Первая в жизни в 5 часов 27 минут

С того самого четверга, в который ушел Мэтт, прошло чуть больше недели. Сарра прожила эту неделю спокойно и даже под конец начала вообще забывать о его существовании. Сейчас шла ночь с пятницы на субботу. Всю ночь Сарра просидела за поеданием творога с вишневым джемом и просмотром сериалов с ноутбука, онлайн. Где-то между 4 и 5 часами утра, под давлением ностальгических воспоминаний, она открыла архив стихов Мэтта. Там...там был новый стих, от сегодняшнего числа. В колонках на repeat стояла In This Shirt. Сарра, сама не ожидая от себя начала плакать, читая текст нового произведения, да, что там плакать, у нее случилась настоящая истерика, она в этот момент в себе переживала всю палитру эмоций, она ненавидела себя прежде всего, потом его, потом ей стало страшно от своих ошибок. И еще никогда в жизни она не плакала так, срывая связки, крича в голос, и перетягивая волосы вперед на лицо, вместе с тем вырывая их. Огромные слезы текли из ее глаз и она, теперь уже, кричала от безысходности. Она стояла на полусогнутых ногах в старых серых лосинах с дыркой на колене и в пятнах, в малиновых махровых носках, старой "боксерской" майке персикового цвета, с зацепкой в районе груди и в самом любимом длинном сером балахоне с потертыми манжетами, на размера два больше нее самой, с белыми толстыми шнурками от капюшона. Руки ее были неизменно в любимых кольцах, на среднем и большом. В кармане балахона была ее правая трясущаяся рука с белым коммуникатором nokia 200. В другом кармане валялся повидавший виды бумажный носовой платок со вкусом мяты и капли для носа, стандартный набор при ее хроническом насморке. На голове был небрежный хвост из белокурых волос. Сарра кричала, ее всю трясло и, оперевшись плечом о близлежащую стену, она сползла вниз на колени и положила голову на пол. Так она долго плакала, кричала, билась в пол, размазывала соленую жидкость, вперемешку с напольным лаком, по стaрому паркету в виде "ёлочки". (Пол был явно советской укладки.)
Поднявшись по той же стене при помощи того же плеча, она было ринулась со всего маху на диван, но этот диван, будто желая сделать побольнее, вызвал у нее в голове все воспоминания, которые были связаны с Мэттом. Она, как щенок от горячего молока, отлетела в другой угол комнаты и, со страхом психически больного в глазах, смотрела на диван, размазанные лужи слез, монитор, колонки, из которых вырывалась душераздирающая и до изнеможения знакомая музыка и так ее взгляд перемещался с объекта на объект по кругу. В квартире было холодно, и леденящие порывы ветра обносили ее на полу, Сарра решила подтянуть коленки под себя и натянуть на них балахон. Она была трезва и не было ни капли сонливости, ей было дико лень пошевелиться, поэтому она стянула с ближней полки  свою зимнюю белую шапку с медвежьими ушами и повернулась, чтобы залезть под стол. Там она прилегла на кучу тряпичных сумок, которые просто валялись горой под тем же столом. Оглядев комнату из-под стола, она открыла ее для себя с нового ракурса. Достав свой коммуникатор, она принялась набирать однотипный и незамысловатый текст в заметки: "Я не могу, я не могу, я не могу, прости, прости, прости, прости меня, Мэтт, Мэтт, Мэтт, я люблю тебя, я люблю, тебя я люблю, люблю я тебя...".
Сарра знала, что выходить из комнаты нельзя ни в коем случае, иначе она сейчас сделает много ошибок и проступков. Она лежала, поеживаясь, и только  повторяла себе в пол голоса:" О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, "Боссанову" в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу, шапке на грязную голову. В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной. Ты написал много букв; еще одна [я] будет лишней. Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь, Сарра. О, не выходи...Не будь дурой! Будь тем, чем другие не были. Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса, Боже, от этноса. Во истину, дайте мне силы прожить это?!.."
Она старалась себя успокоить, но это было бесполезным, поэтому она лежала, стонала и мычала под столом, в зимней шапке, порванных лосинах, в холодной, пустой, темной квартире. Глаз ее один был больше другого, это она даже чувствовала и ее испуганный взгляд сменился глубоким безразличием ко всему вокруг. Под столом она и заснула до утра, успев продрогнуть до костей и отлежав себе все бока и ноги.
Так случилась первая в ее жизни истерика, в которой, она по непонятным причинам, звала Мэтта и хрипло просила его придти и увидеть то, что происходит с ней здесь и сейчас. Только зачем? Ответить на этот вопрос даже для самой себя она не смогла.