Праздник, обернувшийся бедой

               

               Паша Шебутенко торопился.  Он немного проспал. Расслабился чуток по случаю праздника. Быстренько одевался он под звуки бравурных маршей несущихся из старенького радиоприёмника. До девяти утра ему предстояло добраться к Дому культуры завода сельхозмашин, где собиралась праздничная колонна заводчан для участия в демонстрации.  Нужен был запас времени, чтобы до момента построения колонны успеть хватануть беленькой с ребятами. Начальство сквозь пальцы смотрело на эти вольности. Иначе народ не соберёшь.
               Наскоро проглотив стакан вчерашнего чая из термоса, и закусив его полузасохшим пряником, он сунул в карман пиджака пару бутербродов, завёрнутых в газету, надел куртку и направился к выходу.
- Шарфик надень. Простудишься, - подала голос из своей комнаты мать. Она болела гриппом и, похоже, что Пашу успела заразить. Во всяком случае, в горле у него неприятно першило.   
- Ну, ничего. Сейчас водочкой прополощем, и порядок!  - утешал он себя.
                Водку с собой он не брал, потому, что уговор был такой: одну поллитровку принесёт с собой Толик Братчиков, а после демонстрации они вернутся домой к Паше для продолжения праздника. Предполагалось участие в нём  двух подружек из красильного цеха – черноглазой симпатичной метиски  Жанны Айбасовой и смешливой Таньки Акуловой. Вот тут и пригодится остальная водка, которую ребята вчера добыли, отстояв полтора часа в длиннющей очереди. Паша ещё намеревался выклянчить для девчонок у матери бутылку домашней вишнёвой настойки.
                Он с удовольствием не приглашал бы Таньку за её вздорный характер и длинный язык, но тогда не придёт и Жанна, а этого никак нельзя было допускать. Последние дни Паша всё чаще смотрел на Жанну, и она нравилась ему всё больше и больше. Но это он держал в глубочайшей тайне от всех.
                Уже в дверях парень крикнул: - Пока, мам! – но, что-то вспомнив,  на цыпочках вернулся в кухню и сунул в карман брюк первый попавший под руку тонкий стакан.  После этого он  уверенно покинул квартиру.  Его действия объяснялись тем, что не хотелось ему пить водку из горлышка, как прошлый раз. Некультурно как-то.
                Выйдя из подъезда, Паша обнаружил, что земля, основательно промоченная ночным дождём, покрылась сплошным ледком. К утру основательно подморозило. Поёживаясь от пронзительного ноябрьского ветерка, заспешил он к Дому культуры, но уже подходя к площади, вдруг поскользнулся и упал на бок. Послышался хруст стекла, и сразу же появилась жгучая боль в паху.
                Выругавшись про себя, бедняга поднялся и, превозмогая боль, двинулся через площадь к стоящим на крыльце Дома культуры людям. Идти становилось всё труднее. Но он шёл, зажимая пах рукой.
                Заметив неладное, навстречу ему бросился Толик Братчиков.
- Что случилось, друган?
- Да не знаю. С ногой что-то, – пробормотал Паша и сел прямо на ступеньки крыльца. Тут только он увидел, что рука, которой он зажимал пах, вся в крови, На брюках тоже расплывалось кровавое пятно.
- Ни хрена себе! – сказал кто-то из ребят постарше.
                Пашу затащили в Дом культуры, основательно обматерив при этом замешкавшегося вахтёра Ардальоныча, не сразу открывшего дверь.
Уложив парня на вахтёрскую кушетку, стянули с него брюки и увидели большой ножевидный осколок стакана, глубоко сидящий в паху. Когда осколок вытащили, кровь от этого пошла сильнее, толчками.
                Кто-то уже рвал на полосы свою рубашку, но жгут никак не могли наложить. Рана была в неудобном месте. Кровь не останавливалась. Бросились звонить в «скорую».  Дежурная сказала, что одна машина у них неисправна, а остальные – на вызовах. Когда на неё в несколько голосов накричали, она вроде бы что-то поняла и пообещала сделать всё возможное.
                Диспетчер слегка кривила душой. Была у неё ещё одна машина, но её водитель явился на смену с запашком и был отстранён  от работы. Теперь диспетчер всё-таки выписала ему путевой лист и отправила вместе с фельдшером к Дому культуры. Но словно какие-то злые силы мешали спасти Пашку.
                Дело в том,что город делился на две части  рекой, при этом станция «скорой помощи»  находилась в левобережье, а ехать нужно было на правый
берег. Мост по случаю праздника был перекрыт для транспорта. На нём стояла куча «ментов».  Машину остановили просто для проформы, но вдруг один из гаишников обратил внимание, что с водителем не всё в порядке. Никакие уговоры не помогли.
- У Вас своя работа, у нас своя. А вдруг он аварию сделает? – заявил дородный майор.
                «Скорую» отогнали в сторону, а начавшего огрызаться водителя вообще закрыли в передвижном «обезьяннике». Фельдшер, чуть не плача, сообщила по рации диспетчеру о случившемся. Пока та разыскала другую машину и перенаправила её к Дому культуры, Паша уже потерял сознание.
Хмуро стояли около него парни и всхлипывали девчонки.
                На появившегося в конце концов фельдшера набросились чуть не с кулаками, а он, взглянув на огромную лужу крови под кушеткой, молча перекрестился. Пашу доставили в больницу, но спасти его не удалось. Слишком большая была кровопотеря.
                Заводчане изготовили металлическую пирамидку со звёздочкой и оградку. Профком оплатил поминальный обед. Сначала решили водку на столы не ставить. На этом настаивала Пашина мать, говорившая, что из-за этого проклятого зелья её сын и погиб. Но потом всё же не стали русскую традицию нарушать. Неудобно как-то. Народ не поймёт. На поминках многие плакали и говорили, что вечно будут Пашу помнить. В этих словах есть какая-то фальшь, потому что человек не вечен, а следующему поколению чаще всего безразлична судьба предыдущего. Ясно, что по-настоящему  помнить Пашу будет только мать. До последнего своего дня.
                Декабрь 2012г.