Всерелигия, или куда спрятать Христа?

Отправной точкой для этой статьи послужило прочтение книги Бенедикта XVI Ратцингера "Вера. Истина. Толерантность", вышедшей в издательстве Библейско-богословского института св. апостола Андрея в 2007г.

   Мы живем в эпоху глобализации. К этому можно по-разному относиться, но отрицать данный факт невозможно. Достаточно просто посмотреть вокруг себя, чтобы увидеть плоды глобализации в нашей жизни. Иностранные автомобили и бытовая техника, одежда, сшитая по западному образцу, фильмы, снятые зарубежом и ежедневно транслирующиеся по нашему телевидению, - все это следствие не только открытого рынка, но и того явления, которое принято называть «диалогом культур». Мир стал намного теснее, чем сто лет назад, и современному человеку открылось, что та культура, в которой он вырос, является всего лишь одной из многих мировых культур. Для религиозного же человека этот процесс глобализации означает встречу его веры с верованиями других людей. Конечно, такая встреча порождает массу проблем, но и вместе с тем открывает огромные возможности для нового осмысления своей религиозной традиции. Попытаемся установить место христианства в истории религий и точнее определить уникальность христианской традиции. Для этой цели я буду обращаться за помощью к трудам одного из виднейших современных христианских богословов – папе Римскому Бенедикту XVI Ратцингеру. Возможно, такой мой шаг будет не понят некоторой частью наших православных читателей, но в свою защиту я могу сказать, что православное богословие, к огромному сожалению, не предоставляет серьезных материалов по данной проблеме, а решать ее как-то нужно. Римский же Понтифик на протяжении многих лет преподавал в Бонне историю религии, и именно тогда, по его словам, ему открылось значение темы мировых религий и отношений между ними.

   Но прежде всего мы должны обратиться к Священному Писанию, чтобы выяснить, как христианство видит само себя в огромном мире иных верований и религий. В принципе, ответ на этот вопрос всякий верующий христианин знает практически интуитивно. Христос говорит о Себе, что Он есть путь и истина и жизнь и никто не приходит к Отцу без Него (ср. Иоан.14:6). Иными словами только во Христе достигается единственно подлинное и тем самым окончательное спасение людей. «Соответственно, по отношению к другим религиям, - пишет Бенедикт XVI – возможна двоякая установка: можно считать их предтечами христианства, и в этом смысле оценивать их положительно, поскольку они, действительно, классифицируются в духе Иоанна Предтечи. С другой стороны, их можно понимать как нечто ущербное, противное Христу, противоположное истине, как нечто, обманчиво обещающее человеку спасение, но не способное его дать. По отношению к вере Израиля, т.е. религии Ветхого Завета первая установка предопределена Самим Христом». Но есть ли у нас библейские основания полагать и иные религии «путеводителями» ко Христу? Здесь необходимо вспомнить евангельский рассказ о волхвах, которые пришли поклониться рожденному Богомладенцу под водительством звезды, т.е. посредством ИХ религии. Одновременно с этим на память приходят речи пророков, жестко критикующих лжебогов. Итак, Писание предлагает нам два взгляда на другие веры – частичное признание и решительное отрицание. Указывая на эту двойственность, Ратцингер пишет: «христианство относится к религиям мира посредством одновременно как «да», так и «нет». С одной стороны, оно сопряжено с ними единством идеи Завета и живет по убеждению, что история с ее тайной, подобно космосу с его космогоническими мифами, способна повествовать о Боге и приводить к Богу. Но христианству, с другой стороны, известно и решительное «нет» по отношению к языческим религиям, ибо оно усматривает в них инструмент, которым человек обороняется от Бога».

   Когда современный человек слышит такое заявление христианства о своей исключительности, то это неизменно вызывает у него чувство отторжения. Зная о существовании мировых религий (зная о существовании, но не зная сущности хоть какой-нибудь из них), современный человек склонен считать, что все они говорят об одном и том же, а главное, ведут к одной цели. Такой взгляд был распространен уже в XIX веке, но настоящую популярность получил лишь в XX, когда множество религиозных учителей, представляющих древнейшие традиции Востока, приехали с проповедью на Запад. В это же время и в среде христиан возникает мощное движение к объединению всех религий. Экуменизм – так называется новая вера, которая якобы должна примерить всех и вся и, наконец, даровать человечеству мир и благоденствие. Но как и всякая утопическая мечта экуменизм требует принесения на свой алтарь жертвоприношений. Такой жертвой становится Христос. Во имя равенства всех религий во Христе более не желают видеть Богочеловека, пришедшего в мир, а низводят Его до уровня проповедника нравственности, мало чем отличающегося от сотен других. Издается множество «исследований», в которых «доказывается», что Иисуса из Назарета не так поняли, что Он никогда не говорил о Себе, как о Мессии. Соответственно, Крестные муки и Воскресение из мертвых называют либо мифами, либо попросту их замалчивают. Так во имя абстрактного равенства религий христиан пытаются лишить основ их веры.

   На сегодняшний день в среде русской интеллигенции мнение о существенном единстве всех верований кажется стало настоящим догматом. Оно не обсуждается и не подвергается критическому анализу. Однако, как это ни парадоксально будет звучать, но мне кажется, что подлинная причина того, что многие люди в христианском мире вдруг стали говорить о религии в экуменическом ключе заключается в тотальном упадке личной религиозности. На место Бога-Творца, обличающего человеческий грех, теперь можно поставить своего «собственного бога», поощряющего любой, даже самый мерзкий, поступок, ведь и Бог-Творец и придуманный «собственный бог» равны. Такое мировоззрение приводит к дичайшим последствиям. Мне доводилось общаться с астрологом, который заявлял, что бог кушает колбаску и даже попивает водочку. Конечно, слышать о Боге, распятом на Кресте, такой человек не желает, ведь ему так комфортно со своим. Тем более что между ними, как утверждают, и нет никакой разницы.

   Есть еще одна серьезная проблема религиозного «космополитизма». Если признать все духовные практики равнозначными, то придется также приравнять и все таинства, обряды и мистерии, содержащиеся в них. Соответственно, таинство Евхаристии будет приравнено к самым жестоким обрядам древних культов. Человеческие жертвоприношения, совершавшиеся повсеместно в языческом мире, придется признать легитимными, ведь они, если исходить из мировоззрения экуменизма, ничем по существу не отличаются от христианской молитвы за ближних.

   Итак, вера в конечную идентичность всех религий неминуемо приводит к обезличиванию как самого христианства, так и тех культов, которые пытаются к нему приравнять. Правда, такие плоды «всерелигии» мало пугают ее проповедников, поэтому придется указать на некоторые ошибки в их основных тезисах и тем самым опровергнуть это мировоззрение в целом. Вновь обратимся к размышлениям Бенедикта XVI, который находит живой нерв «всерелигии»: «Современная религиозная философия убеждена в своей способности назвать причину скрытой идентичности религий. По ее представлению, любая религия из существующих берет за отправную точку ту самую форму внутреннего восприятия Божественного, которая в конечном итоге переживалась и будет вновь и вновь переживаться мистиками всех времен и народов. Любая религия покоится на переживании мистика, который один выходит на прямой контакт с Божественным и затем передает свой опыт многим, кому такой опыт недоступен». Далее Ратцингер спрашивает, правомерна ли такая мистическая интерпретация религии, охватывает ли она всю полноту религий, не может ли такое понимание привести к ошибочному упрощению? «Если принимать во внимание всю совокупность религиозной истории, то складывается отнюдь не статичная картина: мы наталкиваемся на динамику реальной истории, видим прогресс, а не постоянное символическое повторение одного и того же. Простой идентичности всех религий, к которой подводит их мистическая трактовка, не бывает, а бывают конкретные, ныне вполне оформившиеся структуры, и мистический путь в каждой из них отличается от остальных путей, появляется лишь на вполне определенном этапе ее истории и предполагает целый ряд эволюционных изменений, не зависящих от мистического начала. Этому этапу предшествует стадия ранних религий, которая затем переходит в стадию мифических религий. Эти две стадии не имеют ничего общего с мистикой». Иными словами, Ратцингер говорит о том, что мистика, которую многие полагают за основу религии появляется сравнительно поздно и в совершенно различных формах. Мистика – продукт прогресса, когда человечество порывало с мифом. «Миф был дезавуирован как простая символическая форма и взамен его была провозглашена абсолютность неизреченного мистического опыта». Но история знает и другую дорогу, по которой человечество уходило от мифа – монотеизм или, как ее называет Ратцингер «монотеистическая революция». Классический пример такой революции – религия Израиля, т.е. религия Ветхого Завета. «В ней миф объявлен продуктом человеческого самоволия и отвергнут. В ней утверждается абсолют Божественного призыва, обращенного к людям через пророков». Уже эти размышления заставляют нас сомневаться во «всерелигии», ведь как мы выяснили, религии, основанные на мистике, во-первых, появляются поздно, а во-вторых, этим религиям ИЗНАЧАЛЬНО противостоит Богооткровенная религия Израиля. Но, кроме того, выяснилось, что провозглашение абсолютной истины не есть, как обычно полагает современный человек, особенность одного лишь христианства, но оно также характерно и для мистических религий. Как христианство утверждает, что воспринятый им Божественный призыв есть абсолют, так и мистика исходит из абсолюта духовного опыта.
   
   Теперь нам необходимо пояснить, что же такое «мистика» в мистических религиях. Об этом Ратцингер пишет следующее: «Под этим термином мы имеем в виду таинственные, безобразные переживания человека-мистика, для которого они являются конечной реальностью. Подобная установка в той же мере характерна для Будды, как и для других великих религиозных мыслителей индуистской религиозной группы. Для мистики такого рода характерен опыт идентичности: мистик погружается в океан Все-Единого, которое описывается как «Ничто», либо как «Всё». На последней ступени подобного опыта мистик более не говорит своему Божеству: «Я – Твой», а его формулировка гласит: «Я – это Ты». Таков внутренний опыт идентичности: в нем нет никакого отделения человека от Божества». Такой взгляд на Бога из христианства представляется совершенно недопустимым и, главное, никак не оправданным. Говоря об отличии мистической религии от христианства, Ратцингер пишет: «Монотеистическая революция сходится в иной главной фигуре – не мистика, а пророка. Для пророка определяющее значение имеет не идентичность человека и Бога, а именно противостояние человека и взывающего к нему и обличающего Бога. Из мистики следует, что Божество проявляет полное бездействие по отношению к человеку, а содержанием религии может быть лишь погружение человека в Божество. Божество всегда пассивно, а активна только мистика человека. Христианство исходит из противоположного убеждения: здесь пассивным является человек, объект Божественного действия. Здесь человек выступает в роли, когда он от себя предпринять ничего не может. Зато Бог ведет себя активно: от него исходит призыв, а человеку открывается спасение лишь через послушание этому призыву». На ум сразу приходят слова Спасителя, сказанные Им апостолам: «не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Иоан.15:16). Действительно, если каждый из нас проанализирует свое обращение к Богу, то станет очевидно, что именно Бог нас взыскал, Он нас привел к Себе, а не мы нашли Его. Бог проявляет постоянную активность по отношению к нам, мы же, напротив, скрываемся от Него, наглухо закупоривая свои сердца. 

   Бенедикт XVI убедительно показал нам самостоятельность и разнородность двух путей – христианства и мистических религий. Конечно, такой анализ еще не доказывает истинность одного или другого, но выявляет те ошибки, которые стараются не замечать проповедники «всерелигии». Не может быть поставлен знак равенства между тем, что в основе своей абсолютно нетождественно. И как я уже говорил выше, для христианства ныне наступило очень ответственное время, когда оно должно (т.е. должен каждый христианин) внимательнее присмотреться и прислушаться к двухтысячелетним заветам Христа, чтобы еще раз доказать себе и миру исключительность Божественного Откровения. Если же мы этого не сделаем, то «диалог культур» превратится в «монолог культуры». И уже не нашей.