ани тоже закончились экзамены, и мы стали больше времени проводить вместе.

Тогда как раз стояла мягкая тихая погода, которая иногда случается зимой. Дни тогда бывают теплые, пасмурные и несколько угрюмые (хотя в этой бесконечной серости есть своё очарование). А вот вечерами так хорошо, что можно и гулять, и дома сидеть - всё одинаково приятно: не холодно, в пушистой темноте за окном уютно горят огни домой. Как раз таким вечером мы с Аней сидели у меня дома и что-то рисовали. Вдруг раздался звонок по домашнему телефону (мобильники – огромные гробы – тогда были редкостью). В трубке зазвучал приятный голос Романа - он приглашает погулять. Да, тогда всё было так просто, созвонились – встретились.

Через несколько минут он уже ждал нас у подъезда. Нет, это было не свидание, а дружеская прогулка. Мы втроём пошли к Черневской Горке, продолжая и развивая «интеллектуальные» темы: правда, из той беседы (без сомнения, «умной») запомнился только Мэнсон (но не Мэрилин, а Чарльз). От Горки мы неспеша двинулись к Детскому Городку, где и наткнулись на Боба. Боб, со своими истинно гопническими взглядами, что «мужик должен быть мужиком» удивился и спросил, почему у Романа крашеные ресницы (а это Ольга на нём протестировала коричневую тушь).

Но при всём при этом, Бобу не удалось скрыть, что он завидует: похорошевший Роман гуляет аж с двумя девушками, а он, гопник Боб, одиноко спешит домой.

Роман, как джентльмен, угостил нас с Аней выпивкой. Подружка благоразумно выбрала что-то лёгкое, а я зачем-то (до сих пор не понимаю, зачем?) согласилась на Девятую Балтику. А дело была в том, что это был второй раз в жизни, когда я имела дело с этим поистине страшным напитком. С первым разом у меня связана своя история…

Нас с Аней как-то пригласили в гости на день рождения Димы, сына родительских друзей После официальной, семейной, части мы всей толпой отправились гулять. Ну и пива купили… Я до этого ни разу пиво не пробовала: у нас дома его не водилось, а в компаниях я предпочитала коктейли, вино и шампанское. И пиво мне представлялось кисловатым, похожим на вино, но не такое крепкое. Мои родители пиво не любили и даже как-то брезговали им, считали, что оно не для интеллигентных людей, а для простых работяг, алкашей и гопников. У меня даже возникали такие образы: если шампанское – то праздничный стол, Новый год, гости, звон бокалов, вино – день рождения или свидание, а пиво… Это пятиэтажка, заросший двор, бельё на верёвках, старушки на лавочке. Из тёмных недр подъезда слышится звук, шмыгает кошка, а затем появляется помятый субъект в стиле: «Я тебя не знаю, но я тебя побрею». Он неопрятен, одет в майку, треники и тапки, в руке держит авоську с бутылками. Борясь с похмельем и громыхая этими бутылками, бредёт алкаш к ларьку – сдавать тару и покупать пиво на опохмел.

Вкус пива я не знала, но запах с детства помнила хорошо: он всегда витал рядом с местами, в которых было что-то неприличное и порочно-притягательное. Например, в Устюжне, где жила бабушка, этот странный дух в любое время дня и ночи сопровождал заведение под лаконичным названием «Ресторан». Там местная алкоголическая молодёжь проводила свадьбы, дни рождения, тусовки без повода и прочие события. Главный зал был на втором этаже, с балконом, откуда иногда падали совсем невменяемые гости. Бабушка и мама морщились, проходя рядом, а я втайне мечтала, что когда-нибудь я приеду в Устюжну взрослым человеком, пойду в «Ресторан» и там напьюсь.

И всё-таки ведь любопытно: раз уж так все вокруг любят пиво, наверное, есть, за что.

Когда мне открыли бутылку с «девяткой», и я сделала первый глоток, меня аж перекосило: это было совсем не то, что я думала: вкус оказался не приятно-кислый, а жёсткий, горький, с противным послевкусием – в общем, мерзость какая-то! Но никак нельзя было ударить в грязь лицом, поэтому я подавила гримасу, сделала вид, что всё в порядке, дело житейское, и что я такое пью каждый день, - и покорно поплелась за друзьями, прихлёбывая из бутылки горькую гадость.

Мы пошли в парк, все с пивом, и я тоже. Наступали сумерки, и фиолетово-синее небо, казалось, опустилось на парк, чернильный туман начал заволакивать дорожку, кусты и деревья. Кто-то предложил пойти в грот, а мне послышалось, что в гроб. Что ж, в гроб так в гроб – как-то уже неважно. Туман сгущался, что-то у меня в голове тоже. В гробу, то есть в гроте, мы сели на бревно. Справа от меня была Аня (уж её-то я ни кем не перепутаю), а слева из тумана выплыла невзрачная фигурка. Это был мальчик Ваня, который очень любил «Нирвану» и усиленно косил под Курта Кобейна. Ваня принялся мне что-то втирать про Кобейна, но я не могла ничего воспринять, как ни старалась. Туман теперь, казалось, был вообще везде.

Так какое-то время мы тусовались на бревне, разговаривали о Курте Кобейне и пили пиво. Когда стемнело окончательно, друзья решили вернуться домой. Я встала, но с трудом удержалась на ногах - голова кружилась, а земля под туманом куда-то уплывала. Аня взяла меня за руку, так мы и шли по туману – впереди Дима с Ваней, поют «Нирвану», сзади мальчишки горланят что-то ещё.

Come
As you are…

Что же это такое? Что с моей головой? Почему я вроде бы соображаю, но сознание остаётся где-то фрагментами, на периферии, а сам центр превратился в кисель, и тело тоже плохо управляется и как будто состоит из киселя или того же тумана, в который постепенно превращалось всё вокруг. Скоро и я тоже…

As you were
As I want you to be…

Аня выхватила у меня бутылку и поставила её под ближайший куст, причём очень ловко, не выходя из ритма нашего шага. Прямо как Алиса из сказки Кэрролла, которая, когда падала в нору, умудрялась доставать разные предметы с полок. Тут только до меня дошло, отчего у меня так странно с головой - ведь всё это время я пила пиво! Вот в чём дело! Я как-то смирилась со своей судьбой и даже перестала обращать внимание на горький вкус… вот от чего так плохо! От «девятки»…

And I swear
That I don't have a gun...

Когда мы оказались у квартиры, мне всё ещё было нехорошо. На краю затуманенного сознания настойчиво шевелилась мысль, что заявиться в таком состоянии будет очень плохо - стыдно перед родителями Димы. Но тут помог случай: на моё счастье, в доме погас свет, и, кажется, никто ничего не заметил. Я сидела в темноте, и один из Диминых друзей, Савва, зажёг свечку в подсвечнике в виде домика и передал её мне. Я смотрела на горящие окошки домика, и постепенно в голове прояснилось…

…

Надо было помнить про этот печальный опыт и отказаться от «девятки» на прогулке с Романом. Но нет! Ничто меня не остановило! Ведь теперь я уже знала, к чему готовиться, поэтому ни вкус, ни эффект пива уже не стали сюрпризом. В Детском Городке я прыгала по сугробам, у подъезда какого-то дома, присев на лавочку, подарила Ане и Роману свои ключи от квартиры – каждому по ключу. На обратном пути, когда мы дошли до района Бруски, с его картонными немецкими домиками, я, увидела на стене афишу с Михаилом Кругом и закричала «Domini Satanas!» Редкие в тот поздний час прохожие от нас шарахались, дяденька с собачкой торопливо свернул в сторону…

И тут меня накрыл другой, неизвестный с первого раза, пивной эффект. Проблема-то невелика, Аню я не стеснялась, но что делать с Романом? Ах, как неудобно… От этого мне стало почему-то смешно, я упала в снег, потом поднялась… так мы короткими перебежками как-то добрались до Аниного дома. На Черневской остановке тогда копали первый (и последний в нашем городе) переход, из-за стройки там стоял светящийся знак со стрелкой. Я крикнула, что он указывает в церковь, которая должна нести свет, а, значит, гореть!

До церкви мы не дошли, а заглянули к Ане на пару необходимых минут. А на обратном пути меня несколько попустило, дурь прошла, а веселье осталось. По дороге мы спели несколько песен нашего собственного сочинения, чем, наверное, совсем шокировали Романа. Песни были очень своеобразные – про мутантов, про Ленина… это вам не «Хим» и даже не «Нирвана».

Потом была небольшая, но очень атмосферная вечеринка «с чипсами», то есть без особых изысков в плане угощения. Анина бабушка, большой гурман, удивлялась и возмущалась, как так, гости – и без еды! Непорядок!

Но вечеринка прошла на ура! Гостей было немного, но настроение от этого только выиграло. Даже Наташа приехала! Она хотела устроить мне сюрприз и спряталась за занавеской и выглянула, когда я вошла.

Мы как-то уютно всё устроили в комнате, отодвинули диван и поставили стол посередине комнаты. Я, нарядившись в единственный на тот момент готичный наряд – кружевную блузку с бисерной накидкой и короткую юбку, с довольным видом разглядывала себя в зеркале. Макияж удался, маникюр в порядке. (И никто не заметит, что юбка – не чёрная, как было задумано, а тёмно-синяя). С глазами, загадочно горящими в предвкушении интриги, я надела шубу, взяла магнитофон со «своей» музыкой, попрощалась с мамой и поспешила к Ане по улицам, залитым густыми чернилами февральской ночи.

…

Чуть подтаяла вечная мерзлота нашей нескончаемой зимы, воздух стал чуть прозрачнее и живее – но вечера возвращают меня во всё тот же, никуда не исчезающий мир. Мир, существующий в вечной темноте, состоящий из миллионов далеких огней, чёрных громад высоток, пустых подъездов, кое-где освещённых белым хирургическим светом или синими вспышками неисправных ламп. В одной из такой многоэтажке, в типовой квартире с небрежной обстановкой – я. Столько лет ходила рядом, вдоль серых стен и рядов окон и не знала... И вот лифт, точно космический корабль, поднимает меня на головокружительную высоту – туда, где меня ждут. Полка с книгами, плакат, музыкальный центр в углу, тетради и учебники на столе в беспорядке – всё небрежно, как будто завтра уезжать. Тихо, но меланхолично-грозно звучит из колонок Paradise Lost:

 In my mind, in my mouth, in my soul…

Мы выходим на балкон покурить (за компанию – ведь я не курю). Внизу – пульсирующая, живая темнота большого города, напротив - окна дома как иллюминаторы корабля, вдали, на горизонте – мерцающие силуэты Москвы.

 In my mind, in my mouth, in my soul…

Я смотрю на тонкую фигуру и бледное лицо, чуть подсвеченное голубоватым сиянием. Надо же, ведь первое время мы так и встречались – на зимних улицах, в обшарпанных подъездах, в его холостяцкой комнате при свете настольной лампы. Я очень удивилась, когда позже увидела Романа днём – мне казалось, что этого быть не должно – ведь он, как вампир, должен принадлежать той, неуловимой стороне.

Неужели, это оно – свершилось, наконец! Передо мной – весь город, весь мир и вся жизнь, и меня непременно ждёт необыкновенная судьба!

Это глухая чернота позднего вечера за окном нашей старой квартиры, это яркие лучи зимнего солнца, вспыхивающие разноцветными искрами на льдинках и снежных сугробах. Это ровный гул занесённой снегом подстанции в самом тёмном и безлюдном районе города. Это серый кирпич сталинских пятиэтажек с облупленной лепниной и всеми забытыми парадными лестницами. Это бледные юные лица на пороге жизни и глаза, горящие в темноте, которые напряженно чего-то ждут – грозного, мощного, страшного. Это серебряное сияние на чёрном фоне – не то звёзды в ночном небе, не то украшения на бархатном платье, не то заклёпки на чёрной коже, не то серёжка, блеснувшая среди прядей волос цвета воронова крыла - тонкое колечко, входящее в бледную плоть.

А может быть, это сокровища в глубине души, которые открываются не всякому?

Считается, что человек, полюбив стихийного духа, может подарить ему бессмертную душу. Я тоже пыталась что-то подарить, рассеять мрак, одновременно наслаждаясь им. Но нет... я ничего не подарила и ничего не получила, руки прошли сквозь тень, дым рассеялся и осталась... пустота.

We've seen it all through many years of lonesome hell
Back to a place where we all terminate.
…

Я изменила несколько несущественных обстоятельств (в основном, это касается начала рассказа) и имён. Но здесь есть свой прикол: дело в том, что имена в той компании – это на самом деле клички. Никто специально так не придумывал, просто получилось.

Гошу на самом деле звали Миша. Просто кто-то в классе решил, что он похож на портрет Гоголя в школьном учебнике (не похож!), Гоголь превратился в Гогу, а там и в Гошу.

Лучшего друга Миши – Васю – какой-то препод упорно называл Романом, так и остался он Ромой.

Про Серёжу учительница английского сказала, что у него «плохие гены». Так у Серёжи появилось второе имя – Гена. (К слову, Мартышка вывязывала на носках именно настоящее имя, в котором букв больше, чем в кличке, и работа, соответственно, была сложнее. А с другой стороны, если бы для украшения подарка она выбрала полный вариант клички - Геннадий, то длины носков могло и вовсе не хватить…)

Коле на том же английском просто досталась роль Боба в диалоге.

Как Саша стал Костиком - неизвестно. У него было много разных прозвищ, включая Путина, и одно в итоге прилепилось.

Так вот, я изменила только некоторые имена, которые настоящие, а клички оставила, но теперь уже кто разберёт, где кличка, а где имя.

Как позже выяснилось, на Новом Году я понраивлась не только Роману, но и Круглому. Наверное, его впечатлил разговор про шансон.

С «богемной компанией» я познакомилась через совсем других людей. Никого такого особо интересного там не водилось, даже наоборот. Я сейчас уже с трудом вспомню, кто там как выглядел – само собой, что никто из них не был ни «толстяком в шляпе», ни «душой компании». Приятным исключением стала только девушка – конечно, не атаманша, но красивая и весёлая.

В «Ресторане» в Устюжне мне напиться не удалось. Его закрыли, а в здании устроили какой-то дурацкий магазин типа «Окна-двери». И запах пива пропал…