Кухонные сплетни

Тарелка сказала стакану:
– В наших отношениях возникла трещина.
(– Ах, стакан! Вы так многогранны! – призналась рюмка.
Сердце тарелки было разбито...)
Варенье слащаво улыбалось, бутерброд маслено ухмылялся. Бекон сыпал сальностями, а перец чили – остротами. Блин расплылся в улыбке. Яичница строила глазки. Сифон фонтанировал весельем. Шампанское было в игривом настроении.
– Ох и скользкий же вы тип! – возмутилось мыло.
– Тарелка – девушка в самом соку! – отметила соковыжималка.
– Не плюйте ей в душу! – уронило мусорное ведро.
– Никто и не настаивает, – сказала наливка.
– Какое пятно на нашей репутации! – негодовала скатерть.
Свёкла зарделась, спичка вспыхнула. Бульон смутился и стал в смущении бродить. Капуста совсем раскисла. Чеснок был подавлен. Что оставалось делать старому луку? Только огорчаться. Даже телевизор расстроился.
– Какая же вы размазня! – сказал сухарь.
– А вы такой чёрствый! – рассыпалась в любезностях соль.
– Ах, сколько таких тарелок плакало на моём плече... – вздохнула сушилка.
– Это ещё что! Сливки так влюбились в кофе, что буквально растворились в нём! – трещали семечки. – Да и ложка горя хлебнула!
Штопор полез в бутылку.
– Ну открыли Америку! – сказал он.
Макароны с удовольствием откинулись, пельмени развесили уши.
– Да не парьтесь вы! – зашипела пароварка.
– Всё будет пучком! – поддержал её укроп.
Красный и чёрный перец мололи чепуху. Самогон гнал.
– Дура безголовая! – сказал противень селёдке.
– Фильтруй базар! – возмутилось ситечко.
– В душе я добр! – обиделся противень.
– Не ругайтесь! Мы тут все одной верёвкой связаны! – просили сосиски.
– Да, мы пуд соли вместе съели! – откликнулись огурцы.
– Зри в корень, – добавил сельдерей.
Мясорубка прокручивала в голове оскорбления. Чай крепился из последних сил. Картошка позеленела от возмущения. Но тут вилка подколола чайник, и тот не выдержал и вскипел. Да и терпение помидора лопнуло.
Банке с брагой снесло крышу. Масло шипело на всех, а один раз, не удержавшись, плюнуло. Холодильник дрожал от страха.
– Изрублю в капусту! – грозилась сечка.
Эскалоп отбивался из последних сил. Полотенце взмокло от усердия. Тесто и вовсе убежало – вместе с молоком, а вода смылась раньше всех.
– А ты куда навострился? – крикнул брусок ножу.
– У вас каменное сердце, – отрубил тот.
– Всем крышка, – сказала кастрюля. – Поварешка исчерпала все мои возможности.
Пирог спекся. Яйцо чувствовало себя разбитым. Лук горевал.
– Хватит нюнить, – отрезал нож. И мясо стушевалось.
А старая тёрка сетовала: ах, как измельчал народ!