Привет из Америки

ПРИВЕТ ИЗ АМЕРИКИ

Много интересного и неожиданного было за два года учёбы на Высших литературных курсах в Москве. Это было под занавес ХХ века – странно и дико теперь эта фраза читается, но, тем не менее, факт. Девятнадцатый век уходил, громко хлопнув дверью так, что в Белом доме штукатурка сыпалась и чёрный дым валил из окон, куда попали два-три снаряда из танков Кантемировской дивизии. Но трагедия эта случится двумя-тремя годами позже. А пока что молодые прозаики и поэты – слушатели Высших литературных курсов – живут великими надеждами и планами на светлое будущее, которого у многих, увы, не будет.
Каждое утро слушатели курсов собираются в небольшой уютной аудитории, куда приходят преподаватели русской и иностранной словесности –  люди, как правило, одержимые своей профессией. Кто-то из них всей душою живёт стихами Есенина, кто-то дышит воздухом эпохи Бунина. Кто-то с удивительным азартом и огнём цитирует Георгия Иванова – «открывает глаза» на поэта, в ту пору мало известного советской публике.
И вот однажды на горизонте появился Наум Коржавин, знаменитый своей хулиганской «Балладой об историческом недосыпе». Суть баллады сводится к тому, что все несчастья в России во многом оттого, что люди не доспали. Декабристы разбудили Герцена, Герцен разбудил народовольцев – и  пошло и поехало по городам и весям матушки Руси. И всё бы, может, ничего, всё обошлось бы, но…  «Какая сука разбудила Ленина? Кому мешало, что ребёнок спит?» - с потрясающей наивностью и жутковатым юмором спросил Наум Коржавин. И советская власть ответила поэту очень скоро – ответила годами колымский лагерей, где он только чудом не загнулся. Ну, а потом, когда подняли «железный занавес», все те, кто был в немилости у советской власти – почти автоматически – попали в ряды борцов за новую Россию, за демократию. И Наум Коржавин оказался в тех рядах, и начал  пользоваться плодами этой самой демократии – по заграницам катался, чудеса заморские смотрел.
Только что вернувшись из Америки, Наум Коржавин был приглашён на кафедру ВЛК – высших литературных курсов.  Выступая перед молодыми прозаиками и поэтами, он довольно толково и любопытно рассказывал о том, что называется «литературный процесс» – как в России так и за рубежом.
Кого-то из слушателей ВЛК заинтересовал Иосиф Бродский, живший в ту пору в Америке.
-Как вы к нему относитесь?
-А вы? – вопросом на вопрос ответил Коржавин. – Мне интересно было бы послушать.
Тут началась полемика, литературная драчка и даже резня –  в том смысле, что словами один другого резали наотмашь.
-Ты прочитай, - возмущался кто-то, - прочитай, например, «Большую элегию Джону Донну»! Или возьми, прочитай «Полевую эклогу»! Мухи дохнут от скуки на страницах таких творений…
 -А я читал! – кричал защитник Бродского.- Мне интересно! А ты…  да ты просто ещё не дорос!
- Ну, не знаю,- отшучивался кудреватый верзила.- Росту у меня почти два метра. А у тебя скоко будет? Метр двадцать с кепкой? Ну и кто же из нас не дорос?
-Да что мы тут воду в ступе толчём? – закричали с галёрки.-  Я вот, честно говоря, с прохладцей относился к Вознесенскому и Евтушенко. Но рядом с этим Бродским они в моих глазах преобразились. У этих мужиков и язык богаче, и образная система куда разнообразней, да и просто нет больших бесчисленных проколов, которыми Бродский грешит едва ли не в каждом стихотворении.
-Например? – прищурившись, спросил защитник.
-Да сколько угодно! – отвечал нападающий.-  Например, человек, в полной мере владеющий не только русским языком, но и самой стихией этого языка, такой человек никогда бы не написал:

Пролитую слезу
Из будущего принесу,
Вставлю её в колечко.
Будешь гулять одна,
Надевай его на
Безымянный, конечно.

-Ну и что? – Защитник пожимал плечами. - Хороший образ! Оригинальный!
-Да, конечно! Особенно вот это - «Надевай его на...»
-А что тебя смутило? – Защитник усмехнулся и пальцем погрозил.- Э, нет! Пардон, пардон! А тебе не кажется, что это личная твоя испорченность начинает тебе диктовать какой-то пикантный  подтекст?
-Нет, не кажется, нет, – спокойно сказал  нападающий.- Тут всё можно разобрать по косточкам.
-Собаки пускай разбирают по косточкам!
-Погоди, не остри. Не уходи от горькой правды-матки. Смотри, что поучается. Первая часть так называемой тренарной рифмы – система тройной рифмовки в шестистишной строфе – безусловно, говорит нам о талантливом поэте. Тут спору нет. А вот вторая часть… - Нападающий резко рубанул ребром ладони по воздуху.- Вторая часть, увы, красноречиво свидетельствует о сердечной глухоте, которую нельзя постигнуть никакими науками: сердечный слух даётся от рождения!
Литературный урок неумолимо катился под горку – вот-вот закончится. А молодые, дерзкие, горячие поэты и прозаики продолжали друг дружку таскать за грудки – хоть не в буквальном смысле, но всё же так, что мало не покажется. Потом накал страстей потихоньку начал остывать, и кто-то большелобый, благоразумный примирительным тоном сказал:
-Спору нет, ребята: в больших изданиях и переизданиях  поэта встречаются вирши и отдельные строки, которые мёдом ложащиеся на душу, только  всё же мало, мало этого, ребята,  до обидного мало, чтобы претендовать на такую серьёзную премию!
Время урока закончилось.
В аудитории стало пронзительно тихо.
-А вы-то как думаете? - спросили у Наума Коржавина.  – Рассудите с высоты своего полёта.
Всей своей судьбою – и человеческой и литературной – Н. Коржавин закрепил за собою звание поэта откровенного, принципиального и мужественного. И тем удивительней было услышать то, что он сказал тогда с трибуны ВЛК.
А сказал он буквально следующее:
-Нобелевскую премию Бродскому сделала мафия!