Оккупанты

Как-то вернулась внучка из школы, грустная-грустная. Чуть не плачет. И, всхлипнув, говорит: «Бабушка, скажи, разве мой прадед был оккупантом?». Память отбросила на много лет, когда была девчонкой с ободранными коленками, и тонкими косичками. В тот день на востоке гудело, и гремело, как будто там бушевала страшная буря. Вода в речке покраснела от крови. Горело пшеничное поле. Горел наш труд. Но этот зловещий пожар никто не тушил. От гари было трудно дышать. С другого берега брели солдаты, уставшие, оборванные, грязные, в копоти. Многие из них были ранены, кто в голову, кто руку нес на перевязи, кому помогали товарищи идти. Мамка и я стояли на обочине проселочной дороги. Она, как почти все женщины, давала воду в глиняном кувшине всем, кто хотел пить. А таких было очень много, поэтому мне часто приходилось бегать к колодцу, чтобы наполнить мамкин кувшин. Кто мог, давал молоко, вареную картошку и хлеб. Вот подошел танкист, за его спиной выглядывал штык трехлинейки. Мать подала ему кувшин с парным молоком, только коровы выдоила. Пока танкист пил, она смотрела на его обожженное лицо. А потом заплакала. «На кого же вы нас бросаете, сыночки!». И я не выдержала, всхлипнула: «Дядя, не уходите, вы такой большой и сильный! У вас настоящая винтовка, застрелите Гитлера, и тогда война кончится!». Танкист тяжело вздохнул, вернул кувшин матери. Потом остановился у колодца, умылся колодезной водой. Когда снимал шлем, чтобы вытереть лицо, я увидела, что его волосы белые, как снег. Он молчал. Потом, кашлянув в кулак, хрипло заговорил: «Дочка, Гитлер далеко, до него с трехлинейкой не пробьешься! Танк мой подбили, но я скоро вернусь, на новом танке! И тогда Гитлера раздавим, как лягушку!». Натянув шлем, пошагал по разбитой полуторками проселочной дороге. Солдаты шли весь день, и всю ночь. Многие женщины плакали: «Не уходите! На кого ж вы нас бросаете!». И в ответ слышали: «А что мы сделаем трехлинейками против танков?». Перед рассветом за околицей прошли последние. Прогремел взрыв. Это взлетел на воздух мост. Когда хорошо рассвело, вдалеке затарахтели немецкие мотоциклы и танки. Немцы, высокие и светловолосые, о чем-то увлеченно говорили, играли на губных гармошках, мылись у колодца, а потом ловили жирных деревенских кур и уток. Довольные добычей, уселись обратно в мотоциклы и танки, и покатили дальше, на восток. Никто не вышел им навстречу, все сидели по домам, ожидая, что будет дальше. В деревне расквартировалась пехотная бригада. Начался черный кошмар оккупации. Первым, что сделали немцы, так это выгнали нас из дома. Не посмотрели, что было четверо, мал мала меньше. Мне в ту пору было шесть лет, а самой младшей сестренке Мане было всего полтора месяца. Жили в наспех выкопанной землянке, было холодно и голодно, потому что корову Зорьку забрали на следующий день. Выручала вредная, и бодливая коза, на которую немцы даже не посмотрели. В то  время могли расстрелять за любой пустяк, не так посмотрел, не так улыбнулся, или вышел в комендантский час. Но все когда-то заканчивается. Закончился и этот ужас. Обратно загудело, заухало  вдалеке, на востоке. Немцы, в одном исподнем, скоро попрыгали в автомобили. Только пыль столбом! За околицей послышался густой рев моторов. Это колонна советских танков въехала в деревню. Все жители, от мала до велика, высыпали навстречу. Многие плакали, но уже от радости. «Сыночки, как мы вас ждали! Наконец-то вы вернулись!». – Кричали женщины, бросая цветы на броню, мокрую от росы. Неожиданно один танк отделился от колонны, и остановился у нашего дома. Из него вылез тот танкист, который уходил в сорок первом с трехлинейкой. «Видишь, дочка, я вернулся! А тебя не узнать, ты так выросла! Теперь у меня есть настоящий танк!». «Значит, вы задавите Гитлера, как лягушку, чтобы закончить войну?». – В моих глазах светилась надежда. «Теперь уже точно задавлю!». – Он выпил холодной воды, что подала мать, потом порылся в карманах,  сунул мне горсть карамелек. И нырнул в танк. Танковая колонна ушла на запад. Я посмотрела внучке в глаза, и ответила на ее вопрос: «Оккупантов не провожают слезами горя, и не встречают с цветами радости!».