Урка
Отрывок из незаконченной книги
Это было в конце семидесятых. Точно не помню. ****еж из всех щелей, народ вялый, бухали много. В ту пору, два срока уже у Хозяина мыкал. Два раза рога мочил. Один недалеко от дома, потом этапом на Воркуте. Много было всякого…Не был - будешь, был не забудешь…В розысках, короче, я был. Красноперые на хвосте. Третий раз маячит при отягчающих, мало мне, полосатому, не покажется, а я себе зарок дал, когда от Хозяина выходил, - третий раз на батарею не иду, - хватит.
Ладно. Кантовался я, помнится, у одного кореша на даче. Лето кончилось , сентябрь. Кореш мой за ксивами навострился, неделю не показывался, я, значит, один там и обитал. Козырный шарик перегорел. Днем ниче - тепло, а вечером ебун не хилый, стели солому. Так я у него и жил. Хата – мазанка какая-то, маленькая, деревянная. Две шконки, буржуйка – бывай здоров. Шибко не развернешься. Землица была, огурчики – помидорчики, - все дела. Кобелек по огороду бегал, крупный такой, ниче кобелек был – бойкий. Палканом я его кликал, дворняга дворнягой, а ниче сообразительный. А днем, ну хоть вешайся - заняться не чем. Подыхаешь со скуки. Пока корешок мой был рядом хоть побазарить или в бой, а так туши свет, суши сухари – одна печаль на кочерыжку мотает. На душе муторно, везде мусора мерещатся, умаялся я сильно тогда. Волына и финарь всегда при мне, живым даваться мусорам – резона не было. Бить пролетку не могу, не свечусь, мало ли что… Да и народец, большей частью разъехался, одни бабаи вокруг. Кругом глушь, тишина…
Борис замолчал, потирая щетину. Молча, наблюдая как огонь играет с небольшими березовыми сучьями, то жадно облизывая их, то неожиданно отползая. Кажется, игра пламени занимала его гораздо больше собственного рассказа, но никто не решался что-то сказать. Все молчали, терпеливо дожидаясь продолжения.
Как - то утром я чую, что не один, - в соседскую хибару кто-то пожаловал. Такой расклад мне был не на руку. Лишние языки ни к чему. Я затаился, стал воздух нюхать: кого черт принес на отдых.
Приехали двое – баруха лет тридцати с гаком и ее грызун, малой еще - лет тринадцать от силы. По ихнему базару дохожу, что у шмары отпуск и приехали они, видать, надолго. Ну, еб твою мать, час от часу не легче! – думаю, высматривая как они по огороду нырь-нырь туда-сюда. Витаминчиками, бля, запасаются!
Скоренько они прикатили, я ниче загастрить не успел, - все на виду, видно, что в хате кантуются, да и Палкан к тому ж по огороду шныряет, гавкает, падла, на всю округу.
Стал я рогом шевелить: че ж делать?. Валить или повременить, может и ничего, перекантуюсь?.. Пораскинув вилком, я решил было: пусть мельтешат. В случае чего: мол, кореша родственник, копать она, что ли будет…
Смотрю, выпердыш ее уже к моему огороду шмыгнул, и яблоки, коммуниздит. Одно, второе, третье – наглый щенок, тут же жрет, давится, гад, кашляет, а жрет. Наглых, бля, не люблю, даже таких вот грызунов-глотов. Баруха вижу все нет-нет, а в нашу сторону зыркнет, и опять по грядкам как косуля скачет. И дыра то ниче особенного, обыкновенная светленькая бикса, таких за десятку пучок, а в мудях играет, по бабскому мясцу соскучился. Слышу, кричит ему, что бы не безобразничал, соседские яблоки не хавал. А он, хомяк, навалился, только сучья трещат. И все кашляет…Бацилистый какой-то…Она к нему подпрыгнула, не ешь, мол, сынок чужого, у нас и своих яблок полно. Типа правильная такая бабонька…
Ну, думаю, самое время появиться в образе доброго соседушки. Гнилой заход. Пиджачок свой на плечо, небрежно так накидываю, цигарку в зубы, гнутки на богоны, и к ним с улыбочкой выхожу - встречайте, мол, своего соседа. Главное без нерва чтоб, без понтов всяческих…
Бабонька раскраснелась, сынка своего совсем одернула. Извините, нас, дескать не знали что вы дома. Мы приехали только что. Я пальцем грызуну еёйному добродушно погрозил, а сам думаю: ну смотри сучонок, в другой раз я бы тебе пером пушок пощекотал. Ворона все пургу гонит, живем, мол, рядом, а про друг друга ничего не знаем. А сама буркалами зырьк – зырьк, вижу не по нутру я ей сильно, или боится. Хули ты меня лечишь, у меня вся жопа в шрамах. Я и заканал ей: может чайковского трахнем раз такое дело. Баруха, вижу, не слишком хотела, но согласилась.
А у меня свой интерес. Прощупать ее нужда была, что за птица? Сколько она здесь мельтешить будет, и не прискачет ли к ней случаем какой-нибудь фраерок - муж там, иль еще кто… Да и просто покалякать захотелось, сычом сидел, сколько ж можно, а на бесптичье и жопа - соловей. Хоть вижу, не внушает ей моя организация должного благолепия, гонит беса, зараза!
Богоны сделать я не мог, да и рано вихрить. Корешок мой, вернуться должен, с бирками, а там к лаврушникам или урюкам можно было линять, глубоко залечь - ни одна мусорская шавка не вынюхает. А эта ворона меня заложить могла, - гапонам сдать, что два пальца обоссать.
Прикинулся я короче, этакий гренуля, и к ним, в гости. Темнеет уже, вокруг: самое время байкалы гонять.
Я навострился гамму гнать за десятерых. Стучу, открывает, значит, на пороге стоит, даже принарядилась, басы торчат как две горки, вроде как улыбается. Входите, - говорит, - щас чай пить будем с бубликами. Ну, я зашел, глазею, все чистенько, баруха она и есть баруха. Стол стоит, на нем белинского раскрошила, бублики там, хуюблики разные. Начали мы, короче, берлять и разговоры разговаривать.
Баруха, вижу, понемногу, отошла, разбазарилась. Начала мне, типа, душу, изливать. Пашет мол, в библиотеке заведующей, измоталась вся, баллонов мало, но культурное, понимаешь, призвание свое ощущает, слинять не может. Муж ее человек, ну бля, наичестнейший, но вот беда, в другую, видите ль влюбился, и теперь разрывается. Я балабас режу, а она мне все про мужа своего ботает. Какой он у нее расчудесный фраерок!
Ну, думаю, бикса, недатрах твой я бы, дай срок, мигом решил. А сам на баки ее глазею, ниче у нее баки были, она, кажись увидела, засмущалась вся, даже покраснела. Вам, наверное, пора?.. – говорит, - да и мой Сашка устал, спать уже хочет. А вы приходите еще как-нибудь, по-соседски, - ну, бля, думаю, приду, как не прийти!
Я ей то же стал затирать, что, мол, родственник хозяев. Кантуюсь здесь пока, они, дескать, по делам в городе и все такое, короче, все, что только в бестолковку пришло. А сам кумекаю, не заиграться бы, кто ее, бля, знает, может она настоящих хозяевов этой хаты как облупленных варит, а ей здесь фуфел чистят. Она в ответ, кивает, соглашается, только по буркалам вижу, пантуется что-то, не доверяет. Нет-нет да на мои партачки зыркнет. Ну, я, бля, порой жалею, что все веточки в партаках. Глазею, держится, зараза, виду пытается не подать. Я рогом шевелю: ладно, поглядим еще. Опять то да сё, ***-моё. Воду льем. Про грызуна мне своего давай загонять, какой он умненький у нее, только вот с легкими не дружит. Я, - ботает, - пыталась путевку в Крым выхлопотать, да только не смогла, туда одни, понимаешь, козырные фраера навострились, а трудовому народу пробиться сложно, теперь, вот, здесь, на даче будем три недели отдыхать.
А вы, - говорит, - кем работаете? А сама зырьк-зырьк на мои партачки. Ну, бля, думаю, баруха себе на уме, ей так просто тюльку не прогонишь. Кем же мне, полосатому, представляться? Профессором? Не проканает, - рожей не вышел. Сказать, не работаю, - лишний головняк, подозрения, ну не бомбилой же мне представляться?!
Плотником, - брякнул, ****еть не мешки ворочать, я топор последний раз держал, когда обухом одному барыге афишу подправил, он, правда, живой остался, сука, но вальтанулся крепко.
Знаете, Виктор, - а я ей Витьком назвался, - Мне бы забор починить, может вы поможете?
Ну, бля, думаю, встрял я по самое ни хочу.
- Посмотрим, - говорю, а сам прикидываю: как же топором орудовать буду.
А она, видать, канает, что я на баллоны набиваюсь, сразу вставила:
- Не бесплатно, конечно. Я опять: - Посмотрим.
На том и разбежались. Я пошел к себе в хату, вилком крутить, а она вроде как спать легла.
Борис снова замолчал. Прикрыв глаза, откинулся в своем кресле - качалке, играя желваками. Костер к этому времени разгорелся еще сильнее, язычки пламени рвались все выше и выше к посеревшему вечернему небу. Ярослав, сидевший от огня ближе всех, то и дело кидал в костер небольшие щепки, сгоравшие сразу, на лету. Мозоль беспокойно озирался вокруг, нервно потирая лоб сухощавой рукой. Метафизик был хмур, и, судя по глубокой вертикальной морщине на переносице, что-то усиленно вспоминал. Все молчали. Борис продолжил рассказ так же неожиданно, как и закончил:
- Лежу я, а самого весер гложет. Чуется мне: за бесогона держат. Навострилась баруха - не доверяет. Заложит она меня гапонам, чуется заложит. Вихрить я не могу, корешок должен вот-вот нарисоваться, да и куда?.. Лежу, потею…
Вдруг жить мне так захотелось, бля, ну невмоготу. Сердце как карась на потергушке, затрепыхалось. Зона вспомнилась, параша, пацаны, попки с автоматами, шконка моя возле окна, решетка, старая такая, ****ь, решетка, ржавая вся, а крепкая, отсыревшая, а крепкая. Хватаешь ее, дергаешь, рвешь ее, а она ни с места, грызешь ее, а она ни с места… А за ней небо, просто небо. И жизнь…
Я канаю, нет, не хочу опять, *** вам, опять пойду, лучше сгнить, бля, но на воле. Ну, бля, ваши не пляшут, думаю, вдуть меня эта сука хочет, но я ей бестолковку скручу. И грызуну ее скручу и любой падле скручу лишь бы на воле остаться…не видеть решетку, трясти меня начало, колотило как бацильного. А потом я, кажись, отключился и уснул.
Коридор мне снился - длинный, невзъебенно длинный коридор, в конце которого был свет. А сзади вроде как шаги. Я иду по коридору, а шаги сзади. Я быстрей иду, шаги все равно сзади. Я бегу, бля, шаги не отстают. И сил больше нет, ноги отказывают, ну, сука, думаю, пришел ****ец! Оборачиваюсь чтоб
Свидетельство о публикации №212120600722