Неправильная женщина 1

               


                «Мир   женщины – это ее муж, ее семья, ее дети и ее дом»

                Адольф Гитлер

                "Мы несчастливы в жизни настолько, насколько сами в этом убеждены."

                Фраза из неизвестного источника.

         
               
                ПРЕДИСЛОВИЕ



               Самое поразительно здесь то, что  моя героиня, примерно так и думала. И ее совершенно не  волновал тот факт, что слова эти принадлежат  Адольфу Гитлеру, самому чудовищному представителю человечества на земле за всю его историю.  Главное, что они для нее отражали настоящую истину.  Ее истину. Как и истину многих, многих женщин на земле. 
                Да, мир женщины, это ее  муж, ее семья и ее дети.  Все остальное для настоящей женщины вторично,  мало  существенно и не соответствует ее  настоящему, ее  истинному предназначению на этой земле, предназначению  женщины   матери, основоположнице и продолжательницы жизни  рода человека в этом мире.  Ибо никто, кроме женщины,  на этой земле не может дать новую жизнь человеку, никто, кроме женщины не может рожать детей, никто, кроме женщины  не может вырастить своих детей,  воспитать их,  поднять их, поставить  на ноги и направить  в жизнь в нужном для него  направлении.  Никто!  Только женщина.
                Поэтому, если женщину мало интересует ее семья, если ее интересует карьера,  ее общественное или  административное положение в этом мире, то это уже наполовину и не женщина. Потому что карьера женщины и ее   семейный дом  – в нашем мире  совершенно  не сопоставимы друг с другом и даже враждебны друг другу. Карьера женщины вне ее семейного  очага, вне ее семейного дома  противоречит самой сущности женщины на этой земле и потому противоестественна.  Хотим мы того или нет, но это та самая истина, которая для своего подтверждения не требует  никаких доказательств.
                Наша героиня  всю свою  сознательную жизнь прожила под влиянием этой простой житейской истины, которую она  воспринимала  даже  не своим умом, она  ощущала всеми клеточками своего  женского  существа.  Однако она не нашла  в своей практической жизни  ничего для себя  из этой истины: ни  тихого, умиротворяющего  семейного   счастья, ни  полноценного  и  многообещающего   общения с детьми, ни  радости всепоглощающего  сексуального общения с любимым своим  мужчиной, хозяином своей семейной лодки,  и не построила  даже своей служебной или производственной карьеры.
                Так кто же она такая, эта моя  ЛГ?
***

                ДЕВОЧКА  КЛАВА
               
                Родители назвали ее Клавдией.   Клавдия, это  Клава, Клавочка,  Клаша, Клавуня.  Мама ее звала чаще всего  Клавуня,  отчего она  всегда краснела. Ей не нравилось ее имя.  Не нравилось с того самого момента, как она стала  осознавать себя ребенком,  девочкой.  Жесткое и грубо звучащее  имя.   Причем, женское имя!  Что-то здесь было не так! Ладно, что оно было абсолютно несовременное,  хотя это она поняла лишь потом, когда повзрослела.  Но оно  было какое-то странное, нечеловеческое, а потому  ненормальное, ненастоящее.   Козу так звали у  соседки бабушки в деревне. 
                И буквы   имени  при его произношении словно бы ударяли ее  в  самое сердце, отчего она всегда  сжималась, съеживалась и даже  визуально становилась меньше ростом.  Короче, она не любила своего имени и стеснялась его. Все девочки вокруг носил нормальные, человеческие  женские имена. Они  были Светами,  Галями. Наташами, Олями, Ирами, Юлями, Зинами, Анями,  а она какой-то Клавой!
                Почему именно Клавдией?  Ответ до неприличия прост – по имени бабушкиной матери.  Но если тогда,  в те давние  времена, имя Клава, Клавдия были одним из самых распространенных женских имен  в России, то сейчас  такое  имя  выглядели нелепостью. А когда потом она узнала,  что ее имя  произошло от латинского мужского имени  Клавдий, то есть хромой,  она вообще впала в панику.
                Впервые пренебрежительность ее имени перенесли на нее саму  еще в детском саду. Точнее, сразу же в первый день ее приходя в детский сад.  Когда перед обедом они вышли во двор на прогулку, к ней подбежал крупный мальчишка из соседней группы, осмотрел ее снизу вверх и спросил:
             -- Ты кто?
             Она ответила:
             -- Клава!
             Он пренебрежительно рассмеялся:
             -- Клавка, Клавка, грязная лавка…
              Потом  грубо ткнул ее в грудь и сказал:
            -- Твое имя означает «хромоножка»! Так чего же ты не хромаешь? Иди, хромай.
                Она заплакала, повернулась от него и бросилась бежать. Но споткнулась о подставленную другим мальчишкой ногу и упала. Упала, ушибла коленку и, встав,  действительно захромала.  А стоящие вокруг мальчишки и девчонки  все разом  дружно засмеялись. С тех пор ее прозвали в саду  «хромоножкой». 
                И идти в сад для нее стало настоящей мукой.  По утрам она капризничала и плакала. А потом у нее заболело ухо и она перестала ходить в сад. Сидела дома с бабушкой. И гуляла во дворе тоже с бабушкой. Или же с дедушкой.  Только дед был у нее не настоящий, потому что бабушка за него вышла замуж второй раз. Поэтому он  не любил, когда Клава называла его дедом и требовал, чтобы она называла его дядей.  Дядя, так дядя, ей-то какая разница? И она его звала  «дядя деда», отчего тот злился и хлопал ее по попе. Не больно, конечно же. Но все равно обидно. И так до самой школы. Все попытки  родителей отвести ее в сад заканчивались ее плачем и истерикой. Поэтому дома махнули рукой и переложили заботы о девочке на бабушку с дедушкой.
                Так что она уже с малых лет привыкла быть одна, наедине с самой собой, со своими мыслями, со своими игрушками, а потом и с книгами. Потому что читать она научилась довольно рано, где-то лет с четырех. Научилась сама и довольно неожиданно. По старому букварю, который мама подарила ей еще в три года.
***               
               
                Школа ее испугала. Слишком много вокруг детей. И ее возраста, и старше. Все бегают, кричат,  толкаются, дерутся. И она как-то сразу же затерялась среди них, почувствовала себя лишней, никому не нужной,  страшно одинокой и смотрела на все вокруг испуганно, исподлобья, как настоящая дикарка.  И  первый ее день в школе, когда их всех после линейки развели по классам, закончился ее сильнейшей истерикой, которую она от  жуткого отчаяния,   одиночества и  самого настоящего ужаса  перед новой жизнью   впереди всерьез закатила классе. Слезы из ее глаз лились рекой.
                Кто-то из родителей заснял ее плачущую за партой и этот снимок потом долго гулял по городским  стендам и газетам. Словно в насмешку и в издевательство над ней. Поэтому школу она не любила. Все десять лет учебы она ходила в школу, как на каторгу. Хотя училась она неплохо. Была твердой хорошисткой.  А иногда даже и отличницей. 
               Учеба давалась ей легко. Единственное, чего она всегда опасалась, так это отвечать у доски.  Она оказалась внутренне  страшно стеснительной и  скованной  на людях.  Сказывалось ее домашнее воспитание. Стоять одной перед десятками глаз учеников,  направленных на тебя и буквально жаждущих, чтобы ты где-нибудь ошиблась в ответе или хотя бы сбилась,  ляпнула что-то не то, для нее было мучительно трудно. В этот моменту нее мгновенно пересыхало горло и терялись куда-то все ее знания от выученных уроков. А ведь знания-то действительно были! И не так уж и плохие! Но она не умела их демонстрировать на людях.
                Она вообще терялась на людях, в толпе, в многолюдье.  Всегда терялась.  Поэтому она  инстинктивно старалась от всех отдалиться и уединиться, спрятаться.  А если добавить сюда, что внешне она была  самой обычной и  ничем не выделяющейся среди окружающих  девочкой,  затем и девушкой, то станет понятно, почему друзей в школе у нее не было.  Она всегда находилась где-то в стороне от всех девчонок и мальчишек школы, от их интересов, увлечений и самой школьной жизни.
                Поэтому она не любила праздники. Потому что праздники она проводила обычно одна  у себя дома. С родителями. В компании ее не приглашали. Зачем? Она не пела, не плясала, не играла на гитаре, не была ни в чем  заводилой, не уединялась с мальчишками в темном углу или в закрытой комнате и ничего такого   не позволяла им с собой  делать. Зачем такая девчонка в компании, когда все навеселе? Не нужна!
                И школу она закончила даже  «нецелованной». И не просто «нецелованной, она даже не знала, что это такое, когда тебя обнимает парень, лезет целоваться,   и начинает торопливо  расстегивать на тебе  кофточку или  лезть под юбку. Не знала на себе. Но знала по книгам. И это  обстоятельство еще больше усиливало ее   психологический дискомфорт и ее внутреннюю отчужденность от окружающего  мира.
                Единственной отрадой для нее были уроки  живописи в  городской художественной школе, куда ее  определили родители в пятом классе и куда она ходила два раза в неделю. Художественная школа находилась не далеко от дома и она ходила туда одна после школы. Школа была республиканского значения и сделана была по индивидуальному проекту. Великолепное красочное трехэтажное здание из стекла и бетона, с просторными залами-кабинетами,  стены которых были расписаны красочными  фресками  и  картинами по мотивам  Казахских народных эпосов.
                Попала туда Клава не случайно, а по  творческому  конкурсу детей претендентов.  На экзаменах она должна была нарисовать красками что-нибудь из размещенных на столе натурных предметов. Она выбрала себе статуэтку бегущей лошади с развевающимся хвостом и гривой.  И нарисовала ее  акварельными красками так, что члены комиссии долго  потом совещались, собравшись над ее рисунком и рекомендовали  принять ее в школу единогласно.
                Откуда это было в  Клаве – неизвестно. Никто из ее родителей и из бабушек с дедушками  не рисовал и не обладал способностями к живописи. Но как и все дети на свете, Клава любила рисовать. Точнее – малевать! Малевать  карандашами,  красками, кистями, мелками, то есть, всем тем, что может писать. И малевала она на листах бумаги все, что малюют дети в ее возрасте. Все, что придет в их маленькую голову.
                Но где-то в классе четвертом,  их учительница рисования   вдруг обратила внимание на то, что  Клава не просто  фантазирует красками  на листах бумаге, как это делают  другие  дети,  а  пытается перенести на бумагу  то, что находится перед ее глазами. Она  как-то  заметила, что Клава усердно  старается нарисовать на альбомном листе  стоящую перед ней на  столе учительницы  вазочку с карандашами. Причем, старается нарисовать ее так, как она ее видит со своей парты, нарисовав ее контур  сначала карандашом, а потом уже и  раскрасить акварельными  красками
                Учительница высыпала из вазочки карандаши, перевернула ее вверх дном  и положила на  дно вазочки яблоко, которое она достала из сумки. И предложила ученикам класса  нарисовать  это яблоко, лежащее на дне вазочки. Лучше всех и правдоподобнее всех получился рисунок Клавы. Она даже пыталась акварельными красками передать цветовую гамму лежащего на дне вазочки яблока. И у нее это получилось. Пусть примитивно, пусть грубо,  не аккуратно, но все же получилось. 
                И  по с тех пор учительница стала давать Клаве  на  своих уроках  персональные задания  по   нарисованию какой-нибудь простенькой геометрической натуры: кубики, цилиндры, конусы, шары.  Причем, предлагала ей нарисовать не просто так, одни лишь контуры, а нарисовать  с видимою ею светотенью.  И у Клавы все это получалось довольно неплохо. Причем, своеобразно неплохо. Выходило  так, что у Клавы  есть свой взгляд на окружающую нас мир, на окружающую нас  действительность. То есть, у Клавы есть зачатки  художественного  дара.
                Однако  художественную школу Клава не закончила, проучившись не четыре года, а сего лишь три.  Сначала она заболела и долго не ходила в школу, а потом мама получила от работы квартиру в другом районе города, откуда ездить в школу было не слишком удобно. Поэтому диплом об окончании школы она не получила. Да и не слишком жалела об этом.
               В то время ей и школу пришлось сменить. С восьмого класса она стала учиться в другой школе. Здание школы было самое обычное,  типовое, как и ее прошлая школа. И ученики тоже такие же. Словно их перенесли сюда вместе со школой. Поэтому  и здесь Клава оказалась одна. Ни с кем она не сблизилась, ни с кем не подружилась. И точно также ходила и в эту школу с тяжелым сердцем и тяжелой душой.
                Тогда она решила   заняться  музыкой.  На  выполнение  школьных домашних заданий она обычно времени много не тратила,   делая их всегда быстро и качественно.  Поэтому времени  свободного  у нее было много.  И девать его ей было совершенно некуда.  И она  сама стала учиться  играть на старом отцовском аккордеоне.  И у нее неплохо получалось. Она  запросто подбирала мелодии на слух. Родители сводили ее в музыкальную школу. У нее оказался неплохой слух  и  хорошее чувство ритма. Ее определили в класс фортепьяно. И она проходила в  «музыкалку»  целых два года. Но потом бросила. Пропал интерес к занятиям. Родители не стали особенно возражать. Ну, бросила, так бросила. Подумаешь, событие какое -   «музыкалка»!  Научилась бренчать на пианино – и хватит! Чего дальше-то себя мучить, если особых таких талантов к музыке у нее не обнаружилось.
                Поэтому самым главным в ее жизни осталась лишь средняя школа.  Но  о ней   она не любила вспоминать. Ничего хорошего от учебы в школе у нее не осталось. Даже выпускной вечер оказался смазанным и испорченным вконец.  В их  в школе было  целых три   выпускных  десятых класса  и выпускной вечер  проводили, а точнее, справляли в банкетном зале одного городского  Дома культуры вместе с родителями. Было  много шампанское и других вин,  было много еды, музыки, шумели приглашенные тамады, выступали приглашенные артисты,  шли один за другим всякого рода  развлекательные конкурсы,  представления, обычные и пустые  стандартные  «развлекаловки».
                А потом все перепились. Особенно взрослые. И один выпускник, танцевавший с ней  во время медленных танцев и все время старающийся прижать ее к себе поплотнее, повел ее куда-то под лестницу, и она пошла, как заговоренная! Пошла потому,  что  никто еще из парней  за семнадцать лет  ее жизни еще ни разу  ее  никуда не уводил и даже не пытался ее уводить.
                А там он  прижал ее  в темном углу к стене, начал  ее обнимать, лапать руками   по всему   телу,  слюнявить ей лицо, шею,  губы влажными своими  губами, расстегнул ей кофточку,  залез руками под лифчик, начал мять ее груди.   Ей было страшно и хорошо одновременно. У нее захватывало дыхание и кружилась голова от  каких-то непонятных, но жутко  сладких ощущений  в своем теле  и хотелось, чтобы эти ощущения не прерывались никогда. И она позволяла парню  делать с собой все, что он  только не пытался с ней делать.  Позволяла потому, что ее впервые в жизни обнимал  и целовал парень.  И это впервые было наяву, а не в мечтах или снах.  И ей нравились  объятия парня.
                Но когда он  задрал ей платье, полез под трусики,  и начал их стаскивать с нее, ее словно ударило током.  Она вскрикнула и оттолкнула  парня  от себя. Он попытался было удержать ее,  схватил за ворот  платье, но она рванулась от него, платье затрещало, посыпались пуговицы, она вырывалась и убежала. 
                Она выскочила из ДК и побежала, куда глаза глядят. Ей было обидно и больно. И в то же время  почему-то очень хорошо и легко на душе. И она побрела по городу,  опустив голову,  словно боясь посмотреть вперед и растерять впечатления от  этой сцены с подвыпившим парнем. Ведь, как ни крути, но ей было приятны эти объятия и ласки парня. Они  ей говорили о многом,  но,  в первую очередь, о  том,  что она нормальная девчонка, что она не «пария», что  она   может нравиться  парням и что парней   тянет и к ней тоже, как и к другим девчонкам. 
                И она брела  по городу,  закрывая рукой разорванный ворот платья,  брела сама не зная куда, но стараясь избегать шумных и многолюдных мест, заполненных  праздничной  городской молодежью,  отмечающих  свой выпускной.    Так она отпраздновала окончание  школы и своей юности.  Домой она вернулась под утро.  Родители пришли раньше ее и уже спали.


КОНЕЦ  ПЕРВОЙ ЧАСТИ

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2012/12/12/1512

               


Рецензии
Западно человека Гитлера превзошли наши доморощенные, члены ЦК КПСС партейцы ГОрбачев и Ельцин (не путать их с КОММУНИСТАМИ) - они сделали то, что извергу и человеку года по версии Америки оказалось не под силу с 12-миллионной обьединенной европейской армией - разрушить СССР, они сделали ЭТО без единого выстрела. Уничтожить и ограбить великую державу, попутно уничтожив 30 миллионов русских - в два раза больше Адольфа - это надо уметь...
А им вместо осинового кола или пеньки дают нобеля, награждают высшими наградами не только Америки, Израиля и Германии, что понятно, но и высшими российскими, строят замки для их родни и гигантские музеи и памятники, а в это время в самом центре Ростова и Волгограда ветераны живут в саманных хижинах с печным отоплением.
ТЯЖКО ЖИТЬ В СТРАНЕ, ГДЕ ВЕШАЮТ на ИЗВЕРГА КРЕСТ,
А НЕ НА КРЕСТ САМОГО ГОРБАЧЕВА И РЭЛЬЦИНА...

Петр Евсегнеев   18.03.2019 12:32     Заявить о нарушении
Что-то вас от "неправильной женщины" потянуло на политику. Гитлеру не удалось уничтожить СССР потому, что народы СССР приняли советскую власть, как свою родную. Гитлер рассчитывал на грызню между народами СССР, но ее не произошло - все народы СССР, наоборот, сплотились и объединились вокруг ВКП(б) со Сталиным и разбили в пух и прах фашистскую Европу во главе с Германией.
Сейчас Европа опять против нас, но уже во главе с Америкой. Но у нас теперь нет ВКП(б) и Сталина тоже нет. Поэтому наше будущее очень даже неопределенно.

Виталий Овчинников   19.03.2019 13:00   Заявить о нарушении
А МЫ всеядные. Разве вы не заметили?!Ё

Петр Евсегнеев   21.03.2019 17:32   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 33 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.