Бытует расхожее мнение что однажды произошедшая трагедия следующий раз повторяется уже обязательно как фарс. Не всегда! Бывает, что и второй раз она может повториться трагедией! Десять лет разделяют два судьбоносных для нашего Отечества события. Начала Русско-Японской войны и начала войны Первой Мировой. Начало войны с Японией ознаменовалось нападением японских миноносцев на русскую эскадру в Порт-Артуре в ночь с 27 на 28 января (8 на 9 февраля) 1904 года, в результате которого были серьёзно повреждены и надолго выведены из строя три русских корабля, и неравного боя крейсера «Варяг» с японской эскадрой на следующий день, застигнутого войной на рейде корейского порта Чемульпо. Русский крейсер отверг позорное предложение неприятеля о сдаче и предпринял заведомо обречённую попытку прорыва из порта на соединение с главными силами, доблестно вступив в безнадёжный бой с шестью японскими крейсерами. Вынужденный вернуться на рейд Чемульпо, он был затоплен своим экипажем, во избежания захвата противником. Подвиг «Варяга» получил воистину глобальное признание! Героям Чемульпо по возвращении на Родину были оказаны невиданные почести. Но как вполне справедливо отмечают историки, за шумом торжеств пытались скрыть просчёты высшего командования, в результате которых русские морские силы на Дальнем Востоке были серьёзно ослаблены в первый же день войны, и «дерзкий враг» полностью захватил инициативу. Через десять лет и десять месяцев, в октябре 1914 года, события по дальневосточному сценарию с пугающей точностью повторились на наших родных черноморских просторах. На этот раз, сомнительная честь оказаться в роли «черноморского Порт-Артура» досталась Одессе. Неприятельские миноносцы, теперь уже турецкие, в ночь с 15/28 на 16/29 октября неожиданно атаковали мирную гавань, торпедировали канонерскую лодку «Донец», обстреляли скопление торговых судов и портовые сооружения, вызвав в городе переполох внезапностью нападения. Горькая участь «черноморского «Варяга» выпала же на долю скромного минного заградителя «Прут», на следующее утро 16/29 октября 1914 года. Так же как и его героический предшественник, этот корабль, по недомыслию командования флотом, оказался в отрыве от главных сил, один на один с подавляющей мощью германского линейного крейсера «Гебен». И, в который уже раз! «…Мы пред врагом не спустили славный Андреевский стяг»! Много в истории нашего флота было «Варягов»! Даже, может быть, и слишком… Имя стало нарицательным. Были в разное время «полярный», «балтийский», «сахалинский», целая когорта «цусимских» и даже «подводный»! Только заградитель «Прут» выпал из этой плеяды, хотя и вписывался в неё по всем статьям. Клише типа «Черноморский «Варяг», казалось бы, само просится в заглавие! Но громкая слава легендарного предшественника обошла заградитель стороной. Напротив, при ознакомлении с подробностями этих событий, убеждаешься, что высшее командование в то время склонно было рассматривать случившееся всего лишь как досадный инцидент, с которым надо формально разобраться и поскорее «сдать в архив». Грубо говоря «замять историю»! Уж слишком в неприглядном виде предстали в этом деле командующий Черноморским флотом адмирал А. А. Эбергард и его штаб, Ставка Верховного Главнокомандующего «давившая» на адмирала, Министерство Иностранных Дел Российской Империи дезориентировавшее военное руководство неверными прогнозами относительно намерений тогда ещё вероятного противника Турции.
Сами собой напрашивались аналогии и параллели со злополучным январём 1904-го года, которых так тщательно старались избежать! Официальная пропаганда тоже не ухватилась за этот случай, чтобы «поднять дух русского воинства» и не стала «раскручивать» очередной «легендарный символ». Страницы «Нивы», «Огонька», «Летописи войны 1914 года» и других изданий того времени пестрят шапкозакидательскими небылицами вроде описаний «подвигов» полумифического казака Кузьмы Крючкова. Пресса только вяло отреагировала парой скромных, сильно искажённых цензурой заметок, о священнике заградителя отце Антонии и минном офицере корабля лейтенанте А. В. Рогузском. В них старательно обойдены подробности о том, что собственно произошло утром 16/29 октября 1914 года в районе мыса Фиолент, в 10 милях от главной базы флота Севастополя. И на том, как говориться, спасибо. Официальные «Сообщения Морского Командования» в «Морском сборнике», на которых базировались эти заметки, более чем лапидарны! Уложились буквально в пару строк: «… Подготавливая взрыв второго патрона, геройски погиб вместе с транспортом лейтенант Рогузский», «…На транспорте «Прут» погибло 2 офицера, священник и 26 нижних чинов». И всё! Даже в этих тщательно отфильтрованных крупицах информации «Прут» был посмертно «разжалован» из минных заградителей в «рядовые» транспорты. Цензура военного времени оказалась весьма кстати, чтобы тщательно затушевать очередной крупный просчёт (увы, не первый и не последний!) русского командования. Наверно всё-таки не зря говорят, что героизм одних это чаще всего результат недомыслия, других. Так было в 1904-м с «Варягом», то же самое повторилось и в 1914-м с «Прутом». С той лишь разницей, что через десять лет в аналогичном случае решили поступить с точностью до наоборот, не стали поднимать помпезный шум. И впоследствии, когда давно уже утихли залпы «войны незнаменитой», «империалистической», о «Пруте» если что и упоминали, то мимоходом и вскользь. Главным образом, стремясь, лишний раз подчеркнуть «бездарность царского командования», что, в прочем, не так уж и расходилось с истиной. За исключением, быть может, некоторых ведомственных академических изданий (ставших давно библиографическими раритетами!) для неширокого круга специалистов. (Л.16,17). Более менее подробные описания произошедшего в них страдают полной обезличенностью. Не названо ни одной фамилии! Родина, как будто, упорно не желала знать имена своих героев! Ни павших, ни тем более тех, кому посчастливилось уцелеть под залпами «Гебена». Но даже в этих выхолощеных описаниях, безымянно-абстрактные «командир», «старший механик», «рулевой», «кочегары» и т. д. вызывают уважение за то, что не дрогнули, не спасовали, не запаниковали, не смалодушничали, и сумели до конца выполнить свой воинский долг, сделали всё что смогли в безнадёжной ситуации, что бы отстоять честь Андреевского флага, не запятнать свою совесть. К счастью в фондах, тогда ещё, Ленинградского ЦГА ВМФ (Ныне С-Петербургский РГА ВМФ) нашлись рапорта офицеров погибшего заградителя, написанные по горячим следам, а также другие документы, позволяющие со стереоскопической точностью восстановить во всех подробностях этот полузабытый эпизод истории нашего флота. Существенно дополняют отечественные архивные источники материалы Русского Морского Зарубежья; это статья историка П. А. Варнека «Последние минуты минного заградителя «Прут», написанная им в 30-х годах в эмиграции со слов бывшего командира заградителя капитана 2-го ранга Г. А. Быкова. Её, в своё время, в распоряжение автора любезно предоставил известный историк флота инженер-капитан 1-го ранга Николай Александрович Залесский… а так же воспоминания капитана 1 ранга В.З. Бурхановского, опубликованные в Пражском «Морском журнале». И пусть лучше поздно, чем совсем никогда, будет отдано должное подвигу черноморского заградителя, и памяти его мужественного экипажа!
ВСЯ ЖИЗНЬ И ПРЕДИСТОРИЯ.
Прежде всего, необходимо сказать несколько слов о самом корабле. Он был построен изначально как торговый пароход в 1879 году в Англии, в Глазго на заводе Дж. Эльдера. Под названием «Москва» длительное время находился в составе Добровольного флота, совершая коммерческие рейсы. В 1895 году был приобретён Морским Ведомством России и включён в состав Черноморского флота и переименован в «Прут». (П.2,Л.16). За время своей «военной» карьеры неоднократно переклассифицировался. Сначала в военный транспорт, затем в учебное судно. Именно в этом качестве он довольно хорошо известен по советским источникам в связи с революционными событиями 1905–го года. Через несколько дней после знаменитого восстания на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический», экипаж «Прута» решил последовать примеру мятежного броненосца и присоединиться к нему. Были арестованы офицеры, команда завладела судном, подняла красный флаг и направила его в Одессу, где по последним сведениям находился «Потёмкин». Однако рандеву с «буревестником революции» не состоялось. «Прут» опоздал, «Потёмкина» в Одессе уже не было. В море учебное судно было перехвачено правительственными миноносцами, и отконвоировано в Севастополь. Позже состоялся суд, по приговору которого матрос А. Петров и другие «зачинщики беспорядков» были расстреляны. (Л.5,13,П.7). Сам «Прут» тоже был «наказан» за мятеж. Из учебного судна он был «разжалован» в плавучую тюрьму. На него вскоре заточили некоторых захваченных потёмкинцев. Чуть позже в октябре, того же 1905-го года, во время очередного мятежа, на крейсере «Очаков», «Прут» снова поднял красный флаг. Он ненадолго вошёл вместе с бывшим «Потёмкиным» (переименованным в «Пантелеймон») в «революционную эскадру» лейтенанта Шмидта. Однако и на этот раз власти одержали вверх над «бунтовщиками». К вновь арестованным потёмкинцам в трюмы «Прута» бросили уцелевших моряков с расстрелянного правительственной эскадрой «Очакова» и других «усмирённых» кораблей. Именно на «Пруте» в город Очаков, к месту суда, из Севастополя был доставлен и сам «красный адмирал» лейтенант П. П. Шмидт. (Л.5,П.7). Жаль, что историки советского периода упустили шанс и не догадались дополнить столь насыщенную «революционную» биографию корабля доблестной его гибелью в 1914 году.
И «Прут» так и не был удостоен официального причисления к лику «кораблей – героев», ни за «революционные» заслуги ни за боевые. Трудно даже сказать, почему… Может «рангом не вышел»! Старый торговый пароход смотрелся не так импозантно на фоне гордых профилей канонизированных «кораблей революции», образы которых тиражировались где только можно... Возможно «революционную» репутацию корабля «подмочил» факт пребывания его некоторое время в малопочтенной роли плавучей тюрьмы для «борцов за свободу». Что ж, не ко всем одинаково справедлива история!.. В 1909 году «Прут» был переоборудован в минный заградитель. И на 1914 год имел следующие тактико-технические данные:
Водоизмещение – 5400 тонн, длина – 113 м, ширина – 13 м, осадка – 7,32 м. Одна паровая машина системы Компаунд – 2720 л. с., четыре паровых котла, скорость – 12 узлов. Артиллерийское вооружение: 8 – 47 мм орудий, 2 – 37 мм, три пулемёта. На борт мог брать 700 мин заграждения. (Л.21).
Согласно плану развёртывания Черноморского флота, в случае возникновения угрожающего положения, первой операцией, которую должен был осуществить флот, была постановка оборонительного минного заграждения на подходах к главной базе флота – Севастополю. «Пруту» отводилась едва ли не ключевая роль в этой операции, так как на его борту находилось 710 мин заграждения, причём лучших образцов, предназначенных для постановки на больших глубинах. В то время как все остальные заградители флота «Ксения», «Алексей», «Георгий» и «Константин» вместе взятые имели запас около 800 мин. И таким образом «Прут» один заключал в себе 50% заградительных возможностей всего флота. Поэтому даже отсутствие «Прута» в главной базе в угрожаемый период времени (не говоря уже о риске его потери!) ломало весь план вступления Черноморского флота в войну! (Л.14). Именно такое угрожающее положение сложилось на Чёрном море к концу октября 1914 года.
НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЙ СУШОН-ПАША.
…Уже третий месяц шла Первая Мировая война. Россия на широком фронте, от Балтики до Карпат, сражалась с Германией и Австро-Венгрией. На Чёрном море пока было спокойно. Давний противник России Турция сохраняла зыбкий нейтралитет. Не обладавшая могуществом мировых держав, Османская империя, тем не менее, в силу своего географического положения являлась потенциально весьма привлекательным стратегическим союзником для стран германского блока. И дипломатия кайзера Вильгельма из кожи вон лезла, стремясь втянуть её в боевые действия на своей стороне. Дипломаты Антанты тоже прилагали титанические усилия, что бы удержать турецкого султана от этого шага. Турецкое правительство колебалось. В нём имелись как ярые поборники нейтралитета, так и прогермански настроенные сторонники войны. Позиции последних были резко усиленны неожиданным успешным прорывом в турецкие воды двух германских кораблей, линейного крейсера «Гебен» и лёгкого крейсера «Бреслау». Застигнутый врасплох началом войны в Средиземном море, флагман германского отряда контр-адмирал Вильгельм Сушон верно оценив обстановку, принял единственно правильное в его положении решение. Начисто игнорируя мнение своего берлинского Адмираль-Штаба, ставящего в известность адмирала о том, что «по политическим причинам ваш приход в Константинополь в настоящее время нежелателен», направился со своими крейсерами именно туда! Казалось бы, загнанные в угол немецкие корабли обречены, перед лицом подавляющего превосходства английского и французского флотов, полностью контролирующих Средиземное море. Надо отдать должное германскому адмиралу! Он не потерял голову и заведомо проигрышную ситуацию, в которой оказался и превратил её в свой блестящий триумф. Сумел оторваться от преследования английских крейсеров (крайне вялого и нерешительного), и 10 августа благополучно достиг Дарданелл, чем в корне изменил политическую и стратегическую ситуацию в районе Средиземного и Чёрного морей, оставив в дураках всё «Сердечное согласие» (Антанту) с её хвалёной мощью. (Л.2,19) Выражаясь образно, две германские пешки в самом начале игры дерзко сумели пройти в дамки.
Теперь вступление Османской империи на стороне Германии в войну стало вопросом времени. Турки и немцы проделали ловкий трюк с якобы «продажей» германских крейсеров Турции. Корабли были переименованы; «Гебен» в «Явуз Султан Селим», а «Бреслау» в «Мидилли» и подняли турецкие флаги. На эту дурную комедию противники Германии смотрели с каким-то странным непростительным благодушием. Англичане, бездарно упустившие их в Средиземном море, в лице своих дипломатов, «сохраняя лицо» (а точнее делая хорошую мину при плохой игре, что, надо признать, во все времена им удавалось превосходно!), ханжески утверждали, что немецкие корабли «позорно бежали» при одном виде британского флага и теперь «надёжно нейтрализованы». Никаких жёстких мер, никакого давления на Турцию не было оказано, чтобы заставить её выполнить требования международного права и интернировать (задержать и разоружить) немецкие корабли. Внезапное появление двух современных немецких крейсеров на Чёрном море, и, прежде всего, «Гебена», ставило под сомнение, до сих пор казавшееся бесспорным, превосходство русского Черноморского флота. Главные силы его состояли из пяти устаревших тихоходных линейных кораблей, постройки начала века. Они хоть и превосходили суммарно «Гебен» по количеству стволов главного калибра вдвое, но зато в полтора раза уступали ему в скорости, не говоря уж о «Бреслау». Это преимущество немецких крейсеров и было решающим. Фиктивная их «покупка» турками, новые экзотические «псевдонимы» крейсеров, маскарад с «нейтральными» флагами и фесками, в которые вырядились немецкие экипажи, и все другие нехитрые уловки, вряд ли кого-то могли обмануть! Командовать турецким флотом стал адмирал Сушон. Он развил бешеную энергию по приведению в боеспособное состояние отсталого и запущенного турецкого флота. На все его немногочисленные корабли были назначены командиры-немцы. Была резко усилена боевая подготовка, введены в действие шифры и система сигнализации германского флота. (Л.13) Из самой Германии (через нейтральные Болгарию и Румынию!) в Турцию были доставлены в большом количестве предметы вооружения и снаряжения, прибыло несколько сотен немецких матросов и офицеров. Германо-турецкие корабли всё чаще стали появляться в Чёрном море, проводя учения и вызывающе демонстрируя флаг. Вместо того чтобы пресечь в корне эту кипучую деятельность Сушона, пока это было ещё возможно дипломатическими мерами, союзники, англичане и французы, фактически попустительствуя германскому адмиралу, теперь изо всех сил «давили» на … Россию, чтобы та, не дай бог, не «спровоцировала» Турцию на вступление в войну. (Л.15) Идя у них на поводу, русская Ставка 1/14 октября отдала категорический приказ командующему русским Черноморским флотом адмиралу А. А. Эбергарду «не искать встречи с турецким флотом, если он не займёт явно угрожающего положения». (Л.16) Демонстративные военные приготовления более чем вероятного противника поводом для адекватных действий и принятия решительных мер, вплоть до упреждающего вторжения в Босфор, что бы одним ударом покончить со ставшими вдруг «нейтральными» германскими кораблями, почему-то не считались! То, что с момента появления Сушона с его крейсерами в турецких водах уже возникло «явно угрожающее положение», «там на верху» упорно не хотели признавать, самозабвенно предаваясь иллюзорным надеждам о возможности сохранения Турцией нейтралитета. Дорого же обошлась вскоре эта страусинная дипломатия и этот непростительный самообман! Увы, не на высоте оказался и сам адмирал Эбергард. Казалось бы, какие претензии к нему? Объективности ради следует уточнить, что с предложением радикально «решить вопрос» с немецкими крейсерами, вторгнувшись в Босфор без объявления войны, обратился к командованию именно адмирал Эбергард, но, видимо, после соответствующего разъяснения «текущего момента», больше уже не помышлял ни о какой инициативе, и, впал в другую крайность, «как солдат, обязанный выполнять приказ», неукоснительно и педантично «не искал встречи с турецким флотом». Иного ему, вроде бы, и не было дано! Однако уместно, для сравнения, вспомнить, как всего лишь три месяца назад, в июле этого года в совершенно аналогичной ситуации действовал его коллега, командующий русским Балтийским флотом адмирал Николай Оттович фон Эссен. Когда в июле 1914 года в мире возникло «явно угрожающее положение» и война с Германией надвигалась с очевидной неизбежностью, Эссен отдавал себе отчёт в том, что у немногочисленного Балтийского флота нет абсолютно никаких шансов в открытом бою с мощным немецким флотом. Единственную возможность предотвратить его внезапное появление в Финском заливе, давало скорейшая упреждающая постановка грандиозного минного заграждения в устье залива. Но на это требовалось «высочайшее разрешение» самого Императора Всероссийского. Помня уроки Порт-Артура, по несколько раз в день адмирал «бомбил» телеграммами верхние эшелоны власти, с требованиями позволить ему начать постановку мин. Император медлил. Наконец фон Эссен 17/30 июля 1914 года послал на имя Морского Министра последнюю телеграмму, больше смахивающую на ультиматум: «Если не получу ответа сегодня ночью, утром поставлю заграждение». (Л.19) Адмирал сдержал слово. «Монаршее соизволение» было получено… когда постановка заграждения шла уже полным ходом. А 19 июля/1 августа Германия объявила войну России... Эссен, почему-то не стеснялся «давить» на самые верхи! И не боялся взять на себя колоссальную ответственность и инициативу самому принять стратегически важное решение! К сожалению, приходиться констатировать, что, такие как фон Эссен были в русском флоте не правилом а исключением. И командующий Черноморским флотом адмирал Эбергард к нему явно не принадлежал. Слепо руководствуясь директивами Ставки, ещё до первых залпов он отдавал противнику инициативу. Его визави, германский адмирал Сушон, был под стать русскому адмиралу фон Эссену! Ему тоже было не занимать предприимчивости и напористости. Действуя вопреки своему берлинскому начальству, достигнув Дарданелл, он тем более не собирался считаться с колебаниями турецкого правительства, войдя в тесный контакт с радикалами во главе с министром обороны Энвер-пашой. «Deutchland uber alles!» (Германия превыше всего!» - немецкий национальный гимн) демонстративно неслось под гром оркестров с палуб «Гебена» и «Бреслау», когда они проходили по Босфору мимо виллы русского посла. При этом на мачтах псевдотурецких крейсеров вызывающе-дерзко поднимались германские флаги. (Л.15) «Сушон-паша» откровенно издевался, ясно давая понять, кто теперь хозяин на берегах Золотого Рога. А посол Германии в Константинополе барон Вангенгейм с несвойственной дипломатам прямотой не скрывал: «Германские суда лишь до известной степени подчинены туркам и предназначены служить не только турецким, но главным образом германским интересам». (Л.6)И всё это называлось турецким «нейтралитетом», который «верные» союзники обязывали Россию блюсти свято и нерушимо! Сам собой напрашивался вопрос кто же кого «провоцировал» на открытие военных действий? Немецкий адмирал уверенно проводил в жизнь агрессивную политику фатерлянда, цель которой как можно скорее сделать Османскую империю верным союзником империи Германской, в борьбе с империей Российской. Необходимо это было сделать так, чтоб у новоявленного союзника все пути назад к примирению со своим черноморским северным соседом были отрезаны окончательно и бесповоротно. И в конце октября, когда турецкий флот удалось подтянуть до более менее удовлетворительного уровня боевой готовности, адмирал – авантюрист решил действовать. План его был предельно прост. Разделившись, немногочисленные германо-турецкие корабли должны были в ночь с 15/28 на 16/29 октября по возможности одновременно атаковать русские портовые города Одессу, Севастополь, Феодосию и Новороссийск. Цель операции – демонстрация с нанесением противнику максимально возможного урона. А главное, поставить турецкое правительство перед свершившимся фактом начала военных действий. Сам Сушон на «Гебене» в сопровождении двух турецких миноносцев «Ташос» и «Самсун» отправился к главной базе русского Черноморского флота Севастополю. (Л.10,11).
ФЛОТОВОДЕЦ БОЯ НЕ ИСКАВШИЙ.
Русская разведка работала превосходно, отслеживая каждый шаг Сушона с момента его появления в Босфоре. Информация о противнике в Ставку и в штаб Эбергарда поступала своевременно и в большом количестве. Не ускользнул от её внимания и выход германо-турецких кораблей в Чёрное море, 15/28 октября 1914 года. Самые свежие данные об их местонахождении поступили по радио от русских коммерческих пароходов «Королева Ольга» и «Великий Князь Александр Михайлович». (П.2) Ставка продолжала еще, на что то надеяться и в очередной раз «натянула вожжи», предписав Эбергарду опять: «не искать встречи с турецким флотом и вступить с ним в бой лишь в случае крайней необходимости». (А.2, Л.13,16) Получив это радио, Эбергард к вечеру 15/28 октября вернул находящийся в море Черноморский флот в Севастополь. И на этот раз, командующий ЧФ не проявил «творческого» подхода к полученному приказу. Ведь даже туманное распоряжение Ставки вовсе не обязывало его тут же возвращаться в главную базу! Поэтому «зазор» для инициативы у Эбергарда, безусловно, был! Он вполне мог оставаться с флотом в море, крейсируя на подходах к Севастополю в ночь с 15/28 на 16/29 октября. И Сушон сам бы, утром 16/29 октября «нашёл» Черноморский флот в российских территориальных водах! И, трудно сказать, как бы он действовал в этом случае, утратив фактор внезапности. Рискнул бы он первым открыть огонь, увидев прямо по курсу готовую к бою русскую эскадру? Во всяком случае, той свободы действий у него точно бы не было! История в будущем ещё много раз докажет, что политика «умиротворения» агрессора никогда ни к чему хорошему не приводит! И только явная ответная демонстрация силы может охладить его пыл. К сожалению, приходится констатировать, что, подавляющее большинство русских военачальников начала ХХ века, воспитанных с кадетских времён на порочном принципе «бояться палки своего капрала больше чем пули врага», были патологически не способны на проявление, какой бы то ни было, инициативы и предприимчивости. Паническая боязнь ответственности и принятия самостоятельных решений, парализовывало волю даже лично храбрых и совсем неглупых флотоводцев и полководцев, сводя их до уровня бесцветных заурядных чиновников-исполнителей с соответствующей психологией и философией. Это и приводило русскую армию и флот к самым пагубным и катастрофическим последствиям. Что удивляет, «степень риска» для такого опростоволосившегося военачальника, в случае неудачи, была минимальна. «Высшей» мерой наказания, для него была, как правило, досрочная отставка с «мундиром и пенсией». А в будущем не исключалось и «монаршее прощение». (Яркий пример тому – судьба генерал-адъютанта Куропаткина, с треском провалившего всю японскую компанию, а через десять лет, в 1915 году…назначенным командовать Северным фронтом, и… вновь умудрившегося «подтвердить» свою полнейшую полководческую несостоятельность…)
ПРИКАЗ ЕСТЬ ПРИКАЗ!
…Вместе с флотом около 14 часов 15/28 октября вернулся с моря и минный заградитель «Прут». Однако вскоре общий сигнал о трёхчасовой готовности был заменён для него сигналом «Приготовиться к походу». Его командир, капитан 2-го ранга Георгий Александрович Быков – 1-й был вызван на штабной корабль «Георгий Победоносец». (П.2) Там он был принят самим адмиралом Эбергардом, приказавшим ему следовать в Ялту, быть там на следующее утро, и погрузив на борт батальон 247-го Мариупольского пехотного полка 62-й дивизии, немедленно возвращаться назад в Севастополь. Полученный приказ не мог не вызвать удивления у командира заградителя. Ожидая аудиенции у командующего, Быков из разговоров штабных офицеров подробнее ознакомился с обстановкой на Чёрном море. Безмятежной её было назвать трудно! Германо-турецкий флот со всеми боеспособными кораблями находится в Чёрном море. О его намерениях ничего неизвестно, но сам факт его появления уже обязывал, как минимум, предполагать самый критический вариант развития событий! Быков знал, какая роль отводится его кораблю, согласно плану на случай начала военных действий. Тем более об этом должен был знать командующий флотом адмирал Эбергард! Экипаж «Прута», в отличие от только что оборудованных под заградители пароходов, был хорошо натренирован в постановке заграждений. И, как уже говорилось, на его борту находилось половина всех, готовых к постановке мин. И отвлекать такой корабль, в ТАКОЕ время, на выполнение второстепенных транспортных заявок сухопутного командования было, мягко говоря, нецелесообразно и неразумно! Вряд ли один пехотный батальон, на скорейшей переброске которого так настаивала Ставка, мог коренным образом изменить положение на тысячекилометровом фронте! Но адмирал Эбергард проявил, в этом вопросе, неуместную оперативность, в ущерб стратегическим интересам флота! Позднее, Эбергард объяснялся перед Морским Министром: «Телеграмма Ставки требовала немедленно отправить 62-ю пехотную дивизию, а так как батальон из Ялты шёл бы 4 дня, то я послал заградитель «Прут» как единственный в то время транспорт под парами (он был с флотом на манёврах). В моём распоряжении были годные для перевозки войск только «Прут», «Кронштадт» (плавучая мастерская – И. Ф.) и 4 заградителя. На заградителях, так же как и на «Пруте», были мины, но более современные. «Кронштадт» для нас был ценнее чем «Прут»». (А.2) Это, всего лишь, мало убедительно звучащий «жалкий лепет оправданий»! Во-первых, обладая всей полнотой настораживающей информации, он вполне мог не спешить так с переброской злополучного батальона, по крайней мере, до утра, пока не прояснится обстановка. И не отправлять заградитель, под завязку загруженный минами, на ночь глядя в море, в котором неизвестно зачем бродит флот очень даже вероятного противника. Во-вторых, своими неуклюжими сравнениями (кто «ценнее», «Прут» с семью сотнями мин на борту или «Кронштадт») он невольно признаёт, что уже тогда осознавал огромную степень риска, и ему просто неловко потом было признаваться, что не решился в интересах дела «ослушаться» приказа, явно несоответствующего «текущему моменту». Это Нельсон мог себе позволить, приставив подзорную трубу к выбитому глазу, проигнорировать подобный приказ! Поэтому он и стал национальным героем Англии! Да и адмиральская «шкала ценностей» тоже не выдерживает никакой критики!
В-третьих, Эбергард явно вводит в заблуждение Морского Министра, утверждая, что на других заградителях были «более современные» мины, чем на «Пруте». В частности, советский историк Н. Новиков, прямо утверждает, что на заградителе были мины «лучших образцов». Да и логично предположить, что если на «Пруте» был самый подготовленный экипаж (по словам эмигрантского историка П. Варнека), то именно ему и были доверены те самые «более современные» мины, а не командам остальных четырёх заградителей. Сумел Эбергард утаить и другие интересные подробности, сознательно вводя в заблуждение и Морского Министра, и Ставку, которой непосредственно подчинялся, и самого государя императора, которому присягал лично служить верой а главное правдой … о чём речь ещё впереди.
… После визита к Эбергарду, кавторанг Быков зашёл к начальнику охраны рейдов капитану 1-го ранга В. З. Бурхановскому для получения указаний для прохода минных заграждений. Ему и высказал командир заградителя опасения, что как бы его «Прут», да ещё вместе с пехотным батальоном на борту не напоролся бы на «Гебен». Вряд ли его смог как-то ободрить начальник охраны рейдов! Возникает закономерный вопрос, если такую возможность предполагал командир заградителя – капитан 2-го ранга, почему не допускал её, судя по всему командующий флотом – адмирал? Но, «Befehl ist zu Befehl!»- («Приказ есть приказ!») как говорят немцы. И командиру «Прута» ничего другого не оставалось делать, как, вернувшись на свой корабль отдать распоряжения приготовить его «к бою и походу». После 17 часов «Прут» снялся с бочки. Командир приказал корабль затемнить и ходовых огней не включать. Сам он всё время безотлучно находился на мостике всю последующую ночь. Дувший днём ветер постепенно затих и горизонт очистился. (П.2) «Прут» ещё не успел повернуть за Херсонесский маяк, когда в 17 часов 30 минут, на имя командующего флотом, была получена телеграмма из Министерства Иностранных Дел о намерении Турции объявить войну 16/29 октября. (Л.16) «Прут» в это время был всего лишь в семи милях от Севастополя, было ещё светло. И, после получения такого сообщения, ещё совсем не поздно было немедленно вернуть заградитель в Севастополь! Но никаких распоряжений об этом Эбергард не дал. И только около 21 часа на «Пруте» было расшифровано общее радио по флоту: «Положение весьма серьёзное. «Гебена» видели около Амастры. С рассветом быть готовым к съёмке с якоря». О местонахождении «Гебена» Быков узнал ещё до ухода из Севастополя, когда он был в штабе Эбергарда. Но только теперь, после получения официального уведомления о возможности начала войны с Турцией, командующий флотом, наконец-то, осознал, что положение действительно «весьма серьёзное»! Долгое время, следовавший своим курсом «Прут», не получал никаких распоряжений в связи с изменением обстановки. И только после полуночи, когда уже открылись огни Ялты, на мостик командиру принесли расшифрованную радиограмму, адресованную непосредственно ему: «Ночь держаться в море. После рассвета возвращайтесь в Севастополь, вскрыв, если явится неприятель, пакет 4-Ш» (пакет с распоряжениями на случай войны и планами заграждений). Местонахождение заградителя было примерно 8 миль к югу от мыса Сарыч. Несколько позже на «Пруте» приняли общее радио заградителям: «Завтра приготовиться ставить мины».
Кроме «Прута», в море находились три русских дозорных миноносца, крейсировавших между мысами Лукулл и Херсонес. Им по радио было передано предупреждение: «В море «Прут», будьте осторожны. В случае появления неприятеля поддержите «Прут». (Л.16) Опасаясь случайной ночной встречи с ними, Быков решил держаться мористей и приказал лечь на курс 270;, с таким расчётом, чтобы выйти после рассвета на траверз Севастополя, к условной точке «А», обозначавшей проход через минное заграждение. Командир имел основания полагать, что на рассвете в этом районе его прикроет, вышедший в море, флот, имевший приказание «с рассветом быть готовым к съёмке с якоря». Или же, во всяком случае, сильный отряд, обеспечит его безопасное возвращение в главную базу. Он резонно предполагал, что в противном случае, ему приказали бы зайти в Ялту или же укрыться в Балаклаве, что с его опытом не представляло бы никаких затруднений. (П.2) Фактически же штаб ограничился лишь приказанием дивизиону дозорных миноносцев «поддержать «Прут». Командующий флотом адмирал Эбергард, что называется, «перемудрил», приказав заградителю «ночь держаться в море». Хуже того, он, опасаясь, что заградитель с половиной запаса мин, случайно окажется в районе крепостного минного заграждения, приводимого в действие электрическим током с берега, приказал «на всякий случай» разомкнуть его…Это было фатальное решение, быть может, коренным образом сказавшееся на всём последующем ходе военных действий на Чёрном море! И косвенным «виновником» его оказался минный заградитель «Прут», столь неразумно оторванный командующим от главных сил. Верхом оперативного искусства в управлении «вверенным ему флотом» всё это назвать никак нельзя! Странно, что сейчас, в наше время, находятся «поклонники» флотоводческих «талантов» адмирала Андрея Августовича Эбергарда, столь блестяще сыгравшего в поддавки с «дамками» адмирала Сушона в октябре 1914 года! (Л.15)
СТОЛЬ ДОЛГОЖДАННАЯ ВНЕЗАПНОСТЬ
Между тем события на Чёрном море приняли необратимый характер. Опережая расчётное время, в 3 часа 20 минут ночи, два германо-турецких миноносца «Гайрет» и «Муавенет» атаковали Одесский порт. Одесса приняла на себя первый удар коварного противника. Больше часа турецкие миноносцы бесчинствовали в Одесской гавани. В 4 часа 15 минут на кораблях Черноморского флота, в том числе и на «Пруте», была принята радиограмма из Одессы: «Турецкий миноносец взорвал «Кубанец» (на самом деле это была канонерская лодка «Донец» - И. Ф.), ходит в Одесском порту и взрывает суда». (Л.1) «Прут» примерно в это время повернул на север, «с тем расчётом, что бы идти приблизительно в пяти милях от поставленного минного заграждения» (Из рапорта старшего штурмана заградителя лейтенанта А. А. Игнатьева-3-го). Все находящиеся на мостике испытывали сильное нервное напряжение, находясь под впечатлением получаемых сообщений. Капитана 2 ранга Быкова уже не оставляли мрачные опасения о судьбе его корабля. Вызвав на мостик старшего инженер-механика лейтенанта О. Н. Кашерининова, отдал распоряжение ему приготовить всё в машине на случай затопления заградителя. Тот, в свою очередь, в 4 часа 30 минут, разбудив вахтенного механика прапорщика по механической части Н. Я. Соколова, «…сообщил, что идём обратно необходимо быть наготове. Я сию же минуту направился в машину, проверил все клинкеты и кингстоны затопления…О исправности я доложил Инженер-механику лейтенанту Кашерининову» (Прапорщик Н.Я. Соколов). Минному офицеру лейтенанту А. В. Рогузскому было приказано подготовить на этот же случай подрывные патроны. В 5 часов 20 минут, наконец, было получено лаконичное сообщение: «Война началась». И 5 часов 25 минут: «Вскрыть пакеты 4-Ш». Не получив никаких новых инструкций, «Прут» находясь уже на траверзе Севастополя, повернул на точку «А»… В 5 ч. 30 мин., как обычно, была побудка команды. Командир, помня о ночном приказе по отряду заградителей, распорядился начать подготовку к постановке мин. (П.2) «Не доходя миль 25 до Севастополя, мы заметили слева дымки каких-то судов, а справа коммерческий пароход. Старший офицер (старший лейтенант Ю. Л. Лонткевич – И. Ф.) предложил командиру изменить курс, идти к этому пароходу и осмотреть его, т.к. война объявлена и, следовательно, мы обязаны встречные суда осматривать. Командир некоторое время обдумывал это предложение, т.к. это задерживало наше стремление поскорей прийти в Севастополь, но через несколько минут сигнальщики доложили, что это наш пароход «Луч» (вахтенный офицер мичман Н. В. Яновский). «Подойдя…по счислению к траверзу маяка Херсонес, мы его вначале не видели из-за мглы, но около 6 ; (часа утра – И. Ф.) прояснилось и маяк открылся» (штурман лейтенант А. А. Игнатьев-3-й). И, наконец, среди неясного октябрьского неба, в 6 часов 33 минуты, грянул гром артиллерийской канонады. Это «Гебен», появившись на рассвете у Севастополя со стороны мыса Лукулл, с дистанции 80-75 кабельтовых открыл огонь по главной базе флота. Это был апофеоз провокационной тактики и стратегии адмирала Вильгельма Сушона! Дерзкий «Сушон-паша» мог, в эти минуты, немедленно и жестоко поплатиться за свой авантюризм! Обстреливая из всех калибров Севастополь, он даже не предполагал, что маневрирует …на РАЗОМКНУТОМ минном заграждении крепостного типа! А разомкнуто оно было ночью ради безопасного прохода в Севастополь минного заградителя «Прут»! Весь обстрел длился 18 минут, «Гебен» выпустил по городу и флоту 47 – 280 мм снарядов и 12 – 150 мм. (Л.4, 16) Кто оказался на высоте, так это артиллеристы береговых батарей Севастопольской крепости! Немедленно открыв ураганный ответный огонь, сумели достичь за это время трёх прямых попаданий в «Гебен». Залпы севастопольских батарей произвели должное впечатление и на немцев. Радист с «Гебена» Георг Кооп эти 18 минут назвал ни больше ни меньше как «Ад Севастополя». (Л.7)
Заграждение включили с большим опозданием. «Гебен» маневрировал на нём целых 12 минут и благополучно вышел из опасного района. По одной из широко распространённых версий, из-за непростительных ведомственных проволочек (злополучное минное заграждение принадлежало береговой обороне, которая подчинялась армии, а не флоту) был упущен почти стопроцентный шанс уничтожить «Гебен»! Даже если бы он не погиб на месте (что весьма возможно, учитывая добротную постройку германских кораблей, его собрат лёгкий крейсер «Бреслау» погиб в январе 1918 года в Эгейском море после подрыва аж на пяти английских минах! (Л.17)), то наверняка получил бы очень серьёзные повреждения с возможной потерей скорости – главного своего преимущества. В этом случае, русский флот мог уже без труда настичь и добить его, использовав суммарное превосходство в главном калибре. Но даже в самом лучшем (для немцев) случае, сумей он каким-то чудом добраться до Босфора, то надолго бы застрял в ремонте! В Турции не было дока, способного принять «Гебен». И первопричиной этого, очень мягко выражаясь, досадного недоразумения было решение адмирала Эбергарда об отправке в Ялту, накануне, минного заградителя «Прут»! Оно, в свою очередь, потянуло за собой длинную цепь роковых просчётов, которые никак не назовёшь «стечением обстоятельств» или «неизбежными на море случайностями».
Много лет спустя, уже в эмиграции, бывший начальник охраны Севастопольских рейдов капитан 1 – го ранга В.З. Бурхановский внёс ясность в этот непростой вопрос, «почему так случилось?», изложив своё виденье тех событий, прямо обвинив командующего флотом в несостоявшейся катастрофе «Гебена» на русских минах:
«Я …могу с точностью подтвердить (на что имею документы: копия рапорта поданного адм-лу о случае 16 октября 1914 г. и личные записки всего периода войны) что в то время, когда «Гебен» подходил к минному полю, я, находясь в беспрерывной телефонной связи с моим помощником кап. 2 р. Лебедевым и начальником минной роты, которые не отходили от визирного аппарата, лично докладывал адм. Эбергарду, что: 1) «Гебен» подходит к заграждении, сию же минуту будет на нём» 2) «Гебен» на заграждении» 3)»Гебен» через несколько минут сойдёт с заграждения». Значит положение «Гебена» на заграждении точно было известно адмиралу. (…и я каждый раз получал отказ. Последний раз адмирал сказал мне: «Я Вам уже сказал не разрешаю! И когда найду нужным то Вам скажу!» Я был поражён его тоном не похожим на его обыденный. Каждый раз, когда я шёл от телефона к адмиралу, за мной бежал к. 1 р. Кетлинский (начальник штаба ЧФ, имевший, как считают его современники и историки влияние на Эбергарда на принятие им решений и не сторонник активного образа действий ЧФ в последующем – И.Ф.) и присутствовал при моём докладе. Может быть он был заинтересован чтобы адмирал не дал мне согласия на ввод заграждений?»)
О положении транспорта «Прут» я тоже докладывал одновременно с положением «Гебена», что он ещё далеко от заграждения и что мои береговые посты следят за ним всё время и что мы всегда успеем выключить минное заграждение, т.к. это дело меньше одной минуты. Весьма понятно, что эта точная ориентировка, в которой я был уверен и заставила меня неоднократно и настойчиво просить адмирала Эбергарда разрешения включить заграждение. Последние события доказали с полной неопровержимостью точность ориентировки, которую я давал лично адм. Эбергарду. В чём не может быть сомнения, т.к. «Прут» был утоплен спустя 1 час уже после ухода «Гебена» с заграждения и далеко за Херсонесским маяком
Во-вторых на брон. «Георгий Победоносец» спустя год были доставлены те две мины, которых коснулся «Гебен» и которые не взорвались тогда только потому, что заграждение не было своевременно включено.
Таким образом…всё сказанное мною выше было запечатлено мною не теперь, а тогда на бумаге в виде обстоятельного рапорта адмиралу, обоснованного мною на опросе всех свидетелей и участников этого дела, моих помощников, как на батареях, так и на корабле «Георгий Победоносец», начальника крепостной минной роты, начальников Северного и Южного районов крепости и других причастных к делу лиц, и этот рапорт с изложением сущей правды был мною подан самому адмиралу 20-октября 1914 года, который, прочитав его, долго молчал и, наконец, сказал: «Вы правы».
Я приписываю настоящий случай нерешительности адм. Эбергарда и посторннему влиянию. Его опасениям как бы не утопить «Прут», пожертвовав им за «Гебен» и быть может, возможности избежать войны с Турцией, т.к. утопи мы тогда «Гебен», очень возможно, что Турция под впечатлением такой громадной потери не посмела бы объявить войны, а мы не были бы отрезаны от союзников. Но дело в том, что и «Прут» незачем было топить, т.к. он был далёк от заграждения, а надо было быть спокойным и решительным, чего не хватало Командиру Черноморского флота адм. Эбергарду».(Морской журнал. Прага. № 8, 1932 г. и № 5 , 1934 г.) Трудно, а точнее не представляется возможным, понять логику действий и бездействий в этот роковой день командующего Черноморским флотом адмирала Андрея Августовича Эбергарда, последствия которых так дорого обошлись нашему Отечеству, впавшего в какой то ступор, парализовавший волю адмирала.
ВРАГУ НЕ СДАЁТСЯ НАШ ГОРДЫЙ МИНЗАГ!
…Попав под накрытия севастопольских батарей, Сушон поспешил вывести «Гебен» из под обстрела и повернул в открытое море, постепенно ложась курсом на Босфор, так и не узнав о грозившей ему смертельной опасности (Л.10, 11).
На «Пруте» отчётливо слышали канонаду и наблюдали зарево в районе Севастополя. Из этого Быков сделал вывод, что между ним и главной базой находится неприятель. Чтобы избежать встречи с ним командир приказал увеличить ход до самого полного и изменить курс на юго-восток в направлении на Балаклаву. Было около семи часов утра. Быков решил напомнить о себе, дав радио в штаб флота, показав координаты: 44° 34; северной широты и 33° 01; восточной долготы (14 миль от мыса Херсонес). (П.2) Радиограмма была принята в штабе командующего и зафиксирована в 7 час. 16 мин. (Л.16) Но ответа командир не получил. Видимо в Севастополе было не до «Прута»! Замеченные ранее левее в 40 кабельтовых «какие-то дымы», оказались, шедшие параллельным курсом три миноносца. Чуть позже, по пеленгу 224° справа по курсу силуэт большого двухтрубного корабля в милях 10-12 от «Прута». Но «кто есть кто» пока было неясно… «Мы продолжали продвигаться вперёд, держа курс на Севастополь. Офицеры были на мостике и верхней палубе…Около 7 часов я находился вблизи машины на верхней палубе и наблюдал за приближающимися судами. Встретив доктора (надворный советник В. И. Алёшин – судовой врач «Прута» и флагманский доктор отряда заградителей – И. Ф.), я с ним спустился в кают-компанию, собираясь напиться чаю. Не успели мы сесть за стол, как пробили боевую тревогу. Мы выбежали на палубу» (старший механик лейтенант Н. О. Кашерининов). «Я находился в своей каюте и дремал, как вдруг услышал крики: «Да это же «Гебен!». Я вскочил, взял бинокль и побежал на верхнюю палубу. Было около 7-ми часов утра» (Ревизор мичман В. А. Алексеев). «В 6 ч. утра я вступил на вахту. Около 7ч. утра я вышел на палубу отдать приказание готовить паровые катера и сделать запас угля…Потом я подошёл к борту, на левых шканцах увидел на горизонте три миноносца…» (Прапорщик Н. Я. Соколов). Дальше офицеры увидели примерно одно и тоже. Внезапно увеличив ход, миноносцы повернули вправо. Вновь послышалась канонада и около них стали подниматься фонтаны от падавших вокруг снарядов. «Линейный корабль стрелял по миноносцам, и на одном миноносце мы видели дым от пожара. Линейный корабль был в 10-12 милях от нас и в начале трудно было определить, чей он, т.к. по пеленгу на него он находился на месте минного заграждения, поставленного в районе Севастополя, так что мы в начале были уверены, что стреляет один из линейных кораблей нашей бригады, но когда, наконец, мы и он приблизились, то мы ясно увидели что это «Гебен». После этого я определился по Херсонескому маяку, Айи и Фиоленту и, как мне помнится, мы в это время находились на Вест от Херсонеского маяка (260-270°) в 15-16 милях от него» (Лейтенант Игнатьев). «Нашим глазам представилась следующая картина. 3 миноносца шли полным ходом, а со стороны Севастополя за ними гнался большой корабль, буквально засыпая их снарядами… В первую минуту мы были уверены, что миноносцы турецкие, а корабль наш (Доктор Алёшин даже предположил, что это линкор «Три Святителя» - И.Ф.), так как …миноносцы уходили в море, а корабль шёл со стороны Севастополя. Но когда расстояние уменьшилось, по силуэту корабля стало ясно, что это «Гебен». Командир повернул на обратный курс» (Лейтенант Кашерининов). «…После второго залпа загорелся передний (миноносец – И. Ф.) они повернули в море… На палубе в это время закричали: «Гебен»! «Гебен»! Я бросился в машину и стал ждать приказаний» (Прапорщик Соколов). «Мы находились от берега в милях 20-ти. Все смотрели что делает «Гебен»… Миноносцы от нас скрылись и «Гебен» стал приближаться к нам. Командир маневрировал, подставляя «Гебену» корму» (Мичман Алексеев). «После нескольких залпов головной миноносец был выведен из строя, а двое других повернули опять в море… А «Гебен» стал приближаться к нам. Это для нас неожиданностью не было, т.к. мы заранее решили, что, разделавшись с миноносцами, он примется за нас» (Мичман Яновский). Так со стороны выглядела попытка торпедной атаки «Гебена» 4-м дивизионом миноносцев под командованием капитана 1 ранга князя В. В. Трубецкого. «Гебен» не дал подойти миноносцам ближе 45 кабельтовых. Флагманский «Лейтенант Пущин» получил тяжёлые повреждения от четырёх прямых попаданий 150 мм снарядов. (Л.16,17) «Помочь («Пруту» - И.Ф.) не могу, имею повреждения» - докладывал по радио Трубецкой. Решение о прекращении атаки было бы правильным если б Трубецкой был командиром миноносца, но он командовал дивизионом, имеющим конкретную боевую задачу прикрыть «Прут» силами этого дивизиона. Два остальных миноносца «Жаркий» и «Живучий» не пострадали и могли бы продолжить атаку. И даже имея минимальные шансы с такого расстояния поразить торпедами цель, могли бы ещё какое-то время «вызывать огонь на себя», прикрывая беспомощный заградитель. А выпущенные даже с дальней дистанции торпеды, наверняка заставили бы «Гебен» уклоняться, менять курс и, конечно же, отвлекли бы линейный крейсер от «Прута». И, быть может, у него появился бы лишний шанс проскочить под носом у «Гебена» и уйти под берег…Не избежать аналогии с действиями английских эсминцев «Ардент» и «Акаста» 8 июня 1940 года, пошедших в самоубийственную торпедную атаку на германские линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау» с целью прикрыть расстреливаемый ими, обречённый авианосец «Глориус», до конца выполнивших свой воинский долг ценой своей гибели, и «доставших» таки «Шарнхорст» единственной торпедой! Но князь Трубецкой решил, что возможности его дивизиона исчерпаны. Командиры «Жаркого» и «Живучего» тоже не проявили инициативы и поспешили «очистить» поле сражения, вслед за повреждённым флагманом, не предприняв больше ничего.
Разогнав русские миноносцы, «Гебен» большим ходом ринулся к новой цели, наперерез минному заградителю «Прут». У капитана 2 ранга Быкова не было никаких иллюзий относительно дальнейшей судьбы его корабля. «Прут» был обречён. О каком либо сопротивлении не могло быть и речи! Что мог сделать старый, тихоходный бывший торговый пароход с чисто символическим вооружением из нескольких мелкокалиберных пушек! Разве что салютовать «Гебену»! Говорить о каком-то соотношении сил было б совершенно некорректно, ибо такового просто не было! Была только односторонняя всеподавляющая мощь немецкого линейного крейсера, способная сокрушить куда более грозного противника чем «Прут»!
Линейный крейсер «ГЕБЕН» - построен в Гамбурге, фирмой Блом унд Фосс. Вошёл в строй в 1912 году. Водоизмещение – 22 640 т., Длина – 186,6 м, ширина – 29,4 м, осадка – 9,19 м. Суммарная мощность турбин системы Парсонс – 76795 л. с., скорость – 27 узлов. Дальность плавания – 4120 миль. Главный броневой пояс от 100 до 270 мм.
Вооружение: Главный калибр 10 орудий – 280 мм (11'') в пяти двухорудийных башнях, противоминный 12 орудий – 150 мм (6'') и 12 орудий – 88 мм. 4 торпедных аппарата. (П.8)
Усугубляли участь «Прута» 710 мин заграждения в двух его погребах. Это примерно 75 тонн тротила. Даже банальная идиома о готовой вот-вот взорваться пороховой бочке, применяемая, чаще всего иносказательно, выглядит слишком бледной, чтоб передать весь драматизм ситуации. Три сотни человек экипажа корабля в буквальном смысле слова сидели не на абстрактной бочке, а на вполне реальном плавучем минном погребе! И, одного удачного попадания, было более чем достаточно, что бы «Прут» не просто погиб, а в считанные секунды перестал бы существовать, растворившись в пространстве без следа в облаке дыма и газов. Подобные мысли наверняка приходили в головы всем на «Пруте», кто наблюдал стремительное приближение «Гебена». Прекрасно понимал это и командир капитан 2 ранга Быков. Понимал, что его корабль погибнет сейчас глупо и зря, не нанеся никакого урона своему могучему противнику. Подтвердились самые худшие его опасения, высказанные им вчера в штабе Эбергарда. Но к такому варианту развития событий он был готов. Две заботы было теперь у командира; спасти как можно больше людей и не допустить захвата противником своего корабля. К его чести, он не допускал мысли последовать позорному примеру контр-адмирала Небогатова, который в самый чёрный день русского флота 15/28 мая 1905 года, «из гуманных соображений» сдал японцам четыре броненосца, уцелевшие после сокрушительного разгрома в Цусимском сражении. Окружённый со всех сторон победоносным японским флотом, незадачливый флагман, имея полную возможность затопить свои корабли, малодушно предпочёл спустить Андреевский флаг, мотивируя это спасением двух тысяч «молодых жизней». В миниатюре вариант цусимского финала повторялся теперь, 16/29 октября 1914 года, та же абсолютная безысходность перед подавляющим превосходством противника. И капитан 2 ранга Георгий Александрович Быков-1-й собирался сделать «без страха и сомнений» именно то, на что не хватило мужества при Цусиме у адмирала Небогатова. На борту его корабля тоже находилось три сотни молодых жизней, и он тоже стремился их сохранить, но отнюдь … не «любой ценой», как это сделал Небогатов.
…С целью попытаться подойти как можно ближе к берегу, руль был положен круто на борт, но «Гебен» быстро шёл наперерез, и стало очевидно, что этот манёвр неосуществим. Тогда: «…мы по приказанию командира подставляли ему («Гебену») корму и поэтому изменили курс сперва на зюйд, потом на зюйд-вест» (Лейтенант Игнатьев). Одновременно была пробита водяная тревога. «Командир потребовал меня на мостик и приказал затопить корабль. Я бросился в машину и скомандовал: «Открыть кингстоны, затопить корабль!»…Стоявший у маховиков кондуктор Пудак и машинные унтер-офицеры Лазаренко, Тимошенко, Солощенко и Погорельский немедленно открыли, заранее указанные мною клапаны и вода хлынула под плиты. В кочегарке находился младший механик прапорщик Соколов и кочегарные унтер-офицеры Карасенко, Завизион, Цапко и боевая смена кочегаров.
Им было приказано травить пар из котлов, выгребать жар из топок…»(Лейтенант Кашерининов). «Я…встретил (в машине - И.Ф.) старшего минного офицера лейтенанта Рогузского, который мне передал подрывной патрон и сказал: «Скорей поставьте ближе к борту в подводной части и зажгите фитиль!». Я ответил «есть» и …подложил патрон под кингстон циркуляционной помпы, а фитиль провёл по фланцу вентиля и стал разжигать. В это время по машинному телеграфу было дано «Стоп» и я видел как машинный кондуктор Пудак стопорил машину. Когда я разжигал фитиль, то сверху я услышал крик инженер-механика Кашерининова «Скорей из машины!». (Прапорщик Соколов). Одновременно с приказом о затоплении корабля было отдано распоряжение готовить к спуску шлюпки и надеть всем спасательные пояса. Этим занялся старший офицер заградителя старший лейтенант Юрий Людвигович Лонткевич. Десять лет назад, в первый же день русско-японской войны, мичман Лонткевич был представлен к ордену Анны 4 степени с надписью «За храбрость». Он отличился в первом сражении Порт-Артурской эскадры с японским флотом, в котором участвовал на вспомогательном крейсере «Ангара». (П.6) И вот теперь, и снова в первый день войны на Чёрном море он оказался в самом центре событий. Под его руководством энергично действовали мичмана Алексеев и Яновский. «Я пошёл на ростры, где команда стала быстро и спокойно готовить к спуску оба полубарказа. Отдав приказания, я пошёл на ют спускать шестёрки. Когда шлюпки были готовы к спуску, то я спросил разрешения старшего офицера их спустить, ответа хорошо не расслышал, и посмотрел в сторону «Гебена», подошедшего уже кабельтовых на 40, приказал их спускать. Спускали с командой, а часть команды бросалась с борта по приказанию… У всех был бодрый и весёлый вид». (Мичман Алексеев). Ну, насчёт «весёлого вида» команды мичман малость преувеличил, наверное! Поводов веселиться, конечно, было маловато! Обречённый тонущий корабль, без хода, уже заметно осевший на корму, пар с рёвом вырывающийся из котлов, ненавистный «Гебен», вот-вот готовый открыть огонь! Но присутствия духа прутовцы не теряли! Без паники и суеты, организованно, под руководством офицеров, покидали свой корабль! «Команда была удивительно спокойна и была вполне дисциплинарна. Не было никакого замешательства и толкотни. Шлюпки спускались быстро как на учениях» с гордостью доносил впоследствии всё тот же мичман Алексеев. «Вид и состояние у команды был бодрый» вторил ему прапорщик Соколов. Ободряюще и успокаивающе на матросов действовало присутствие на палубе судового священника отца Антония. Семидесятилетний старец-иеромонах Бугульминского монастыря Саратовской губернии, имевший полное право, согласно Морскому Уставу одним из первых занять место в шлюпке, пренебрёг им. В полном облачении, с крестом и евангелием в руках он благословлял людей на палубе. С пением «Спаси господи люди твоя» осенял крестом боровшихся с водной стихией моряков. Вымаливая спасение для других, сам упорно отказывался от предложений подумать о собственной безопасности. (П.5) Хладнокровие и выдержка офицеров тоже вселяло уверенность и надежду в моряков. «Изготовив к спуску полубарказ №2, и отдав приказание разносить тали шестёрки, я увидел что «Гебен» приблизился к нам кабельтов на 20 и развернулся бортом к нам. Видя что «Гебен» немедленно должен открыть огонь, я взбежал на мостик и спросил разрешения старшего офицера спускать шлюпки, но получил ответ: «Приказание будет отдано!»» (Мичман Яновский). «Гебен», между тем, пройдя по носу заградителя, чуть уменьшил ход и пока не спешил покончить с новой жертвой. Не видя достойного противника, и явно не испытывая к нему никакого почтения, «Сушон-паша», довольный успешным воплощением в жизнь своих замыслов, видимо размышлял, а стоит ли на него тратить драгоценные снаряды!? И со снисходительностью победителя, наверно решил «дать шанс» своей жертве. На мачте «Гебена» вверх пополз трёхфлажный сигнал по международному своду: «Предлагаю сдаться!». (П.2) А почему бы и нет? «Прут» был бы очень даже неплохим призом! А семьсот русских мин «лучших образцов» на его борту были бы весьма кстати для пополнения скудных турецких арсеналов. Это было бы достойным венцом авантюры, привести в Босфор трофейный заградитель. Ещё одна оплеуха своему оппоненту Эбергарду, над нерасторопностью которого он и так уже сегодня достаточно поглумился! Добыча, что называется, сама шла в руки! «Лишь только гаки были выложены и начали отталкивать нос полубарказа, я увидел на «Гебене» поднятый сигнал. Ясно было, что это сигнал, требовавший сдачи корабля» (Мичман Яновский). Как-то за всё это утро, столь насыщенное событиями, забыли о ежедневной церемонии поднятия флага. И у противника вполне могли возникнуть основания, что жертва уже вполне «созрела» для приёма абордажной партии с «Гебена»! Однако на «Пруте» спохватились вовремя. «Около 7ч. 40-45м. к мостику прибежал мичман Алексеев и сказал, что у нас не поднят флаг. Тогда старший офицер приказал артиллерийскому боцманмату Чёрному достать флаг, что и было им исполнено очень скоро. Старший офицер взял флаг на мостик, я же спустился на спардек и при помощи боцманмата Чёрного отвязал фалы, потом побежал обратно на мостик, принял фалы от Чёрного на мостике. Старший офицер и я привязали флаг к фалам и начали подымать его» (Лейтенант Игнатьев). Флаг был шёлковый парадный, большого размера, так что к удивлению Сушона и всех на «Гебене», недвусмысленно давал понять, что потенциальная добыча и не думает капитулировать! Сигнал «Гебена» с унизительным предложением оставался без ответа. Командир Быков приказал поднять ещё и стеньговые флаги, что согласно Морскому Уставу делается «в виду неприятеля» показывая ему своё намерение вести бой. К сожалению, плохо подумали о своих товарищах сигнальщики с поста наблюдения и связи на мысе Фиолент, наблюдавшие за развитием событий с расстояния более 10 миль. Поднятые на «Пруте» флаги были приняты ими за сигнал о сдаче. Так и донесли в штаб флота: «Гебен» стреляет в «Прут». На «Пруте» поднят флаг о сдаче», введя его в заблуждение и, наверно, в ещё большее уныние, после недавнего визита «Гебена». (Л.16,17) Зато уж на нём Андреевский флаг над «Прутом» разглядели совершенно отчётливо! И «признательность» русским, за проявление стойкости духа немцы выразили немедленно. «Первый залп был дан без 17 минут восемь. Это я говорю потому, что мои часы остановились при моём пребывании в воде» (Мичман Алексеев). «В это время «Гебен» дал выстрел, но был недолёт. Мы подняли флаг до места на фок-мачте. Тогда «Гебен» дал второй залп, который попал на спардек» (Лейтенант Игнатьев). «Едва были разобраны вёсла, как раздался первый залп по «Пруту». Был снесён полубак и часть спардека. Немедленно же «Гебеном» был дан второй залп, вторично нас ожгло пролетевшими снарядами, снёсшими рубку и зажёгшими «Прут». Мы усиленно разворачивались, чтобы уйти за корму» (Мичман Яновский). Залпом, разнёсшим полубак, было убито и ранено там несколько человек, в том числе боцман корабля Калюжный. (П.2)
«Прут» тонул всё же недостаточно медленно, несмотря на открытые кингстоны и подорванную прапорщиком Соколовым циркуляционную помпу. И командир Быков, желая ускорить затопление, отдал приказ минному офицеру лейтенанту Рогузскому взорвать подрывные патроны. Они были заложены им в разных местах у днища и провода от них были выведены и подсоединены к коммутатору (взрывателю) в жилой палубе. «Лейтенант Рогузский в это время всё время бегал по кораблю и закладывал подрывные патроны у борта» (Мичман Алексеев). Закончив закладку, минный офицер теперь только ждал приказа командира. Получив его, через люк в жилую палубу Рогузский крикнул: «Рви!» стоящему у коммутатора минному кондуктору Заднепровскому. На мостике взрыв был слышен слабо, но заградитель встряхнуло и он начал быстрее оседать кормой. (П.2)
НАСТАЛА МИНУТА ПРОЩАНЬЯ!
Большая часть экипажа успела до первых залпов «Гебена» сесть в шлюпки и уже стремилась отойти как можно дальше от тонущего корабля. Тем, кому места в шлюпках не хватило, ничего не оставалось делать, как прыгать за борт, в стылую октябрьскую воду. Из офицеров в шлюпки успели сесть только мичман Яновский и прапорщик Соколов. Старший механик лейтенант Кашерининов, из чувства долга в последний момент перед посадкой в полубарказ решил вернуться в машину чтоб «…ещё раз удостовериться, как идёт затопление» и не напрасно… «Около вспомогательных котлов ко мне подошёл кочегар Руденко и сказал: «Из кочегарки все ушли и оставили на меня все котлы – я не могу справиться!». Я приказал ему уйти от котлов и спасаться». Одинокий кочегар видимо не слышал ранее отданного приказа, и оставался на своём посту. «Увидев, что вода уже затопила плиты, мы вышли из машины». Кроме кочегара Руденко, старший механик встретил в машине трюмного машиниста Соколова. Удостоверившись, что теперь точно никого не осталось в машине, добросовестный механик, поднявшись на палубу, обнаружил, что «Полубарказ уже отвалил от борта. Я пошёл по палубе искать себе круга или пояса. Так как я совсем не умею плавать… На баке я увидел машинного унтер-офицера Солощенко, у которого в руках было два матраца. Один из них он отдал мне. В это время мимо меня пробегал мичман Архангельский. У него был круг, который он попросил меня обменять на матрац. Я согласился. Проходя под мостиком на бак, я видел, как разоравшимся снарядом было убито и ранено несколько человек». Командир и штурман лейтенант Игнатьев уничтожали в это время шифры и секретные документы. «После этого я спросил старшего офицера нужен ли я для «Прута», на что он ответил, что я могу бросаться в воду… На мостике находились: командир, старший офицер и рулевой унтер-офицер Пиценко» (Лейтенант Игнатьев). «В это время залпы участились, и снаряды пробивали «Прут» насквозь, причём многие снаряды не разрывались» (Лейтенант Кашерининов). Оказавшиеся за бортом и в шлюпках имели возможность наблюдать за гибелью своего корабля со стороны. «На «Пруте» …пожар перешёл на спардек, шкафут ещё раньше начал гореть. Мачта (грот) была подбита и висела на бакштагах; немного погодя она упала за борт. «Прут» накренился на правый борт и был уже в воде до вторых иллюминаторов» (Лейтенант Игнатьев). «Так как «Прут» имел большой дифферент на корму и крен на правый борт, то мне всё было видно, что происходит на палубе. Одним из залпов была сбита грот-мачта, но так как стеньговые флаги были подняты раньше, то на фок-мачте Андреевский флаг развевался до конца. «Гебен» то прекращал стрельбу, то снова начинал стрелять залпами по «Пруту», очевидно ожидая, что «Прут» сдастся. Вскоре вся палуба была в огне… Раздалось несколько небольших взрывов, вероятно взрывались оставленные у орудий патроны» (Лейтенант Кашерининов). «Многие снаряды пронизывали палубные надстройки насквозь и рикошетировали по воде от «Прута» кабельтова в 2-3. Попаданий в подводную часть «Прута» ни одного не было». (Прапорщик Соколов). «Все попавшие снаряды не сделали ни одной подводной пробоины, а рвались об надстройки. Все снаряды, падающие в воду не рвались, даже были такие, которые, пробив один борт, не взорвавшись, выходили из другого борта» (Мичман Алексеев). Считая, что теперь всё сделано для потопления заградителя, командир кавторанг Быков приказал оставшимся на борту спасаться. Сам же, по примеру капитана 2 ранга Остен-Сакена (взорвавшего свою дубель-шлюпку № 2 вместе со сцепившимися с ней на абордаж турецкими галерами 26 мая 1788г.) и капитана 1 ранга Миклухо-Маклая (командира броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» в Цусимском бою 28 мая 1905г.), решил корабль не покидать. (П.2, Л.4) В 7 час. 56 мин. в штаб флота с мыса Фиолент поступило новое сообщение о том, что «Прут» горит. Наконец, видимо, пришедший в себя, адмирал Эбергард отдал приказ послать радио на «Прут»: «Если положение безвыходное, топитесь и уничтожьте секреты». Командующий флотом, как всегда, безнадёжно отставал от хода событий! Эта радиограмма была принята на «Пруте». Но до командира она не дошла. Лейтенант Рогузский с телеграфным бланком в руке, вышел из радиорубки и бегом направился по спардеку к мостику. Но рядом с ним взорвался очередной снаряд, выбросивший его за борт. Перегнувшись через поручни, командир увидел своего минного офицера в воде без движения. Вокруг него вода была окрашена в красный цвет. (П.2) Так на боевом посту погиб этот доблестный офицер. Никто из впоследствии спасшихся не видел обстоятельств гибели лейтенанта Рогузского. Предполагали, что он ценой жизни обеспечил подрыв днища корабля. А в прессе была обнародована легенда о том, что якобы он, оставшись один на борту, пытался подвести «Прут» вплотную к «Гебену» и взорвать находившиеся на борту мины. Его сравнивали с лейтенантом Ильиным, командовавшим брандером в Чесменском сражении 26 июня 1770 г. Он был вторым после лётчика штабс-капитана Нестерова, кто был посмертно награждён высшей офицерской наградой Георгиевским крестом 4 степени. (П.7) Только в тридцатых годах, в эмигрантской печати, в статье П. Варнека, со слов командира Быкова, появились истинные подробности его гибели. И хотя они не соответствовали патриотическим домыслам газетчиков в 1914 году, тем не менее, минный офицер «Прута» вполне заслужил те громкие слова, сказанные ими в его адрес. Он и иеромонах Антоний вполне справедливо были названы «Героями долга»! (П.3) Снаряды продолжали рваться в разных частях корабля, вызывая новые пожары и разрушении, но к счастью не было ни одного попадания в район минных погребов. Иначе, в случае их детонации, вряд ли кто нибудь из спасавшихся вокруг, мог бы рассчитывать уцелеть. Корма уже совсем погрузилась, корпус заградителя обуглился и почернел. (Л.7)Пожар уже охватил всю носовую часть корабля и языки пламени, и дым высоко поднимались в небо. Со шлюпок видели судового священника Антония, который спустился до нижней ступеньки трапа, но не решался броситься в воду. А переполненные и облепленные со всех сторон шлюпки приблизиться не могли, что бы снять его. (П.2) Самоотверженного духовного отца наблюдали и немцы через мощную цейсовскую оптику биноклей, прицелов и дальномеров: «Но что это!? На корме кто-то двигается по пустой палубе. Кто-то ещё оставался наверху. Это корабельный священник. Его легко можно узнать по одежде. Он стоит рядом с военным флагом и не собирается сходить с борта. Он не хочет оставлять корабль. В левой руке он держит библию, правой налагает крест. У нас нет времени дольше задерживаться и уговаривать его покинуть корабль». (Л.7) В довершении всего к «Пруту» совсем близко подошли турецкие миноносцы. Один из них встав по носу «Прута» тоже открыл огонь из своего орудия. Но снаряды его ложились за кормой, где ещё находились шлюпки и плавали люди. Одним из таких снарядов был убит плавающий в воде мичман К. С. Смирнов. Командир хотел отогнать миноносец из 47 мм орудия, но высоко поднятый нос заградителя уже не позволял этого сделать. (П.2) Этого туркам показалось мало. «Сначала были большие недолёты, и мы думали, что они стреляют по шлюпкам. Но оказалось что это не так. Они пристрелялись, а затем подошли кабельтовых на 8-10 и выпустили две мины. Одна прошла по носу, другая по корме. Но обе прошли мимо» (Мичман Алексеев). К счастью мастерство турецких минёров значительно уступало искусству немецких комендоров. Те больше преуспели в меткости по громоздкой неподвижной мишени, в которую превратился «Прут». Офицеры в своих рапортах описывали происходящее крайне сдержанно, стараясь избегать эмоций. Но наверняка, они отдавали себе отчёт, какой катастрофой могла б обернуться торпедная атака на «Прут»! Попади в цель хотя бы одна из двух выпущенных торпед, детонация минных погребов была бы неизбежна! «Я хорошо проследил одну (торпеду – И. Ф.) и видел, как она прошла мимо. Другая тоже не попала, т.к. взрыва не было» (Мичман Яновский).
Одним из последних покинул «Прут» старший офицер Лонткевич, предварительно приказав спасаться, поблагодарив за службу, рулевому боцманмату Василию Пиценко, до последнего стоявшему у штурвала. Командир, теперь в одиночестве на мостике, ожидал своей участи. Вся его долгая служба беспрерывно прошла на Чёрном море. «Прут» был четвёртым по счёту кораблём, которым ему довелось командовать. Сорокалетний капитан 2 ранга принимал первый и последний бой в своей жизни. Наверно он был удовлетворён, большая часть экипажа наверняка спасётся, его корабль не станет трофеем неприятеля! Он для этого сделал всё… Он не заслужил, чтоб его имя поминали недобрым словом как адмирала Небогатова. Как знать, может быть и для него бы нашлись восторженные эпитеты на страницах «Нивы» или «Огонька»! Но кавторангу Быкову в этом «не повезло»… У нас во все времена почему-то больше почитались мёртвые герои, и надолго забывались те, кому посчастливилось не «пасть смертью храбрых». Осколком одного из снарядов командир был легко ранен в спину и контужен, взрывом следующего он был выброшен за борт. Его заметили с находившейся поблизости переполненной шестёрки. «Недалеко от нас кто-то крикнул: «Здесь командир, спасите командира!»» (Лейтенант Кашерининов). Но командир, зацепившись за планширь шлюпки, отказался занять в ней место и приказал спасать плавающих вблизи матросов. (П.2) «Гебен», наконец, угомонился, сделав по прикидкам офицеров от пяти до семи залпов в течение примерно пятнадцати-двадцати минут. Убедившись, что жертва агонизирует, прекратил огонь. Может, адмирал Сушон проявил рыцарское благородство, не желая лишних жертв, среди спасавшегося доблестного экипажа заградителя. А может, просто прагматично решил сэкономить снаряды! Так или иначе, но германского адмирала никак нельзя обвинить в излишней, ненужной жестокости. К его чести, он не стал уподобляться японцам при Цусиме, которые в подобных случаях (с крейсером «Светлана», броненосцами «Ослябя» и «Адмирал Ушаков») не церемонились с русскими после гибели их кораблей. Наконец, «настала минута прощанья»! «Немного погодя «Прут» начал скорее погружаться в воду. Вначале скрылась корма, нос вышел наверх и «Прут» с высоко поднятым носом и фок-мачтой с поднятым Андреевским флагом погрузился в воду. Увидевши это, мы не могли не крикнуть «Ура» нашему «Пруту». Все плавающие в воде тоже кричали «Ура». Команда вела себя до последней минуты бодро и дисциплинарно» (Лейтенант Игнатьев). У механика свои заботы… «До последней минуты я ждал, не взорвётся ли котёл, но всё обошлось благополучно, через предохранительные клапаны пар успел вытравиться. Как только «Прут» стал вертикально и быстро пошёл ко дну, кругом него раздалось несмолкаемое громкое «Ура» из уст людей беспомощно плавающих и только что взывавших о спасении» (Лейтенант Кашерининов). «…Нос сильно задрался, так, что виден был киль, затем стал быстро тонуть с высокоподнятым флагом. Ещё момент и «Прут» скрылся в воде. Команда бывшая в воде громко крикнула «Ура», а команда на шлюпках крестилась и прощалась с дорогим и родным кораблём» (Мичман Алексеев). «Когда «Прут» пошёл ко дну, все мы сидящие в полубарказе, невольно перекрестились, а со стороны утопавших послышалось «Ура»» (Мичман Яновский).
«Прут» почти вертикально, с Андреевским флагом на фок-мачте, вошёл в воду. В это время я скомандовал «вёсла на валики», сняли фуражки, перекрестились, прощаясь с «Прутом» (Прапорщик Соколов). Видно, что каждый из офицеров заново остро переживал этот волнующий трагический момент, что бы беспристрастно изложить произошедшее даже в официальных рапортах.
ОКТЯБРЬСКАЯ КУПЕЛЬ.
Произошло это около 8 часов 40 минут. То есть прошёл час с момента открытия огня «Гебеном». Оказавшиеся в холодной октябрьской воде люди изнемогали. Многие находились за бортом уже второй час. Некоторые погибли или были ранены от перелётов, главным образом, бессмысленного огня турецких миноносцев. «Близко раздался голос доктора Алёшина: «Спасите, я ранен!»» (Лейтенант Кашерининов). Для немолодого доктора это было действительно слишком… Сам инженер-механик, не умевший плавать, делил свой спасательный круг со штурманом лейтенантом Игнатьевым, который тоже не был хорошим пловцом. «Мы увидели минного унтер-офицера Вербицкого, который подплыл к нам и сам предложил нам свою помощь и мы плавали втроём… Вскоре к нам подплыл машинный унтер-офицер Завизион и поддерживал лейтенанта Кашерининова справа» (Лейтенант Игнатьев). «Ко мне подплыл матрос Донченко и помогал мне плыть» (Мичман Алексеев). «Я начал подбирать плававших в воде людей… В числе последних был мичман Алексеев, причём несмотря на то, что уже в это время все стремились к берегу, заметив мичмана Алексеева, все радостно закричали: «Ваше благородие, вернёмся, вон плавает господин ревизор!». Люди своим поведением в критической ситуации категорически опровергали пошлую обывательскую «мудрость» о том, что дело спасения утопающих, дело самих утопающих. Помощь пришла оттуда, откуда ждали её меньше всего. «Вскоре мы увидели турецкий миноносец… Миноносец подошёл, застопорил машину, взяв людей с шестёрки, бросив конец, который спустившийся турок обвязал кого-то, вероятно командира и доктора. Втащив их на палубу, миноносец дал полный ход и ушёл. От нас миноносец был на близком расстоянии, но, несмотря на это миноносец больше никого не подбирал. На палубе миноносца я видел выстроившуюся нашу команду, затем, как мне показалось, старшего офицера старшего лейтенанта Лонткевича, который махал нам фуражкой» (Лейтенант Кашерининов). Старший лейтенант Лонткевич – боевой офицер, прошедший всю порт-артурскую эпопею десять лет назад, награждённый тремя боевыми орденами, изведал уже горечь японского плена. (П.6) Теперь злая ирония судьбы, заставляла его вторично пройти через испытания плена, теперь уже турецкого! Эта же участь ожидала командира кавторанга Быкова, доктора Алёшина, мичмана Архангельского, двух кондукторов и 69 матросов. Но совесть тех, кому так не посчастливилось угодить в плен к туркам, была чиста. Свой воинский долг они выполнили до конца! Никто на Родине не вправе был упрекнуть их ни в чём! Они в плен не СДАВАЛИСЬ, они в плен ПОПАЛИ! Обессилевшими в осеннем море, многие ранеными, они были подняты из воды на борт неприятельского корабля. Возможно, пленных оказалось бы больше: «Мы думали что он (миноносец – И. Ф.) сейчас подойдёт к нам, но вдруг, он сразу дал ход и ушёл в море на зюйд. Я думаю, он заметил вылетевший из Севастополя гидроплан» (Мичман Алексеев). «Не дойдя до берега миль 10-12, я заметил летящий к нам гидроплан, но когда он приблизился, то по кругам на нижних щитах, узнал что это русский и я развернул над головами шлюпочный Андреевский флаг. Гидроплан с застопоренным мотором стал планировать и потом направился по направлению к «Гебену». Миноносец, который подбирал со шлюпок команду сейчас же ушёл к «Гебену», и потом по дымкам было заметно, как они удалялись от берега. Гидроплан вдоль берега пролетел к Херсонескому маяку» (Прапорщик Соколов). Вероятно, действительно русский гидроплан «спугнул» турецкий миноносец «Самсун». Иначе бы в плен попало гораздо больше людей. Как говориться, нет худа без добра! «После ухода миноносца мы увидели на воде две шестёрки, одна с вёслами, другая без вёсел. Мы начали плыть к ним, увидели матроса Котляра вблизи шестёрки. Мы ему крикнули, чтобы он забрался в шестёрку и подошёл бы к нам, что он и сделал» (Лейтенант Игнатьев). «С большим трудом – окоченевшими, мы взобрались в шестёрку. Часы, которые были у лейтенанта Игнатьева, и продолжали идти, показывали 9 час. 45 мин., так что мы пробыли в воде около 2-ух часов. Мы начали подбирать плававших возле нас. Одного из первых подобрали кондуктора Пудака, который был совершенно в изнеможении, и в шлюпке у него началась рвота с кровью. Когда шлюпка была переполнена, я решил больше никого не подбирать, а идти ловить другую шестёрку, оставшуюся от затонувшего «Прута». Поймав эту шестёрку, я с лейтенантом Игнатьевым пересел в неё, поручив первую кондуктору Пудаку. Вскоре и эта шестёрка была переполнена. Я был в отчаянии, что не могу подать помощь всем!» (Лейтенант Кашерининов). (А.1). «Я приказал находящемуся на руле 1-ой шестёрки рулевому Пиценко править к берегу и продолжать спасать людей» (Лейтенант Игнатьев). (А.1). Доблестный рулевой боцманмат Василий Пиценко, который до самого конца не выпускал из рук штурвал «Прута», и теперь, управляя шестёркой, оказался на высоте. Ему удалось «поймать» ещё и пустую десятку, что позволило, наконец, всех поднять из воды. «Осмотрев кругом и никого больше не видя в воде, мы начали гресть к берегу. Гребли 4 часа» (Лейтенант Кашерининов). (А.1). Шлюпки с большей частью команды «Прута» были встречены яхтой «Колхида» и подводной лодкой «Судак» и благополучно отбуксированы ими в Севастополь. Таким образом, удалось спастись и благополучно вернуться в главную базу пяти офицерам и 199 матросам. Погибли два офицера, судовой священник и 25 матросов. (П.2).
ЗАБЫТЫЕ НЕ ПО ЗАСЛУГАМ.
Адмирал Эбергард и штаб Черноморского флота были обескуражены событиями этого дня. Его итог – два военных корабля потоплены, около двадцати коммерческих судов также уничтожены или захвачены в море германо-турецкими кораблями. (Л.1). Но гораздо болезненней был моральный ущерб, подрыв престижа России в глазах всего мира и, прежде всего союзников, которые так пеклись о турецком нейтралитете. Пришлось объясняться и оправдываться за такое скандальное начало военных действий. В своём докладе Морскому министру, Эбергард, в частности писал: «В следствии нахождении командира и офицеров «Прута» в плену, теперь нельзя установить причину, почему «Прут» оказался утром далеко в море и вблизи броненосного крейсера «Гебен»». (А.2). Более искушённый в бюрократических играх, нежели в тактике и стратегии, командующий недостойно пытался переложить ответственность за случившееся («перевести стрелки») на своего подчинённого, пленённого командира заградителя, которого сам же и «подставил»! Как будто не он отдавал ему приказ «Ночь держаться в море…», вместо того, что бы дать ему возможность укрыться в той же Ялте или Балаклаве, не говоря уж о сомнительной необходимости вообще отправлять его в море. К тому же не все офицеры корабля оказались в плену! Пятеро вполне себе благополучно вернулись в Севастополь и своевременно подали рапорта о случившемся «по команде»! Эти маленькие, якобы «неточности», допущенные их высокопревосходительством, при докладе «на верх», уличают адмирала в попытке ввести в заблуждение вышестоящее своё начальство, в примитивном чиновничьем страхе перед ответственностью за произошедшее по его вине и в пренебрежении элементарной человеческой порядочностью, в попытке переложить хотя бы часть этой ответственности на своего подчинённого офицера. Экипаж заградителя, можно сказать, никак не был отмечен за свое, несомненно, героическое поведение в критической ситуации, действовавший в лучших традициях флота Российского. На более чем двести спасшихся было «по разнарядке» «пожаловано» аж… три Георгиевских креста! Согласно приказу № 820 от 26 октября 1914 г. «За отличие в боях с неприятелем 16 сего октября, награждаются Георгиевским крестом 4 – степени, согласно статута означенного креста, следующие раненые нижние чины. Водолаз – Степан Однорог, кочегар 1 статьи Терентий Петриченко, кочегар 2 статьи Илья Будюк». (А.2). Офицеры заградителя в своих рапортах называли десятки фамилий особо отличившихся «нижних чинов». Они были повторены и в рапорте командующего отряда заградителей контр-адмирала Львова. Но они были начисто проигнорированы в штабе командующего. Рулевые, кочегары, машинисты, минёры до конца остававшихся на своих боевых постах – их действия начальство не сочло попадающими «под статут» почётной награды. Были обойдены наградами и офицеры. И совершенно бестактной насмешкой выглядит следующий приказ Эбергарда от 29 января 1915 г.: «…За мужество, хладнокровие и находчивость при спасении людей с погибшего заградителя «Прут», в виду неприятеля: Подводная лодка «Судак» Командир – лейтенант Николай Зарубин – орденом Анны 3 степени с мечами и бантом, Вахтенный начальник – лейтенант Анатолий Камлюхин – мечами и бантом к ордену св. Станислава 3 степени. Адмирал Эбергард». (А.2). Вот уж действительно «награждение непричастных»! Подводная лодка «Судак» отправленная «для атаки «Гебена», и близко к нему не подходила. Шлюпки встретили подводную лодку и были взяты ею на буксир, только через четыре часа изнурительной гребли. К тому времени кильватерный след «Гебена» давно простыл и дым его бесследно растаял над горизонтом! Так что приказное «в виду неприятеля», мягко говоря, выглядит явной натяжкой. И при всём уважении к офицерам-подводникам, все-таки, трудно согласиться, что в данном случае они совершили нечто выдающееся, так как трудно при всём желании представить, какое же это надо иметь «мужество, хладнокровие и находчивость» что бы элементарно взять шлюпку на буксир? Наверно, им потом было самим неловко перед своими товарищами. Действия же офицеров «Прута» не только «в виду неприятеля», но и под его свирепым огнём почему-то не были признаны Эбергардом «мужественными, хладнокровными и находчивыми»! Логику адмирала понять крайне трудно! Если она вообще «имеет место быть»! Хорошо хоть дело не дошло до «наказания невиновных», т.е. уцелевших членов экипажа «Прута»! Впрочем, наказания виновных тоже не последовало. Адмирал Эбергард сумел утаить, дискредитирующие его подробности этого дня, от Ставки и самого государя императора, этот неприглядный факт всплыл лишь много лет спустя…в эмиграции после доклада бывшего начальника охраны Севастопольских рейдов капитана 1 ранга В.З. Бурхановского на очередном собрании морского кружка в Белграде в 1929 году: «…на котором присутствовали и бывшие чины штаба адм. Эбергарда а также в.а. Ненюков приезжавший тогда из Ставки…тут же в-адм. Неюков сказал «Только должен Вам сказать, что я приезжал не для расследования, а лишь узнать настроение личного состава флота и какое на него произвело впечатление появление «Гебена». О пребывании же его на минах крепостного заграждения я даже НЕ ПОДОЗРЕВАЛ. Узнал же об этом факте и то лишь по НЕЯСНЫМ слухам через год». Это заявление адм. Ненюкова на всех присутствующих произвело тяжёлое впечатление. Для всех присутствующих стало ясно, что факт этот БЫЛ СКРЫТ адм. Эбергардом и следы его тщательно заметены. Это и для меня было откровением и многое стало понятным, а также волнение адмирала при упоминании мною о минах которых коснулся «Гебен». Но обманутый император всероссийский продолжал «любить и ценить адмирала Эбергарда», что позволило тому командовать Черноморским флотом ещё целых два года. Он так и не смог поймать за это время «дамки» Сушона. Даже когда казалось, что судьба германских крейсеров висела на волоске (самим немцам тоже!), они неизменно уходили из под удара. (Л.10,11). Всё это вызывало справедливое недовольство деятельностью командующего, заслужившего обидное прозвище «Гебенгард». (Л.14). И, наконец, после очередного «прокола» адмирала в июле 1916 г., когда он неоправданно-преждевременно снял с позиции у Босфора два линкора «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая», караулившие там почти отрезанный от базы «Гебен», кредит монаршего доверия был исчерпан и адмиралу Эбергарду пришлось, наконец, расстаться с должностью командующего Черноморским флотом. Однако, не удалось переломить ситуацию и его приемнику вице-адмиралу А. В. Колчаку. Если уместно использовать спортивные аналогии, то немногочисленный германо-турецкий флот адмирала Сушона, можно сравнить с командой неполного состава, успешно отыгравшей в меньшинстве весь матч, причём не только в обороне. Вот уж кто действительно воевал по-суворовски – «не числом, а уменьем», дерзко оспаривая могущество русских на Чёрном море! А его противник – Черноморский флот, за всю игру (т. е. войну) так и не смог реализовать своего численного преимущества, а впоследствии, и качественного превосходства, когда в строй вступили новейшие линкоры типа «Императрица Мария», эсминцы типа «Новик» и подводные лодки. Признавать это приходится с сожалением…как и с не меньшим сожалением приходится отдавать должное достойному, предприимчивому и дерзкому противнику – германскому адмиралу Вильгельму Сушону. И, если бывший офицер Черноморского флота капитан 2 ранга А. П. Лукин в своей книге «Флот», восхищаясь мощью русских дредноутов, гордо именовал их «Императрицами Чёрного моря», то вездесущий и неуловимый «Гебен» (он же «Явуз Султан Селим»), ставший наваждением для русских моряков, вполне заслуженно мог быть бы удостоен титула «Султан Чёрного моря», ибо, по словам такого искушённого политика как Уинстон Черчилль «Гебен» принес больше крови, страданий и разрушений, чем любой другой корабль в мировой истории».
ГОРЕЧЬ ПЛЕНА, НО НЕ ПОЗОРА!
Но хуже всего, пришлось взятым в плен турецким миноносцем «Самсун». Штурман Лейтенант Игнатьев, в рапорте «счёл своим долгом» проинформировать начальство о том, что секретный пакет 4-Ш мог достаться неприятелю вместе с пленённым командиром, так как: «Я видел его в руках командира, потом он спрятал его в карман, но я не видел, чтоб он его разрывал или же бросал в море». (А.1). Естественно, это предположение не могло не вызвать беспокойства у командования. Кавторанг Быков в январе 1915 года нашёл способ сообщить из плена: «Документы «Прута» все уничтожены. Быков». (П.9). В лагере военнопленных Кютахия, он, желая облегчить положение двух кондукторов-сверхсрочников, заявил туркам, что их чин офицерского ранга. (П.2). Как оказалось не зря! Ибо, как явствует из недавно опубликованных воспоминаниях доктора Алёшина, турки избытком гуманизма, отнюдь, не отличались. Историк Константин Стрельбицкий, подготовивший публикацию о пребывании в турецком плену, допустил существенную неточность, назвав автора воспоминаний почему-то «доктором Бурко». Не было никакого «доктора Бурко» на «Пруте»! А был надворный советник, доктор Владимир Иванович Алёшин. И ему, по утверждению К. Стрельбицкого 26 июля 1917 года посчастливилось вернуться в Севастополь в результате обмена военнопленными. Некоторые огрехи текста публикации, объясняются тем, что первоначальную запись была сделана, со слов доктора через некоторое время, севастопольским 15-летним гимназистом. Например, командиром «Прута» ошибочно назван лейтенант Рогузский. Темнее менее, подробности пребывания в турецком плену, весьма выразительны! «После того как турки подобрали наших плавающих, последних перевезли на «Гебен»; затем всех разместили по каютам, поставили часовых и объявили нам, что мы – военнопленные. К вечеру «Гебен» подошёл к Босфору, где сдал всех нас на старый броненосец «Хайреддин Барбаросса». На этом броненосце нашёлся такой немецкий доктор, который велел снять с меня ботинки. Это тронуло даже немецкого матроса, давшего мне свои старые опорки. По приезду в Константинополь нас отправили в город N (Кютахия – И. Ф.), находившийся на азиатском берегу. Вследствие того, что у наших офицеров и у меня было ещё немного денег, нас поместили в дрянную гостиницу, а матросов – в бывшую овчарню, из которой не был вынесен даже навоз. Положение пленных матросов и солдат было невыносимым. За малейшее ослушание их били палками по пяткам, что многих приводило к сумасшествию или того хуже – к смерти… За весь год пленных выводили на прогулку раз-два не больше». Число пленных в лагере Кютахия вскоре значительно увеличилось. К морякам «Прута» вскоре присоединились члены экипажа русского брандера «Атос», взятых в плен при неудачной попытке закупорить турецкий порт Зонгулдак. «Живём тягостно, страшно хочется вырваться, ещё послужить Родине, а убежать никак нельзя. Единственная надежда на обмен пленными» - передавал общее настроение командир брандера лейтенант М. М. Четверухин. (П.9). Но по отношению к пленным офицерам турки ещё придерживались положений Гаагской конвенции, а с матросами и солдатами, как с русскими, так и с союзниками - англичанами и французами, не церемонились вовсе. Офицеры не раз заявляли протесты, против бесчеловечного обращения к «нижним чинам», но зверства не прекращались. Кютахия вполне заслужено и обосновано может именоваться лагерем смерти. Доктор Алёшин далее вспоминал: «При таких условиях, как содержались пленные, начали появляться болезни – например тиф. В здании, где поместили тысячу восемьсот пленных, восемьсот человек (было) лишних при недостатке воздуха! Последствия ясны: при ужасном питании и без воздуха через три месяца перемёрло от тифа тысяча двести человек. Одна только треть несчастных перенесла эту страшную болезнь. Болезни усиливались ещё жестоким обращением с пленными. Например, зимой 1915 года турки повели пленных в баню, и когда те мылись, турки унесли их бельё и одежду, и пленные принуждены разгорячённые и голые пройти три версты при трёхградусном морозе. После этого варварского обращения более половины пленных заболело тифом и умерло.
Медицинская помощь, как нашим пленным, так и нашим союзникам была самая плохая. Наконец, я попросил коменданта лагеря – чеха – послать просьбу о разрешении мне смотреть за пленными и лечить их. Эта просьба прошла через несколько рук и дошла до Энвер-паши (военный министр Турции – И. Ф.), который разрешил. Были присланы медикаменты, и я начал смотреть за здоровьем наших раненых и пленных». (П.1). А ещё говорят «Плен не могила»! Сколько выжило из 69 матросов «Прута» в таких кошмарных условиях, мало, чем отличавшихся от режима будущих фашистских концлагерей, сказать трудно…
СЛОВО И ДЕЛО СУШОНА.
…Адмирал Сушон, после столь удачного рейда к русскому побережью, имел все основания торжествовать. Он, апробировал и методы, новой тогда, пропагандистской войны, распространив лживое сообщение о том, что русские миноносцы первыми вышли на него в торпедную атаку, и «Гебен» «защищаясь», вынужден был открыть «ответный» огонь. Эту примитивную «утку» с готовностью подхватили, пока ещё нейтральные, «братушки» - болгары. Софийская газета «Утро» от 21.10. 1914 г. так дезинформировала своих читателей о начале военных действий на Чёрном море: «29 числа турецкий флот заметил на горизонте 2 судна и 3 контрминоносца, которые шли с несколькими транспортами по направлению к Босфору. Находящиеся в Чёрном море турецкие суда начали приближаться к русским судам. Последние открыли артиллерийскую стрельбу против малых турецких миноносок. Так началась война. Через полчаса взаимной стрельбы русский миноносец (возможно неточный перевод – И. Ф.) «Прут» 5000 тонн водоизмещения был потоплен, другой контрминоносец 1100 тонн водоизмещения сильно повреждён, а один угольщик взят в плен. Турецкий флот спас 3 русских офицеров и 72 матроса. Пленные привезены в Константинополь…
Пленные русские моряки сознались, что хотели минировать Босфор, чтобы часть турецкого флота, находившаяся в Чёрном море не могла бы войти в Босфор, чем облегчалась задача уничтожения её русским флотом». (А.2)
ОДЕССКИЙ РЕВАНШ.
Через год название «Прут» вновь появилось в списках русского флота. В честь геройски погибшего минного заградителя, его имя было решено присвоить трофейному турецкому крейсеру «Меджидие». С ним связана, пожалуй, самая крупная неудача Сушона за весь период войны на Чёрном море. В ответ на бомбардировку русским флотом Бофора, он решил повторить набег на русское побережье. Обстрелять с моря Одессу, было поручено крейсеру «Меджидие». Но на этот раз застать русских врасплох не удалось. На подходах к Одессе турецкий крейсер подорвался на русских минах в ночь со 2 на 3 апреля 1915 года и сел по палубу на грунт. После неудачных попыток добить повреждённый корабль торпедами, турецкие миноносцы сняли экипаж и поспешно ушли, оставив крейсер на произвол судьбы. Крейсер вскоре был поднят русскими. Как курьёз, на брошенном крейсере было найдено много турецких фесок. «Пол Одессы потом щеголяло в этих фесках!» - вспоминал один старый одессит. После ремонта и перевооружения на одесском Адмиралтействе РОПиТ крейсер вошёл в состав Черноморского флота. (Л.8) На этом же Адмиралтействе немного раньше была восстановлена, потопленная в один день с «Прутом», канонерская лодка «Донец». (Л.4,18). Было несколько вариантов переименования крейсера, одно из них – «Адмирал Корнилов». В конце концов, высочайшим приказом № 282 от 13 июня 1915 года трофейный крейсер был зачислен в состав Черноморского флота «с присвоением ему наименования «Прут»». (А.2, П.4, Л.3). Таким образом, хоть и с опозданием, но всё же было отдано должная признательность заградителю не посрамившего чести Андреевского флага. А спесивому «Сушон-паше» пришлось на время несколько поумерить свой агрессивный пыл.
ОКАЯННЫЕ ДНИ РУССКОГО ФЛОТА.
Странным, почти мистическим, образом события 29 октября 1914 года на Чёрном море, были предвосхищены всего лишь на несколько часов, на другом конце земного шара. Почти синхронно с нападением турецких миноносцев на Одессу, утром 28 октября на рейд малазийского порта Пенанг, столь же внезапно, обманув бдительность передовых дозоров, вошёл германский крейсер «Эмден» и… участь канонерской лодки «Донец» разделил русский крейсер «Жемчуг». Атакованный торпедами и артиллерийским огнём «Эмдена», крейсер быстро затонул. Погибло 82 русских моряка. Неприятно удивляет не только совпадение по времени, но и поразительное сюжетное сходство с происшедшим в Одессе. Сделав своё дело, германский рейдер безнаказанно ушёл в открытый океан, на отходе ещё обстреляв город и потопив французский миноносец. Это, конечно же, всего лишь совпадение, но достаточно печальное. Крейсеру «Жемчуг», в своё время одному из немногих, посчастливилось уцелеть в Цусимском сражении… (Л.4,18).
Приходится констатировать, что дни 28-29 октября стали воистину чёрными днями для русского флота! Уж слишком много потерь приходится именно на этот кратчайший отрезок времени! 28 октября 1916 года на Балтике торпедирован немецкой подводной лодкой и затонул эскадренный миноносец «Казанец». В конце октября 1917 года, пропала без вести русская подводная лодка «Гепард». (Л.4). Она должна была вернуться из похода 30 октября, и весьма возможно, что дата её гибели приходиться на один из этих окаянных дней. И день 29 октября 1924 года с полным основанием можно считать днём, когда официально прекратил своё существование старый русский флот. Прошло ровно десять лет, с тех пор как прогремели взрывы торпед на рейдах Одессы и Пенанга, а залпы «Гебена» обрушились на Севастопольские бастионы и настигли минный заградитель «Прут». Никто тогда, в 1914 году, не знал, что это включился обратный отсчёт последнего десятилетия для кораблей под Андреевским флагом. Остатки многострадального Черноморского флота после краха белого движения отстаивались в африканском порту Бизерта, под эгидой Франции, до тех пор, пока она в октябре 1924 года не признала СССР. И злополучного 29 октября, по требованию французских колониальных властей, с заходом солнца, Андреевские флаги были спущены на кораблях Бизертской эскадры…(Л.14).
Казалось бы, с юридической кончиной старого флота «проклятье» 29 октября будет снято. Но и его преемника уже Советский ВМФ оно продолжало преследовать. 29 октября 1955 года на Севастопольском рейде по не выясненной до сих пор причине взорвался и затонул линейный корабль «Новороссийск» (бывший итальянский трофейный линкор «Джулио Чезаре»). Погибло более 600 моряков. Почти так же, как 20 октября 1916 года на том же Севастопольском рейде при столь же загадочных обстоятельствах погиб линкор «Императрица Мария». Чуть больше недели «не дотянула» трагедия первого черноморского дредноута до роковой даты…
А 30 октября 1950 года (по местному времени, с учётом разницы часовых поясов, в европейской части страны было ещё 29 октября) на острове Русский, близ Владивостока, на минном заградителе «Ворошиловск» произошло то, что могло бы произойти на минном заградителе «Прут» ровно 36 лет назад у Севастополя. На «Ворошиловске» сдетонировали минные погреба. Серия огромной силы взрывов уничтожила заградитель и унесла жизни двадцати моряков. (П.7).
ПАМЯТЬ - УДЕЛ ЖИВЫХ!
…Летом 2000 года мне, в то время моряку иностранного торгового судна, довелось побывать в малазийском порту Пенанг. Несмотря на жёсткий график вахт и судовых работ, я сумел выкроить время чтобы сойти на берег. Не будучи уверенным в том, что когда нибудь ещё представится возможность навестить «побратим» Одессы по октябрю 1914 года, я решил, во что бы то ни стало, своими глазами увидеть братскую могилу русских моряков с погибшего крейсера «Жемчуг».
Я искренне признателен своим товарищам за то, что они с пониманием отнеслись к цели моего внепланового увольнения и согласились меня подстраховать. А так же местным жителям-малазийцам, людям набожным и поразительно веротерпимым (в Пенанге мирно сосуществуют мусульмане, христиане, индуисты…) помогшим найти Второе христианское кладбище. А сделать это в огромнейшем мегаполисе, который представляет из себя современный Пенанг, было крайне непросто! Пришлось изрядно поколесить по чужому городу, на пароме, такси, автобусе и даже на велорикше, не говоря уж о своих двоих, что бы добраться до цели. Кладбище оказалось почти на городской окраине у подножья гор, поросших густым тропическим лесом. Скромный, и в то же время вполне достойный мемориал из надгробия светлого гранита и блестящих мраморных плит с возложенным на них небольшим якорем и установленным возле чугунным православным крестом. «Русским военным морякам крейсера «Жемчуг» - благодарная Родина» - надпись золотом по-русски на обелиске. Бронзовая табличка с тремя колонками имён и фамилий – обрамлёнными в оригинальную рамку, повторяющую контуры слитых воедино трёх православных куполов, с крестом по середине сверху и Андреевским флагом внизу. Приятно удивила ухоженность и незаброшенность братского захоронения русских моряков. Двое кладбищенских служащих, заметив мой интерес к могиле, тут же помогли мне смахнуть с мраморных плит случайные листья каких - то экзотических деревьев, опавшие на них после недавнего тропического ливня. К якорю была привязана широкая красная лента, очевидно от венка, «От Министерства Обороны РФ». Отрадно было, что благодарная Родина не забывает своих воинов, и отдаёт долг памяти, павшим за неё и вдали от неё! И которым выпала судьба быть погребёнными в чужой, далёкой земле. И здесь, на краю света, в тысячах милях от дома, невольно вспомнилось другое кладбище, тоже Христианское и тоже Второе, но в родной Одессе. И мемориал, воздвигнутый на месте братского захоронения моряков с канонерской лодки «Донец» сохранившийся до наших дней. Но неизбежное, непроизвольное сравнение было, увы, явно не в «нашу» пользу… Парадоксально! Но если о могиле наших моряков в Пенанге никак нельзя было сказать, что она затеряна, заброшена и всеми забыта на краю света, то о последнем пристанище моряков «Донца» так выразиться были все основания! Только не на краю света, благодарной Родине почему-то не было дела до таких же русских моряков, погребённых в родной одесской земле! Устоял обелиск из туфа с именами погибших. Но территория захоронения, обнесённая по периметру якорями и цепями на них, представляла из себя печальное, если не сказать жалкое зрелище! Она явно не давала покоя скорбящим родственникам окрестных могил, которые регулярно превращали её в свалку. Жаль, что, почитая своих близких, они не ведая, что творили, одновременно бездумно оскверняли вечный покой павших за Родину. Отчего же таким же русским морякам так не повезло, быть похороненным в родной земле? Почему матросы с «Донца» оказались менее достойны внимания благодарной Родины, чем их товарищи с крейсера «Жемчуг»? И те, и другие погибли на своих боевых постах, в результате нападений коварного противника, по роковому совпадению случившихся в один день! Убеждён, что никому в Пенанге и в голову не пришло бы захламлять, пусть чужую для них, но всё таки могилу, одноразовой посудой, порожней тарой из под спиртного и другими следами поминальных тризн. По недосмотру кладбищенской администрации якоря с цепями на бетонных основаниях кем-то были выкорчеваны из земли и повалены. И можно смело было предполагать, что при таком невнимании благодарной Родины братская могила моряков «Донца» в скором времени вовсе исчезнет с лица родной земли! Усилий одесских энтузиастов на спорадических «субботниках» на месте захоронения явно было не достаточно для его сбережения. Насущно необходимо было авторитетное внимание, как местных властей, так и представительства Российской Федерации, если уж волею судьбы могила моряков «Донца» вдруг тоже оказалась «за границей». На то она и память о нашей нелёгкой истории, что бы увековечив её, достойно сохранять независимо от соображений изменчивой политики и географической удалённости! Так не хотелось думать, что мы чем-то хуже малазийцев, потому что у себя дома не хотим или не умеем почитать своих так, как они там чтят наших! Такие вот, невесёлые мысли, возникали в далёком Пенанге.
К счастью, прошло совсем немного времени, медленно но верно, но происходят в нашей жизни перемены к лучшему, так хочется в это верить! Нашлись средства и нашлись неравнодушные к нашей исторической памяти люди Слова и Дела, сумевшие ликвидировать «мерзость запустения» на братском захоронении моряков «Донца» превратить его в достойный мемориал.
«Однажды в августе 2006г. к ветеранам – подводникам из «Ассоциации моряков-подводников им. А.И. Маринеско», обратились два одессита с просьбой обратить внимание на заброшенный памятник экипажу «Донец». Реакция ветеранов–подводников после осмотра памятника и все того, что от него осталось, была однозначной. С помощью военного историка, члена Ассоциации моряков-подводников, Игоря Алексеева были срочно изучены все доступные материалы. С целью привлечения внимания общественности и городских властей 28 октября 2006 был проведен митинг у памятника экипажу «Донец», на котором было принято обращение к городскому голове с просьбой оказать помощь в его реставрации и ремонте. Реакция была скорой и положительной. Одесской мэрией было принято решение о реставрации этого памятника. Надо отдать должное: директор КП СПКБО Николай Пеструев, главный инженер Сергей Стаценко, работники Второго Христианского кладбища четко организовали реставрационные и ремонтные работы. Все было сделано вовремя. Нас поддержали СМИ и телестудии. Спасибо им за помощь в привлечении внимания жителей Одессы к этому памятнику.
И уже 26 октября 2007г. у отреставрированного памятника собрались ветераны–подводники, ветераны военно–морского флота, военные моряки, курсанты мореходных училищ, лидер ОПО «Справедливая Одесса» Дмитрий Спивак и представители общественности. Был проведен молебен, возложены живые цветы и венки, военный оркестр исполнял траурные мелодии. В этот пасмурный осенний день стало как-то особенно светло на братской могиле военных моряков канонерской лодки «Донец», отдавших свои жизни за Отечество.
«Память – удел живых! Нам потомкам – чтить память о них!»
(01.11.2008, сайт «Справедливая Одесса»)
P. S. Несомненно, должна быть сохранена память и о мужестве экипажа минного заградителя «Прут». И, как не странно, в Севастополе памятник «Пруту» уже…есть! Но посвящён он событиям 1905 года, руководителям восстания на нём, расстрелянному матросу А. Петрову «сотоварищи». Можно, не нарушая идеи памятника, 1905 год это тоже наша история, всего лишь дополнить его мемориальной доской с кратким изложением обстоятельств гибели этого корабля 29 октября 1914 года.
К сожалению, в архиве не удалось найти точного списка погибших на минном заградителе «Прут». Это можно объяснить тем, что тогда по горячим следам, не представлялось возможным абсолютно точно установить кто из членов экипажа заградителя погиб, а кто попал в плен. И тем более, теперь не удастся уже узнать количества и имён моряков, не вынесших зверств турецкого плена.
ВЕЧНАЯ ИМ ПАМЯТЬ!
ОФИЦЕРЫ МИННОГО ЗАГРАДИТЕЛЯ «ПРУТ».
1.Командир, капитан 2 ранга БЫКОВ – 1-й Георгий Александрович. (1874-1936?)
Родился 14.03.1874 г. Православный, холост.
В службе с 1890 года. В чине кап. 2 р. с 6.12.1907г.
Окончил Морской Корпус и произведён в мичманы в 1893 г.
Флаг-офицер командующего Практической эскадрой 1901-1904 г.г.
Старший флаг-офицер Штаба Командующего эскадрой Чёрного моря 1905-1906 г.г.
Старший офицер канонерской лодки «Кубанец» 1907-1908 г.г.
Командир эскадренного миноносца «Зоркий» 1908-1911 г.г.
Командир яхты «Колхида» 1911-1912 г. г.
Командир эскадренного миноносца «Живой» 1912-1913 г.г.
Командир минного заградителя «Прут» 1913-1914 г.г.
Ордена:
Серебряная медаль - 1896 г.
Серебряная медаль коронации-1898 г.
Орден Станислава 2 степени – 1908 г.
Золотой знак по окончанию Морского корпуса – 1910 г.
Светло-бронзовая медаль 300-летия царствования дома Романовых – 1913 г.
Орден Анны 2 степени – 6.12.1913 г.
Светло-бронзовая медаль 200-летия Гангутской победы – 1914 г.
Орден Владимира 4 степени с бантом за 20 компаний – 22.12.1913 г. Иностранные: Румынская звезда офицерского креста – 1901 г. (Л.20).
После войны в эмиграции. С конца 20-х годов в Брюсселе. В 1928-1936 г.г. председатель союза офицеров Российского Императорского Флота в Бельгии. (П.2).
2.Старший офицер, старший лейтенант ЛОНТКЕВИЧ Юрий Людвигович. (Ежи - Казимеж) (1881-1940?).
Родился 31.10.1881 г. Евангелистского-реформисткого вероисповедования, женат.
В службе с 1900 г. В чине старший лейтенант «за отличие» - 6.04.1914 г.
Окончил Морской Корпус и произведён в мичманы в 1903 г. Участник русско-японской войны и обороны Порт-Артура.
В заграничных плаваниях на судах 1-ой Тихоокеанской эскадры 1903-1904 г.г. (на вспомогательном крейсере «Ангара» и др.) и на канонерской лодке «Донец» - 1910-1911 г. г.
Окончил Артиллерийский класс в 1909 г.
Старший офицер минного заградителя «Прут» - 04. 1914 г.
Ордена:
Орден Анны 4 степени с надписью «За храбрость» - 21.04.1904 г.
Орден Станислава 3 степени с мечами и бантом - 7.09.1904 г.
Орден Анны 3 степени с мечами и бантом - 12.12.1905 г.
Серебряная медаль с бантом памяти Русско-японской войны 1904-1905 г.г.-1906 г.
Светло-бронзовая медаль 300-летия царствования дома Романовых – 1913 г. Нагрудный знак для защитников крепости Порт-Артур – 1914 г.
Светло-бронзовая медаль памяти 200-летия Гангутской победы.
Знание языков: Французский. (Л.20).
В 1920 в белом Черноморском флоте, в составе Константинопольской военно-морской базы. Служил в польском флоте, последний чин капитан 1 ранга (командор). Умер (предположительно) в 1940 году и похоронен во Львове. Возможно репрессирован советскими властями во время «освободительного похода» 1939 г. (Л.12).
3.Старший штурманский офицер лейтенант Игнатьев-3-й Алексей Алексеевич (1884-1970).
Родился 3.09.1884 г. Православный, женат. В службе с 1903 г.
Окончил морской корпус в 1906 г. - Корабельный гардемарин.
Мичман -1907.
Лейтенант – 10.04.1911 г.
Ордена:
Золотой знак по окончанию Морского Корпуса – 1910 г.
Светло-бронзовая медаль 300-летия царствования дома Романовых – 1913 г.
Светло-бронзовая медаль памяти 200-летия Гангутской победы – 1914 г. (Л.20).
Последний чин в русском флоте – капитан 2 ранга. После Гражданской войны в эмиграции, умер 27.07.1970 г. и похоронен в Каннах (Франция). (Л.12).
4. Минный офицер лейтенант Рогузский Александр Владиславович (1887-1914).
Родился: 16.04.1887 года. Православный. Женат (жена Зинаида Александровна – 1887 г.р.). В службе с 1905 г.
6.05.1908 г. Корабельный гардемарин. Окончил Морской кадетский корпус 115-м по списку и приказом Морского министра за № 103 произведён в корабельные гардемарины. 12.1908 г. участвовал в оказании помощи жителям Мессины 29.03.1909 г. Приказом по Морскому ведомству за № 897 произведён по экзамену в мичманы 91-м по списку. В составе Черноморского флотского экипажа.
1910 г. предоставлено право ношения Золотого знака об окончании полного курса наук Морского кадетского корпуса. 1911 г. награждён итальянской серебряной медалью за оказание помощи пострадавшим во время землетрясения в 1908 году в Сицилии и Калабрии.
7.10.1911 г. Окончил Минный офицерский класс с зачислением в минные офицеры 2 разряда. 1913 г. пожалован светло-бронзовой медалью в память 300-летия царствования Дома Романовых.
Приказом н-ка Черноморской минной дивизией № 230 переведен на мин. "Живой" минным офицером 2-го отделения дивизиона (06.05.1912); в плавании (15 - 31.05.1912). Приказом его же № 258 перемещен на заградитель "Прут" минным офицером (26.05.1912). В плавании на "Пруте" с 01.06.1912 по 16.10.1914.
14.04.1913 г. произведён в лейтенанты.
22.07.1913 г. зачислен в минные офицеры 1-го разряда.
?-16.10.1914 г. Старший минный офицер МЗ «Прут».
5.Старший инженер-механик лейтенант Кашерининов Орест Николаевич. (1882-?)
Родился 8.07.1882 г. Православный, женат, двое детей.
В службе с 1903 г.
Окончил Морское Инженерное Училище им. Императора Николая 1 в 1907 г.
Подпоручик – 1907 г.
Штабс-капитан – 1912 г.
Переименован, инженер-механик лейтенант – 28.03.1913 г.
Старший лейтенант «за отличие» - 6.12.1914 г.
Ордена:
Серебряный знак по окончанию Морского Инженерного Училища им. Императора Николая 1 - 1910 г.
Светло-бронзовая медаль 300-летия царствования дома Романовых – 1913 г.
Светло-бронзовая медаль памяти 200-летия Гангутской победы – 1915 г. (Л.20). С приходом к власти большевиков перешёл к белым и до эвакуации из Крыма находился во ВСЮР. Инж.-механик капитан 2-ого ранга (в чине по приказу главнокомандующего белыми войсками на Юге России с 28.03.1920).
6.Судовой врач, доктор медицины, надворный советник Алёшин Владимир Иванович. (1873-?).
Родился 29.05.1873 г. Православный, женат, трое детей. Лекарь и на службе в Военном ведомстве с 1899, младший врач 68 пехотного полка. Переведен в Морское ведомство, старший врач Черноморского флотского экипажа – 9.06.1914 г.
Доктор медицины, коллежский советник (06.1914).
Флагманский врач отряда заградителей и судовой врач минного заградителя «Прут»-17.09.1914 г.
В 06.1917 возвратился из плена и назначен врачом охраны Севастопольских рейдов.
В гражданскую войну старший портовый врач санитарной инспекции Севастопольского порта.
На 23.11.1920 ординатор Севастопольского военно-морского госпиталя Красного Черноморского флота. В списках РККФ на 01.02.1924 не значится. Жена Констанция Фридриховна.
Ордена:
Орден Станислава 2 степени- 1912 г.
Светло-бронзовая медаль 300 – летия царствования дома Романовых.
Орден Анны 2 степени – 6.12.1914 г.
Светло-бронзовая медаль памяти 200-летия Гангутской победы. (Л.20).
7.Ревизор, мичман Алексеев Владимир Александрович (1892-1966).
Родился 28.01.1892г. Православный, холост.
В службе с 1909 г.
Окончил Морской Корпус в 1912 г. – Корабельный гардемарин.
Мичман – 5.10.1912 г.
Ордена:
Золотой знак по окончанию Морского Корпуса – 1912 г.
Светло-бронзовая медаль памяти царствования 300-летия дома Романовых- 1913 г. (Л.20).
В 1918 году – лейтенант, командир эскадренного миноносца «Гаджибей». Активный сторонник и участник потопления части эскадры Черноморского флота в Новороссийске, во избежания захвата его Германией. После дезертирства части командного состава принял на себя так же исполнение обязанностей командира эсминца «Пронзительный». «Гаджибей» первый поднял перед затоплением сигнал «Погибаю, но не сдаюсь!», отрепетованный остальными кораблями эскадры. (Л.9).
Последний чин в Русском флоте – старший лейтенант.
После Гражданской войны в эмиграции. Умер 15.11.1966 г. в США, похоронен в г. Стратфорд штат Коннектикут. (Л.12).
8.Вахтенный офицер мичман Яновский Николай Васильевич (1888-1916).
Родился 8.05.1888г., Православный, холост.
В службе с 1912 г.
Произведён вмичманы 16.07.1914 из юнкеров флота-92 по списку.
ТЛГ Колчака в ГМШ, 29.08.1916: "Мичман Яновский с миноносца "Капитан Сакен" застрелился" (РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 4. Д. 1921. Л. 110-110 об). Исключен из списков умершим ВП № 1629 от 05.09.1916.
9.Вахтенный офицер мичман Архангельский Александр Владимирович (1894-1951).
Родился 29.01.1894г., Православный, холост.
В службе с 1911 г.
Окончил Морской Корпус в 1914 г. Корабельный гардемарин.
Мичман – 16.07.1914 г.
Ордена:
Светло-бронзовая медаль памяти 300-летия царствования дома Романовых-1913 г.
Золотой знак по окончанию Морского Корпуса – 1914 г. (Л.20).
Последний чин в Русском флоте – лейтенант.
После Гражданской войны в эмиграции. Умер 13.07.1951 г., похоронен в Париже. (Л.12).
10. Вахтенный офицер мичман Смирнов Константин Сергеевич (1889-1914).
Родился: 20.03.1889 года. Православный, холост(1914).
В службе с 1909 г.
2.05.1912 г. Гардемарин. Окончил Морской корпус 84-м по списку и Высочайшим приказом по морскому ведомству № 122 произведён в корабельные гардемарины 86-м по списку.
5.10.1912 г. Высочайшим приказом по морскому ведомству за № 1133 произведён по экзамену в мичманы 94-м по списку.
В составе Черноморского флотского экипажа.
?-16.10.1914 г. ревизор МЗ «Прут».
16.10.1914 г. убит в воде взрывом снаряда турецкого ЭМ при гибели МЗ.
Ордена:
1912 г. предоставлено право ношения Золотого знака об окончании полного курса наук Морского кадетского корпуса.
1913 г. пожалован светло-бронзовой медалью в память 300-летия царствования Дома Романовых.
11. Младший инженер-механик, прапорщик по механической части Соколов Николай Яковлевич (1881-?).
Родился 4.12.1881 г., православный.
В службе с 1905 г.
Прапорщик по механической части за пребыванием в запасе-2.07.1913 г.
Участник Русско-Японской войны, похода 2-ой Тихоокеанской эскадры и Цусимского сражения.
Ордена:
Орден святого Станислава 3 степени с мечами и бантом. (Л.20).
12. Судовой священник, иеромонах Антоний (в миру Василий Смирнов) (1844-1914).
Родом из духовного звания. Окончил Самарское духовное училище.С 1879 года являлся монахом Седмиозёрной пустыни Казанской епархии. В 1881 году получил чин иеродьякона, а в следующем году —иеромонах. В 1883 году стал ризничим той же пустыни, но в том же году был назначен казначеем Казанского Иоана-Предтеченского. Кроме того, в 1884—1887 годах он был духовником при Казанской Духовной академии.В 1902—1903 годах Антоний был экономом Архиерейского дома, однако затем вновь вернулся к монастырской жизни и находился в Чуркинской Никольской пустыни, с 1906 года был иеромонахомБугульминского Александра Невского Монастыря. В 1909 году Антоний перешёл на службу по военно-морскому духовному управлению и был назначен судовым священником минного заградителя «Прут».
Иеромонах Антоний был посмертно награждён орденом св. Георгия 4-й степени.
Среди прочих наград иеромонах Антоний имел медаль в память столетия Отечественной войны 1812 г.
Дальнейшие судьбы лейтенанта Кашерининова, прапорщика Соколова, доктора Алёшина выяснить пока не удалось.
Начальник отряда заградителей. Секретно.
Чёрного моря.
Начальнику Штаба Командующего Черноморским флотом.
Октября 25 дня 1914 г.
№ 91.
Рейд Севастопольский.
РАПОРТ.
О представлении показаний офицеров заградителя «Прут» и о нижних чинах отличившихся во время боя.
При сём предоставляю ВАШЕМУ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ показания Г. г. офицеров заградителя «Прут» лейтенанта ИГНАТЬЕВА, инженер-механика лейтенанта КАШЕРИНИНОВА, мичмана АЛЕКСЕЕВА, мичмана ЯНОВСКОГО и прапорщика по механической части СОКОЛОВА, бывших очевидцами боя заградителя с германским крейсером «Гебен» и турецкими миноносцами 16-го октября 1914 г., а так же список отличившихся нижних чинов команды заградителя:
1) Рулевой боцманмат Василий ПИЦЕНКО – оставался у штурвала до самого последнего момента гибели заградителя и бросился в воду только по приказанию старшего офицера.
2) Минный боцманмат Яков ВЕРБИЦКИЙ и
3) Кочегарный унтер-офицер Пётр ЗАВИЗИОН, увидевши плохо умевших плавать своих офицеров инженер-механика лейтенанта КАШЕРИНИНОВА и старшего штурманского офицера лейтенанта ИГНАТЬЕВА, подплыли к ним и помогли продержаться в воде в течении 2-ух часов до посадки в шестёрку.
4) Кочегар Семён РУДЕНКО – оставался у котлов один, когда все ушли из кочегарки, выгребал уголь из топок, оставив работу только по приказанию инженер-механика КАШЕРИНИНОВА.
5) Марсовый Андрей ДОНЧЕНКО – увидя в воде плохо умевшего плавать мичмана АЛЕКСЕЕВА, подплыл к нему и помогал держаться на воде.
6) Машинный кондуктор Ефим ПУДАК – получив приказание старшего механика открыть кингстоны, хладнокровно и спокойно выполнял работу, сам отворачивал маховики, подавал пример остальным работавшим с ним.
7) Машинный унтер-офицер Лаврентий ЛАЗАРЕНКО
8) ---------------------------Фёдор ПОГОРЕЛЬСКИЙ
9)----------------------------Михаил СОЛОЩЕНКО
10)-------------------------- Иван ТИМОШЕНКО
11)---------------------------Марк МЕРНЫЙ
12) Машинист Георгий ЖАРКОВ
13)---------------------------Иван ЛЕОНТЬЕВ
14)------------- -------------Сергей СКЛЯРОВ
15)------------------------- Яков ДРОЗАЧ
16)-------------------------- Антон МОРОДУДИН
17)---------------------------Варфоломуй ШЕРКИЕНКО
18)-------------------------- Емельян УКРАЙНЕНКО
19)---------------------------Иван МАРЧЕНКО
20) Трюмный унтер-офицер Павел СОКОЛОВ
21)---------------------------Фёдор ТАМБОВЦЕВ
22) Подручный трюмного Василий НИКИТИН
Открывали кингстоны и клапана и клапана на переборках.
23) Кочегарный унтер-офицер Михаил КАРАСЕНКО
24) --------------------------Владимир ЦАПКО
Открывали предохранительные клапана у котлов.
25) Кочегар Михаил СНЕЖКО
26)-------------------- Дионисий ВОЛОВИК
27)---------------------- Авксентий ТИМОШ
28)---------------------- Иоан ЧАБАН
29) ---------------------- Макар МОРОХОВСКИЙ
30)---------------------- Григорий МИРОШНИЧЕНКО
31)------------------------ Иван ТИМОХА.
Выгребали жар из топок.
Все вышеуказанные нижние чины, кроме машинного унтер-офицера Ивана ТИМОШЕНКО, машинистов: Ивана ЛЕОНТЬЕВА и Антона МОРОДУДИНА (погибли на «Пруте» или находятся в плену) – спасены и находятся на транспорте «Петроград».
Контр-адмирал Львов.
Старший флаг-офицер лейтенант Данчич.
ИСТОЧНИКИ.
Архивные материалы.
1. ЦГА ВМФ ф.609 оп. 1 дело 383 листы 129 – 162.
2. Приказы Командующего Черноморским Флотом; № 820 от 26 октября 1914 г., №87 от 29 января 1915 г., № 164 от 18 февраля 1915 г. Документы Штаба Командующего ЧФ 1914-15г.г.
Литература.
1.Алексеев И. В., Суховей Л. Н. Одесса 16 (29) октября 1914 года. Книга Памяти. Одесса – 2003г.
2.Белли В. А. Флот в Первой мировой войне. т. т. 1-2. Воениздат. 1964 г.
3.Бережной С. С. И др. Корабли и вспомогательные суда Советского ВМФ (1917-1927 г. г.) Воениздат. 1981 г.
4. Боевая летопись Русского флота. Воениздат. 1948 г.
5. Гаврилов Б. И. В борьбе за свободу. Мысль. 1987 г.
6. Елагинские чтения. Выпуск 1. Остров. С-Пб. 2003 г.
7. История дипломатии. т. 2. Госполитиздат. 1945 г.
8. Кооп Георг. На линейном крейсере «Гебен». Корабли и сражения. С-Пб. 2002 г.
9. Крылов А. Н. Мои воспоминания. Судостроение 1984г.
10. Кукель В. А. Правда о гибели Черноморского флота. Петроград. 1923 г.
11. Лорей Г. Операции германо-турецких морских сил в 1914-18 г. г. Воениздат. 1934 12.Marine kalender der DDR. 1986.
13.Мартиролог русской военно-морской эмиграции. Редактор Лобыцын В. В. Москва, Феодосия – 2001 г.
14.Мельников Р. М. Броненосец «Потёмкин». Судостроение. 1980 г.
15.Мельников Р. М. Крейсер «Очаков». Судостроение. 1986 г.
16.Некрасов Г. У врат Царьграда. Санкт-Петербург. 2002 г.
17.Новиков Н. Операции флота против берега на Чёрном море в 1914 – 18 г. г. Воениздат. 1934 г.
18.Пузыревский К. П. Повреждение кораблей от артиллерии и борьба за живучесть. Судпромгиз. 1940 г.
19.Пузыревский К. П. Повреждения кораблей от подводных взрывов и борьба за живучесть. Судпромгиз. 1938 г.
20.Скрицкий Н. В. Сто великих адмиралов. Вече. Москва. 2001 г.
21.Список личного состава флота, строевых и административных учреждений Морского Ведомства. Издание статистического отдела ГМШ. Петроград. 1914,1915,1916г.г.
22. Судовой список Российского Императорского Флота 1914 г. С-Пб. 1914 г.
Периодические издания.
1.Бордюков А. В плену у турок. Родина № 8-9. 1993 г.
2.Варнек П. А. Последние минуты заградителя «Прут». Бюллетень Общества бывших русских офицеров в Америке. № 3/120 от 25.12.1969г.
3. Геройский подвиг лейтенанта Рогузского. Нива № 7 1915 г.
4.Климовский С. Д. Заградители «Монгугай», «Уссури», «Шилка», «Прут». Судостроение № 6 1988 г.
5. Н. С. Памяти пастыря-героя. Летопись войны 1914 года. № 19.
6. Летопись войны с Японией. № 4 1904 г.
7. Морской сборник. Разные годы.
8. Полуян В. В. Линейные крейсера мира. Морской исторический сборник. № 2,1991г
9. Расшифрованное письмо лейтенанта Четверухина. Флото-Мастер.№3,2003
10.Франчук И.В. «Прут» не спустил флаг. Вестник экспедиции «Чёрное море-91». № 8-9. 1991 г.
Флаг не спустивший
© Copyright: Игорь Франчук, 2012
Свидетельство о публикации №212120801362
Свидетельство о публикации №212120801362
Рецензии
Игорь, Вы, наверно, колдун. Откуда Вы почерпнули столько подробностей? Без особого дара сделать это невозможно.
*********
У меня вопрос, простительный дилетанту: а нельзя ли было Пруту "оперативно" использовать запас имеющихся мин, когда Гебен приближался к заградителю? Типа раскидать их на траектории следования Гебена? Буду признателен за ответ.
Мишаня Дундило 10.07.2018 05:45 • Заявить о нарушении
*********
У меня вопрос, простительный дилетанту: а нельзя ли было Пруту "оперативно" использовать запас имеющихся мин, когда Гебен приближался к заградителю? Типа раскидать их на траектории следования Гебена? Буду признателен за ответ.
Мишаня Дундило 10.07.2018 05:45 • Заявить о нарушении
Да никакого колдовства, Мишаня...) Довелось поработать в своё время в архиве, где информация, можно сказать, из первых рук и по горячим следам, плюс белоэмигрантские источники... Все они указаны в конце работы.
"Оперативно" нет. Подготовка и постановка мин заграждения это довольно муторная поэтапная процедура. Постановка самого заграждения, как правило, проводится скрытно, и уж точно не на виду и тем более не под огнём неприятеля. "Гебен" не приближался к "Пруту" менее чем на 20 кабельтовых (это примерно 3,5 - 4 километра). И скорость "Гебена" в два раза выше "Прута", которая позволяла ему занимать позицию относительно цели по своему усмотрению. Если совсем упрощённо, вспомните эпизод часто повторяющийся в советских военных фильмах; как немцы в 1941 году на мотоцикле с пулемётом на коляске в чистом поле гоняют по нему безоружного красноармейца. Картина примерно такая же.
Игорь Франчук 10.07.2018 10:44 Заявить о нарушении
"Оперативно" нет. Подготовка и постановка мин заграждения это довольно муторная поэтапная процедура. Постановка самого заграждения, как правило, проводится скрытно, и уж точно не на виду и тем более не под огнём неприятеля. "Гебен" не приближался к "Пруту" менее чем на 20 кабельтовых (это примерно 3,5 - 4 километра). И скорость "Гебена" в два раза выше "Прута", которая позволяла ему занимать позицию относительно цели по своему усмотрению. Если совсем упрощённо, вспомните эпизод часто повторяющийся в советских военных фильмах; как немцы в 1941 году на мотоцикле с пулемётом на коляске в чистом поле гоняют по нему безоружного красноармейца. Картина примерно такая же.
Игорь Франчук 10.07.2018 10:44 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.