Откровение от романиста

                ОТКРОВЕНИЕ ОТ РОМАНИСТА

     Иногда мне кажется, а иногда я очень твёрдо уверен, что мой  самый лучший роман – «благополучно» сгорел. Откуда эти мысли, эта уверенность? Скажу только в общих чертах: однажды летом охота к перемене мест, а более того охота, которая пуще неволи – забросили меня в далёкую, дремучую тайгу, в тот несказанно дикий уголок, где ещё была жива нетронутая птица, где ходил зверюга, не нюхавший ружья.
     Лето было страсть, какое жаркое – на вековых деревьях яичными желтками смола протапливалась. И вот эта вот жара совершенно сбила с панталыку. Я расслабился, налегке покинул таёжную избушку и через пару часов оказался в плену совершенно фантастической непогоды. Небо в куски разрезали сотни стремительных молний, а вместо грома сверху скалы падали – такое было ощущение. Я поначалу прятался в пещере над рекой, потом – голодный и холодный – несколько суток блуждал по тайге, звал на помощь, но в ответ мне одно только эхо аукало в дремучих деревьях и скалах. И дело могло бы закончиться очень даже прескверно, когда бы на пути моём не оказалось того золотого оконца, которое горело в ночной тайге  – да и теперь ещё горит перед глазами! – как золотая, древняя икона.
        И всё, что я услышал от хозяина в те далёкие ночи и дни,  было настолько невероятно, что лучше всего было, кажется, помалкивать, чтобы тебя не приняли за сумасшедшего, который лишился рассудка из-за того, что без огня и пищи проплутал  в тайге, бог знает, сколько времени. И я помалкивал до нынешнего дня. А вот теперь, увы, пришла пора признаться: самый лучший роман мой сгорел. «Как это так – сгорел? – сурово спросит кто-то. – Что услышал, то и расскажи!» Да в том-то и дело, что услышал я тогда далеко не всё. И не половину даже, нет, а только, быть может, пять или десять блистательных глав будущей книги. Хозяин был – суровый, волевой кержак, много лет в таёжной глухомани скрывавшийся от советской власти. И вот хозяин этот – через три, четыре дня, когда моё здоровьишко поправилось, когда за окном перестали трещать затяжные дожди – хозяин басовито и хмуро сказал, что, дескать, хватит, парень, пора тебе домой. Насильно мил не будешь. Как тут быть? Что делать? Я покинул кров своих спасителей, но перед этим заручился крепким словом старика, что на будущий год – примерно в такое же летнее время – я непременно их найду, и тогда он мне расскажет всё, что начал так блистательно рассказывать. И с этого дня перестал я спокойно спать и есть. Мне хотелось как можно скорее пережить эту клятую, студёную зиму, и поскорее – как только подсохнут дороги – добраться до белобородого кержака, до моего дремучего Кержи, как я мысленно уже именовал главного героя своего романа. Сначала я хотел туда идти моторной лодкой, потом хотел договориться с вертолётчиками, а потом…  А потом вообще ничего не хотелось. Даже водка с горя не лезла в горло. Тоска обуяла. Хандра. Почему? Да потому, что дикие летние пожары, какие с каждым годом всё шире и всё страшнее свирепствуют по России,  – пожары поглотили тот заповедный, древний уголок, где жили когда-то сердечные, многострадальные люди. Там теперь только пепел, только чёрные угли ворошатся под ветром, да вырастают заросли кипрея, кумачом трепещут на тёмном берегу, на месте крепкой резкой избушки, сто лет назад будто бы из сказки пришедшей в те края. И теперь мне кажется порой, а иногда я даже  уверен в том, что мой  самый лучший роман – о горемычных судьбах, о глубоких тайнах человеческой натуры, о светлых и печальных образах любви – роман этот сгорел уже давно, и синим дымом улетел под небеса.