Встреча в покинутом поселке

 Николай отпихнул ногой Динку, и она кубарем скатилась на пол. Обиженно подошла к пустой чашке, понюхала и трусливо подползла к Шарику. Свернувшись клубочком, тот  спал у печки, ни разу не поднялся за ночь с нагретого места. Приоткрыв мутные  глаза, спрятал нос и снова захрапел. Рыжая, вислоухая, по-щенячьи узкогрудая  Динка подобрала лапы, робко положила голову на всклокоченный Шариков бок, и стала следить за хозяином. Знает свое место, да где там! Стоит Николаю упрятать   долговязое высохшее тело под старый полушубок, четыре ватных одеяла, закрыть глаза, как Динка мягким прыжком оказывается в кровати. Штопором вкручивается в теплую нору – и так до утра. Николай, похоже, доволен, но ради порядка – без строгости с домашними не положено! - гонит ее прочь.

Будильник давно сломался, за окошком с толстой коркой льда – темнота, но Николай - по многолетней рабочей привычке, чувствует время. Давно пора вставать. Сунув ноги в серые подшитые валенки, набросил на плечи телогрейку, поплелся растапливать печку. Порубленные в щепу две половые рейки, четыре табуретки, стол да шкаф вчера разобрал – все из квартиры Захаровых. Вот с дровами скоро совсем   худо будет. Везти надо с улицы Строителей, благо – Валеркины санки живы. А все не из лесу! Если пробиться через сугробы, оно бы и спокойнее, а так - душа болит.  Рука не поднимается красоту рушить. Мебель дорогущая, нездешняя. Конечно, выбирает он – что попроще, не так жалко.   

Поблизости уж ничего такого не найдешь. Конечно, в доме напротив две квартиры есть запретные. Двери железные под замком. Возле одной - на облупившейся синей панели - стрелка, - на дверь показывает, и мелом написано: «Частная собственность. Не входи. Убью!» А у той, на четвертом этаже, каракули белой эмалью: «Не тронь! Из-под земли достану!» Ну, кому, кому, спрашивается, пишут-то, кому грозят? Кроме  него, Николая, ни одной души не осталось в поселке. Если не считать Динки с Шариком! Нет, не будет он грабителем-взломщиком! Не покусится на ваше добро. Там, за углом, на улице Ленина, замков нет, да и дверей-то самих тоже! Стульев, столов, бумаги на растопку - завались! Сплошные конторы-офисы были, в четырехэтажном здании  – шахтоуправление, рядом - администрация поселка. Библиотека целиком осталась. Но книги не будешь жечь, не инквизиция  средневековая!

Вот крупа, сахар, соль. Субботняя ревизия трех домов в конце Майской. Запасались, а  для чего? – спрашивается, - перед самым отъездом, когда деньги на переселение получили. Может, наголодались, а потом и оторвались по полной. «Не стесняйся, Николай, -  бери, чего понадобится! Сюда уж не вернемся!» - чуть не плакал, прощаясь, дядя Вася. Проходчиком на шахте был. А где еще харч добыть, окромя как по квартирам?

Все продовольствие у Николая в баках, ведрах эмалированных с плотными крышками.   Этого добра, кухонной утвари - навалом, кто же с собой потащит, когда побросали  ковры и книги, технику. У Кузнецовых, вон окна пустые напротив, остались и пианино, и холодильник, и стиралка, и радиола с телевизором! Шмутками шкафы забиты. И не только у них, у самого в квартире то же стоит. Да только к чему все это? Ну и шут с ним! В общем-то, опасная штука, двадцать пять лет под землей  электриком отмунтулил. 

В забои к угольным пластам на четыреста метров спускались. Коротнуло в смену напарника, взрыв газа – и вот тебе – ни шахты,ни напарника, да с ним еще пятерых мужиков завалило! Поселок мертвый. И какой же, скажите, мертвый,если Николай вот он тут, ну, вроде сторожа, и никуда бежать не собирается! А Валерке здесь нельзя, нет, ну никак нельзя. Пусть себе в Магадане живет. Отцу только некуда деваться. Вся жизнь – как на ладошке, в поселке этом несчастном. С собаками-то приблудными теперь веселей. Поговорить можно. Шарик мудрый, все понимает. А Динка - шалава молодая. Скажешь ей чего, а она и ухом не ведет, прикидывается, будто мышь в подпечье вынюхивает или какими другими делами занимается! Нет, не позволит власть, чтоб поселок, -  да какой поселок? – город целый! - на двенадцать тысяч прежних душ - в мерзлых болотах утонул! Нечеловеческим трудом строился, считай, - на костях заключенных-лагерников стоит. Обязательно вернутся люди, и ведь все знакомые, почти родственники! Места родные - ни тебе фунт изюму, сидят где-то глубоко в человеке. Может, в голове, в печенках или еще где - кто там разберет! Будут тянуть к себе, пока душу не вымотают. Знает он, пробовал, не захотел больше муки такой.

Николай подналег плечом, со скрипом отворил примерзшую за ночь дверь, выпустил  собак. Они понеслись, взрывая снежную пыль. Динка крутит хвостом как пропеллером, задирает Шарика, лупит по морде, приглашая к игре. Пес недовольно клацает зубами и, окончательно выйдя из терпения, хватает плутовку за ноги. А той все мало! Шарик, вконец разозлившись, с грозным рычанием злобно кусает рыжую холку. Тут уж Динка с визгом отлетает пулей. Где ей понять лохматого  дворнягу с поседевшей мордой и негнущимися от старости ногами! Уж и самому, поди, до того недалеко. Вот она, жизнь-то человеческая!

Мороз перехватил дыхание. Николай сдвинул почти до глаз, до покрывшихся изморозью ресниц съехавший шарф. Серый, с собачьим пухом – Наталья связала, и выдохнул, что было сил. Перед лицом заискрились, зашуршали, смерзаясь, льдинки; покалывают кожу, – «шепот звезд», говорят якуты. Николай любит слушать этот ломкий, как хворост на огне - треск. Снег-то сегодня какой! – хрусткий, сухой! Накидаешь в ведро, в чайник, ткнешь, приминая рукавицей, а ему хоть бы что! И не осядет - будто сахар рассыпчатый, - улыбается Николай. Скорей бы настом затвердел – тогда и нарезать кирпичей, обложить избу снаружи, тепла меньше выдует. Вот скажите-рассудите - где на свете кирпичи белоснежные, чтоб алмазами сверкали-переливались?! 

Ох и дурная привычка у Шарика! И Динку мигом обучил! Вываляются в снегу, а   трясут шкурой не во дворе, непременно в доме! Летят ледышки во все стороны, шипят на горячей плите. Чайник засвистел, прыгает, брякает над паром крышка. Щепотка  байхового в заварник, кипяточком ее крутым, сверху полотенцем – Наталья так  всегда делала. Эту синюю чашку с золотой каймой на День рождения подарила, дулевский  фарфор. Из Магадана везла, в дороге оберегала. Край вот чуток отбился. Выбрасывать жалко. Наждаком гладенько пришлифовал – память, как-никак. А чашек этих, сервизов по домам – хоть посудную лавку открывай!

Собаки с двух сторон суют носы в колени. Ничего, подождете, не баре! Не готово еще! Погладил крутолобые морды, почесал за ухом. Динка ревнует, отпихивает Шарика. Видать,чувствует свою неотразимую молодую силу. Совсем избаловал животину! Жрать им во-время подавай! А как мы, да и все люди тут жили? Денег - не месяцами, годами не видали. От голода ветром качало – и это в наше-то время!

Спасибо золотишку! С Шуркой, где ты теперь, мой кореш дорогой? - в тайгу за   ним, проклятым, бегали. Примерно -  как раньше, - за грибами и ягодами. Не мы одни! Всем поселком. Что летом, что зимой. Покрышки автомобильные по всей Колымской трассе  подобрали. Теперь ни одной не найдешь! Зажжем, чтоб земля оттаяла, да скорей гребем, моем, моем, пока вода не замерзла! Да все тайком. Не ровен час – застукают - и вот тебе небо в клеточку!

Николай вывалил полчугунка каши в широкий тазик, сунул комок снега, чтобы остыла, и поставил на пол. Динка так и ринулась к еде, жадно зачавкала, трусливо и  злобно озираясь на Шарика. А он невозмутимо, по-хозяйски отодвинул ее узкую морду, нехотя поел и улегся снова в подпечье. «Заболел что ли? - затревожился Николай. - Ты, старик, держись! Три души нас в поселке – вот и все население! Да и Динка дура дурой, учить ее надо. Так что повремени, рано тебе на покой! А как мне без тебя, друг ты мой? Прикинь!»
Покрутил  приемник - ни звука! Батарейки сели год назад. А вдруг заряда чуть накопилось? Глядишь, чего и сказали бы – как там у них, на Большой земле?

Смачно облизнувшись, Динка подошла, потыкалась носом, требуя добавки. Николай  вытащил щипцами уголек из печки, закурил, пристроился на низкой скамеечке спиной к теплой заслонке. Прислушиваясь к своему глуховатому голосу и обращаясь к собакам, вспомнил то суматошное время. Ну,кино! Чисто – кино! Деньги отменили – коммунизм наступил. Только по потребности никому и ничего не было. Бутылка водки - три грамма золотого песка, двухкомнатная квартира - девять! Но кто ее, даже за три бутылки водки купит? Пяти-четырехэтажки уже пустовали, глядели вместо окон черными глазницами. Заходи и живи, да только как? Без тепла, воды, света! Частные дома сожгли. Полыхало зарево аж до неба! Ну, чтобы народ разбежался. Спасибо, одна завалюшка чудом уцелела, а то куда бы ему из квартиры кочевать?

Динке скучно. Поднялась, припала на передние лапы, потянулась, прогнувшись рыжей шелковистой спиной. Ну кошка и кошка, того и гляди – мяукнет! Вытянула откуда-то  старый носок, полетела по избе, подкидывает носом и ловит на лету. Цирк да и только! Шарик укоризненно взглянул на глупые игры, подошел к хозяину, шершавым языком лизнул руку.
 
«А еще война у нас была, -  рассказывает Николай теперь уже Шарику, затягиваясь самокруткой. -  Я с Шуркой, да забойщик Громов, да Ведерников - егерь бывший с сыном и двумя зятьями, как мы ингушей-то встретили! Ружья охотничьи,карабины – все заряжено! Что делать нам оставалось? Сначала платили они за золото тушёнкой, хлебом, патронами, а потом и совсем обнаглели – отнимали чуть ли не даром, стали  наркоту привозить. Вон на Строителей, над парикмахерской, куда вчера мы с тобой ходили, на втором этаже Зинаида Петровна, учительница жила, так что ты думаешь? - и сын и дочь от передозы скончались. Мать от горя через год померла. Народ как с ума посходил, день и ночь эту гадость, золото - моют, чисто – лихорадка какая,  да на чеки с героином  меняют! Не поселок – психбольница! Пока не опомнились.   Ну вот, стоим мы при въезде, там, у Нижнего магазина. А они тут как тут  -  прикатили на джипах и давай пальцы гнуть. Нам-то что терять? Открыли такую пальбу, что джигиты эти попрыгали в свои дырявые внедорожники и укатили».

Коричневые глаза Шарика внимательно глядят в лицо Николая, и вся квадратная седая  морда с одним торчащим ухом выражает умиление, понимание и преданность. «Вот такие дела-то, брат Шарик!» Бросил окурок в печку и задвинул вьюшку. «А вы – охрана называется!» - усмехнулся, поднимаясь со скамеечки, хозяин. Но сразу    спохватился, - опасаться-то теперь некого. Разве что призраков или собак бродячих. Раньше,  когда народ был, то медведь забредет, то волки, а теперь и их  след простыл. Отбросов пищевых нет, а налетит метель, да завоет в пустых домах, захлопают окна и двери, так не только зверь испугается, у самого мороз по коже.

Голубые байковые портянки, унты – оленьи камусы, бараний полушубок, мохнатая пятнистая шапка рысья. Сам шил, без болванки. Форму, конечно, не держит, козырек валится на лоб, но уши получились знатные! Любой мороз нипочем! Надеть варежки пуховые? Нет, лучше рукавицы меховые, теплей будет. «Вы тут домовничайте – и без хулиганства!» - строго наказал собакам и вышел за дверь.

Солнце, - по северным меркам, стояло высоко над горизонтом, но, конечно, не в зените. Там оно будет только в июне. Вот где красота так красота! Льются лучи с синего неба, обволакивают теплом и светом, плывут белые кудрявые облака, чистой зеленью сияет тундра и манит смоляным духом тайга. А зимой что – одна пустыня!

Морозный туман рассеялся и стали видны близкие Колымские горы. Снежные вершины-гольцы, ниже по склону кедровый стланик белесой полосой, по долине да предгорьям  тайга чернеет. Сколько там исхожено по чернотропу пешком, по снегу на лыжах! Ах, какая у него была лайка толковая – Юта! На соболя шла, медведя не боялась! Потерялась бесследно! Другой такой не найдешь. А без собаки охота - не охота!
Вот однажды крупно подфартило им с Шуркой – завалили лося, не простого – колымского! Здоровущий был бычара – всю зиму мясо две семьи ели! 

Солнце бьет в глаза, и Николай глубже надвинул шапку. Постоял, прикрыв лицо рукавицей, послушал тишину и перевел взгляд на теневую сторону гор. Снова вспомнился Валерка. Подросточком был, лет пятнадцати, а выносливый, крепкий – настоящий мужик! Поздней осенью вместе поднимались к тем гольцам, орехи собирали, паданку. Мелкие они, со стланика-то, а вкус как у настоящих, будто с кедра! Мать всю зиму пощелкивала, да и они с сыном, сидя у телевизора, баловались.

До чего день-то короткий! Только рассвело, не успел развернуться, а оно уж – гляди-ка! – на закат наладилось. Николай плотнее запахнул полушубок,потопал на месте, словно выбивая из унтов забравшийся холод, похлопал рукавицами по бокам и заспешил. Вчера еще надумал навестить Алевтину. Поднималась метель, и он перешел на подветренную сторону, на тротуар, поближе к домам. Уж которую зиму на  заснеженных улицах его следы единственные – из  человеческих, конечно.

Скоро ходить тут опасно будет. По фасадам пошли глубокие трещины, штукатурка обвалилась, фундамент по углам просел. Прохудились крыши, и свалился шифер, обнажив ребра стропил. Вывески магазинов, аптеки, кафе стерлись, покосились, болтаются на одном гвозде и жалобно звякают, ударяясь о стены.

А вот гордость поселка – спорткомплекс. Бассейн - большой, с подогревом, дорожки размечены. Валерка на первый разряд по плаванью сдал. Какой большой кусок стены-то вывалился! Видать, вчера-позавчера! Николай обошел запорошенную груду металлолома. Осенью наворотили сталкеры-шакалы, да увезти не успели – дороги рано замело.

Совсем развалилась школа. На той неделе во втором этаже, да это же актовый зал! - было три целых окна, теперь – ни одного. И кто пакостит? Кроме ветра и некому вроде.
Вот он, Николай, маялся-то как! Не мог, ну, никак не мог – кого из них выбрать.   Обе русые, светлоглазые, косы до пояса – словно близняшки. Только Алевтина  веселая, все ей смешно, а Наталья строгая, серьезная. И ведь подружки, не разлей вода. А решилось все на выпускном. Пригласил на вальс Альку, а та вцепилась в Наташу, не хочет у стенки ее оставлять: «Ой, извини, Коля, мы по одной не танцуем!» Не втроем же фигуры выделывать!

Стыдно перед ребятами – такому видному парню отказали! Тут рядом Пашка стоит, стесняется. Я ему: «Давай, девчонок пригласим!» Он - с радостью. Подходим снова к ним, и Алька Пашке руку подает. Так и пошло – у них с Пашкой любовь, у меня – с Наташкой. Хорошо, мирно жили. А как началась эта катавасия – без работы, без денег; ни магазинов, ни почты, ни больницы - все позакрывалось. Переживала моя Наталья, ночами не спала. Простудилась, да за двое суток жар и спалил. Врача негде взять. В Магадан везти – дорогу завалило. Позвонить неоткуда, связь оборвана. Морсом брусничным поил, медвежьим жиром растирал - да все без толку. Что поделаешь? Бросили нас как слепых котят в ведро! Поговорю с Алевтиной – на душе полегчает. Когда же в прошлый раз-то у нее был? По теплу, в сентябре, однако? Или в августе?

Свернуть в переулок, теперь направо, на улицу Революции, а там до Алевтины рукой подать. Вот он, дом-то ее. Тоже невзрачный, обшарпанный, но все лучше других.  Занесло снегом ступеньки. Метель бьет в оконные дыры. Скользкая лестница, что тебе детская горка ледяная. Садись сверху да поезжай! Второй этаж. Алевтинина дверь налево. Николай снял рукавицу, наощупь нашел ручку, повернул, и оказался в прихожей.

Темно, так откуда же свету-то быть? Тихонько и радостно окликнул: «Алевтина, гостя встречай! Где ты там, Алевтина?» Что-то скрипнуло в глубине квартиры, и он   облегченно вздохнул: «Застал-таки дома! А ведь могла бы и к подружкам ушиться, все веселье ей подавай!» Прошел на кухню, засветил принесенную с собой лучину.  Тени заплясали по обоям. Русский простой узор, будто вышивка крестиком красными нитками. На крючках – все как положено: полотенце, доска разделочная, старая  терка для овощей, дуршлаг, набор ножей. В шкафу – чисто вымытая посуда. Николай достал из-за пазухи заветный шкалик, поставил на стол два граненых стакана, две десертные тарелки, положил ножи и вилки, поджидая хозяйку.

Наконец, она, закончив дела, вошла - молодая, удивленная, радостная, и села напротив. Выпили беленького. Закусили селедочкой и дымящейся разварной картошкой. Аромат свежего хлеба плыл по кухне. Николаю стало жарко, он сбросил полушубок, мохнатую пятнистую шапку, развязал шарф. Алевтина была в нарядном шелковом платье. В том самом, с выпускного в школе. Она смеялась, обнимала его мягкими белыми руками и все спрашивала – отчего он пригласил на вальс Наташку, а не ее? Забыла, видать, что сама Пашку выбрала? - но промолчал. Разговор легкий, веселый. И чего так редко к ней ходит?

Николай заметил на полу груду сваленных в кучу неопрятных учебников, порванные тетради и спросил: «А внуки у тебя где?» Алевтина, улыбаясь полными губами,  сказала: «Так в школе, занятия же еще не закончились! – и пожаловалась, - никакого сладу с ними нет! Где ни попадя разбрасывают! А я – собирай!» Потом они пили чай с домашними плюшками и оранжевым вареньем из морошки. За окном гудела, рвала зимняя вьюга. Стекла со звоном падали на пол и разлетались осколками.   Николай удивился, отчего снег не летит в квартиру? У Алевтины тепло – как раньше, когда в поселке работала котельная. А потом она сказала: «Уже поздно. Ложись-ка ты, Коленька, на диван, и спи спокойно до утра. По свету домой пойдешь!»  Николай  забеспокоился о собаках, но сопротивляться не стал.
 
Следы загладила ночная метель. Шарик и Динка, обнюхивая в округе снег и  проплутав полдня, нашли хозяина в продуваемой пустой квартире на втором этаже. Вскарабкались по ледяной лестнице-горке, уселись рядом и стали ждать, когда он   проснется и встанет с дивана. К вечеру ушли в лес. Ночью где-то близко к поселку, снизу от реки, тявкала стая бродячих собак и на все голоса пронзительно заливались волки.




P.S. Поселок золотодобытчиков Кадыкчан в Сусуманском районе Магаданской области исключён из кадастра населённых пунктов России и стал призраком. К 2012 году там жил лишь один пожилой мужчина с двумя собаками - непреклонный Юрий Апполонский. С болью и разочарованием в душе не желающий покинуть свою малую родину.







 


Рецензии
Суровые будни Юрия заставили содрогнуться сердце.
Светлана! Творческих успехов и радости вдохновения вам желаю!
С уважением, Альбина

Альбина Алдошина   12.04.2022 08:36     Заявить о нарушении
Альбина, спасибо за отзыв! Знакомилась с Вашим творчеством. Радует и удивляет автор - тонкий внимательный рассказчик не придуманных историй - с эмпатией к людям, несущий в мир любовь и добро. Поэтому Вам свыше является чудо, дающее силу духа, стойкость принять неизбежное и идти дальше. Казалось бы - обыденные жизненные ситуации. У Вас они не только литература, но ориентир верных жизненных стратегий. Успехов в жизни и творчестве!

Светлана Филина   15.04.2022 18:33   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.