Летун бесшабашной отваги

                ЛЕТУН   БЕСШАБАШНОЙ   ОТВАГИ
                (по материалам Всемирной Паутины)

               
               

«Летать — одно наслаждение.
 Если там, наверху, чего-нибудь и боишься, то только земли» 
(С. И. Уточкин).

"...это летун исключительно бесшабашной отваги"
("Биржевые ведомости", 1910 год).
               

                ____________________________
               


В начале ХХ века человек приблизился вплотную к осуществлению давней мечты: покорить небо. 

Люди, которым  выпала столь почётная миссия буквально влетели в историю, вписав на её скрижалях золотое слово — «авиаторы».

В их числе оказался и Сергей Исаевич Уточкин (1876-1916).

Он был вторым по счёту русским авиатором, покорившим небо и, пожалуй, это можно расценивать как насмешку судьбы: человек, привыкший всегда и во всём быть первым — в самом главном деле своей жизни уступил пальму первенства другому. Впрочем, слово «уступка» плохо вяжется с характером Сергея Исаевича, вся жизнь которого была сплошная борьба, главным образом, с самим собой.

Яркая и вместе с тем трагическая биография Уточкина так и просится на страницы какого-нибудь авантюрного романа.

Будущий «сокол русской авиации»  родился в Одессе, в купеческой семье.

Детство, поначалу ничем не омрачённое, закончилось со смертью родителей (сначала умерла мать, а спустя пару лет скончался от туберкулёза и отец). Малолетних сирот (Сергея и двух его братьев) разлучили, и отдали на воспитание к чужим людям. Материально мальчики ни в чём не нуждались, но особой любви со стороны опекунов не ощущали.

Особенно судьба не пощадила Серёжу — в новой семье разыгралась ужасная драма, свидетелем которой стал маленький «приёмыш». Жена главы семейства, обнаружив тело повесившегося супруга, лишилась рассудка и зарезала всех своих детей. Сергей чудом остался жив.

Трагедия не могла не оставить глубокий след в душе ребёнка (Сергей Исаевич до конца жизни сильно заикался), но она же явилась и тем зачатком, который со временем разовьётся в знаменитую «бесшабашность» Уточкина, отмеченную многими современниками авиатора.

Жизнь на краю риска, импульсивность, порывистость, жажда новых впечатлений — с таким характером повзрослевшему молодому человеку только и оставалось, что идти... в философы. Так решили в новой семье. Но Сергей быстро понял, что философская стезя не для него и без колебаний бросил учёбу. 
"Я не хочу быть философом… Я — спортсмен", — заявил он слегка растерянным опекунам.

И это были не просто слова. К пятнадцати годам юноша освоил: спортивный бег, плаванье, коньки, фехтование, классическую борьбу, бокс, джиу-джитсу, футбол (Уточкин был одним из первых русских футболистов) — в каждом виде спорта он добивался совершенства и всегда выходил победителем.

Затем настал черёд увлечения велоспортом. С этим связана одна забавная история, а точнее, предыстория. Опекун Уточкина, чтобы занять своего не в меру энергичного подопечного, подарил ему подержанный велосипед. Четыре месяца спустя Уточкин (в качестве дебютанта) уже принимал участие в велогонках наравне с лучшими гонщиками России, и, к досаде многих профессионалов, завоевал первое место. Впоследствии он станет лучшим велогонщиком страны, завоюет чемпионский титул, одержит множество побед не только в России, но и за границей...

(Из воспоминаний К. Чуковского: "Молодой, по-молодому весёлый, он тогда лишь начинал свою карьеру как чемпион велосипедного спорта, и не существовало на свете такого гонщика — ни иностранца, ни русского, который мог бы хоть раз обогнать его на нашем городском циклодроме.
Если бы мне в ту пору сказали, что в мировой истории были герои, более достойные поклонения и славы, я счёл бы это клеветою на Уточкина. Целыми часами просиживал я вместе с другими мальчишками под палящим солнцем верхом на высоком заборе, окружавшем тогда циклодром, чтобы в конце концов своими глазами увидеть, как Уточкин на какой-нибудь тридцатой версте вдруг пригнётся к рулю и вырвется вихрем вперёд, оставляя далеко позади одного за другим всех своих злополучных соперников — и Богомазова, и Шапошникова, и Луи Першерона, и Фридриха Блитца, и Захара Копейкина, — под неистовые крики толпы, которая радовалась его победе, как собственной.
 — Уточкин! Уточкин! Уточкин! — кричал я в исступлении вместе с толпой, чуть не падая с забора вверх тормашками").

Сначала велосипед,  затем мотоцикл, а чуть позже — и автомобиль.  И снова гонки, и снова рекорды. Он словно пытался найти тот рубеж наземной скорости, за которым бы открывалась скорость неземная. Оторваться от земли — и взлететь, вот, о чём Уточкин мечтал больше всего на свете!

«Хочу летать, бросать вызов природе, — говорил он. — Инстинкт борьбы, владеющий всем живым, увлекает меня на этот бой, для одного меня лишь опасный, бескровный для других. Рано или поздно — я должен слиться с природой, но пока это случится — буду всячески издеваться над ней и, мстя за грядущую неизбежность, обнимая её всю, владеть».               
Чтобы претворить мечту в жизнь, Уточкин прибегал к различным ухищрениям,  например, оснащал автомобиль крыльями. Неизвестно чем бы закончились рискованные эксперименты, но, по счастью,  в это время в Одессу пожаловал воздухоплаватель Юзеф Древницкий.

Неугомонный Уточкин встретился с Древницким и, предложив тому денежное вознаграждение, упросил дать разрешение на совместный полёт.

Мечта стала явью!

Но воздухоплавание было лишь переходной ступенькой на пути к самому важному делу всей жизни Сергея Исаевича. Делу, которое одновременно станет и его счастьем, и его проклятьем.

В 1908 году одесский миллионер, барон С. И. Ксидиас, обратился к Уточкину с необычным предложением: он оплатит спортсмену шестимесячную учёбу в Париже (тогдашнем центре зарождающейся авиации), а взамен, тот обязуется в течение трёх лет выступать с демонстрационными полётами на аэроплане под эгидой барона. Сергей Исаевич отказался от кабального предложения (в отличие от Михаила Ефимова, который, приняв условия барона,  впоследствии обретёт славу первого русского авиатора).

На собственные, с трудом собранные средства, Уточкин отправляется в Париж и устраивается слесарем на завод, специализирующийся на сборке авиамоторов, а в свободное от работы время — наблюдает полёты известных всему миру авиаторов: Райта, Блерио и др.

Вернувшись на родину с чертежами, деталями и двумя французами-техниками, Сергей Исаевич загорелся идеей построить собственный самолёт. Задумка требовала серьёзных капиталовложений, и Уточкин, не колеблясь ни секунды, вкладывает в рискованное предприятие все оставшиеся деньги. Увы, самолёт так и не поднялся в воздух.

В 1909 году всё тот же барон Ксидиас приобретает первый в России аэроплан «Фарман-4».

8 марта 1910 года состоялось знаменательное событие (оставшееся для большинства соотечественников незамеченным): Михаил Ефимов поднялся на «Фармане-4» в небо.

Через неделю взлетел и Уточкин, предварительно выпросив у барона разрешение на полёт. Он стал вторым русским авиатором. Самое примечательное состоит в том, что никакой профессиональной подготовки (в отличие от Ефимова) у него не было — Сергей Исаевич летал, что называется, «на чистом энтузиазме». Звание «пилота-авиатора» он получит лишь некоторое время спустя, как и пилотское свидетельство международного образца.

К концу года в воздух поднимется уже 40 авиаторов.

Вообще, 1910 год окажется триумфальным для русской авиации. Выступая с демонстрационными полётами по всей России, авиаторы за короткий срок сумеют завоевать любовь широкой публики: аэроплан станет чудом века, авиаторы — настоящими героями, а публичные полёты  будут приравниваться к всенародным праздникам.

В общей сложности Сергей Уточкин совершил около 150 полётов почти в 70 городах мира. Он облетел всю Центральную Россию, устанавливая рекорды в дальности, в высоте и продолжительности; стал обладателем серебряного кубка за точность планирующего приземления. Публика обожала его, буквально носила на руках, но…

В июле 1911 года случилась катастрофа.

Во время дальнего перелёта «Петербург-Москва» аэроплан Уточкина «Блерио» потерпел крушение, а сам авиатор получил многочисленные увечья.

С самого начала соревнований всё пошло не так, как надо.

В день старта поднялся сильный ветер, и авиаторы дружно отказались лететь. Все, кроме Уточкина. Он первым сорвался с места. За ним потянулись и другие участники. В нескольких километрах от Новгорода мотор «Блерио» забарахлил, и авиатор вынужден был посадить машину. Починив аэроплан, Уточкин вновь поднимается в небо. Однако, из-за усилившегося ветра, он принимает решение посадить машину. У самой земли, заметив, что спускается прямо в реку, Уточкин не растерялся и быстро выпрыгнул из аэроплана, к несчастью, неудачно: его задело крылом, смяло и отбросило в реку. Случайно проходивший мимо крестьянин, бросился в воду и вытащил изувеченного пилота.

Именно здесь проявилась одна черта характера Сергея Исаевича, как нельзя кстати, дополняющая облик этого удивительного человека. Вот, что об этом писал Александр Куприн (находившийся в приятельских отношениях с Уточкиным): «…один из авиаторов, счастливо упавший, но поломавший аппарат, отказал севшему с ним рядом товарищу в бензине и масле: "Не мне — так никому". Уточкин же, находясь в аналогичном положении, не только отдал Васильеву свой запас, но сам, едва передвигавшийся от последствий жестокого падения, нашёл в себе достаточно мужества и терпения, чтобы пустить в ход пропеллер Васильевского аэроплана». К слову сказать, Александр Васильев окажется единственным участником соревнований, кто долетит до Москвы.

Проведя долгое время в больнице, Сергей Исаевич вышел из её стен уже другим человеком. По одной из версий, из-за жестоких болей, полученных в результате падения, Уточкин пристрастился к наркотикам.

Через пару месяцев он всё-таки вернётся в авиацию, полетав какое-то время с демонстрационными полётами, но, мучимый сильными головными болями, вынужден будет вскоре уйти.

«Бесшабашный летун» в одночасье превратился в хмурого параноика.

Это был уже не тот Уточкин, говоривший в своё время: «Я летал над морем, над собором, над пирамидами. Четыре раза я разбивался насмерть. Остальные разы —"пустяки". Питаюсь только воздухом и бензином. Разбил все аппараты. Но — главное — мой головной мотор ещё хорошо работает, и я выдумаю что-нибудь ещё».

«Выдумать что-нибудь ещё» не получалось.

Одинокий, забытый всеми, он оказался без дома, без работы, без семьи (жена бросила его, променяв на богатого банкира).
 
Измученный неудачами, Сергей Исаевич уезжает в Петербург, надеясь там поправить свои дела. Ведь он не кто-нибудь, а Уточкин, тот самый, о котором ещё совсем недавно говорила вся страна. Но и здесь счастье не улыбнулось ему.

Доведённый до отчаяния, он совершает поступок, окончательно закрепивший за ним славу неудачника и безумца: ворвавшись в Зимний дворец, с криками: «Я — гений! Пустите!» — он потребовал доложить самому государю о приходе знаменитого авиатора.

Из дворцовых палат «гений» перебрался в палаты психиатрической лечебницы св. Николая Чудотворца на Мойке.   

Александр Куприн хорошо описал тогдашнее состояние Уточкина: «Физически он почти не переменился с того времени, когда он, в качестве пилота, плавал со мною на воздушном шаре. Но духовно он был уже почти конченый человек. Он в продолжение часа, не выпустив изо рта крепкой сигары, очень много, не умолкая, говорил, перескакивая с предмета на предмет, и все время нервно раскачивался вместе со стулом. Но что-то потухло, омертвело в его взоре, прежде таком ясном. И я не мог не обратить внимания на то, что через каждые десять минут в его комнату через полуоткрытую дверь заглядывал дежурный врач-психиатр...».

Только через несколько месяцев Уточкин сможет покинуть больницу и вернуться в Одессу. Но и там он никому не будет нужен.

Снова на горизонте замаячит психиатрическая лечебница, в которую он попадёт с диагнозом: тяжёлое нервное расстройство на почве употребления наркотических веществ.

Покинув в очередной раз стены больницы, Сергей Исаевич с горечью заметит одному своему знакомому: «Прежние друзья не желают встречаться со мной. Кажется, пошёл бы и бросился в море и тем бы дело и кончилось, но я этого не смогу сделать. Я уеду в Петербург, может быть, там пригожусь для любимого дела».

Он наивно полагал, что всё ещё сможет  подняться в небо.

Уточкин неслучайно рвался к штурвалу. Уже шла Первая мировая война. Многих авиаторов призвали на фронт. И конечно, он не мог оставаться в стороне. Но никто не воспринимал «сумасшедшего Уточкина» всерьёз. Куда бы он ни обращался, везде встречал вежливый отказ.  Его не брали даже рабочим на авиационный завод.

И вот, когда уже последние силы были на исходе, неожиданно мелькнул  лучик надежды: в звании прапорщика Уточкина зачисляют в автомобильно-авиационную дружину.

Но радоваться ему пришлось недолго...

Сергей Исаевич Уточкин скончался от пневмонии 31 декабря 1915 года (13 января 1916 по нов. ст.) в психиатрической больнице св. Николая Чудотворца.

Лучше всех о нём сказал А. Куприн: «…мятежное сердце, вечный искатель, никому не причинивший зла и многих одаривший радостями».