Как я охотился на Вишере

     Блин! Всё как обычно! и всё одно и то же! как мне всё это надоело! хочешь одного – получаешь всё до противоположности наоборот. Ну и: кругом деревья, и не знаешь, за какое зайти, чтобы к людям выйти. А приехал зачем? Затем, чтобы открыть сезон охоты. Всю сознательную жизнь только и мечтал с ружьишком походить (с настоящим!), пострелять с умным лицом – с серьёзным то есть. С десяток лет напрашивался ко всяким дичь стреляющим: возьмите! «Обещалкины» – имя им всем. А тут случай подвернулся, и не просил даже. «Поехали, Саша, – говорят приятели, – на открытие охоты, на Вишеру».
     А на Вишеру и без охоты съездить – и можно умирать: душезахватывающая речка. Во-первых, добрая-добрая: даже алмазы за просто так отдаёт; а во-вторых, красиво в ней всё: то изогнётся, как женщина, изгибами прельщая; то взбрыкнёт кобылкой на перекатах; то кошечкой разляжется в истоме, приглашая последовать своему примеру и не дёргаться по пустякам. Да и не по пустякам тоже. И тайга кругом. И бойцы по ходу красавицы, понимающие, что такую красу без охраны и увести могут.
     Первая партия открывальщиков выехала из Соликамска утром, а мы – ближе к вечеру. И приплыли уже к накрытому и даже початому в некоторых местах столу. В прямом смысле получилось – с корабля на бал. И понеслось: тосты, байки, споры с посыланием друг друга куда подальше. Ну, вот и меня послали, а я, дурак, и пошёл. А дорогу не указали: иди, мол… и всё. Да и дорог нет: если б были, то это уже не тайга была бы, а шоссе какое-нибудь, да ведь? Когда дурь башку покинула, она начала здраво соображать: «Возвращаться надо. А идти куда?».
   – К речке, – здравый смысл подсказывает.
   – А речка где? Указательных знаков-то нету, – башка вопрошает.
   – Думай, – предлагает разум.
   – Ну, здрассьте! – башка возмущается, – моё дело носить тебя, дурака, и пищу в себя складывать, а думать-то – твоя забота!
   – Ребята, психофизиологическую проблему давайте на потом оставим,– предлагаю им, – выкарабкиваться надо, без толку сколько сил потрачено, уж и есть уже даже хочется.
   Сели. Так. Вишера бежит с северо-востока и впадает в с северо-запада плывущую Каму. Получается треугольник. А основание его? Тундра, блин, и Северный Ледовитый океан. Значит, можно идти хоть куда, кроме севера. О! Вот и солнышко восходит – идём на него: всяко на север не попадём.
   Ноженьки подхватились, почапали по бездорожью в сторону «звезды по имени Солнце» и вынесли всю нашу гоп-компанию с примкнувшим к ней ещё и Голодом на тропку, внушающую сильное доверие: заметно, что людей ходит по ней много и регулярно. «Пойду по ней и куда-нибудь выйду», – решил я и, не колеблясь, двинул в обратную от севера сторону. «Утром вода покажет, кто режим нарушал», – говорил наш декан, но воды не было, а режим был основательно нарушен. Но люди просто так по тропкам не ходят: они что-нибудь или теряют, или выбрасывают. Не явилась исключением и моя тропка, смотрю: лежит банка из-под консервов, наполовину наполненная водой. В карманах нашёлся кусочек бумаги, две конфетки и жирная кожа. (Край наш зековский, и, идя в леса, необходимо знать язык шатающихся в них беглых каторжан: вдруг посчастливится встретиться, тогда и соответствующие средства для поддержания разговора пригодятся. Так вот на их языке «жирная кожа» – это бумажник с крупной суммой денег). Развёл костерок, сварил воду прямо в банке. Конфетки, кипяточек – завтрак аристократа прямо. А выйду к людям – и кожа пригодится. В общем – жизнь налаживается!
    Вышел к речке всё ж таки. Люди! Сволочи, посылающие тебя (как и ты их) куда подальше, а какие милые и привлекательные бывают! Прибыли на нескольких лодках с другого берега, на котором деревушка виднеется.
  – Какая речка? – спрашиваю.
   – Кама, – говорят.
   – А вы сюда зачем? – допрос учиняю.
   – За грибочками.
   – А обратно поедете, меня возьмёте?
   – А чего не взять-то? Возьмём, места есть.
   – А когда обратно-то?
   – Как насобираем, так и обратно.
   – А долго собирать будете?
   – Как наполним, – показывают на вёдра, корзины с лукошками.
   – И сколько по времени может продолжаться это наполнение ёмкостей? – не унимаюсь я.
   – Всякое бывает, но меньше трёх часов мы не ходим. А бывает, и до вечера собираем. А сегодня воскресенье к тому ж – народу много.
   – Сегодня надолго, стопудово, – предсказал вынырнувший из-за мамкиной спины мальчишка.
     Народец группками потянулся к лесу. «Торопиться некуда, отпуск у тебя, балда; сиди и на воду любуйся», – успокаиваю себя. И только присел для получения удовольствия от пребывания в отпуске, как к берегу причаливает ещё одна лодка с мужичком на борту. И не успел он ещё твердь ощутить под ногами, а я ему уже предлагаю перевезти меня на тот берег.
   – Нет, мил человек, на полчаса опоздаю – грибочков уже не достанется. Видишь, народу сколько?
   – Я заплачу.
   – Садись, – мигом согласился мужичок.
     Вот! Деньги говорят, человека, видите ли, портят, а куда без них, родимых: чудеса творят же!
     Вышел я на берег и сразу пошёл искать магазин. Иду и представляю, как, купив бутылку водки, вскрываю её и из горлышка жадно начинаю пить. И никаких желаний, кроме этого, у меня не было. Но магазин оказался закрытым: воскресенье – выходной день. Да будь оно неладно это воскресенье. В отпуск вообще все воскресенья отменить надо, – чертыхаюсь, идя по единственной деревенской улице. Впереди по курсу показалась компания мужиков: сидят кругом прямо посреди дороги. Лица сосредоточенные, выделяется среди других парень помоложе, поздоровее, с обнажённым торсом, украшенным татуировками. Во второй половине 90-х годов моды на тату ещё не было, и я про себя тут же окрестил его паханом. («Пахан» – это главарь преступной банды на вишерском языке). «Мужики, а где работающий магазин поблизости найти можно?», – спрашиваю касатиков. – «Это только в другой деревне. Вон, – махнул один из членов банды, – туда». Это оказалось как раз по ходу моего движения. Я обогнул кружок друзей и направился от души напиться. Стресс снять – по-другому. Но, не пройдя и с десяток шагов, слышу, что кто-то меня догоняет. Оборачиваюсь.
   – Мужик, дык тебе что – водки надо?
   – Ну да.
   – Да так бы и сказал! А деньги есть?
   – Есть, – отвечаю.
   – Пошли!
     «Ну что? Серёга с Лёхой с нами, остальные – по домам», – приказал Пахан, когда мы подошли. Кружок распался на составляющие и разбрёлся в разные стороны. «Это у нас называется «рубить хвосты», – объяснил мне Пахан, – зачем нам лишние рты?». Я молча с ним согласился: жёстко, но мудро. Повеселевшие мужики повели меня к деревенской поилице, по дороге рассказав, что работают на Керчевском рейде, зарплату выдают талонами, которые можно отоварить только тем, что есть в местных лавках. За талоны бабка продаёт водку по сорок рублей, а за наличные – по двадцать. «Экономия – сто процентов!» – радовался Серёга.
   – Ну, и куда гостя дорогого поведём? – отоварившись, спросил Пахан.
   – Давайте ко мне, у меня – никого, – предложил Алексей.
     Столько мяса, столько его разновидностей, сколько выставил Лёха на стол, я в жизни никогда не видывал! И принялся я за дело, не пропуская моментов чоканья за жизнь, за лето, за охоту.
   – Охоту? – встрепенулся я, услышав знакомое слово.
   – А откуда мясо-то? – указал на стол Лёшка. – Мы же охотники тут почти все – жить-то чем-то надо. А бабы грибы да ягоды собирают. Так что всё у нас есть, кроме денег. Соболя, правда, постреливаем, норку…
   – Но ребятки из Перми денег очень мало за них дают, – закончил Лёшкино предложение Серёга.
   – Зато на рынке очень много за них берут, – без сожаления, а даже с восхищением об оборотистости перекупщиков сообщил Пахан.
     Ух! Это в дом вошла женщина. Рослая, ладная, суровая до такой красоты, что глаза отвести невозможно. И атмосфера за столом мигом изменилась: собутыльники мои стали похожи на пятиклассников, застуканных за курение в туалете директором школы. И всё застыло в ожидании. И гроза грянула! Женщина, оказавшаяся Лёшкиной женой, хорошо поставленным матом высказала своё мнение о происходящем в целом и о каждом присутствующем в отдельности. И ни слова в ответ. Только головы втянулись в плечи и глаза опустились долу. Кроме меня: я с отвисшей от восхищения челюстью любовался этой разгневанной красотой.
   – Надень майку, придурок! чего как петух опереньем красуешься этими картинками, – не орала, не, а громко выговаривала она, в данном случае Пахану.
     Тот на удивление безропотно и быстро выполнил приказ.
   – А ты что смотришь? – это уже ко мне, – по бабам в колонии соскучился? Ну-ка, забирайте этого зека и вон отсюда!
     Скоро суча ногами, мы быстро оказались на улице. Ни удивления, ни разочарования данное происшествие у моих новых друзей не вызвало.
   – Ты это, на самом деле – откуда дёрнул? – обратился ко мне Пахан, который на самом деле оказался Сашкой.
   – В смысле?
   – Из какой колонии, – уточнил он.
   – Да не зек я.
   – А почему лысый? Да и так, – он оглядел меня с ног до головы, – похож.
   – Ну, спасибочко на добром слове. А стригусь иногда очень коротко, чтобы в парикмахерскую реже ходить.
   – Ну-ну, – как-то неуверенно произнёс Санька: то ли поверил, то ли не поверил.
   – Ну что? – сняв футболку, спросил Сашка, – гость нас угостил, по закону справедливости надо и нам поставить. Талоны есть?
   – Да возьму я.
   – Не-е-т! – в три голоса было отвергнуто моё предложение.
     Насобирала принимающая сторона на сорок рублей талонов, и уже знакомой тропинкой двинули мы до бабули.
   – Сам-то где сидел? – спрашиваю Сашку.
   – Да нигде я не сидел.
   – А что в татуировках весь?
   – А чтобы боялись.
   – Нравится, когда тебя боятся?
   – Нет. Для собственной безопасности.
   – Да, что-то в этом есть. Я ж про себя тебя сразу Паханом окрестил.
   – Вот видишь. Внешний вид – это много чего значит. Вот идёт человек по улице: сутулится – сам себя стесняется. Его заденешь специально, а он ещё и извиняется. Его все и задевают, а он плачет потом где-нибудь втихую от обиды, что никто с ним не считается. А вот другой идёт, – Сашка пошёл вразвалку, руки согнул в локтях и развёл их в стороны, – и кто его осмелится задеть? А? Наоборот! – стараются подальше прошмыгнуть. Знаешь, у меня Петька, ну – петух; так вот, когда конкурент во двор входит, крылья сразу расправляет. Ну, не взлететь же он хочет! Куда он от квочек своих улетит? – он же ничто без них! Он объём свой увеличивает для устрашения. Ты мужика в 100 килограмм задирать будешь?
   – Если выпить…
   – Столько не выпьешь!
     И, помолчав, добавил:
   – Так что всё у нас, как у них – у петек.
   – Может, и я тогда стригусь для устрашения? Ты же всё равно думаешь, что я зек?
   – Ну а кто же ещё? – с такой-то рожей!
   – Выпили изрядно вчера.
   – Изрядно-изрядно. Слышно только, что не зек. А так-то – ну вылитый.
     Когда отоварились в очередной раз, опять встал вопрос о месте проведения досуга в ожидании прибытия пароходика, который пристаёт к деревеньке в шесть часов вечера для желающих добраться до Соликамска.
   – Да давайте на свежем воздухе, – предложил я им, на что получил категорическое несогласие.
   – Что мы – бродяги какие, что ли? Без собственных домов, что ли? – возмутился Санька.
   – Пошли ко мне, – предложил на сей раз Серёга, – у меня не то, что у некоторых, я в доме – хозяин!
     Только мы расположились за столом, только приступил я к поеданию выросших передо мной гор мяса, как вошла гром и молния в одном флаконе: Серёжина жена. Предыдущая картина выдворения из дома хозяина и его соратников повторилась один к одному.
   – В баню пошли, – стараясь сохранить лицо, пригласил Серёга. Только давай по-быстрому: мамашка должна скоро прийти, а та и водку выльет и по башкам пустой бутылкой настучит. Каждому, – помолчав, добавил он.
   – 0,5 делим на четыре: по полстакана каждому, – взялся за дело Сашка. – Быстро!
     И только мы с делом управились, тут как тут мамашка и появилась. И ещё даже ничего не сказала, а уже понеслось: «Всё, тёть Маш, уходим! Уходим! Мы больше не будем. Честное слово! Уходим-уходим!» – упредили мужики тётю Машу и попёрли со двора. Я за ними.
   – Ну? – сказал Санька, когда мы были уже на улице.
   – Талонов уже нет, – взгрустнул Лёшка.
   – У меня… – начал было я.
   – Нет, негоже гостей раскручивать. В долг насобираем, – увесисто решил за всех Сашка.
     Ну, – думаю, – понеслось. Знакомая картинка. Если я с ними продолжу, то ни в какой Соликамск я сегодня не попаду.
   – Ребята, я всё, пристань где тут у вас – отчаливаю от ваших гостеприимных мест.
   – Ты что? Ещё полтора часа, – посмотрев на солнце, возмутился Серёга.
     Я посмотрел на часы: до отправления осталось ровно полтора часа.
   – Пока талоны искать будем, пока бутылочку купим, а ещё место найти надо. Надо? Что мы, бродяги какие, на полянке досуг проводить? Да? Вот полтора часа и уйдёт. А мне домой надо, – разразился я доказательствами.
   – Убедил. Вот – прямо по улице, а вон там, – где колонка, – спуск к Каме будет; по нему к пристани и выйдешь. Если что – возвращайся, заночуешь хоть по-людски. Девки наши хоть и строгие, но добрые.
   – «Если что» – это как?
   – Какой-то ты… – Сашка пожал плечами и, не найдя слов, покрутил пальцами у головы так, будто лампочку вкручивает.
   – Нормально всё будет! – заверил я и оставил их головы в думах о поиске средств для продолжения банкета.
     И вот вышел я на бережок, полюбовался, как рекомендуют люди добрые, на воду; успокоился потому и, растянувшись на песке, предался сердечной неге. Когда глазоньки мои зековские открылись, то увидели загадочную для моих мозгов картину: вместо того, чтобы причаливать, речной трамвайчик далеко-далеко, игриво виляя задом, скрылся за поворотом реки, плывущей в Соликамск. «Как? – возопили мозги, – не может быть!». – «Ну – что видим, то и транслируем Вашей Бестолочи».
     Ну, Сашка, блин, накаркал! Ладно, отпуск же: ночь у костра – романтика. Пошёл я в ближайший лесок, выбрал место для ночлега и начал запасаться дровишками для извлечения и поддержания огня. Но место какое-то в отношении дров – дурацкое: ни сухостоя, ни коряг, ни сучка! И от этого никакой задоринки от пребывания у воды на Северном Урале в августе-месяце не появлялось. Вот и хожу понуро по бережку, веточки собираю: какие-никакие, а дрова.
   – На трамвайчик опоздал? – передо мной стоял бравый капитан речного флота. – Я уж несколько раз тут проплывал, а ты всё бродишь и бродишь. Пошли, подброшу до Керчевского рейда, там у меня кочегар знакомый, переночуешь у него: тепло и мухи не кусают. А то тут неспокойно сегодня. Вот к матери зашёл, так говорит, что зек какой-то беглый в деревне появился, а за ним и другие нагрянуть могут. Тактика у них такая, если группой уходят, то разведчика засылают, а потом уж – по обстоятельствам. Пошли! – кивком пригласив следовать за ним. С воспрянувшим духом я засеменил за ним к стоящему невдалеке катеру.
     Я постоял за штурвалом, пока капитан уминал мамины пирожки; потом поработал кочегаром у его друга, давая обогрев мерзлявым голым обезьянам, а утром, как рабочий Керчевского рейда, был отправлен на служебном автобусе в Соликамск.
     И зеком побывал, и капитаном, и кочегаром, а вот охотником… не судьба?


      На фото: боец на Вишере.
      Фото из интернета, автор неизвестен.