Молитва Времени

Последний раз я его видел больше двенадцати лет назад. Это было первого января, около часа дня. Он сказал, что уходит на поиски бананов для девушки. Его девушка крепко спала после затянувшейся до утра новогодней ночи. Он не был моим другом, я бы назвал его просто своим хорошим знакомым, приятелем. Мы вместе ходили в клубы и на дискотеки, знакомились с девушками, устраивали вечеринки, развлекались. Он был старше меня лет на десять-двенадцать, во всяком случае, так выглядел. С ним было весело, он знал толк в развлечениях, ничего не боялся, был прекрасным собеседником, был абсолютно ненавязчив. Неизменная вежливость, тактичность, иногда доходившая до абсурда, тончайшее чувство юмора и невозмутимость в самых диких ситуациях (а в такие мы несколько раз попадали: все-таки лихие девяностые) делали его прекрасным товарищем. И я рад был бы назвать его своим другом, но он сам тактично, но твердо держал дистанцию. Тем не менее, мы прекрасно проводили время. В течение последних двенадцати лет я нередко с теплотой вспоминал различные эпизоды наших совместных «подвигов». По меркам конца девяностых, он был почти обычным прожигателем жизни с большими деньгами и без определенного занятия. Высокий, атлетически сложенный брюнет с правильным аристократическим лицом. Глубокий шрам, пересекавший лоб, разделявший правую бровь на две неравные части, оттягивавший внешний уголок глаза немного вниз, и заканчивавшийся зигзагом на скуле, не портил его, но придавал мужественность. На мой вопрос, откуда такая красота, он отшутился, мол, упал с лошади. Больше о происхождении шрама я его не спрашивал.

Он был почти обычным. Почти, потому что были в его поведении некоторые странности, не без этого. Например, он обращался ко мне на «вы». В любых ситуациях и в любом состоянии. Мои немногочисленные попытки перейти на «ты» он пресекал, объясняя, что именно обращение на «вы» позволяет ему чувствовать себя свободно в общении со мной. И не только со мной: я ни разу не слышал, чтобы он к кому-то обратился на «ты», даже к мимолетно, одноночно знакомым девушкам. Даже наутро с полотенцем на бедрах.  Это было странно, колоритно. Также мне казалась странной его эрудиция. Казалось, что он знает все обо всем. За полгода знакомства мы не затронули ни одной темы, по которой он не смог бы дать грамотного комментария. А говорили мы о многом и подолгу. Мы говорили об искусстве, истории, политике, религии, науке, философии, юриспруденции, словом, обо всем. Обычное дело для двух подвыпивших мужчин волею случая оказавшихся вечером без компании женщин. Мой приятель не только показывал прекрасное знание предмета, но и зачастую имел свой критический взгляд относительно, казалось бы, бесспорных фактов. При этом он часто  цитировал наизусть первоисточники: статьи гражданского кодекса, Конфуция, Достоевского, Библию, Коран, я всего не перечислю. Также он бегло говорил почти на всех европейских языках. А что уж говорить о его русской речи. Когда он что-то рассказывал, нередко возникало ощущение, что он цитирует наизусть какую-то книгу. Его речь была абсолютно, ненормально правильной. Я не спрашивал, откуда такой громадный объем знаний. У нас как-то само собой сложилось правило: мы не спрашивали друг друга о прошлом, о роде занятий, не лезли друг другу в душу. Как я и говорил, мой приятель держал дистанцию.

Деньги для него не были проблемой. Даже не то, что проблемой. Его небрежное отношение к деньгам, ценам, вещам говорило о том, что средств у него по-настоящему достаточно. Не просто много, а именно достаточно, достаточно для всего. И он либо к этому давно привык, либо вырос в соответствующей атмосфере.

Иногда его желание веселиться становилось почти отчаянным, с явным перебором: если таблетки – то горстями, если курить – то сигарами, если секс – то непременно групповой, с несколькими девушками. В такие моменты шрам его ярко проявлялся, краснел. Тем не менее, он оставался вежливым и тактичным, и я старался не обращать внимания на его кратковременные всплески, происходили они нечасто. В такие моменты мне отчетливо было видно, что его эмоциональность была поверхностной, что его кратковременные веселость и энтузиазм – не более чем отчаянное желание себя расшевелить, заставить себя что-то почувствовать. А иногда он мог без объяснений в разгар шумной вечеринки уйти, сказав, что сейчас вернется, и появиться только на следующий день или через несколько дней в своем обычном спокойном доброжелательном настроении.

Его странности были его странностями, были безобидными, и не мешали мне получать удовольствие от жизни в его прекрасной компании. Совместные «подвиги» продолжались примерно полгода. А потом был новый год, первое января, около часа дня. Я вышел из спальни с тяжелой головой и увидел его в прихожей, надевающим пальто. Он сказал, что уходит за бананами для девушки. И пропал на двенадцать лет.
Спустя двенадцать лет после ухода за бананами для девушки, он позвонил мне и заявил, что нам непременно нужно встретиться. Его голос я и узнал-то не сразу, а он говорил так, словно мы расстались буквально вчера.

К этому времени я стал вполне-таки преуспевающим владельцем бизнеса, и успел привыкнуть к тому, что долго отсутствовавшие «друзья», как правило, объявляются  в не лучшие для них периоды жизни и, как правило, общение с ними неуклонно скатывалось в плоскость «дай денег». Мне было бы очень неприятно произносить стандартные отговорки: слишком уж теплые воспоминания остались у меня о полугоде нашего приятельства. К тому же эти воспоминания были помножены на двенадцать лет. Образ моего приятеля, события того времени, как водится с воспоминаниями молодости, были отшлифованы, идеализированы. Но он заявил, что денег моих ему не нужно. Также ему не нужен ренессанс отношений. Так и сказал – «ренессанс отношений». И сказал, что не собирается предлагать мне бредовые идеи, как быстро и много заработать. Ну что ж, я согласился.

Приглашать к себе он меня не стал, сказал, что некуда, он проездом. От встречи в кафе или ресторане тоже отказался. Мол, разговор предстоит долгий и конфиденциальный. Одним словом, мой давний приятель напрашивался ко мне домой, в гости. Более того, настаивал на том, что нашей беседе никто не должен мешать, нас никто не должен слышать в течение нескольких часов. Никаких глупостей, вроде ужина или, тем более, спиртного не нужно, но от хорошего «эрл грея» не откажется. Не буду пересказывать, как он меня убеждал, но ему удалось. Я всегда питал слабость к умным людям, а тем более к умным людям с «сумасшедшинкой», и он знал это.

Без двух минуть семь на мониторе внешней камеры я увидел подъехавшее к моим воротам такси. И ровно в семь, как договаривались, раздался звонок. Я открыл дверь.
Мой приятель выглядел точно также, как и двенадцать лет назад в прихожей, когда надевал пальто. Нет, я не об одежде. Одежда, как и тогда, была безукоризненна и не привлекала внимания. Меня поразило его лицо. Я примерно представляю, как должен выглядеть мужчина в пятьдесят (а именно столько по моим подсчетам должно быть моему приятелю). У меня также есть опыт встреч со «старыми друзьями», которых не видел пять-десять лет. Но даже если предположить, что мой приятель последние двенадцать лет жил в горах, не пил, не курил, не болел, правильно питался, занимался спортом и регулярно посещал косметолога, то все равно это предположение не объясняло того, что его лицо сейчас было лицом 35-летнего мужчины. И никаких намеков на пластическую хирургию. Он выглядел точно также, не постарел, не изменился совершенно. И шрам был на месте.

Он заметил мое изумление и сказал: «Ну что ж, очень хорошо… Вам проще будет поверить. Я думаю, обойдемся без объятий и сентиментальных «а помните?». Я, как и говорил по телефону, к вам по делу. Где мы устроимся для разговора?»
Для беседы я подготовил стол и два кресла возле горящего камина. Принес электрочайник, все необходимое для приготовления чая, сигары, шоколад, отключил телефоны, опустил шторы. Своих домашних отправил из дому до завтра. Словом постарался все устроить так, чтобы нам не пришлось отвлекаться от разговора ближайшие несколько часов. Мой приятель уселся в кресло, поставив рядом тяжелый кожаный саквояж, закурил сигару.
 
- Отлично… Итак, сразу к делу. Я готовился к этому разговору, долго думал, с чего начать. Но не придумал ничего лучшего, чем начать с самой сути. Итак, сколько мне по-вашему лет?
- Ну… Я думаю, около пятидесяти… Должно быть… Но…
- …Но. Я выгляжу точно также, как в тот день, когда мы расстались, верно? А мне тогда по вашему мнению было лет около тридцати пяти?
- Ну да.
- Отлично. Мне сто семьдесят шесть лет. Исполнилось, кстати, неделю назад.
- П-поздравляю…
- Спасибо. Я родился одиннадцатого апреля тысяча восемьсот тридцать пятого года в городе Санкт-Петербурге. По старому стилю. Я так и праздную до сих пор, по старому стилю. И чтобы развеять вашу мгновенно возникшую уверенность в том, что вы говорите с сумасшедшим, а также сожаления о напрасных хлопотах по организации встречи, я подготовил некоторые доказательства. Извольте ознакомиться.

Мой приятель извлек из саквояжа толстую пачку документов. Бумаги, фотографии, газетные вырезки, паспорта, корочки удостоверений, какие-то металлические пластины. И стал протягивать их мне через стол, сопровождая комментариями. Первой шла запечатанная в пленку желтая страница из метрической книги, гласившая, что одиннадцатого апреля тысяча восемьсот тридцать пятого года в городе Санкт-Петербурге действительно родился мальчик с именем моего приятеля. Фамилия и имя отца совпадали соответственно с фамилией и  отчеством. Была указана дата крещения, сословная принадлежность - дворянин, место жительства отца, имя крестившего священника. Также было указано, что обряд крещения проходил в доме прихожанина.

Я сказал, что во-первых, страница из метрической книги ничего не доказывает, да и подделать ее несложно, а во-вторых спросил, для чего ему нужно мне что-то доказывать? Приятель согласился, одна страница ничего не доказывает, что подделать ее действительно несложно. Но он этого не делал. Среди документов, которые он готов мне представить, нет не только подделок, но даже ни одной копии. Здесь только оригиналы. А для того, чтобы убедиться в его правдивости, я должен внимательно просмотреть все материалы. Зачем ему это нужно, я узнаю позже.

На просмотр всех материалов ушло больше часа. Я видел два его портрета на серебряных пластинах дагерротипов. Один датирован 1855 годом: семейный портрет, мой приятель второй справа, молодой двадцатилетний юноша в мундире. Он стоял вполоборота к фотографу, левой стороной, но его шрам на правой стороне лица был хорошо заметен. «Я не обманул вас. Я действительно упал с лошади, когда мне было восемнадцать лет». Второй 1871 года: одиночный портрет, на нем мой приятель выглядел также, как и сейчас, если не принимать во внимание тонкие усики и бородку клинышком. Аттестат (кандидата) об окончании физико-математического факультета Императорского Санкт-Петербургского Университета 1859 года и документ об окончании факультета права Университета Сорбонны 1863 года. Вырезки из «Санкт-Петербургских Ведомостей», датированных от 1872 до 1891 годами, с упоминанием имени моего приятеля. Вырезки из немецких, французских и английских газет, журнал «Известия Императорского Русского географического общества» начала семидесятых девятнадцатого века, писавших о какой-то экспедиции, членом которой был мой приятель. Несколько групповых снимков членов этой экспедиции. Мой гость помогал мне искать его на этих снимках. Паспорта разных государств, датированные от начала до конца двадцатого века. Россия, Франция, Германия, Австрия, Швейцария, Великобритания, Италия, Бельгия, США – гражданином этих стран в разные времена был или является по сей день мой приятель. В некоторых паспортах имена были вымышленные, но на всех фотографиях несомненно было его лицо.

Я видел еще множество документов: водительские удостоверения разных стран и времен, свидетельства о браке, разрешения на постоянное проживание нескольких государств, дипломы об окончании различных университетов Европы, письма, удостоверения, пластиковые карточки. Мой приятель заставлял меня сопоставлять имена и даты в этих документах с именами и датами в паспортах и других документах, читать письма. Я задавал вопросы, много вопросов, просил комментарии. Почти на все получил исчерпывающие, иногда документально подтвержденные, ответы, подробные комментарии. На некоторые вопросы мой гость говорил: «Хороший вопрос. Об этом я расскажу позже и очень подробно». Когда мы закончили изучение документов, он закурил, шрам его покраснел.

- Ну и что вы об этом скажете, мой дорогой друг?

Что я мог сказать? Да, давайте я вместе с вами сойду с ума, и подтвержу, что вы живете на свете больше полутораста лет не старея? Или тупо скажу, что все подделка, чушь, сходите с ума без моей компании, и выметайтесь из моего дома? Нет... Я привык доверять фактам, и умом понимал, что все представленные материалы действительно подлинники, в этом нет сомнений. И сопоставление документов, дат, фактов несомненно доказывали то, что история моего приятеля длится действительно больше полутораста лет. Эта история только что была представлена мне в документах. Полтораста лет он не стареет: на всех фото, сделанных в разное время, один и тот же человек со шрамом, сидящий сейчас напротив меня. Но это было невероятно, необъяснимо, беспрецедентно. Я не мог предположить хоть какое-нибудь, даже самое слабенькое объяснение феномена. Да и зачем? Зачем ему нужно, чтобы я поверил? Что ему от меня-то нужно? Вот был главный вопрос в моей голове. Ответ на него дал бы ответ и на вопрос «как?». Как у него это получилось?

- Не знаю… Ничего не скажу. Очень похоже на правду, но…
- Но это невероятно. Верно?
- Верно.
- И что мне от вас нужно? Угадал?
- Да. Зачем вам это нужно?
- Отлично. Я не прошу вас комментировать. Я вижу, что вы готовы слушать меня дальше. Итак, мы можем переходить к следующей части нашей встречи. Вы получите ответ на главный вопрос: как у меня это получилось. И поймете, наконец, зачем я здесь, и что мне от вас нужно.

Он достал из саквояжа диктофон. Объяснил, что дальнейшую нашу беседу необходимо записывать. Поскольку информация, которую он будет излагать, должна быть сохранена и после изложена в точности, без домыслов и сомнений. Видя мой недовольный взгляд (я неловко себя чувствую как перед камерами, так и зная, что мой голос записывается), мой гость сказал, что диктофон останется у меня, и взял с меня слово, что после завершения работы я сотру запись: он не хочет, чтобы его узнали по голосу, и в этом он мне абсолютно доверяет. Я согласился и дал слово. В моей просьбе оставить мне на время документы для более детального анализа приятель отказал. Сказал, что естественно доверяет мне, но по воле случая, по независимым от меня причинам, документы могут быть утеряны, а это в свою очередь может осложнить ему жизнь. Для дела, за которым он ко мне пришел, считает предшествующее ознакомление с документами вполне достаточным. Далее он попросил кружку чаю. Пока я занимался приготовлением чая, мой гость проверил работоспособность диктофона, сделал пробную запись, подготовил запасные батарейки.

После окончания записи мой приятель прослушал ее и стер некоторые моменты. На месте стертых частей я поставил вот такие знаки: […].Запись нашей беседы получилась отличного качества, и я гарантирую, что при составлении транскрипции не упустил ни одного слова, свидетельствую, что ничего не добавил от себя, ничего не убрал. Единственное творчество, проявленное мной при составлении транскрипции, - это знаки препинания. Я четыре раза проверил соответствие аудиозаписи и получившегося текста, и свидетельствую об их полной аутентичности. После завершения написания транскрипции я, как обещал, стер аудиозапись.
Далее, следуя инструкциям моего приятеля, я прекращаю изложение от своего лица и предлагаю Вашему вниманию транскрипцию нашего дальнейшего разговора.

ТРАНСКРИПЦИЯ

Я: - Прошу вас.

Он: - Отлично! Спасибо… Мгм… Вы, мой дорогой приятель, стали просто непревзойденным мастером в приготовлении чая. Это я вам авторитетно заявляю.

Я: - Спасибо. Очень лестно.

Он: - Ну что вы… Какая лесть? Это простая констатация факта. Чай действительно чудо, как хорош. Мгм… Итак, диктофон включен. Перейдем собственно к делу, за которым я здесь. С вашего позволения, я еще раз начну с самого начала. Вы не против?

Я: - Не против. Вам виднее, с чего начинать.

Он: - Да… Ну что ж, извольте… Как я уже говорил, родился я  в одна тысяча восемьсот тридцать пятом году. История моего детства и юности к делу отношения не имеют, поэтому позволю себе эту историю опустить. В тысяча восемьсот шестьдесят третьем году в Париже, уже после окончания Сорбонны, я случайно познакомился с одним англичанином. Оказалось, что отцы наши состояли в переписке уже много лет, и мы наслышаны друг о друге. Англичанин этот, несмотря на относительную молодость (ему было что-то около 35 лет), уже был членом совета Королевского Географического общества. Имени его я называть не буду, это тоже не имеет отношения к делу. К моменту нашего знакомства за плечами у него были две интереснейшие археологические экспедиции, и он готовил третью.  Надо сказать, что право в Сорбонне я изучал не столько по собственному… ммм… желанию, сколько по воле отца. Он говорил, что физикой да математикой не прокормишься в случае чего, а вот юриспруденция – это всегда верный кусок хлеба.

Я: - Хм… Ничего не поменялось.

Он: - Да, это верно. Так вот, волю отца я исполнил, но совершенно не рвался ни домой в Петербург, ни ээ.. применять полученные в Париже знания. Тем более, в этом не было и финансовой необходимости. Я был молод, здоров и умен, жаждал славы и приключений. Поэтому, когда я услышал о готовящейся экспедиции от моего нового-старого знакомого, я естественно напросился к нему в команду. Помимо моего здоровья и физико-математического образования, экспедиции могли пригодиться и мои деньги. Кроме того, я прослушал несколько лекций в университете Сорбонны, темой которых были исследования как раз тех мест, куда направлялась экспедиция. И некоторое время тема археологии меня живо интересовала. […] Деньги, я думаю, стали решающим фактором. Одним словом, меня приняли. Экспедиция готовилась более полугода, о ней много говорили, писали в газетах, как вы видели. Тогда эта тема была довольно популярной. Но это все неважно. Важно то, что весной одна тысяча восемьсот шестьдесят пятого года мы тронулись в путь. Мы – это девять человек, включая вашего покорного слугу.

Я: - А куда направлялась экспедиция?

Он: - Этого я вам намеренно не говорю. Даже не говорю, откуда и на каком транспорте мы выехали. Дело в том, что любой намек такого рода может помочь желающим пойти по следам нашей экспедиции. Я для себя решил, что не вправе делиться такой информацией с кем бы то ни было. Но об этом позже, когда вы уже будете в курсе всего дела, вам станут понятны мои мотивы. Хотя… Для человека с пытливым умом и большим желанием не составит труда вычислить место назначения экспедиции. Я вынужден буду поделиться некоторой информацией, которая косвенно укажет место. Но прямо я не отвечу на ваш вопрос.

Я: - Хорошо. Нет, так нет. Что же дальше?

Он: - Дальше… Дальше…  Как в сказках говорится, долго ли, коротко ли, но мы добрались до места. Наняли рабочих… И проводника, который довел нас до нужного места. Приступили к раскопкам. […] Проводник ничего не делал, но и не уходил, хотя с ним рассчитались и сообщили, что его услуги нам больше не нужны. Наблюдал он несколько дней, молчал. Раскопки были безрезультатными: было очевидно, что мы, э… что называется, промахнулись. Примерно…[…] Кажется, на четвертый день проводник предложил англичанину, руководителю экспедиции, сделку. Он отведет нас в место, где «много есть под песком», а мы ему выплатим определенную сумму. Сказал, что место там нехорошее, он нам покажет издалека, подходить близко не будет. Сумма была велика: почти все деньги, которые у нас оставались. Пришлось бы отказаться от услуг рабочих. Но опасность места заинтриговала, и мы все вместе приняли решение. Поторговались с проводником и заплатили ему. Он вел нас два дня, пока не указал на основание холма, - «там». Там действительно было «много под песком», как и обещал проводник. В первый же день раскопок мы нашли фрагмент стены, а затем и узкий вход в помещение, самый его верх, это была большая удача. Рабочих не было, трудились сами от зари до заката. […] Hа то, чтобы целиком откопать все здание, у нас не хватило бы ни сил, ни времени, тем более, мы представления не имели о размерах сооружения. Поэтому решили по возможности продвинуться внутрь.

Я: - То есть вычистить помещение изнутри?

Он: - Да… […] Мне кажется, я излишне подробно рассказываю.

Я: - Вам виднее, конечно… Но продолжайте, это очень интересно.

Он: - Все же лишние подробности ни к чему. По возможности буду их опускать. Итак, продолжаю… Мы все же вычистили изнутри помещение. Оно оказалось небольшим… ммм… чем-то вроде тамбура перед входом в большой зал. К счастью, оба помещения были без окон, и песок не забил их до потолка. Через трещины в стенах и через, по всей видимости, вентиляционные отверстия, песка насыпало изрядно, но не слишком много. Мы все вычистили. […] И на основании ээ… всего увиденного сделали вывод, что это был храм. Несомненно. Но странным было то обстоятельство, что в нем хранилось большое количество… как бы это сказать… ну скажем, литературы. Эдакое непонятное сочетание жилища бога и библиотеки. Но… это к делу не относится. Не важно… Вот что, дорогой мой приятель. А не выпить ли нам еще вашего замечательного чаю?

Я: - А с удовольствием. Можно даже закурить еще по сигаре.

Он: - Сигары у вас хороши, мой друг. Но они ни в какое сравнение не идут со старыми добрыми «Romeo y Julieta». Это которые еще сэр Черчилль курил.

Я: - Так «Romeo y Julieta» и сейчас продаются. И не могу сказать, что они так уж хороши.
 
Он: - Вот именно. А были очень хороши. Были лучшими.

Я: - Раньше и трава была зеленее.

Он: - Хм… Я понимаю вашу иронию. Нет. Трава не была зеленее. Можно предположить, что с возрастом меняется восприятие. Но у меня оно не меняется уже… ммм… много лет. Как, собственно, и возраст. «Romeo y Julieta» стали хуже, это факт. Форма та же, название то же, а вот вкус… Не тот. А все почему?

Я: - Почему?

Он: - А потому что их постарались сделать доступней. Чтобы больше продавать. И получилось. Но в ущерб качеству. И так теперь во всем, даже в самых элитных вещах. Но… Возможно мы стоим с вами у порога изменения этой ситуации.

Я: - Вот как?

Он: - Не знаю точно. О будущем трудно говорить определенно. Все может быть.

Я: - Вы меня интригуете.

Он: - О… Это еще не интрига. Интрига начнется очень и очень скоро. И вас я вижу главным ее исполнителем.

Я: - А вы ничего не забыли? Например, спросить у меня, согласен ли я?

Он: - Не забыл. Вы не откажетесь, я знаю это наверное.

Я: - Уж не собираетесь ли вы меня принуждать?

Он: - Господь с вами! Нет, конечно. Вы сами захотите участвовать в этом. Да уже, собственно говоря, начали участвовать.
 
Я: - Ладно, посмотрим… Вот ваш чай.

Он: - Замечательно. Верно, не будем забегать вперед. Еще одно несомненное достоинство чая в вашем исполнении – это стабильность. Вкус такой же, как и у первой чашки. Будьте любезны, передайте спички.

Я: - Пожалуйста.

Он: - Благодарю вас. Итак… Мы остановились на том, что наша экспедиция проникла внутрь и нашла храм-библиотеку. Верно?

Я: - Да, верно.

Он: - Отлично. Находка даже при первичном осмотре казалась просто бесценной. Мы уже не были первыми, кто находил подобную, как я уже говорил, «литературу». И доставлял ее в Европу. Но в таком количестве и в просто идеальной сохранности… Это было беспрецедентно. Вся «литература» была, похоже, систематизирована. То есть разложена в определенном порядке, что несомненно могло облегчить работу по расшифровке, по переводу текстов. Но самое главное… Самое главное, что помимо всего прочего мы нашли четыре очень странные коробки. Они стояли каждая на своем эээ… чем-то вроде невысокого постамента, примерно вот такой высоты. Каждая в своем углу большого зала. Внутри коробок находились таблички размером примерно с современный тетрадный лист и толщиной всего около четырех миллиметров. Текст на этих табличках был такой же, как и на остальных, обычных табличках. Но это, как потом оказалось, только на первый взгляд. Странность текста бросалась в глаза, но мы тогда ничего не заметили. Об этом чуть позже. Главной же странностью был материал: и коробки, и сами таблички были изготовлены из легкого и прочного материала, тогда нам неизвестного. […] И точность пропорций, размеров и качества письма никак не вязалась с уровнем технологий и способом письма той эпохи. Пять тысяч лет назад, бронзовый век! Это гораздо позже я понял, что пластины и коробки были изготовлены из пластика. А тогда для нас, людей девятнадцатого века, это был какой-то фантастический материал. Представляете? Сколько догадок мы строили, сколько невероятных гипотез выдвигали! А уж предположений относительно текста… […] Что-то я снова углубился в подробности. Признаюсь, о той экспедиции у меня сохранились очень яркие воспоминания. Может быть, поэтому я так подробно рассказываю. Была в той экспедиции и трагическая часть, повлекшая не только гибель некоторых ее членов, но и, как оказалось, далеко идущие тяжелые последствия. Собственно, не случись тогда трагедии, меня бы здесь сейчас не было.

Я: - Погодите минуту, я подброшу пару поленьев. Огонь почти затух.

Он: - Конечно, конечно… Вам интересно? Я не утомил подробностями?

Я: - Нет, что вы… Не утомили. Мне очень интересно. И что же было в текстах?

Он: - Давайте не будем забегать вперед. Все же некоторые подробности необходимы.

Я: - Я готов, продолжайте.

Он: - Итак… Как говорится, радости нашей не было предела. Помимо фигурок, предметов ммм.. культа, и всего прочего, мы решили вывезти и всю библиотеку, включая и странные коробки. С особым бережением  упаковали все глиняные таблички, чтобы не повредить их в пути, а странные коробки уложили в отдельные холщовые мешки. […] В какой-то момент один из членов экспедиции обнаружил в дальней стене большого зала очертания прохода в стене. Только очертания. По всей видимости, проход был замурован уже после строительства. Мой, уже ставший другом, англичанин попытался проломить кладку, и она слегка поддалась, пошевелилась. Стало понятно, что кладка совсем не толстая. Окрыленные успехом, мы решили идти дальше, проломить кладку в надежде сделать еще более удивительные открытия. […] Тогда в зале собрались все. Вся экспедиция, девять человек. Англичанин и эээ… еще один член экспедиции… я уже и имени его не помню… аккуратно разбирали кладку. Все ждали, что там внутри… Внезапно стена треснула, и через… паузу, буквально секунду… обрушилась большая часть потолка зала. Из провала буквально лавиной хлынул песок, тонны песка. Четыре человека мгновенно погибли под завалом. И раскопать песок, разобрать завал, чтобы достать тела не представлялось возможным. Выжили те, кто успел за эту секунду отскочить ближе к выходу. Все произошло очень быстро… Да… Эээ… Для чего нужны были эти подробности? К делу они имеют следующее отношение. Все упакованные глиняные таблички лежали снаружи, а мешки с пластиковыми книгами лежали внутри, недалеко от выхода. Глиняные книги, разумеется, не пострадали. А вот из наших странных книг невредимыми остались только две. Одна была уничтожена полностью: от нее остались мелкие острые осколки. Другую повредило частично: почти у всех пластин был отколот и раздроблен один из углов. Примерно треть каждой пластины… Вот так вот, наискосок…  Верхние пластины пострадали больше, нижние меньше. Ну а две книги, как я и говорил, остались невредимы. Опущу подробности нашего скорбного путешествия домой. Скажу только то, что имеет отношение к делу: все глиняные книги доехали домой без повреждений, странные же коробки мы доставили точно в том виде, в каком они были после обвала. […] Да, мы благополучно добрались до Парижа. По поводу находок мы совместно приняли решение. Оно может показаться вам странным, но, тем не менее, я не буду рассказывать, какими соображениями мы руководствовались. Тогда это решение всем оставшимся в живых членам экспедиции виделось абсолютно верным и справедливым. Так вот, решение состояло в следующем: все ценности, а их было немало, мы разделили поровну, а вся библиотека осталась у меня на хранении. По книгам мы договорились так: все имеют на них равные права, но разделять на части их нельзя. Книги остаются у меня для того, чтобы я занимался их расшифровкой. И когда перевод будет готов, я дам знать об этом остальным, и мы снова совместно примем решение, что с ними делать. Здесь важно отметить, что в то время расшифровкой подобных находок занимались многие, эта тема была очень популярна, и было понятно, что ключ к загадочным письменам будет вот-вот найден. А у меня за плечами был физико-математический факультет, и курс лекций по археологии  именно тех мест, где мы были. Поэтому задача расшифровки легла на меня.

Я: - Похоже, мы приближаемся к разгадке… И что же было в книгах? Секрет вашего долголетия? И вы собираетесь им со мной поделиться?

Он: - А вы не растеряли юношеского любопытства и торопливости. Не спешите, я все вам расскажу. Подробно, по порядку.

Я: - Ну давайте подробно и по порядку, это действительно любопытно.

Он: - Я ключ к разгадке письменности на табличках сам так и не нашел, хотя видит Бог, приложил все возможные усилия.

Я: - Как? К чему тогда вся эта история?

Он: - Я не нашел. Но спустя несколько лет один француз все же расшифровал аналогичные тексты. Чуть позже даже книжки публиковали с переведенными текстами. Перевести нашу библиотеку уже было вопросом, что называется, техническим. И я это сделал. Два года кропотливого труда. Определенные трудности у меня возникли, когда я уже взялся переводить уцелевшие странные книги. А к их переводу после знакомства с обычными, глиняными, книгами, я имел уже особое отношение. Позже вы поймете, почему. Так вот, трудности оказались комичными. Помните, я говорил, что текст на пластинах казался таким же, как и на глине?

Я: - Да. Вы сказали, что только на первый взгляд.

Он: - Именно. Только на первый взгляд. Оказалось, что система, по которой я перевел глиняные книги, совершенно не годилась к переводу пластин. На них были очень похожие, но совершенно другие знаки. Не буду вас томить интригой, скажу только, что сам я промучился около двух недель без малейшего намека на результат. Почему-то на протяжении этого времени я никак не брал в расчет тот факт, что текст на глине был вдавлен, а на пластинах он был выпуклый. Понимаете?

Я: - Вы имеете в виду что-то вроде типографских клише? А текст следовало читать в зеркальном отображении?

Он: - Именно! Ну вы хоть бы для приличия подумали пару минут… Я же говорил, что странность текста бросалась в глаза, а я ее игнорировал целых полмесяца! Представляете? А вы мгновенно нашли ответ. Так вот, я просто-напросто сделал оттиски, и передо мной был нормальный текст, к которому подходил тот же ключ, что и к текстам на глиняных табличках. Вскоре были готовы переводы двух уцелевших странных книг. Итак, теперь самое интересное. Что же было в книгах? Начну с названий. Странные книги назывались: «Молитва Времени», «Молитва Силы», «Молитва Знания» и «Молитва Смерти».

Я: - Но вы же сказали, что одна из книг разбилась на мелкие кусочки? Вы ее восстановили?

Он: - Если бы, мой дорогой друг! Я бы не сидел сейчас у вас! Однако, я рад, что вы внимательно и критически следите за ходом моего повествования. Да, «Молитва Смерти» разлетелась на осколки, и я ее не восстановил. Но о ней, в числе других «Молитв», говорилось в глиняных табличках. Собственно, глиняные таблички представляли собой подробное описание ммм… как бы сказать… системы государственного управления того народа, которому принадлежал храм. Точнее, храм конечно фактически принадлежал жрецам, которые управляли народом. Ну я думаю, вы меня понимаете.

Я: - Да, разумеется.

Он: - Так же в табличках были подробные, если можно так выразиться, инструкции по применению книг, «Молитв», хранившихся в коробках. Собственно ради этих инструкций, ради точности их передачи, я и настоял на записи нашей беседы. Здесь не должно быть ошибок. Так вот, «Молитва Времени» дает бессмертие, «Молитва Силы» дает неограниченную власть над людьми. Действие этих двух книг проверено опытным путем. Я об этом расскажу. О двух других книгах я имею информацию только из глиняных табличек, поскольку восстановить их, увы, так и не удалось. «Молитва Знания» должна давать мудрость правителю, «Молитва Смерти», как вы уже догадались, должна давать смерть, точнее, прерывать бессмертие. Откуда взялись эти пластиковые клише, откуда взялись инструкции в храме, которому минимум пять тысяч лет, неизвестно. Среди нас, пятерых, существовало множество гипотез, имевших более-менее равные права на жизнь. Я не буду излагать ни одной, чтобы оставить простор для творчества. […]

Я: - Да Бог с ними, с гипотезами. Как они работают, эти ваши «Молитвы»?

Он: - Как работают… Мгм… Да, сейчас будет своевременно объяснить, как нужно пользоваться текстом. Итак, слушайте. В глиняных табличках подробно описаны и техника изготовления индивидуальной «Молитвы» путем оттиска клише на глине, и ритуал прочтения готовой «Молитвы». Но все это… ммм… шелуха, танцы с бубном, как сейчас модно говорить. Слишком много, если можно так выразиться, ненужных наслоений. Я расскажу, как мы читали эти «Молитвы».

Я: - Мы?

Он: - Разумеется. Права на книги имели пять участников экспедиции. Так вот. Перевел я «Молитвы» на русский, свой родной язык. И подготовил еще два перевода: на английский и французский, родные языки других участников. Важно отметить, что переводы на английский и французский я делал с русского. Благо эти языки я знал очень хорошо. В экспедиции участвовали люди ученые, люди умные и опытные, критически настроенные по отношению ко всякой сверхъестественной ерунде. Но эксперимента ради, а честно говоря, во многом и забавы ради, было решено совершить ритуал. Инструкции были тщательно изучены, обсуждены.  Мы следовали им, но все же адаптировали их под наши тогдашние современные эээ… реалии. В идеале, конечно, нужно было прочесть молитвы на родном языке древних, но тогда никто не знал, и сейчас точно никто не знает, как этот язык звучал. Тем более, после детального изучения текстов «Молитв» стало ясно, что в них содержатся некие цифровые коды из цифр от единицы до девятки. Это при том… […] Поэтому мы решили, что язык не важен, цифры для всех одинаковы. Я уверен, что код там не только цифровой, но и, пользуясь современным языком, ментальный. И если цифровой еще как-то можно вычленить, то для выделения других кодов нет никаких ключей, критериев. Далее мы запаслись наборами типографских шрифтов и изготовили клише для печати. То есть в результате в руках у нас были по сути аналоги найденных в древнем храме пластиковых табличек, только переведенные на современные языки. Далее. В соответствии с древней инструкцией следовало отпечатать текст на носитель. В случае наших древних людей это были оттиски в глине, мы же отпечатали текст на бумаге с применением обычной типографской краски. Причем… Здесь очень важно. Оттиск следовало делать с завязанными глазами. Никто не должен видеть ни одной буквы оттиска до начала чтения «Молитвы». Древние делали это в одиночестве, и просто переворачивали глиняные таблички с оттиском и давали им высохнуть. Мы, собственно, поступили точно также: отпечатывали листы «Молитвы» на бумаге вслепую и переворачивали листы.

Я: - Но зачем такие сложности?

Он: - Очень своевременный вопрос. Дело в том, что в инструкциях было сказано, что если до чтения молитвы кто-то другой прочтет хоть один знак с оттиска, то действие прочитанной молитвы может быть направлено или на непосредственно читавшего молитву, или и на того, кто прочел этот единственный знак, на выбор богов. Если же прочитавших знаки будет много, то после прочтения действие будет направлено на одного из всех, опять же на выбор богов. Понимаете? То есть, как я понимаю, по принципу случайного выбора. С этой особенностью был связан интересный ритуал выбора верховного жреца, я расскажу об этом. Далее. В инструкциях шли многочисленные, как я их назвал, танцы с бубном. Их можно опустить. Важно далее то, что читать «Молитву» нужно в одиночестве, в замкнутом помещении. Хотя, в храме, в зале, где читали молитву, был и вход, и отверстия в стенах. Но это неважно. Мы читали свои «Молитвы» в простой комнате с дверьми и окнами при свете свечей. А позже, уже в семидесятых годах двадцатого века, один человек читал «Молитву Времени» при электрическом свете. Поэтому источник света, я уверен, не принципиален. Правда, нужно отметить, что окна мы плотно завешивали, и двери, соответственно, закрывали. Молитву нужно читать вслух, делая паузы между листами, как там сказано, «на вздох». То есть древние откладывали прочитанную глиняную табличку, вздыхали, и переходили к чтению следующей. Мы же точно так же откладывали прочитанный лист, делали паузу, и переходили к следующему листу. Затем, после прочтения «Молитвы» у древних снова шли танцы с бубном, они многословно благодарили богов, приносили жертвы, много всякой ритуальной шелухи. Мы этого не делали. Но здесь важно следующее: носитель с прочтенной «Молитвой» обязательно нужно уничтожить. Древние разбивали прочтенные таблички на мелкие кусочки, затем растирали кусочки в пыль и развеивали по ветру. Уничтожение должен проводить прочитавший «Молитву» и тоже сам, в одиночестве. Если же кто-то прочтет знак после прочтения «Молитвы», то снова на выбор богов. То есть, рандомно, как сейчас ээ… принято говорить. Мы же договорились сжигать прочтенные листы. Что, собственно, и сделали. Итак, мы, пятеро членов экспедиции, то есть я, ваш покорный слуга, три англичанина и француз по очереди совершили ритуал прочтения «Молитвы Времени». И напоите меня еще кружкой вашего замечательного чаю. Признаться, я уже давно так много не говорил, пересыхает в горле.

Я: - Да, конечно. То есть вы изготовили каждый для себя по экземпляру «Молитвы Времени», прочитали вслух, сожгли и… И что?

Он: - В смысле, что мы почувствовали?

Я: - Да, что изменилось в вас, внутри?

Он: - А ничего! Ничего не изменилось. И в моем случае не меняется по сей день, уже сто сорок лет. То есть никаких особых ощущений, никаких изменений, то есть абсолютно. Мы тогда конечно не ждали грома небесного, но были разочарованы. Разумеется, решили, что либо это все чушь, либо где-то ошиблись в организации ритуала. Хотя скорей всего, обрядовая чушь.

Я: - У меня еще масса вопросов.

Он: - Погодите. Я все объясню. Вот сейчас сварите чай, и я продолжу свой рассказ. И на все ваши вопросы отвечу. А сейчас нелишним будет рассказать о ритуале выбора вождя или верховного жреца или царя, как угодно.
 
Я: - Ну… Если вы считаете, что так правильней, что так станет понятней, продолжайте.

Он: - Да, я так считаю. И продолжу с вашего позволения. Итак. Древним народом, будем называть его так, правили шесть человек, шесть жрецов, из числа которых избирался верховный. Царь. В числе этих шестерых происходила ммм… своего рода ротация, то есть ушедших жрецов заменяли новые из числа послушников. […] Вот как это происходило. Все шестеро к моменту избрания уже были бессмертны, то есть уже совершили свои ритуалы «Молитвы Времени». Со всеми дикими ненужными атрибутами. Это не важно. Затем все вместе, совместно, они совершали ритуал «Молитвы Силы». Они читали вшестером один экземпляр «Молитвы Силы». Помните, я говорил, что никто не должен видеть даже знака, буквы на еще непрочтенной «Молитве»?

Я: - Конечно. Иначе «Молитва» подействует на кого-то одного, рандомно.

Он: - Абсолютно верно. Так вот «Молитву Силы» они читали вместе намеренно, и в результате совместного чтения только один из них получал, как я уже говорил, власть над людьми. Древние считали, что выбор в данном случае принадлежал богам, хотя я считаю, что это была лотерея, дело случая. Этот один и становился царем. Безоговорочно.

Я: - А как они узнавали, на кого подействовала «Молитва Силы»?

Он: - Не знаю. Никаких объяснений я по этому поводу в глиняных табличках не нашел. Видимо эффект был настолько очевиден, что его не стали описывать. Далее. […] Тот, на кого пал выбор, кто стал главным, должен был совершить ритуал «Молитвы Знания». Прочитать «Молитву Знания» теперь уже в одиночестве. Понятно, для чего. Правитель должен быть мудрым. Опустим подробности. Соль заключалась в том, что действие «Молитва Силы» отменяет действие «Молитвы Времени». То есть жрец, бессмертный жрец, на которого выпал выбор богов, получив власть над людьми, терял свое бессмертие. Это не означает, что он тут же должен был умереть, это означает, что он снова начинал стареть, как и все нормальные люди. И правил государством до своей смерти. После того, как царь был избран, из числа послушников избирался новый член бессмертной шестерки жрецов. Каким образом и по каким критериям его избирали, я не знаю, да это и не имеет значения. Новый жрец читал свою «Молитву Времени» и становился бессмертным. Царь правил. Жрецы тоже занимались государственными делами, они были чем-то вроде кабинета министров. […] Затем, спустя время, царь естественно умирал. После смерти царя они снова все вместе читали «Молитву Силы» и избирали нового царя, становившегося смертным, а из числа послушников избирали нового члена шестерки и делали его бессмертным. Все, круг замкнулся.

Я: - Ваш чай.

Он: - Благодарю. Надеюсь, я понятно объяснил? Согласитесь, система практически совершенна?

Я: - Да, понятно. Интересная система. Хм… А для чего же тогда нужна была «Молитва Смерти»? Убивать неугодных?

Он: - Нет, что вы… Зачем? Неугодных они прекрасно убивали традиционными способами. «Молитва Смерти» нужна была бессмертным жрецам, которым надоело жить. Удивительно звучит, да? Однако это именно так. Некоторые жрецы жили очень долго, на них не падал выбор веками. И каждый из шестерых имел право добровольно закончить свое бессмертие. Он читал «Молитву Смерти» и начинал стареть, как все люди. В таком случае из числа послушников выбирали нового члена бессмертной шестерки. И дальше все шло по кругу.

Я: - Странно… Как это «надоело жить»? Разве такое возможно?

Он: - Для вас странно. Потому что вы знаете, что вам осталось еще лет двадцать-тридцать. Это если без несчастных случаев и прочих печальных оказий. Вы в данном случае, простите, не видите дальше собственного носа. И ваша жизнь на эти двадцать-тридцать лет более-менее спланирована, верно? И последним пунктом этого плана, как это ни прискорбно, стоит ваша смерть. Это ужасно, но вы с этим свыклись и с этим живете. Даже допускаете возможность преждевременной смерти. Все в жизни случается, все под богом ходим и так далее. Такая смиренная позиция относительно собственной смерти почему-то у людей называется мудростью. Глупо… Хотя выбора-то нет. Своего рода защитная реакция перед неизбежным. А представьте ситуацию, когда вы точно знаете, что не умрете в обозримом будущем. Даже не состаритесь. У вас впереди не двадцать-тридцать лет, а сколько угодно и даже больше. Ваш план становится просто смешным. Да что план! Все ваше видение мира, вся ваша философия, все становится не прикладным. Все становится иначе. И поверьте мне, когда вы единственный бессмертный среди смертных, умирающих смертных, вы становитесь, среди всего прочего, бесконечно невыносимо одиноким. И снова поверьте мне, если бы у меня была «Молитва Смерти», я бы к вам не пришел. Я бы ее прочитал. И стал бы обычным человеком.

Пауза.

Я: - Вы хотите, чтобы я вас убил? Простите за неуместный юмор…

Он: - Хм… Нет конечно. Убийство – это грех. Не меньший, чем самоубийство, кстати говоря. У наших древних людей с этим было странно: убийство они не считали тяжким грехом, а вот самоубийство считали грехом тяжелейшим. […] Я не хочу возлагать грехи ни на себя, ни на вас, ни на кого бы то ни было еще. Глупости… Я здесь совершенно с другой целью. Можно сказать, с противоположной. К смерти никакого отношения не имеющей. Но для того, чтобы перейти непосредственно к цели, я должен рассказать вам еще одну историю. Точнее, привести некоторые факты из жизни пятерых членов экспедиции, прочитавших «Молитву времени». Вы еще не утомились меня слушать, мой друг?

Я: - Нет, что вы. То, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно. По правде говоря, ваша история не выглядела бы настолько интересной, если бы я не видел вашу удивительную молодость прямо перед собой.

Он: - И если бы не изучили представленные мной документы, верно?

Я: - Верно. И если бы не изучил ваши документы. Это удивительно. Это невероятно. И все же главный мой интерес, главный вопрос…

Он: - …Снова что мне от вас нужно? Извините, что перебил.

Я: - Да. Что вам от меня нужно? Точнее, для чего я вам нужен? Признаться, эээ… у меня есть смутные эээ… опасения, что ли… Ничего конкретного, но…

Он: - Оставьте. Оставьте ваши опасения. Готов поклясться, что я не подвергну вас никакой опасности. Более того… Друг мой, всему свое время. Вы совершенно четко и конкретно узнаете цель моего визита к вам. И я уверен, что вам понравится та роль, которую я собираюсь вам предложить.

Я: - Надеюсь…

Он: - Будьте уверены. И все же я обязан идти дальше по канве моего повествования. Ведь я рассказываю все это не только и не столько вам.  Да, и давайте договоримся вот о чем. После того, как я закончу свою историю, я отвечу на все ваши вопросы. Хорошо?

Я: - Хорошо, договорились. Продолжайте.

Он: -  Отлично. Но все же я бы не хотел, чтобы моя история превратилась в монотонный монолог, простите за тавтологию. Поэтому, если вам что-то будет непонятно по ходу повествования, не стесняйтесь задавать уточняющие вопросы. Договорились?

Я: - Да, конечно.

Он: - Вот и отлично. Я постараюсь избежать множества ненужных подробностей и постараюсь излагать только факты, имеющие отношение к делу. И те факты, которые помогут яснее понять мотивы, которые меня движут в нашем деле. […] Так вот, спустя время, довольно длительное, кстати говоря, время, что-то около десяти лет… […] Спустя время мы, все пятеро, поняли, что перестали стареть. Мы собирались, обсуждали это удивительное эээ… состояние, пытались разобраться, спорили. Пытались вырабатывать какие-то совместные планы, решали, что нам дальше делать с «Молитвами». Не буду излагать суть этих споров, предложений, противоречий и так далее. Просто скажу, что в конце концов мы приняли совместное решение. Мы решили никогда и никому не передавать секрет наших находок. Мы побоялись брать на себя ответственность за последствия того, что бессмертие станет доступно всем желающим. […] Более того, торжественно поклялись друг другу, что никто и никогда не узнает о существовании «Молитв». Это сейчас подобные клятвы не имеют никакой цены. А тогда, вам этого не понять, слово, данное мужчинами, дворянами, офицерами, людьми чести связывало всех нас не хуже якорных цепей. Также мы договорились, что непременно соберемся в новую экспедицию и отнесем «Молитвы» туда, откуда мы их взяли. И пусть провидение решает их дальнейшую судьбу.

Я: - Простите, но вы же здесь, и рассказываете мне о ваших секретах, нарушаете клятву.

Он: - Я больше не связан клятвой. Я остался один. Один из пятерых. Но признаюсь вам, однажды я нарушил клятву еще тогда, когда еще был жив один из членов экспедиции. В тысяча девятьсот семьдесят втором году тайно я изготовил «Молитву Времени» и дал прочесть ее одной женщине. Я любил ее, если это может считать смягчающим обстоятельством. Я хотел, чтобы она вечно была со мной.

Я: - И что с ней сейчас?

Он: - С женщиной? Она молода и красива по сей день. И ей по сей день двадцать шесть лет.  Она обманула меня. Но это история не имеет отношения к делу.
Я: - Простите.

Он: - Ничего. Время, как известно, лучший лекарь. А времени у меня сколько угодно. Пойдем далее. Собраться в новую экспедицию нам так и не удалось, по разным причинам. Потом была первая мировая война, во время которой погиб один из нас.

Я: - Так вас можно убить?

Он: - Конечно. Я обычный живой человек из плоти и крови, нуждаюсь в пище, сне и, простите, хожу в туалет. Я просто не старею. […] После первой мировой случился один эпизод, повлекший страшные последствия для людей. Я не единственный, кто нарушил клятву за эти сто сорок лет. […] Опять же не буду рассказывать, каким образом, но переводы двух «Молитв», «… Времени» и «…Силы», попали в чужие руки. Они попали сначала в Германию, а затем их увезли в Россию. После первой мировой, после переворота семнадцатого года в России царил хаос. Голод, кровь, нищета, бессмысленная жестокость, декаданс и мистицизм. К власти пришли люди, которые несомненно прошли ритуал «Молитвы Силы». Сколько человек тогда прочитало «Молитвы…», я не знаю до сих пор. Сейчас я почти уверен, что никого не осталось в живых. Вполне вероятно, что все они читали обе «Молитвы...», но они не знали о том, что «Молитва Силы» отменяет действие «Молитвы Времени». В итоге в России тогда сложилась ситуация, когда ммм… скажем так, неопределенное количество людей обладало властью, данной «Молитвой Силы». По всей видимости, действие этой «Молитвы» предполагает, что царь может быть только один, и они все передрались, как пауки в банке. В соответствии с принципом естественного отбора, победил сильнейший. Точнее, хитрейший и жесточайший. Вы знаете его имя, и все его знают, я не хочу произносить его лишний раз. В итоге той бойни он уничтожил всех соратников и остался один. Но боялся он до конца жизни, и охотился на возможных соперников до самой своей смерти в пятьдесят третьем году. Из-за своего страха он уничтожил огромное количество народа. Он постоянно искал, подозревал, и убивал. Возможно, последствия его прихода к власти не были бы настолько ужасающи, если бы он лично уничтожил оригиналы перевода «Молитв». Но они пропали, исчезли в тысяча девятьсот тридцатом году, несмотря на то, что их тщательнейшим образом охраняли. После этого в России начался чудовищный вал репрессий, а всплыли оригиналы переводов снова в Германии, в том же тридцатом году. Они попали в руки молодого амбициозного австрийского ефрейтора, уже тогда рвавшегося к власти. Надо отметить, что он был большим любителем мистики. Наверное, вы уже догадались, как его звали, но его имя я тоже не хочу произносить лишний раз. В итоге в Европе оказалось два царя, наделенных властью, данной «Молитвой Силы». Первое время им даже удавалось мирно сосуществовать. Но должен был остаться только один, и неизбежная война случилась. Их пятилетнее прямое противостояние было самым кровавым за всю историю человечества, вы это знаете. Победил снова хитрейший и жесточайший.

Я: - Вы говорите о второй мировой войне?

Он: - Именно. В тысяча девятьсот тридцать четвертом году мне удалось выкрасть оригиналы переводов «Молитв». И убедиться, что не осталось ни одной копии. То, что австрийский ефрейтор поступил мудрее, чем его грузинский коллега, то есть позаботился о том, чтобы никто, кроме него, не прочитал «Молитву», существенно облегчило мою задачу. Я не буду вдаваться в подробности той операции, скажу только, что это стоило мне громадных денег, сил, и едва не стоило жизни.  […] Я также хотел убить ефрейтора, но не преуспел. Подобраться физически к нему было очень сложно, а все заговоры, мной организованные, он как собака чуял и уничтожал заговорщиков безжалостно. После исчезновения «Молитв» он тайно, но очень усердно искал их, даже создал целую структуру, которая практически только этим и занималась. Но мне удавалось постоянно направлять их на ложный путь, и они так ничего и не нашли. К счастью… […] Для нас, четырех вечно молодых членов экспедиции, эта война стоила двух жизней. Один из нас был убит по причине того, что был евреем. Глупая случайность. При каких обстоятельствах второй, я не знаю до сих пор. Но то, что его нет в живых – это проверенный факт. В августе сорок шестого, после Хиросимы и Нагасаки, мы вдвоем приняли решение вернуть странные пластиковые книги туда, где мы их нашли во время первой экспедиции. Мы чувствовали ответственность за то, что произошло и с Европой и все еще происходило с Россией. Мы решили, что пусть само провидение решает дальнейшую судьбу «Молитв». Весной сорок седьмого «Молитвы» были возвращены в древний храм. Также мы уничтожили все переводы, сожгли. Все глиняные таблички разрушили до состояния пыли и высыпали пыль в Сену.
 
Я: - Но вы говорили, что в семьдесят втором какая-то женщина прочитала «Молитву Времени», и что она до сих пор жива и молода.

Он: - Верно. Я был влюблен. Это было безумство. Ради нее, ради того, чтобы она вечно была со мной, я снова добрался до древнего храма, и по сути выкрал «Молитву Времени». Сделал новый перевод, клише… Мне казалась чудовищной сама мысль о том, что эта женщина состарится и умрет, как все предыдущие. Что мне в определенный момент, когда станет очевидно, что я не старею, придется добровольно покинуть ее и наших будущих детей, как я делал до этого. Что дети наши состарятся и умрут, как все предыдущие.  Невозможно привыкнуть к боли, которую причиняет смерть твоего ребенка, даже спокойная смерть от старости. Невозможно привыкнуть к боли утраты любимого человека. Поэтому я тогда решился выкрасть… […]

Я: - А детям не передается ваш… ваше…?

Он: - Бессмертие? Называйте вещи своими именами. Нет, не передается. Это проверенный факт.

Пауза.

Я: - Может быть еще чаю?

Он: - Нет, благодарю. Давайте лучше закурим ваши замечательные сигары. Да, и где у вас туалет?

Я: - Я провожу.

Пауза.

Он: - Ну что ж, продолжим?

Я: - Продолжим.

Он: - Отлично. Признаться, я в растерянности. По всему понятно, что пора бы уже переходить непосредственно к цели моего визита, но… Не нахожу, с чего начать. Пожалуй… Да. Нечего миндальничать. Я прожил на свете сто семьдесят пять лет. Из них только лет сорок-сорок пять как обычный, нормальный человек. Как смертный. Все остальное время мне приходилось скрываться, прятаться, жить под чужими именами. Жить под чужими именами я научился вполне виртуозно, как вы убедились при просмотре документов. Но в последнее время это становится все более и более проблематично. И можно предполагать, что спустя некоторое, довольно короткое время это станет практически невозможным. Уже сейчас я, болезненно свободолюбивый человек, не могу выехать ни в Европу, ни в Америку. Вы вполне можете предположить, по каким причинам. Я заперт в России. И даже здесь мне приходится быть настороже.  Это гнетет. […] Нет, не Россия. Гнетет само состояние запертости, состояние постоянной опасности быть пойманным с фальшивым документом. К чему бессмертие в тюрьме, например? И все же не в этом моя основная проблема. Одиночество – вот моя беда. Инстинкты, обычные человеческие инстинкты никуда не исчезли. Я молод, умен, силен, богат. Я хочу любви, семьи, детей. Я хочу друзей, общения. И смотрите, что у меня получается: я влюбляюсь, женюсь, у меня рождаются дети. Спустя лет десять, максимум пятнадцать, становится понятно, что я не старею. Любимая женщина, жена стареет, дети взрослеют, а я остаюсь тем же молодым и сильным человеком. И я вынужден исчезать, затем со стороны наблюдать, как страдает моя любимая жена, как она стареет и умирает. Как растут дети, как они стареют и умирают. Это чудовищно. В итоге оказывается, что все это иллюзия, что я создаю для себя только видимость нормальной жизни. А хуже того, я пользуюсь любовью дорогого мне человека для того, чтобы на время удовлетворить эти самые инстинкты. И чувствую себя последней скотиной. Та же история с друзьями. Вы понимаете. Я имею вечную молодость, но я обречен на вечное одиночество, соответственно на вечные страдания. Видит Бог, если бы сохранилась «Молитва Смерти», я бы прочел ее, чтобы снова стать обычным смертным. Но увы… Я думал о самоубийстве. Нет, я не боюсь, поверьте. Но, во-первых, я считаю это страшным грехом, пожалуй, самым страшным. А во-вторых, как это ни странно прозвучит, я очень люблю жизнь. Казалось бы, самым простым решением было бы подарить вечную молодость любимым людям. Но я не имел права. Я не имел права раскрывать свою тайну, не имел права дарить вечную молодость даже тем, кого любил. Я был связан договором. Еще раз повторю: в современной системе ценностей данное слово, либо заключенный на словах договор не имеют той непреодолимой силы, какую они имеют для меня, человека девятнадцатого века. Для меня данное мной слово дворянина священно. И история с похищением «Молитвы Времени» - доказательство того, что ничего хорошего не получится, если идти против клятвы. Но сейчас я свободен от нее, от данного мной слова. Последний из тех, кто был свидетелем моей клятвы, застрелился примерно полтора месяца назад. Подробности здесь ни к чему. Из пятерых членов экспедиции, из пятерых, прошедших сто пятьдесят лет назад обряд «Молитвы Времени», остался я один. Данное сто пятьдесят лет назад слово дворянина потеряло силу. И я подумал… Если я не могу ничего поделать с собой, не могу никак себя изменить, чтобы стать равным среди равных, то я могу изменить мир. Если я не могу стать смертным, то я могу сделать всех бессмертными, понимаете?

Я: - Пока не совсем.

Он: - Ну как же? Все очень просто. Я хочу сделать «Молитву Времени» доступной для всех. Чтобы каждый желающий мог самостоятельно пройти ритуал и обрести бессмертие. Если «Молитва Времени» станет доступной для всех, то пройдет время, и, когда, например, я увижу красивую девушку в баре и познакомлюсь с ней, потом влюблюсь, женюсь, мы заведем детей и так далее, то я буду с самого начала уверен в том, что мне не нужно будет через десять лет исчезать. Понимаете? Это к примеру… Я буду уверен в том, что она тоже бессмертна. Я стану обычным человеком, я смогу жить, не таясь, заводить друзей, ссориться с ними, жениться, разводиться, снова жениться, если это понадобится. Словом, жить обычной, нормальной жизнью. Быть равным среди равных.

Я: - Понимаю. Но как?

Он: - Для этого я и обращаюсь к вам. У меня есть план, и вы поможете мне его осуществить. […]

Я: - А сами вы не можете?

Он: - Нет. Я так давно живу в отрыве от общества, от реальной жизни, в одиночестве… Я не уверен, что у меня все получится. Точнее, в моем случае слишком велик риск, что я где-то допущу ошибку из-за незнания элементарных современных вещей. Вы удивитесь, если узнаете, что тогда, двенадцать лет назад, вы были последним человеком, с которым я поддерживал отношения. Эти двенадцать лет я прожил почти в полном одиночестве. Мир изменился кардинально с тех пор, я отстал. Крепко отстал. А вы – человек социально активный, у вас свой бизнес, контакты, знание законов, рынка, технологий и так далее.

Я: - То есть вы хотите сказать, что… Вы хотите каким-то образом использовать мой бизнес, контакты и…

Он: - Перестаньте. Я вам еще до встречи сказал, что мне ваши деньги не нужны. Могу повторить.

Я: - Не нужно. Я не это имел в виду. Просто изложите мне свой план.

Пауза.

Он: - Хорошо. План прост.  Я передам вам текст «Молитвы Времени». Вы сделаете транскрипцию нашего разговора, записанного на диктофон. Я еще раз подробно расскажу, как правильно читать «Молитву», чтобы она действовала. Вы добавите что-то от себя, если хотите. Весь получившийся текст, то есть «Молитву Времени» с инструкциями необходимо выпустить в виде книжки. То есть договориться с любым издательством. Современные технологии книгопечатания почти полностью автоматизированы, человек видит только клише, и то не всегда. А весь процесс печатания делают машины. Помните, я говорил, что нельзя, чтобы кто-то видел даже букву непрочтенной «Молитвы»?

Я: - Конечно.

Он: - Так вот. Современные технологии это позволяют. Все делают машины, без участия людей. Люди в современной типографии видят только рулоны бумаги в начале и в конце итог: отпечатанную и сшитую книгу. Это полностью отвечает условиям «инструкций». Здесь есть одно «но». Нужна гарантия того, что никто в процессе складирования готовых книг, перевозки и так далее не пролистнет готовую книгу, не прочтет ни единого слова. Самый надежный вариант – сшивать книгу с двух сторон. Можно не всю, а только непосредственно текст «Молитвы». Чтобы человек сам имел возможность разрезать страницы и быть уверенным в том, что никто до него не открывал «Молитву». Не знаю, здесь могут быть варианты. Но это условие, закрытость текста «Молитвы», необходимо соблюсти.

Я: - То есть вы хотите, чтобы я занялся издательством «Молитвы Времени»?

Он: - Именно.

Я: - Хорошо. А где гарантия того, что издательство согласится?

Он: - Нет гарантии, что любое издательство непременно согласится печатать «Молитву». Но какое-нибудь обязательно согласится. Уж больно привлекательная идея, выражаясь современным языком.

Я: - А если люди не поверят?

Он: - Вы мыслите в своем, коротком масштабе времени. Если книга выйдет даже небольшим тиражом, обязательно будут люди, которые пройдут ритуал «Молитвы Времени». И лет через десять станет очевидно, что «Молитва» работает. Эти люди перестанут стареть. Дальше как снежный ком. Понимаете меня?

Я: - Десять лет… Не слишком ли долго?

Он: - Не слишком. Я могу ждать. Вот уж чего у меня в избытке, так это времени. И у вас его тоже скоро станет более, чем достаточно.

Я: - В смысле?

Он: - Вы ведь тоже прочтете «Молитву». И станете бессмертным.

Я: - Мгм… В голове не укладывается.

Он: - Уложится. На это тоже нужно время. А сейчас ответьте мне, вы готовы мне помочь?

Я: - Погодите. Мне нужно подумать… Осмыслить… Ведь… Ведь дело не только в моей готовности, в моем желании помочь именно вам. Это огромная ответственность. Ведь если все люди станут бессмертными… Вы понимаете… Вы понимаете, что это… революция?

Он: - Я много думал об этом. Поверьте, я осознаю, что это, как вы выразились, революция. Да, это революция. Каждый человек осознает, что впереди у него не смерть, а долгая активная жизнь. И основой этой революции станет то, что ценность человеческой жизни бесконечно возрастет. Жизнь станет бесконечной, а потому бесценной. Солдат десять раз подумает, прежде чем идти воевать. Убийца десять раз подумает, прежде чем убить, потому что будет понимать, что пожизненное заключение – это вечное заключение, а смертная казнь – это не просто минус несколько десятков лет жизни, это лишение вечности. Думаю, что коренным образом изменятся общественные отношения. Но уверен, что изменения эти будут носить… эээ… положительный, гуманный характер. Поскольку в основе новых отношений будет бесценность человеческой жизни. Исчезнет спешка. В спешке люди совершают массу ошибок. Даже такая мелочь, как соблюдение правил дорожного движения, точнее, отношение к ним изменится. Цена риска станет слишком высокой. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Выражение «после нас хоть потоп» потеряет смысл. Никакого «после нас» не будет, изменится отношение к Земле, к экологии. Вообще, это тема для многочасового разговора, боюсь, если мы начнем ее сейчас развивать, то уйдем в сторону от главной нашей темы. Да и мыслим мы с вами сейчас разными категориями, в разных масштабах. Если вам эта тема интересна, мы можем позже, лет через десяток, когда и вы научитесь мыслить шире, масштабней, вернуться к этому разговору.

Я: - Хорошо. А перенаселение? Ведь люди будут рождаться и не будут умирать?

Он: - Перенаселение… До реального, критического перенаселения планеты людям еще очень и очень далеко. Это дело столетий, если не тысячелетий. Но даже если человечество столкнется в свое время с этой проблемой, то она будет решаться опять же исходя из новых принципов, базирующихся на бесценности человеческой жизни. Я не знаю, что это будут за решения, эээ… трудно предполагать. Поживем – увидим.

Я: - Хм… Может быть еще много мелких последствий. Относительно, конечно. Например, падение рынка пассажирских авиаперевозок. Люди станут бояться летать.

Он: - Или массовое закрытие шахт, отказ от атомной энергетики… Все возможно. Цена любого риска для жизни возрастет бесконечно. Изменения произойдут не сразу, как вы понимаете. Это длительный, местами болезненный процесс.
 
Я: - Хорошо… Допустим… Но… Простите, я перескачу… Чисто технологический вопрос. А почему не разместить «Молитву Времени» с инструкциями в Интернете? Она станет всем доступна в очень короткий срок. Каждый для себя сможет распечатать ее и прочитать. Как нужно… Как вы думаете, будет работать?

Он: - Не знаю. Не пробовал. Но… сколько угодно! Размещайте. Не знаю, что из этого получится. Возможно, она будет работать, возможно нет. Я рассказал вам, как она действительно работала. И рассказал, чего требуют инструкции, прилагавшиеся к «Молитвам». Возможно… Вполне возможно. Но призываю вас, не ищите легкого пути. Может так получиться, что вы разместите «Молитву» в Интернете и на том успокоитесь, а она по какой-то причине не будет работать. И я не могу вам сказать, по какой, не знаю. Мой план, с типографией, который я предлагаю, надежен. Я могу дать гарантию, слово, что если все сделать правильно, «Молитва» будет работать. Хотя, вы знаете… По большому счету это все равно. Как хотите. В случае открытой публикации тоже есть шансы на успех реализации моей идеи.
Я: - Согласен. Одно другого совершенно не отменяет. Ведь с течением времени, когда люди опробуют «Молитву», станет очевидно, что она работает.

Пауза.

Он: - Знаете, что я скажу по этому поводу? Поступайте, как знаете. В любом случае рано или поздно, так или иначе, «Молитва» станет общедоступной. Хоть продавайте. Как угодно. У меня время есть. Более, чем достаточно.

Я: - Хорошо.

Он: - Могу ли я это расценивать, как ваше согласие на участие в моем плане?

Пауза.

Он: - Не пытайтесь сейчас осознать… У вас будет время. Все это слишком емко.

Пауза.

Я: - Хорошо. Я согласен.

Он: - Отлично. В таком случае вот взгляните. Это и есть те самые странные пластины.

Я: - Действительно странные.

Он: - Это и есть «Молитва Времени». Оригинал.

Пауза.

Я: - Вы оставите их у меня?

Он: - Ни в коем случае. Просто даю вам возможность ознакомиться с ними. А вот «Молитва Времени» на русском языке. Возьмите. Потом прочтете. Купите в магазине несколько наборов резиновых шрифтов для штампов, такие продаются в канцелярских отделах, и сделайте себе клише каждой страницы. И краску штемпельную купите. Смажьте каждое клише краской, подготовьте  бумагу. Затем завяжите глаза и отпечатайте страницы, одно клише на одну страницу. Каждую страницу переворачивайте и печатайте следующую. Приготовьте металлический тазик и спички. Или зажигалку. Затем закройтесь в комнате, сосредоточьтесь и читайте вслух. Начиная с первой страницы. После прочтения каждой страницы переворачивайте ее текстом вниз и делайте паузу. Несколько секунд. И начинайте следующую. Когда прочтете всю «Молитву», сложите прочтенные листы в тазик и подожгите. Тщательно проследите за тем, чтобы вся бумага сгорела дотла. До пепла. Это все.

Я: - И я стану как вы? Бессмертным?

Он: - Да, как я. Но, строго говоря, не бессмертным. Меня можно убить, это во-первых. А во-вторых, я не знаю, сколько я проживу на свете. В глиняных табличках ничего об этом не было. Могу предполагать, что очень долго. Века… Возможно тысячелетия. А возможно и вовсе без ограничений. Не знаю. Также передаю вам англоязычный вариант «Молитвы». Возьмите.

Я: - Мгм… Понятно… А скажите… Вы хоть раз обследовались? В смысле у доктора? Нееее…. Не в смысле у психиатра, простите. Мне интересно, появились ли в организме у вас какие-нибудь аномалии.

Он: - Конечно обследовался, мне самому интересно. И не единожды. Последний раз, правда, довольно давно, лет пятнадцать назад в Мюнхене прошел полное обследование. Никаких патологий. Вердикт – практически здоров. Но я иногда болею. Простуды, расстройство желудка, даже грипп был, но очень давно. Так что в этом смысле ничего особенного. Я просто не старею. Мне просто около тридцати пяти лет. Перманентно. И у психиатра кстати тоже был. И тоже все в порядке.

Я: - Понятно. А вот еще… Вы рассказали, как поступить мне с «Молитвой». Ну чтоб она сработала. А как людям быть с книгой? Если она выйдет…

Он: - Без «если». Она выйдет. Все то же самое: подготовить все для сжигания книги, с завязанными глазами разрезать страницы, закрыться в комнате в одиночестве. Затем прочитать «Молитву» вслух как я говорил вам, то есть каждую страницу по отдельности через паузу. Затем сжечь книгу дотла.

Я: - А что делать с пеплом?

Он: - Все, что угодно. Можете съесть, можете смыть в унитаз. Уверен, что это не имеет значения. Важно только то, что после вас никто ни прочтет ни буквы из прочитанной вами «Молитвы». В древних инструкциях говорилось, что  глиняные оттиски нужно стереть в прах и развеять по ветру. Мы сжигали свои «Молитвы» до пепла и высыпали пепел из окна. Вроде как развеивали по ветру. Все ли понятно?

Я: - Вроде да. У меня еще вопрос.
Он: - Извольте.

Я: - А почему бы вам… Ведь «Молитва»… Как ее?... «Молитва Силы». Ведь «Молитва Силы», как вы говорили, отменяет действие «Молитвы Времени», верно?

Он: - Верно.

Я: - Так почему бы вам не пройти обряд «Молитвы Силы», чтобы снова начать стареть? Ведь вы могли это сделать и во время второй мировой, когда хотели убить эээ…

Он: - Австрийского ефрейтора?

Я: - Да.

Он: - Я понял. Я не мог и не могу пройти обряд «Молитвы Силы», не имею права. Конечно, выглядит вроде логично. Но. Если бы я воспользовался «Молитвой Силы» чтобы убить австрийца, я бы его естественно убил. Но уверен, что стал бы на его место. И мир получил бы еще более страшное чудовище в лице меня. Без ложной скромности, я умней и хитрей, чем оба тогдашних царя вместе взятых. А под действием «Молитвы Силы» я бы стал и гораздо более жестоким, чем они. Нет. Древние были правы. Без «Молитвы Знания» нельзя быть царем. Сейчас же я не имею права читать «Молитву Силы» по тем же причинам. Исключено.

Пауза.

Я: - Каша в голове… Вроде хочется о многом спросить, но даже не знаю, с чего начать. Надо как-то осмыслить… Уложить в голове.

Он: - Попытайтесь. Лет через десять-пятнадцать само уложится, обещаю вам.

Я: - Шутите…

Он: - И да и нет. Во всяком случае, я буду с вами связываться иногда, чтобы узнать, как идут дела. И если возникнут вопросы – я непременно отвечу. А сейчас давайте подведем итог.

Я: - Давайте.

Он: - Итак, мы с вами договорились о следующем. Вы сделаете транскрипцию диктофонной записи, напишете что-нибудь от себя. С получившимся текстом поступайте, как вам будет угодно. Хотите – издавайте, как книгу. Хотите – публикуйте в интернете. Обо всех правилах я подробно рассказал. Важно то, что вы берете на себя обязательство распространять «Молитву Времени» любым удобным для вас способом. Это все?

Я: - Да, вроде все.

Он: Тогда вопрос есть у меня. Понятно ли вам, как пользоваться «Молитвой Времени»?

Я: - Да, все понятно.

Он: - Уточнений никаких не нужно?

Я: - Вроде нет. Делаю клише, отпечатываю на бумагу с завязанными глазами, переворачивая каждый лист текстом вниз. Затем читаю «Молитву» в одиночестве вслух, с паузами между страницами. Прочтенную страницу переворачиваю текстом вниз. После прочтения бумагу сжигаю дотла. Развеиваю по ветру. Верно?

Он: - Да, все точно. Тогда для записи. С книгой поступать так: разрезать страницы «Молитвы Времени» с завязанными глазами и плотно закрыть книгу, чтобы случайно не прочитать ни буквы из «Молитвы» до начала ритуала. Далее, как вы и сказали, читать вслух в одиночестве, с паузами между страницами. Прочтенные страницы переворачивать. После прочтения все сжечь.

Пауза.

Он: - На этом запись можно прекращать. Как вы думаете?

Я: - Постойте…

Он: - Да, я слушаю вас.

Я: - Вы говорили, что и древние, и каждый из вас сами изготавливали свою ммм… персональную «Молитву». Не будет ли изготовление «Молитвы» в типографии, станками, нарушением ритуала?

Он: - Отличный вопрос. У меня есть ответ с подтверждением. То, каким образом изготовлена, как вы выразились, персональная «Молитва», не имеет значения. И то, кем или чем она изготовлена, тоже не имеет значения. Я в этом абсолютно уверен. В одна тысяча девятьсот семьдесят втором году я лично изготовил «Молитву» для другого человека, и «Молитва» сработала. […] Так что никакой разницы. Теперь все?

Пауза.

Я: - Вам виднее. Если нечего больше сообщить…

Он: - Отлично, мой дорогой друг. Выключаю.

Конец транскрипции.


Мой гость выключил диктофон. Мы молчали еще минут пять. Затем он сказал, что ему нужно время, чтобы отредактировать получившуюся запись. На редактирование ушло довольно много времени. Некоторые места он прослушивал по несколько раз, удовлетворенно кивая головой, некоторые стирал. Я пытался заговорить с ним, но он жестом просил ему не мешать. Пока он возился с записью, я внимательно рассматривал его, выискивая признаки сумасшествия. Он не выглядел как сумасшедший. Он выглядел, как и двенадцать лет назад, здоровым, сильным, умным мужчиной.
Я хотел еще много о чем спросить его, рассчитывал на продолжение разговора. Но мой гость, отказавшись от чая и от сигар, вызвал такси. У нас было минут пять. Я не помню, о чем мы говорили в течение этих пяти минут. Возможно даже о погоде. Я спросил у него, как быть с концом света в две тысячи двенадцатом году. Он рассмеялся и сказал, что пока не знает, точно скажет в две тысячи тринадцатом. Затем извинился за несмешную шутку. Когда дверь закрылась за ним, на мониторе я увидел, что такси уже ожидало у моих ворот. Он уехал.
Итак, исполняя волю моего приятеля и данное ему обещание, я представляю «Молитву Времени».


МОЛИТВА ВРЕМЕНИ


О, Великий Бог, не имеющий имени!
Имя, которое может быть названо не есть постоянное имя
Безымянное есть начало неба и земли
Ты, Великий Бог, не имеющий имени, есть начало и конец времени
Трижды взову к тебе, чтоб услышал ты меня.
Четырежды обращусь к тебе, чтоб узнал ты меня среди других.
Чтоб свершилась тайная воля твоя, как всегда вершится воля твоя.
Я – человек, и полнится сердце мое страхом.
Я – человек, и полнится сердце мое  надеждой.
Но взойдет мой зов над великой горой, полетит мой зов за семь хребтов.
Полетит мой зов туда, где семь небес и великая пустошь слиты в одно.
И свершится воля твоя, Великий Бог, не имеющий имени, там, где великая пустошь и великое время слиты в одно.
О, Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Отворяю для тебя шесть печатей на вратах разума моего.
Отворяю для тебя девять печатей на вратах тела моего.
А на сердце моем нет от тебя печатей, ибо чистым сердцем взываю к тебе.
Избранные тобой и услышанные тобой избрали меня.
Путь мой к тебе длился не меньше девяти лет.
О, Великий Бог, не имеющий имени!
Молю тебя, исполни свою тайную волю в разуме моем!
Молю тебя, исполни свою тайную волю в теле моем!
Молю тебя о Великом Времени!
Сердце мое чисто и открыто для тебя.
Но молю тебя, четырежды омой мое сердце светом твоим, чтоб не осталось в моем сердце и тени зла.
О, Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Склоняю дух свой перед всесильем твоим
Могущество твое невозможно описать на языке людей.
Склоняю дух свой перед мудростью твоей
Мудрость твою невозможно понять разумом человеческим.
Склоняю дух свой, не имея надежды стать прахом у ног твоих.
О, Великий Бог, не имеющий имени, услышь меня и избавь!
Избавь меня от пути, по которому один путь и нет дороги обратно.
Избавь меня от дома, в котором вошедший лишается света навечно.
Избавь меня от обиталища мрака, где питье – прах, а еда – глина, а одежда – перья.
Трижды три раз склоняю голову свою к земле, молю тебя.
О, Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Посмотри на землю вокруг меня, посмотри на землю вокруг дома твоего!
Шесть животных, каждое о четырех ногах увидишь ты
Три животных, каждое о двух рогах увидишь ты
Девять животных, каждое о четырех руках увидишь ты
Идущие деревья, имеющие девять раз по девять ног увидишь ты
Одна нога умирает, а две ноги оживают и становятся на землю
Для животных ты, Великий Бог, не имеющий имени, назначил Время
Для травы и деревьев ты, Великий Бог, не имеющий имени, назначил Время
Для идущего дерева нет Времени.
Для идущего дерева ты, Великий Бог, не имеющий имени, отменил Время.
О, Великий Бог, не имеющий имени!
Молю тебя, отмени мое Время!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Нет числа чудесам твоим!
Нет числа дарам твоим!
Когда ты явился на Великой Горе
Когда ты явился из Дома Солнца
Когда ты явился там, где земля сходится с небом
Все люди пришли и стали в твой свет
Все люди пришли и ждали твоих повелений
Все люди глаза открывали навстречу твоим лучам
Все люди разум открывали твоей мудрости
Все люди сердца открывали твоему очищающему свету
Ты очистил сердца людей
Ты дал разум немногим людям
Ты дал свет глазам всех людей
Но не было от тебя повелений
Была только безмолвная воля твоя
Какую слышали шесть избранных
О Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Слова мои по воле твоей получили часть силы твоей
Слова мои, как четыре быстрых ветра несут мой зов к тебе
Слова мои проливают свой блеск, горят как огни
Слова мои, как две реки неостановимы
Слова мои тяжелее скал и быстрее самого света
О Великий Бог, не имеющий имени!
Долетят слова мои до обиталища твоего,
Где великая пустошь и великое время слиты в одно
И слова мои, и великая пустошь, и великое время сольются в одно
Услышь и узнай слова мои
Исполни волю свою в сердце моем
Исполни волю свою в разуме моем
Исполни волю свою в теле моем
О Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
В сердце моем горит огонь, но дыма не видно
В теле моем тлеют угли, но пепел не просыпается из него
Разум мой сияет пламенем, но света не испускает
Огонь охватил все вокруг
Это чувствует тот, кто разжег огонь и тот, кто охвачен им
Настанет время, и сгоревший не возродится вновь, не останется даже праха
О Великий Бог, не имеющий имени!
Дай моему огню достаточно пищи, чтобы не сгорало сердце мое
Дай моим углям достаточно ветра, чтобы не испепелялось тело мое
Дай моему пламени достаточно света, чтобы не угасал разум мой
Только тот, кто разжег огонь, имеет могущество дать ему пищу на все время
О Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Вижу сияние твое в семи цветах радуги
Слышу голос твой в пяти звуках ветра
Чувствую дыхание твое в четырех вкусах вод
Легко молиться тебе, легко ты слышишь
В одно мгновенье все должно перемениться
Один раз обратишь на меня твое сияние, твой голос, твое дыхание
И в одно мгновение исполнится древняя воля твоя
Ибо древняя воля твоя запечатана тремя печатями в крови моей
О Великий Бог, не имеющий имени!
Молю тебя, сними три твои печати с крови моей
Молю тебя, позволь сбыться древней воле твоей
О Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Избавь меня от страха, сделай меня бесстрашным, как бесстрашен тигр
Избавь меня от страха, сделай меня свободным, как свободны птицы
Дай мне Великое Время, которого у тебя в избытке
Дай мне Великое Время, которого ты повелитель
О Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю древнюю волю твою и говорю:
Вот я перед тобой
Дай мне Великое Время
Останови мое время
Накорми мой огонь
Сними печать с крови моей
Буду жив я, буду здоров я, и твою божественность восславлю!
Достигну я моих желаний!
Тебе возрадуются небеса, с тобой возликует Бездна!
О Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Когда появляется один росток дерева или семь ростков травы на земле
Когда рождается зверь о четырех клыках в диком лесу
Когда рождается человек о двух ногах в доме матери
Начертаны их жизни в твоих книгах
Высоко ли будет дерево и когда будет молнией поражено
 Кого сожрет зверь и когда сам будет сожран другим зверем
Как велик или ничтожен будет человек и когда умрет
Все начертано в твоих книгах о, Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою и молю тебя
Сокруши надписи обо мне в книгах твоих
Сокруши надписи о путях моих в книгах твоих
Сокруши надписи и величии моем или ничтожестве моем в книгах твоих
Пусть вершится воля твоя прямо через сердце мое, минуя книги твои
Молю тебя, сокруши надписи о конце времени моего в книгах твоих
О Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Наш дом во все времена открыт для тебя
Наш дом во все времена ожидает прихода твоего
Мой дом во все времена открыт для тебя
Я во все времена ожидаю возвращения твоего
Чтобы трижды воздать тебе молитву благодарности
Чтобы вернуть тебе одну шестую тайного знания, оставленного тобой
И другие пятеро ожидают тебя вместе со мной
Чтобы вернуть тебе остальные пять частей тайного знания, оставленного тобой
Каждый из шести свою одну шестую часть тайного знания, оставленного тобой
О, Великий Бог, не имеющий имени!
Чтобы смог я сохранить тайное знание, оставленное тобой
Чтобы смог я передать тайное знание, оставленное тобой, своему преемнику
Если будет на то воля твоя и назначишь мне конец Времени
О, Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!

-------

О, Великий Бог, не имеющий имени!
Исполняю волю твою, взываю к тебе с Молитвой о Времени!
Молю тебя, сокруши мое Время
Молю тебя, дай мне Великое Время
О, Великий Бог, не имеющий имени!
Исполнил я волю твою, воззвал я к тебе с Молитвой о Времени!








Итак, это и есть «Молитва Времени». От себя лично и от имени моего приятеля, любезно предоставившего вам «Молитву Времени» и вечную молодость, искренне желаю вам, дорогой читатель, щястья, здоровья и всего найкращего.

2011